Сильнее с каждым разом

      Паша довольно начищал свой добытый, потрепанный ПМ. Щеки его сильно разрумянились от жара огня, волосы только начинали высыхать вместе с костюмом. Дождь все лил. Но под небольшим, природным «навесом» было сухо. Все разговоры велись в полголоса, никто в своих рассказах не спешил и не торопился. Пространство обволокла атмосфера уюта и спокойствия. Было тепло, сыто, хорошо. Все сидели вокруг костра. Паша не особо прислушивался к беседе, пользовался моментом переварить все произошедшее и постараться отдохнуть. Он прекрасно понимал, что дежурить сегодня будет он. Сейчас, когда Костенко уже рассказал их с Пашей историю, все слушали Маску. Тот болтал и болтал, но жестикулировать старался по минимуму. На его плече нашел себе место Каменщик, вымотанный приключением, сырой и «замерзший нахер», как пожаловался тот, до того как уснул. Маска часто с отчетливо читаемой заботой в глазах поглядывал на парня, явно не желая спугнуть момент. Иногда затихал вовсе, чтоб не разбудить наемника. Все остальные так же старались сохранять тишину, охраняя сон напарника. Паша со вздохом отвел взгляд от двоих парней и перевел на Сергея. Тот иногда шептал что-то Леньке, тот кивал, и они снова замолкали, слушая Маску. Сам Вершинин мыслями все еще был в их истории.       Он мог потерять Костенко. Снова. И тогда, в тот самый момент, когда они оказались у той вышки, это осознание его внезапно привело в ужас. Нет, дело было не в том, что он внезапно понял, что смерть Сергея — это плохо. Это и так было понятно. Просто он внезапно понял, что это может случиться с очень большой вероятностью. И что это будет из-за него. Он бы не простил себе еще одной оплошности. Еще чьей-то жизни. Чьей-то смерти. Вершинин прекрасно помнил, как именно в этом поле, у этого четвертого энергоблока, у этой вышки, умер Сергей. Застрелил себя же. И исчез. Растворился в воздухе, будто его и не было. Не было никакого бандита, никакого Игнатьева, никакого КГБшника и никакого просто советского гражданина. Никакого Сережи. Странно, кстати. Паша уже сколько версий Костенко знает, а все равно даже мысленно зовет его на «вы». Сергеем. Не получается иначе. Лишь иногда с языка слетает мягкая форма имени. Такая непривычная и непонятная. Но приятная и домашняя. Будто это говорит об их связи. О том, что они не тронут друг друга, будут на одной стороне. Вместе. Против Зоны и всего этого враждебного мира. Паше хотелось бы в это верить…       Он тогда сильно испугался за Сергея. И не зря ведь. Стоило им только очутиться на том самом месте, как пошла стрельба. Загромыхали автоматы. Но как-то странно. Медленно и рвано. Пули летели косо, будто неумело, будто просто так. Не по цели, а ради забавы. В воздух. Будто стрелок был в стельку пьяный. Паша это все понял уже сидя у костра, а тогда он думал только о том, как бы не лишиться головы и не потерять единственного близкого человека, который мог ему помочь и чью смерть он просто не может допустить. Они схоронились в траве, уползли куда-то к вышке, оставляя мокрый след за собой на земле из-за болотной воды. Сергей отстреливался иногда, а Вершинин смотрел в оба. Крутил головой в поисках того Сергея. Сергея, который сейчас мог стать палачом двух жизней. Мог поставить последнюю точку в их истории. Стать финалом для Паши и его Костенко. С которым они уже пережили достаточно. Которого Вершинин терять не хотел.       