Ринган

И вот теперь Кевин стоял, отряхивая брюки от сухих былинок вереска, и жадно глядел прямо перед собою, в долину, где на большом расстоянии друг от друга высились два одноэтажных дома, казавшиеся сверху очень маленькими. Каждый был обнесён каменной изгородью, то есть просто насыпью из камней. Позади каждого темнели ещё какие-то приземистые постройки. Кевин сглотнул. Ему вдруг стало страшно. «Ну ты и дурак. Давай двигай. Ты же обещал кроншнепу, что отойдёшь подальше». Он даже усмехнулся, подумав эдакое. И решительно зашагал вниз по тропе, ведущей в долину. Лондонская кассирша не ошиблась — на автовокзале в Глазго ему продали билет до Хамсфордшира, сказав, что там, мол, он может напроситься к кому-нибудь в попутчики и добраться так до Бьюкена. Но Кевин не хотел ни к кому проситься, разговаривать и объясняться. Он, конечно, ловил на себе удивлённые и любопытные взгляды, когда вывалился из автобуса в Хамсфордшире, изрядно помятый и уставший, без багажа и с дурацкой розовой чёлкой, но на это ему было плевать. Он с волчьим аппетитом проглотил бутерброд и выпил кофе в придорожной закусочной и… пошёл. Просто пошёл по дороге, благо там везде были указатели, а он, слава богу, умел читать! Его обгоняли разные авто, сигналили, но он только улыбался и шёл дальше. Ему побибикал маленький зелёный грузовичок с кучей каких-то мешков в кузове и окликнул старик на ржавом пикапе — своём ровеснике, гружённом большими бидонами, но и им он только помахал. Ноги болели, но это была даже приятная боль. Он дышал полной грудью, вдыхая знакомый туман. Так он дошёл до Бьюкена. Здесь любопытных взглядов было тоже достаточно, но народу гораздо меньше, чем в Хамсфордшире. Ему пришлось потратить два фунта из оставшихся у него девяти, чтобы купить в универсальном магазине, мимо которого проходил, две смены белья, три пары носков и непромокаемый рюкзак, куда он это барахло и запихал. Здесь, кстати, всё оказалось гораздо дешевле, чем в Лондоне, а может быть, ему раньше не доводилось покупать такие простецкие вещи. Ещё он набрал кое-каких консервов, галет и воды в бутылках. А ещё карманный фонарик, перочинный нож и набор пластиковой посуды для пикника. Так что теперь наполненный рюкзак свисал с его плеча, и это делало его менее странным для окружающих. Последней его покупкой стал альбом для набросков, несколько карандашей, ластики и маркеры. Навряд ли, подумал он со вздохом, удастся скоро за это взяться, но всё-таки… Не отходя от прилавка, он нерешительно спросил стоявшую рядом и копавшуюся в своих сумках дородную женщину в цветастом платье и лиловой кофте с вытянутым воротом, не знает ли она, где в округе находится дом Лайонса. — Это мой прадедушка, — почти виновато пояснил он, — Мистер Лайонс. Он умер. Женщина всплеснула округлыми руками, а от кассы к ним повернулся пожилой седоусый продавец в клетчатом пиджаке. Оба они заговорили наперебой, сообщив Кевину, что это ещё с полмили от города, в долине, у ручья, сразу за развалинами старой церкви. — Как почтовый ящик минуешь, увидишь тропинку. Но в долине два дома, а не один, — крикнула женщина вслед Кевину, когда он вежливо поблагодарил и поспешно вышел. Он услышал, как они снова возбуждённо заговорили за его спиной. Наверное, приняли его за какого-то психа. Но разве не психом будет выглядеть человек, заявившийся чёрт знает в какую даль, чтобы посетить прадедушкину лачугу. При всём при том что он с трудом отличает козу от овцы, а их обеих — от барана. Подумав так, Кевин даже засмеялся. По сути, ему же вовсе не обязательно становиться тут фермером. Просто пожить и присмотреться. К этим горам. К туману. К людям. Понять, почему ему так упорно снился тот странный сон. Он всегда может уехать обратно. Деньги, благослови Господь старую Бет Форман, у него на первое время были, и он наверняка сможет ещё заработать каким-нибудь подённым трудом. Не безрукий. И ограду покрасить сумеет, и газон покосить. Разве