И он нашел его. Того самого. Молодого капитана КГБ. И волосы встали дыбом, а в сердце что-то ужасно и противно заскрипело, словно железякой по школьной доске. Вместо уверенного и ясного взгляда, Паша встретился с безразличными, замутненными, когда-то голубыми, глазами, которые сейчас оказались серыми, подвернутыми пленкой, какая бывает у слепых или покойников. Вместо пшенично-рыжих волос, напоминающих теплое лето, он увидел выцветшие клоки, которые ещё не подверглись гниению. А вместо молодого и свежего лица, которое всегда источало энергию и волю, он рассмотрел мертвенно-бледную с примесью зеленого кожу, отходящую от черепа лоскутами. Перед Пашей предстал живой труп, а не тот капитан КГБ, с которым они когда-то пили квас и мило беседовали. Вершинин разглядел и бурые следы на порванной и разваливающейся рубашке мертвеца. Следы выстрелов, убивших когда-то Игнатьева. Но, видимо, не убивших Сергея.       Паша тогда дернул Костенко за локоть, отвлекая от других стрелков, потянул куда-то в сторону, скрыться. Прочь. Дальше от ошибки, которая когда-то сыграла на руку, а теперь могла все разрушить. «Лишь бы не выстрелил» — мерцало в голове красным. Ведь убьет же. Не только ожившего мертвеца, но и себя.       Как только они скрылись, все пропало. Выстрелы, вышка, четвертый блок, ходячий труп. Вокруг был ядовито-зеленый лес, трава и ливень. Луна высоко в небе. А рядом люк. Тот самый, из которого они вылезли не так давно. — Какого… — произнес тогда Костенко, с максимально непонимающим лицом. Ох, знал бы Паша, какого хрена тогда произошло… Он бы ответил. Но он и сам не знал. — Я не знаю, — внутри Вершинина колотило от противоречивых эмоций. Да, они выбрались из этой цепочки пузырей, но каким образом? Что произошло, почему все исчезло? Неужели потому, что Сергей не выстрелил в себя?       В тот момент Паша чувствовал, как его раздирают вопросы, на которые не будет ни у кого ответа. Он так же чувствовал мурашки холодного и противного ужаса, которые ползали по нему, копошились у него в животе и легких. То, что он увидел… Испугало больше всяких мутантов. Он запомнил молодого Костенко совершенно по-другому. Он запомнил его живым и улыбчивым. Слегка эмоциональным, упорным, волевым. А теперь одна только мысль об этом заставляла его содрогнуться. Из солнечного человека солнечной страны Сергей превратился в ходячего монстра пустоши. Гнилого, разлагающегося. С взглядом мертвеца. Может ли Паша стать таким в конце своего пути? Или его Костенко? — Там был я? Ты меня узнал. Почему ты… — Серый тогда поморщился, у него сильно заболела голова. Бред, какой бред. — Ты узнал то место. Откуда? — мысли в кучу собрать было трудно. Он увидел мертвого себя. Чуть не застрелил его. Как же так? Почему он, его молодая версия, стал зомби? Неужели попался контролеру? Но разве в то время была Зона? В то время ещё станция была цела, они же сами это видели, оба! — Я… Я был там. Во сне. В том месте, — парень прерывисто дышал, напуганный произошедшим и внезапным давлением.       Паша помнил то чувство страха, которое его огрело еще сильнее в тот момент. Спалился. Погорел. Пропал. Все.       Костенко тогда ничего не сказал. Замолчал, чтоб успокоиться и привести мысли в порядок. Паша тем временем пользовался маленькой передышкой и придумывал на ходу оправдания и ложь, которая могла бы сойти. Но ничего из этого не понадобилось. Сергей тогда согласился с Вершининым, поверил ему на слово и не стал задавать уточняющих вопросов. Сказал только, что чертовщина все это. И проверил КПК. Увидел три точки на экране. Одну — рядом с собой, Паши. Другие две — не далеко, но и не совсем уж близко. И Сергей повел Вершинина в сторону тех самых точек.       