он не делал этого в Девоншире, в доме отчима? И что там ему ещё на ум приходило, когда он сидел на вершине холма? За этими успокаивающими мыслями он невольно ускорил шаг. Тропинка, по которой он шёл, разветвлялась примерно за двести ярдов до первого дома, выглядевшего таким же одиноким, как и второй, отстоящий от него примерно на четверть мили. Но из его трубы поднимался едва заметный дымок, медленно растворявшийся в сыром воздухе. Значит, прадедушкин дом — этот тот, другой, сообразил Кевин. Но он что-то не помнил из своего детства никаких соседей… хотя, впрочем, он вообще мало что оттуда помнил. Кевин замедлил шаги, внимательно разглядывая соседский дом. Дом был похож на человека, на крепкого, кряжистого мужика, который стоит, широко расставив ноги и опустив длинные, не по росту, руки. Такое впечатление создавалось из-за крыши, едва не доходившей до земли, широкой и высокой трубы и узких вытянутых окон с тёмными рамами. В одном из этих окон, кажется, кто-то мелькнул, и Кевин, поспешно отвернувшись, зашагал прочь от развилки. И, наконец, тропинка вывела его к тому дому, где он провёл детство. * * * Вблизи дом показался Кевину просто высоченным. По крайней мере, чтобы посмотреть на конёк крыши с колотой черепицей, ему пришлось задрать голову. Но дымовая труба была ещё выше этого конька. Всё здесь выглядело точно так же, как у соседей. Стены были каменными, а окна — узкими. Стёкла в них уцелели, даже странно: он думал, что они будут выбиты, и ему придётся затыкать их каким-нибудь тряпьём, только где его брать. Он уже чувствовал, что по ночам здесь холодно. И смутно вспомнил этот холод. Вчера он его не заметил — ночь прошла в поездке: тёплый автобус, зал для транзитных пассажиров на автостанциях. Но сейчас он понял, что надо было надеть в гардеробной Джеймса в Лондоне не один свитер, а два. Или даже три. И куртку потеплее. Гардеробная Джеймса сейчас казалось ему далёкой, как Луна. И всё то гадкое и унизительное, что произошло потом, отдалилось, выветрилось из памяти. Только ради этого стоило сюда приехать. Дом казался надёжным, как холмы вокруг. «Груда камней», — пренебрежительно говорил отчим. Да что б он понимал! Стоп, сказал себе Кевин. Стоп. Его никогда не интересовало, как отчим попал в дом. Вряд ли у матери были ключи. Да чёрт бы с ним, но как он сам сумеет попасть туда? Это была настоящая засада. Но Кевин всё ещё не терял надежды. Может быть, в таком месте, как это, никто и не запирает дверей? И правда. Деревянная дверь разбухла и плотно сидела в пазах, но после десятого, наверное, по счёту толчка, когда Кевин почти отчаялся, поддалась его усилиям и медленно, со скрипом, отошла от косяка. Открылась. Кевин осторожно шагнул через порог. Крыльца в доме не было. Ещё когда он стоял снаружи, из чёрной щели входа потянуло волглым холодом, и такой же холод стыл внутри, окутывал плотным коконом. Из трёх окон лился неясный свет. Четвёртое окно находилось в пристройке. И в этом неясном свете стало видно, что комната здесь всего одна, но очень длинная, что мебели в доме почти нет, лишь какая-то лавка вдоль стены. К этой же стене была прислонена деревянная приставная лестница. Зато в торце комнаты зиял чёрной пастью камин. Кевин не успел сделать и нескольких шагов вглубь дома, как снаружи раздалось резкое: — Эй! Кто здесь? Голос был высокий и звонкий. Детский или женский. Неприятно изумлённый, Кевин повернулся и вышел за порог, на миг прищурившись, когда выглянувшее из-за туч солнце ударило в глаза. Возле дома стояли двое, сначала показавшиеся ему подростками. Такое впечатление возникало из-за их худобы и какой-то нескладности. Только потом Кевин сообразил, что они примерно одного с ним возраста. Ближе к нему застыл темноволосый парень, очень бледный, с плотно сжатым ртом и холодными тёмными глазами. За его плечом стояла девчонка — хоть и в джинсах, но ветер трепал две её короткие русые косы, а чёрный свитер, такой же, как у самого Кевина, недвусмысленно очерчивал грудь. Её губы тоже были поджаты, глаза прищурены так, что их цвета не разобрать. Но Кевин увидел самое главное — в руке она сжимала дробовик. Ствол был направлен прямёхонько ему в грудь. Он машинально удивился тому, что ружьё держит не парень, а девчонка. Твою мать… Кевин вскинул руки ладонями вперёд, чтобы показать, что там у него ничего нет, а потом, проглотив слюну, выпалил: — Хай. Не стреляйте. Я не вор. Я ничего не краду. Я Кевин Лайонс… здесь жил мой прадедушка… и мой отец. К превеликому его облегчению, ствол ружья медленно опустился. — Мы Дугласы, — помедлив, объявила девчонка, выступая вперёд. — Я Нетта, а это мой брат Ринган. Мы вон из того дома, — она махнула рукой наверх, хотя это было и так ясно. — Мы видели, как ты прошёл мимо. — Вор не стал бы ходить тут так явно и днём. Но мне стоило бы зайти к вам, сказать, кто я такой, и узнать насчёт ключей, это моя ошибка, — рассудительно произнёс Кевин, поглядывая то на ружьё, то на парня, названного Ринганом. Странное имя. И сам он странный. Стоял как вкопанный, позволяя говорить и действовать сестре. Довольно длинные чёрные волосы крылом падали на высокий лоб, а сзади доходили до плеч. Кевин вдруг подумал, что он похож на древнего воина. Резкий профиль: крупный нос, чёткий подбородок, широко расставленные глаза. Красивый. Мужской вариант сестриного тонкого лица. У Кевина просто руки зачесались, так захотелось прямо сейчас схватить карандаш, бумагу и нарисовать его. Тем временем Нетта обошла стоявшего столбом Кевина, внимательно его разглядывая. — Я тебя помню, — объявила она всё так же непререкаемо. — Когда вы с папашей отсюда уехали, мне было три, но я помню. Ты был такой… беленький, как крольчонок. Вы больше не вернулись, и дед по тебе скучал. По нему, конечно, не сказать было, но он скучал, я знаю. Я к нему ходила всё это время, помогала по хозяйству, когда его скрутил артрит. Ошеломлённый Кевин не нашёл ничего лучше, как выдавить: — Я не знал. — А если бы ты знал, что тогда? Ты бы приехал? Конечно, нет, — пренебрежительно фыркнула она. — Когда мистер Лайонс умер, какой-то мужик приезжал, рассекал тут на «ровере». Тоже в дом лез. Но он был вместе с нашим викарием из Бьюкена. Мы и не вышли. А, то есть тыкать ружьём в отчима она не стала. — Это был мой отчим, — сбивчиво пояснил Кевин. — Он… м-м-м… насчёт наследства хлопотал. Ну то есть насчёт дома и участка. — А ты? — прищурилась девчонка. Каждый её вопрос был словно выстрел из дробовика в упор. — Ты тоже пришёл насчёт наследства хлопотать? — Мне негде жить, и… — Кевин запнулся в нерешительности. — В общем, у меня образовались некоторые проблемы, я подумал, что можно побыть какое-то время тут… раз этот дом принадлежит мне. — Побыть… какое-то время? — эхом повторила за ним Нетта, словно не веря своим ушам. И вдруг принялась хохотать — звонко и искренне, так что Кевин сам невольно улыбнулся. Хотя её смех его, конечно, задел. — Ты-ы? Ой, не могу. Да ты на себя посмотри, городская болонка! — А ты прямо волчица, — строптиво огрызнулся Кевин, перестав улыбаться. Всё время, пока он препирался с Неттой, её брат так и стоял истуканом. Каменным изваянием. На его бесстрастном лице не читалось никаких эмоций, не то что на живой выразительной мордашке сестры. Даже во взгляде не мелькало ни тени этой живости. — Он у тебя что, глухонемой? — резко спросил Кевин, указывая прямо на Рингана, хотя понимал, что это невежливо и вообще мудачество, особенно если у парня в самом деле есть какие-то проблемы с общением. — Нет, — отрубила Нетта и снова на миг поджала губы. — Ладно, если ты не вор, мы пошли. Она повернулась, чтобы уйти, и дёрнула Рингана за рукав поношенной тёмной ветровки. Кевин растерялся. Это что, они вот так вот его одного и бросят, даже не объяснив, как тут со всем управляться? Конечно, они и не обязаны были этого делать, учитывая развязавшуюся неприязненную