Паша тогда посчитал, что все нормально. А затем опешил от новых вопросов. Они были скорее неожиданными, чем сложными, и все же… — Ты был там во сне? — уточнение. — Да. Мне иногда… Снится это место, — Вершинин не соврал. Оно иногда правда виделось Паше по ночам. Но оно приходило ему всего на жалкие мгновения, пока его не охватывали кошмары или чернеющая пустота. — Почему ты дернул меня? Не дал выстрелить? — Я… — Вершинин помедлил, — Не знаю, мне показался он знакомым, похожим на тебя… Я испугался, что что-то будет, если ты его застрелишь, — и снова он не врал. Лишь недоговаривал. И все равно сердце билось с огромной силой и скоростью.       Костенко лишь кивнул. Паша прочел это как: ладно, верю. Сейчас же, сидя у костра, Вершинин сомневался. Возможно, это было: сейчас у меня нет доказательств твоей лжи, так что ты победил. Но не забывайся.       Паша посмотрел на Костенко, говорящего что-то Леньке. Маска уже давно закончил свой рассказ, а Вершинин даже и не заметил. Слишком был погружен в воспоминания и рассуждения. Сергей взгляд поймал и вопросительно кивнул: что такое? Паша мотнул головой: ничего. Костенко подозвал к себе рукой и Вершинин не стал сопротивляться. Было интересно. Да и хотелось развеять свои сомнения. Если Сергей его не подозревает ни в чем, он будет и дальше подпускать к себе близко, так ведь? Можно ведь назвать тот момент на берегу близким?       Он осторожно встал, стараясь быть тихим, подошел к двум мужчинам и сел рядом. — Слушать надо товарищей по делу, — с ходу сказал Костенко, щелкнув Пашу по носу. Брови последнего приподнялись. — Это за этим ты меня подозвал? По носу щелкнуть? — удивился парень. — Не только, — усмехнулся Сергей.       Ленька терпеливо ждал и с некоторым, слабым любопытством смотрел за происходящим, слегка приподняв уголок губ. КГБ часто дразнил молодых. Это выглядело забавно, потому что делал это Серый искренне и не из злобы. А из какого-то ребячества, которое иногда в нем просыпалось. В такие моменты наемник казался моложе своих лет и даже чуточку счастливее. — Ты сегодня дежуришь. Совсем ведь недавно спал именно ты. — Ага. И успел устать, как собака… — невесело улыбнулся парень. Сергей с Ленькой усмехнулись. — А ты как хотел, пацан? — слабый толчок в плечо уже не обжигает и не вызывает мурашек. Значит, стал привычным. — Да никак я не хотел, — весело щурится Вершинин, стараясь не унывать. Ну не поспит сейчас, так поспит потом. В конце концов, не только ему дежурить.       Вдруг Костенко смолк, сделал очень уж сложное лицо и, переглянувшись, серьезно так, с Ленькой, который тоже вдруг сосредоточился, то ли подыгрывая, то ли, действительно, сменяя настрой, спросил: — Слушай… Давно спросить надо было… — начал Сергей подозрительным голосом, от этого у Паши все внутри вдруг перевернулось по новой, — А сколько тебе лет-то вообще? — и тут же голос вернул всю свою теплоту и веселье.       Вершинин выдохнул сначала от облегчения, а затем впал в ступор. Захотелось истерично засмеяться от абсурда. А сколько ему, собственно?.. Было семнадцать когда-то. А потом машина времени, советская Припять, их дни, новый СССР, старые Штаты, ещё старее, новая Россия, Зона, которую он почти не помнит… В голове судорожно метались мысли, он пытался высчитать свой, блять, возраст! Уму не постижимо! — Да ты не стесняйся, больше, чем мне, явно не будет, — подбодрил Ленька, заметивший замешательство Вершинина. Тот криво усмехнулся. — Двадцать два, — голос, вроде как, звучал уверенно. — Смотри, моложе, чем Маска! — ткнул локтем Серый Дровосека. Сделал вид, что не заметил странной заминки. — Но не на много, — внезапно вторгся в разговор наемник негромким голосом, видимо, слышал всю беседу со своего не особо далекого, но все же, расстояния прекрасно. Паша несильно нахмурился, когда услышал его. Немного странное звучание было у голоса парня, но почему? Вершинин решил не задумываться. Мало ли что. — А что так думал долго? Вспоминал? — подтрунил Дровосек. — Деменция в столь раннем возрасте? — подхватил Маска, которому, очевидно, было скучно просто молча наблюдать за тихой болтовней других. — Выбирал, что звучать будет круче, — слабо огрызнулся Вершинин, — Мне, может, на самом деле сто?       