перепалку, но… но… — По-постойте! — торопливо воскликнул Кевин. — Нетта, извини, конечно, но а как тут топить, где вода и вообще? Вид у него, должно быть, был совсем бледный, потому что девчонка смилостивилась и объяснила: — Я приходила, протапливала время от времени, чтобы дом не отсырел совсем. И проветривала. Ключи, кстати, висят на гвозде у двери. В доме-то брать нечего. Мебель и утварь всякую, ну, посуду, мы забрали, твой прадед нам разрешил. То есть прямо в завещании написал и викарию сказал. Кевин вообще-то никакого завещания в глаза не видел, но смолчал. — Я это к тому, что возле камина в ящике лежит немного торфа, чтобы не таскаться. Вода — вон, в колодце за домом, он чистый и крышкой прикрыт, там же ворот и ведро, авось сообразишь, городской. Ну, а насчёт нужника — сам догадайся. Она хихикнула, развернулась и решительно зашагала по тропинке, держа братца за локоть. — Дела-а, — вслух протянул Кевин, глядя им вслед. Особенно ему понравилось высказывание про нужник. Колодец действительно нашёлся за домом — прикрытый тяжеленной деревянной крышкой, Кевину пришлось немало попыхтеть, чтобы её сдвинуть. Ну хотя бы дохлые птицы туда не падали, а живые не срали, и то хорошо. Как раз возле колодца вертелась, размахивая хвостом вверх-вниз, чёрно-белая трясогузка. Она оказалась непуганней давешнего кроншнепа, не улетала, с любопытством наблюдала за манипуляциями Кевина, вытянув шею. На самом деле он был очень признателен задаваке Нетте. Волчица, подумаешь! Но она ухаживала за прадедом и потом присматривала за домом. Кевин не представлял, что было бы, если бы за прошедшие годы тут никто не бывал. А где же, интересно, родители Нетты и этого дикаря Рингана? — Хоу! — крикнул он, глядя вниз и слушая, как эхо гулко гуляет между стенками колодца. — Хоу-хоу-хоу! Перевёрнутое жестяное ведро стояло рядом. Кевин поднял его и задумчиво повертел руках. Чистое. Та штуковина, что возвышалась над колодцем — типа домик с воротом и ручкой, — была деревянная, резная. Кевин задумчиво провёл пальцем по этой почерневшей от времени резьбе. Какие-то диковинные птицы, солнце и звёзды. Кто же это тут вырезал? Неужели прадед? Он ещё раз попытался припомнить его — высокий бородатый старик. Лицо морщинистое, с клокастыми бровями и глубоко посаженными строгими глазами. Нет, как следует не вспомнить. Он со вздохом поставил ведро на место и, кряхтя, задвинул крышку. Вода у него ещё была, сюда он полезет, когда… ну, когда припрёт. Пока что он не желал думать об этом. Электричества в доме не было, хотя рядом со входной дверью он нащупал выключатель, а под давно не беленным потолком болталась старомодная люстра с подвесками-стекляшками. Пришлось включить фонарик — снаружи начинало темнеть. Боже, да тут прямо какой-то позапрошлый век! Нужник, как выразилась Нетта, обнаружился в пристройке рядом с кухней. Как Кевин и ожидал, просто выгребная яма с каким-то подобием сиденья над нею. А что ещё могло быть в такой-то глуши? Биде и душевая кабинка? Кстати, а где все они тут моются? Да в таком-то холоде и мыться не захочется. Волоча ноги, Кевин уныло вернулся в комнату и присел на лавку. Достал из-под неё рюкзак, после всех треволнений требовалось поесть. Он сжевал пару галет и опустошил банку с консервированной ветчиной, завершив это убогое пиршество глотком воды из бутылки. Рассеянно поглядел вверх, на негоревшую люстру, и вдруг вскочил. Люк! В потолке у стены виднелся люк. Выходит, там был чердак, к нему и требовалось приставить лестницу, сейчас прислоненную к стене. Кевин так и сделал. Откинул крышку люка, балансируя на верхней ступеньке и рискуя ежесекундно сверзиться вниз. Заглянул внутрь. Но, к его огромному разочарованию, на чердаке ничего не оказалось. Ну то есть вообще ничего. Он был пустым, гулким и пыльным, только на полу валялась какая-то ветошь. В небольшие пропылённые оконца проникали закатные солнечные лучи, освещая всё это запустение. Вздохнув, он закрыл люк, спустился вниз и убрал лестницу в угол комнаты. Что там Нетта толковала про ящик с торфом? Следовало немедленно затопить камин, иначе к утру он заработает тут двустороннюю крупозную пневмонию. Но чёрта с два. Да, брикеты торфа Кевин нашёл — похожие на чёрные потрескавшиеся половинки кирпичей. Но грёбаный торф загораться ни в какую не желал. Ни с помощью спичек, ни с помощью тонко раздёрганной щепы и зажигалки, оставленных Неттой прямо в камине. Торф даже не тлел! Как эти треклятые горцы его поджигают?! Отчаявшись, Кевин плюхнулся на пол и запустил пальцы в волосы. Заходящее солнце расчерчивало комнату полосами, в которых плясали пылинки. Он что, всерьёз собирался здесь жить?! Видимо, он просто спятил. Но жил же здесь как-то прадед! И эта парочка, Нетта с Ринганом, живут себе, в ус не дуют. Он в очередной раз отогнал от себя трусливую мысль о побеге на автостанцию. Ему некуда было ехать. У него не хватило бы денег на билет до Лондона. Ему… За его спиной заскрипела дверь, и на половицы упала новая полоса света. Он обернулся и поднялся на ноги. На пороге стояли Ринган и Нетта. Брат чуть впереди, как и тогда, когда Кевин впервые их увидел. Нетта насмешливо щурилась из-за его плеча. На сей раз она была без ружья. — Нужна сноровка, чтобы зажечь торф, — сказала она назидательно и аккуратно прикрыла за собой дверь. — Я знала, что ты не справишься, но ждала, когда ты хорошенько попыхтишь. Городским это никогда не удаётся с первого раза. И даже со второго. Отойди-ка. Ей-то это удалось с первой спички, с завистью подумал Кевин. Желтоватые огоньки заплясали, разбегаясь сперва по вороху щепы, потом по затлевшему брикету. Занялся и второй. В дымоходе протяжно загудело. — Вот и всё, — обернулась Нетта, явно довольная собой. — Нужник видел? А кухню? Там плита, мы её не забирали. Кевин машинально кивнул, потом спохватился. Плита? Как здесь готовить? — Рукомойник тоже на кухне. — Видя его растерянность, Нетта нетерпеливо закатила глаза. — Ох, да не тормози ты! Сейчас станет тепло. Можно ночевать. Торф горит долго. — Но тут даже одеял нет, — пробормотал Кевин, оглядываясь на лавку. — И… света. То есть электричества. А выключатели есть. И вот, — он указал пальцем на люстру под потолком. — Конечно, у мистера Лайонса был генератор, — Нетта развела руками. — Мы что тут, совсем дикие, что ли? Но он стоит в подвале, запакованный. Мы его туда поставили. Послушай, твой прадед умер два года назад. Ты что, не понимаешь, если бы мы тут всё не законсервировали и не спрятали, с этим добром могло случиться всё что угодно. — Но теперь я здесь, — буркнул Кевин. — И здесь останусь. Девчонка сделала губами что-то вроде «пф-ф!». И о чём-то задумалась, склонив голову и поглядывая на Кевина. Её брат стоял так безмолвно и неподвижно, что его можно было принять за деревянную статую. Нетта же, будто на что-то решившись, спросила: — Так из-за чего ты уехал из Лондона? Ты сказал, у тебя проблемы. Какие? С полицией? Наркота? Кевин сперва не понял, про что она толкует, но потом отчаянно затряс головой: — Нет! Ты чего! Личные проблемы. И жить стало негде… и учёбу я бросил… и всё такое. Ты что, не знаешь, как это бывает? — Не знаю, — отрезала Нетта. — Послушай, у тебя тут ничего толком нет. Ты божишься, что останешься, но мало ли. Ну так вот, ты каков вообще? Ты не буйный? Не псих? Нормальный? Кевин только и мог, что безмолвно таращить глаза, уподобившись её братцу. К чему она, чёрт бы её побрал, клонит? Нетта снова надула щёки для очередного «пф-ф», возмущённая его непонятливостью. — Я бы взяла тебя к нам, — пояснила она, — чтобы ты первое время пожил у нас и понял, что к чему. Но я не знаю, вдруг ты опасный? Больной на голову, — она выразительно постучала себя пальцем по лбу. — Не хотелось бы тебя калечить. Но я тебя точно прикончу, если ты ко мне пристанешь, учти. Кевин не знал, плакать ему или смеяться. Но вместо этого он прямо сказал: — Я гей. Он