Маска хитро сощурился на это, но ничего не сказал. Ленька хлопнул широкой ладонью Вершинина по спине, а Костенко наградил щелбаном. — Было бы сто, ты б так прытко в болоте не скакал, Проводник, — последнее слово Сергей проговорил насмешливо и с явным сарказмом. — Ой, ой, — парень закатил глаза и сложил руки на груди, защищаясь от шуток со всех сторон. На мгновение он почувствовал, что снова в школе. Будто он сидит сейчас со своими одноклассниками, ляпнул случайно какую-то херню, а все подхватили от нечего делать.       Наверное, шутки продолжились бы и дальше, если б не произошло следующее.       Веки Каменщика задрожали, он нехотя приоткрыл глаза, выныривая из глубоко сна. Вдруг почувствовал под своей головой тепло человечного тела. И тут же отпрянул с громким «блять», слишком быстро все поняв. Он оперся на свои руки, выставив их позади своей спины, и уставился на Маску, почти равнодушно смотрящего за происходящим. Его взгляд так и говорил: серьезно? И Каменщик мог ему ответить: да, блять, серьезно. — Контролера увидел? — лениво и даже ядовито (или Каменщику показалось?) протянул Маска. — Да лучше б его, — злобно оскаблился парень, а затем прикусил язык. Не стоит такого в Зоне говорить. Сбыться может. Он отвернулся от наемника, шумно выдохнув через ноздри.       Паша с этим потерял всякий интерес к сцене, разыгравшейся перед ним. У Костенко и Леньки его и не было. Видимо, такое было тут не в первый и даже не во второй раз.       Придя в себя после сна, Каменщик совсем отсел от Маски, ближе к огню. Без тепла чужого тела было совсем уж холодно из-за собственной «сырости».       Маска тем временем решил не смущать никого своим присутствием, сказал, что пройдется сейчас тихонечко по окрестностям, осмотрится и вернется. Вершинин и все остальные, кто сидел у огня, прекрасно поняли, что сделал он это не из любопытства, присущего его натуре, а из желания не нагнетать атмосферу, после небольшой, странной (на взгляд Паши) перепалки.       Костенко и Ленька же кивнули наемнику и продолжили беседу, но уже без Вершинина. Ему еще хотелось посидеть и подумать, немного отдохнуть и набраться сил перед дежурством. Теперь-то он уже знал, что это очень трудное и нудное дело, где нужна внимательность. И сила воли, пожалуй… Трудно ведь перебороть свое желание спать. Он снова взглянул на свой ПМ. Видимо, успел прихватить его себе, тогда, у вышки. И не заметил или забыл. Или же… А из чего целился молодой Сережа в Сергея?.. Паша вдруг почувствовал, как рука с пистолетом в миг потяжелела. Вдруг плохое предчувствие засело в груди. Параноидальное. Он почувствовал себя пиратом, получившим черную метку. Что может значить этот небольшой ПМ? Ведь если в Зоне что-то происходит, то это не просто так?       