ждал нового ехидного «пф-ф» или пренебрежительной усмешки. Но Ринган традиционно никак не отреагировал, а Нетта внимательно посмотрела на него и просто кивнула со скупым: — Хорошо. «Хорошо?!» — чуть было не ахнул Кевин, но прикусил язык. Это было не одобрение, а констатация факта, и она действительно собиралась привести его к себе домой. Боже, неужели? — Спасибо. Большое спасибо! Я… я найду какую-нибудь работу, — сбивчиво пробормотал он, хватая свой рюкзак. — И попробую всему научиться. Мне и правда хочется. Мне… очень нравилось здесь в детстве. Выпалив это, он понял, что сказал чистую правду. * * * В доме семьи Дугласов царила вопиющая бедная чистота. Или чистая бедность, Кевин не знал, как лучше сформулировать. Всего по минимуму и самое простое. Допотопная разномастная мебель. Допотопная плита с таким же чайником на ней, огромным, с изогнутой ручкой. Но зато чайник этот был до блеска отдраен, и в его бок можно было смотреться, как в зеркало. Точно так же были отдраены все до единой кастрюли, чинно стоявшие в ряд на полке над плитой. На столе была расстелена полотняная скатерть с вышивкой, ослепительно белая. Как бы Нетта ни относилась к Кевину, скатерть она (явно) расстелила в его честь. — Бабушка научила меня вести хозяйство, — заявила она, проворно расставляя на столе тарелки и прочую утварь, а в центр стола водружая плетёную хлебницу с прикрытыми розовой салфеткой булочками. Булочки восхитительно пахли, и Кевин даже руки за спину спрятал, чтобы сразу же не схватить одну: он не сомневался, что Нетта не одобрит, если он накинется на булочки раньше, чем будет подан суп или что там у неё булькало на плите в большой кастрюле. — Бери, пробуй, — однако смилостивилась она, видя, как он глотает слюну при взгляде на корзинку. — И садитесь оба за стол. Вон рукомойник. В кастрюле булькал то ли густой суп, то ли пшеничная каша, в которую вместо мяса была мелко покрошена какая-то требуха, но Кевин умял всё, и Нетта даже плюхнула ему в тарелку ещё полчерпачка. Но и увлечённый едой, он исподтишка наблюдал за Ринганом — как прямо тот сидит, словно жердь проглотил, ест не спеша и вроде как с неохотой, очень аккуратно. За всё время, начиная с того момента, когда Кевин обнаружил брата и сестру Дугласов у своей двери, Ринган так и не вымолвил ни единого слова. Но глухим он не был — выполнял все распоряжения Нетты, как автомат. После ужина Нетта повела Кевина в отведённую ему спальню. Всего спален в доме было три; не считая общей гостиной, все дверные проёмы выходили в коридор, но двери отсутствовали, на их месте висели полотняные занавеси. Кевин сам догадался почему — чтобы тёплый воздух свободно проникал внутрь: камин, расположенный в торце дома, топился по ночам. Туалет в доме был примерно таким же, как в его собственном, но тёплым, чистым, аккуратно прибранным и даже с туалетной бумагой и другими санитарными принадлежностями на полке. Комната, отведённая Кевину, была маленькой, такой же тщательно убранной, как и всё в этом доме: кровать с деревянными спинками, застеленная чистым бежевого цвета покрывалом, старинный комод с большим расписным кувшином для воды на нём. В углу — громоздкий платяной шкаф, занимавший всё свободное пространство. Полочка с книгами, среди которых Кевин опознал справочники по лекарственным растениям, Писание, сборник кулинарных рецептов и толстенный том Теккерея. — Это была бабушкина спальня, — пояснила Нетта в ответ на его вопросительный взгляд. — Она умерла в прошлом году. С тех пор мы живём одни. — А… э-э… — промямлил Кевин. — А на что вы живёте? Нетта сощурила глаза. — Ну я занимаюсь козами, овцами, делаю сыр, мы сдаём его мистеру Фелпсу в Бьюкене, а он уже отвозит в Хамсфордшир. Яйца тоже сдаём, те, что не для еды, мы ведь и кур держим, и гусей. Я тебе завтра всё покажу. Ну, а Ринган работает. — Работает? — вырвалось у Кевина, и он прикусил губу. Нетта сердито сверкнула глазами, но перешла на полушёпот: — Послушай, мой брат не деревенский дурачок, способный только овец пасти, ясно тебе? Конечно, он работает — подёнщиком, помогает нашим соседям по хозяйству. — Но почему он за всё время ни слова не сказал? — Кевин решил, что необходимо добить эту скользкую тему. — Он… — Он аутист, — отрезала Нетта после недолгого молчания, — если ты, городской, знаешь, что это такое. Да, он знал, у одного его приятеля в школе была сестра с таким диагнозом. Он знал, что это не умственная отсталость, просто такие люди как будто не хотят или не умеют общаться с другими людьми. — Понятно, — спохватившись, пробормотал он. — То есть он и в школу не ходил? — Мы вместе ходили в школу в Хамсфордшире, — коротко пояснила Нетта, комкая в руках край клетчатого фартука — его она надела в кухне. — Он хорошо выполнял все письменные работы и тесты. Учителя нормально к нему относились. Хвалили даже. Но дальше он учиться не стал. И я не стала поступать в колледж, не могу уехать и оставить его тут одного. Значит, эта симпатичная живая девчонка сознательно пожертвовала своим будущим ради брата. — Это мой брат и мой дом, — сердито выпалила Нетта, видимо, заметив промелькнувшее в его глазах смятение и сочувствие. Ясно было, что жалости она не потерпит. — Знаешь стишок: «Кто честной бедности своей стыдится и всё прочее, тот самый жалкий из людей, трусливый раб и прочее». Нам стыдиться нечего, мы честно работаем. — Да я и не сомневаюсь. — Кевин неловко кашлянул и присел на край скрипнувшей кровати, глядя на Нетту снизу вверх: — А где ваши родители? Та потёрла лоб: — Много спрашиваешь, но вообще-то имеешь право, коль ты будешь тут жить. Мама умерла вскоре после рождения Рингана. Мне тогда было два года. Я всегда у бабушки жила, мама меня привезла и оставила, годовалую. И снова уехала в Глазго. А через полгода вернулась — беременная. Родила Рингана и умерла. В больнице, в Бьюкене. А отец пропал ещё раньше. Ну как пропал… он тут никогда и не был, никто его не знал. Он сейчас в Америке живёт. Не пишет нам и не звонит, но деньги посылает. Сразу начал посылать после смерти мамы, бабушка ему сообщила. Каждый месяц, в банк в Хамсфордшире. Но я с этого счёта редко снимаю, только когда Ринган сильно болел или на птицу мор напал и пришлось сызнова покупать гусей и кур. Породистые гуси — они дорогие. Ну вот. А так держу эти деньги на чёрный день, потому что нам сейчас вроде как и ничего себе живётся. — Ничего себе живётся… — медленно повторил Кевин, и Нетта энергично встряхнула косами: — Вот именно. Пусть даже у нас и нету ваших городских причиндалов. Компьютера там, Интернета, мобильников всяких. Пф-ф! Их тут и не будет. Ни к чему они — так, баловство одно. — Она помолчала. — Ладно, спи, городской. Отдохни пока, завтра я познакомлю тебя с нашим хозяйством. Будешь отрабатывать еду и ночлег. Но ты и недели здесь не протянешь, убежишь побыстрее призового рысака мистера Фелпса. Спорю на четвертак. У неё была удивительно светлая улыбка, и Кевин подумал: хоть бы раз увидеть улыбку Рингана! — Спокойной ночи, — пробормотал он, не ответив на очередную подколку, и Нетта, помедлив, кивнула и вышла — только цветастая занавесь качнулась. Кевин осторожно прилёг на кровать. Значит, Ринган — аутист. И ему не нужны другие люди. Наверное, все, кроме сестры. Понимает ли он, что такое дружба? Любовь? Страдал ли он после смерти бабушки? Или ему всё равно? С этими мыслями Кевин наконец провалился в сон, свернувшись клубком под толстым стёганым одеялом. Старая оконная рама скрипела под порывами ветра. Ему снова снилось, что он стоит на склоне холма, а над ним голубеет просторное небо, в котором пасутся облака, такие же белые, как овцы внизу. В его руке — узловатый пастушеский посох, отполированный ладонями. Он видит, как постепенно рассеивается туман в распадке между холмами, и ждёт, затаив дыхание… ждёт того, кто выйдет к нему из этого распадка. Но он всё ещё не знает, кто же это.