Пламя вспыхнуло вдруг сильнее, от чего-то привлекая внимание, и Паша вынырнул из своего странного состояния. Пистолет ему снова показался обычным, а всякие знамения и предчувствия глупостью несусветной. Он посмотрел на Костенко и Леньку. Те уже не болтали, иногда посмеиваясь, а готовили место ко сну. Начищали оружие, раскладывали кое-какие припасы, получше ограждали камнями с трудом разведенный костер, укладывали себе лежанки. Набросали наиболее мягких и сухих веток сосны, которые нашли под этим навесом, сверху «припорошили» травой, в качестве подушек решили использовать рюкзаки. Каменщик тем временем продолжать греться у огня и сохранял несколько угрюмое молчание, похоже, не собираясь спать, пока не высохнет. Маска все еще гулял.              Каменщик мысленно прокручивал воспоминания сегодняшнего дня и чувствовал, блять, тупое и очень противное чувство легкой вины. Наверное, не стоило так грубо… Хоть Маска и пидор, часто заебывающий болтовней и подколами, вечно подкатывающий и раздражающий, порой до дрожи бесячий и наглый долбоеб, который не умеет заткнуться и помолчать в тряпочку, он все же помог сегодня. Спас ему, Каменщику, жизнь вместе с Ленькой. Таким не разбрасываются.       Было холодно. Мокро. Под ногами ничего, по ощущениям — целая пропасть. А в ней, в этой пропасти, огромный и уродливый монстр, желающий тебя сожрать целиком. Тело ноет от долгого напряжения, в висках стучит от измотанности. Еще немного — и сорвется. Добровольно упадет в чужую разинутую пасть. На острые, словно зубчики пилы, клыки. Он устал. Нет даже страха, который гнал адреналин по венам и придавал сил. Есть столько уходящая надежда, сгорающая в огне измождения, охватившем все тело. Лучше бы уж себе пулю в висок пустил, блять, чем так. Так тупо умирать. Даже стыдно, наверное. Сдохнуть, забравшись на дерево. Ха-ха. У Маски бы на эту тему точно нашелся бы какой-то анекдот. Шутник херов нахуй.       Все происходит внезапно. Тогда, когда он уже прошел все стадии принятия и начал заново. Снова ушел в жесткое отрицалово. Что не может все так кончиться. Говорил же он, блять, что нахер ученых надо слать с их ебаным заказом. Его надо было слушать, а не Серого. Надо было уйти. Какой смысл в больших бабках, если покойникам они не нужны?!       Что-то падает под ногами, там, на земле. Каменщик вместе с монстром впадает в ступор. Уронил что-то? Блять, только этого не хватало. Но затем видит, как принюхивается тварь. Затем слышит. Упало что-то. Уже левее. Еще. Дальше. Псевдогигант отходит. Каждую упавшую вещь обнюхивает, а затем разом сжирает. Каменщик же крутит головой, стараясь с ветки от счастья не сорваться. Пришли. Пора съебывать и побыстрее. Ноги сами напрягаются и пружинятся. Он готов прыгать прям отсюда и поебать на возможные переломы. Лучше сломанная нога, чем ее отсутствие. Вдруг. Замечает Маску. А затем и Леньку. Слышит негромкое: «Драгоценность!». И то ли въебать хочется, то ли все же улыбнуться и сказать гребаное «спасибо». Каменщик решает, что определится с этим позже. Пока тварь уплетает что-то, что в темноте разглядеть трудно. Каменщик слезает быстро и бесшумно, аки ниндзя. Ну, по крайней мере, он надеется на то, что это выглядит так. А не аки белка, как называет его иногда Ленька. Белки грызуны мелкие и почти безобидные. А он нихера не мелкий и не безобидный. Хоть и скакать по деревьям может, не уступая этим пушистым. Как только ноги касаются травы, ему кажется, что он не сможет бежать. Все мышцы затекли и слишком устали. Его хватают за плечи, помогают прийти в себя, быстрый шепот: вопросы о самочувствии, в перемешку с парой дурацких шуточек и тупое сравнение с котенком, за которое хочется уебать. Слышится громкий и разъяренный рык монстра, почуявшего наебалово, приказ Леньки ускориться, слова Маски о том, что надо бежать. И они бегут. Мчатся бок о бок, хотя из Каменщика бегун так себе. Его тянут за руку и помогают не терять слишком много сил. Маска скачет, полный энергии и азарта, возможно, от радости, что все получилось, а Каменщик, сбивая дыхание, старается не отставать. Ленька теряется из виду, Маска же носится, как ужаленный, и вертит головой, в поисках отступления. Тварь топает за ними, сотрясая землю. У Каменщика сердце бьется в груди, и продолжает свой путь он на одном только упорстве. Он злобно скалится, мол, выкуси, мразота, не сожрешь меня сегодня! На губах выступает пена, а в боку уже колет до сильной, почти останавливающей боли. Маска оборачивается на него, смотрит своим зелеными глубокими глазами, внимательно, но быстро. Оценивает чужое состояние правильно, понимает, что долго бежать не получится, в итоге дергает куда-то в сторону. Они падают, если не валятся, в какую-то яму. Каменщик приземляется на Маску с глухим стуком, поднимает голову и на мгновение холодеет. Резко смотрит на наемника, на его целость и успокаивается. Кольями, торчащими из земли, парня не проткнуло — многие из таких уже просто лежали на земле сломанные. И это было замечательно. Монстр где-то носится, выискивая пропавшую еду, а Каменщик негромко смеется от облегчения. Он обессилено лежит на Маске, который даже не пытается встать, хохочет все громче и не знает, это истерика или радость. Или ему просто смешно от ситуации? Вдруг раздается слабый хрип, а за ним тяжелый вздох. — Драгоценность, я все понимаю, но тяжеловато, не думаешь? — Маска под тканью улыбается спокойно, прикрывает глаза. Каменщик это живо представляет. Вообще, мимику парня часто приходится додумывать. Без маски он наемника ни разу не видел. Только тонкие губы с острым подбородком и глаза-болота.       Каменщик кашляет неловко, сваливается с Маски, и отползает на допустимое расстояние, пытается отдышаться. В голове от усталости пусто, даже ворчать не хочется. Даже на то тупое сравнение с котенком, да. Что взять с дебила, правильно? Хорошего дебила. Каменщик слабо улыбается. Помог. Приятно.       Пиликает КПК. — Вы где? — сразу становится понятно, что пыхтит на той стороне Ленька. Каменщик забирает КПК из чужих рук. — В яме какой-то. Я смотрю, ты по карте совсем недалеко, — голос Каменщика меняется, он говорит серьезно и сосредоточенно. Хотя, если честно, сейчас ему этого так не хочется. Хочется тупо сидеть в этой в ебаной яме и нести всякий бред. Выпить еще можно… Для настроения. — В яме?.. — на том конце виснет молчание, вскоре голос раздается в реальности и в трубке одновременно, — В этой? — большой силуэт нависает над углублением. — Ничего лучше не придумал? — приподнимает бровь Дровосек обращаясь а Маске. — Неа, — вертит тот головой довольный своей идеей. — А если бы проткнуло бы? — укоризненно Ленька складывает руки на груди, словно отчитывает ребенка. Только дети, действительно, стыдятся своих проступков, а наемник вот все еще лыбу под тканью давит, да озорными глазами блестит. — Вы знаете это место? — встревает Каменщик, недовольный тем, что разговор идет без него. — Позже расскажем, — говорит Дровосек, проверяя вдруг свой КПК, — Смотри, а эти двое все на том же месте, — усмехается странно, так, что Каменщик понимает: переживает. — Ты про Серого с новеньким? — Каменщик встает, в нетерпении. — Ага, — отвечает за Леньку Маска, вставая и отряхиваясь, — Вылезти сможешь или тебя по моей методике вытягивать? — усмехается парень, Дровосек подхватывает. — По твоей методике? — хмурится Каменщик непонимающе, а затем фыркает, закатив глаза, — Сам вылезу, методик не надо. — Лады, — пожимает плечами парень и лезет к скользким от ливня стенам. Смотрит якобы незаметно на Каменщика, у которого руки от холода слегка дрожат, и сочувственно глазами блестит. А затем пытается карабкаться дальше.       Каменщик тот еще скалолаз, поэтому вылезает он без труда. Легко ищет устойчивые выступы, а где их нет — сам себе их создает, буквально, выпинывая ненужные куски земли, пока держится руками за выступ повыше. Переставляет ноги легко и уверенно, будто по какой-то инструкции или тайной технике. Подтягивается там, где надо, цепляется руками за толстые корни, торчащие из земли. Выбирается почти чистым. Маска же… Хаотично и интуитивно карабкается напролом, часто оступается или теряет опору, просто сыпящуюся под весом человеческого тела. Вылезает весь испачканный и грязный, но довольный, будто покорил Эверест. Каменщик под шлемом усмехается. До того выглядит это неуместно и забавно. Ленька же молча ждет их двоих. — Ну что, пойдемте? — отряхивается Маска. Каменщик вопросительно смотрит на Дровосека. Тот кивает. И они идут на сигнал двух мерцающих на экране КПК точек.       На этом воспоминание кончается, так как они достаточно быстро нашли КГБ с Проводником впридачу. Ничего важного больше не случилось, только Маска рассказал очередной анекдот. А Ленька поведал историю той самой ямы. Каменщик с нее несколько посмеялся, а потом и заметил слабый свет одного фонаря в ночи. Как оказалось, фонарь был Серого.       Каменщик со вздохом отодвигается от огня. Сидел он, как и все, у костра, без шлема. Радиация под этим навесом была небольшой. Черные кудри успели высохнуть, как и одежда, он даже немного согрелся. Хотелось спать. Он осмотрелся вокруг, увидел спящих Леньку и Серого, бдящего и скучающего Проводника, и пару больших и сухих лап елок, где иглы уже пожелтели от времени. Он подтащил ветки поближе к костру, постарался устелить их комфортней, и улегся на них спиной. Бросил еще один взгляд на новенького. Тот бросал мелкие травинки и листики в огонь, подтянув ноги к груди, и положив подбородок на коленки. — Ты там не уснешь? — скептично прищурился Каменщик, не особо доверяя Проводнику. По рассказу КГБ, конечно, парень держался молодцом в той аномалии, но… — Да нет, я спать не хочу, — пожал тот в ответ плечами и поднял глаза.       Каменщик ничего не ответил. А затем раздался шорох, заставивший Проводника дернуться. Из чернеющего в ночи леса, нарочно шурша ветками и листьями, вышел Маска. Повисла недолгая пауза, а затем мокрый парень нагло уселся у костра, примостившись рядом с Каменщиком на ветки. Тот сразу встрепенулся и возмущенно зашипел. — Свали нахер, ты ж мокрый, блять! — А ты прогони, — хихикнул в ответ наемник и бросил в Каменщика листиком. — Вот ты сука! — негромок рыкнул кудрявый, подрываясь и бросая целую горсть травы Маске прямо в лицо. Тот лишь залился смехом. И все это под непонимающим взглядом Проводника. — Тишина! — громко проговорил внезапно проснувшийся Серый.       Каменщик молча кинул в Маску еще один лист. КГБ измученно вздохнул и перевернулся на другой бок. — Это потому что ты долбоеб, — шепотом заключил наемник Маске. Тот играючи пихнул его в бок. — Долбоебы многим нравятся, — пожал плечами. — Ага. Но не мокрые, — закатил глаза Каменщик и улегся обратно, демонстративно отвернувшись. Маска на это лишь фыркнул и лег рядышком.       Паша тяжело вздохнул. Кажется, он начал привыкать к команде и к тому, что в ней происходило, и теперь не сильно удивлялся каким-то сценам, которые перед ним разыгрывались. А впереди его ждали скучные и однообразные часы ночного дежурства, нескончаемые звуки дождя и вечно горящий костер, в который надо иногда подбрасывать ветки, чтоб он не потух.