Сильнее с каждым разом

      Паша пришел в себя с большим трудом. Тело за время кошмарного сна вспотело, волосы слиплись, на лбу выступила испарина. Сейчас он подумал о том, что продал бы душу за душ. Он с дикой, не присущей себе осторожностью, попробовал пошевелиться. В голове плотно сидел страх почувствовать снова всю ту боль, что окатила его накануне, подобно ледяной воде. Вершинин прислушался к своим ощущениям. Легкие и ребра не опалило огнем, лишь вспыхнула маленькая искра. Нога его слушалась и не ощущалась поломанной роботической деталькой, отделенной от тела. Голова гудела. Он тяжело выдохнул и понял, что делает это с легким свистом. Кончики рук защипало. Паша, сняв перчатки, кинул на них взгляд и увидел покрасневшую, а кое-где и содранную кожу. Видимо повредил вчера, когда цеплялся за все, что мог.       Рядом сидел Ленька, растирающий виски после сна. Каменщик, угрюмо сверлящий взглядом дотлевающий костер, сидел напротив. Где-то сбоку был Костенко и что-то невнятно кому-то говорил. Вершинин повернул голову и увидел, как тот расталкивает Маску, почти свернувшегося клубком, прикрывающего свое лицо обеими руками. Наконец наемник начал подавать признаки жизни и слабо зашевелился. Если б Паша не был так измотан, он бы отметил, что такое отнюдь не бодрое поведение за парнем до этого не замечалось. — Уже выходим, капитан? — сонно спросил тот и тут же зевнул. — А ты завтракать не собираешься? — выгнул бровь Костенко.       Ответом на вопрос стал еще один зевок. Наемник улегся обратно, уже одну руку укладывая под ухо, а другу спереди, чтоб уткнуться лицом прямо под нее.       Серый очень удивленно проследил за этим. Каменщик медленно, с глубокой тягой, прикурил, несильно сощурился от дыма и с сомнением посмотрел сначала на своего товарища, а потом на главного. Ленька сильно нахмурился. — Нет, он, конечно, за троих сегодня решил подежурить, но… — начал было отвечать КГБ на немые вопросы, но озабочено поджал губы, — Ладно. Не важно. Мы пока не уходим…       Каменщик только открыл рот, чтоб что-то сказать, как приглушенно заговорил Маска. — Все нормально, не пугайтесь, я просто хочу немного полежать. Все равно вы мои анекдоты не дослушиваете, зачем раньше времени вставать тогда? — слова должны были звучать с претензией на пафосную, неуместную, в духе Маски, драматичность, но в итоге передали только странную усталость, не связанную ни с чем конкретным.       На это КГБ только кивнул. Было бы бесполезно расспрашивать о причинах такой внезапной перемены поведения или о самочувствии — в ответах не было бы и капли правды, а тратить время зря не хотелось. В конце концов, его можно было потратить на что-то более ценное.       Каменщик только недовольно пропыхтел, снова прикуривая. Кудри на его голове за ночь растрепались и выглядели сейчас как гнездо. Впрочем самого наемника это беспокоило мало.       Паша прикрыл глаза. Голова начинала проходить, на виски переставало давить, в глазах больше не рябило. В желудке было пусто. Хотелось есть. Наверное. Вершинин сейчас не мог знать точно. Тело, словно неисправный механизм, сбоило, нагружало систему ложными и не только оповещениями о поломках и о выходе из строя, открывало само собой сотню вкладок и выкручивало звук то на максимум, то на минимум. Доверия себе и своим ощущениям не было. Чего ты хочешь?       Пашу передернуло. Мысли, преследовавшие его во сне, пришли к нему наяву. К черту! Он просто поест. Ему это нужно, даже если он не хочет на самом деле.       Вершинин потянулся к запекающемуся хлебу и снял себе с импровизированного вертела один кусок, игнорируя боль, обжегшую пальцы. Все взгляды разом устремились на него. До этого он почти не шевелился, чтоб как-то привлечь внимание. Это он тоже решил проигнорировать, потянувшись к открытой банке тушенки. — Как нога? — тут же осведомился Сергей. В его глазах что-то блеснуло. Паша не придал значения. Все утро было каким-то странным и разбитым. Ощущения притупились, и ничего не казалось реальным.       Против воли Паша усмехнулся. Он же упал с моста, да? Вчерашний вечер и ночь были, как в тумане. Он судорожно дернул губами ещё раз. Ха-ха, его, реально, столкнул с моста мутировавший кабан! Ха, черт, у него правда была сломана нога вчера? А сейчас она у него есть, и он ей может двигать? — Пока не отвалилась, — глупо улыбнулся Паша, и еле удержал приступ неуместного и непонятного смеха.       Тут Серый решил не замалчивать очевидное. Паша был не Маской, а значит шанс нормального разговора был вполне себе. — Встать можешь? — КГБ поднялся со своего места, заставляя Каменщика лениво, но немного удивленно приподнять брови, — Выйдем, покурим, — то ли приказал, то ли предложил Костенко и вышел, не дожидаясь Вершинина.       Паша лишь мгновение помедлив пошел следом. Каменщик демонстративно выпустили как можно больше дыма и затушил сигарету, смотря вслед. — Шок у него, — констатировал Ленька, — Не осознал, что не умрет. — Ага, пусть только попробует теперь, я его сам прибью — недовольно фыркнул Каменщик, припоминая потраченный артефакт.       Паша остановился напротив Костенко. Они ушли не очень далеко от места ночевки. Нога работала исправно. Боли не было, чего-то странного тоже. Будто ничего и не случалось. Хотелось закатать комбинезон и проверить. Правда, все так? Правда, кость не торчит? Он же видел вчера! Чувствовал! Осознавал, как сочится кровь, как горят легкие, ребра, как горит весь он. Вершинин не ждал сейчас от разговора ничего хорошего. Потому что в самой ситуации ничего крутого и веселого не было. Он тяжело вздохнул, готовясь, к вопросам или каким-то рассуждениям, и вдруг истерично усмехнулся. А затем начал тихо хихикать. Пришлось закрыть лицо рукой, чтоб успокоиться. Почему ему так смешно? — Паш, вчера ты мог умереть, — начал Серый, ни чуть не смутившийся только усилившимся смехом, — Ты упал с моста, сломал ногу, возможно, ребра. Опасность сильно бьет по новичкам. Ты хорошо держался вчера, — напоследок он кивнул, как бы заканчивая. Паша просто повторил этот жест, широко улыбаясь. Сам не замечая этого, парень начал ходить из стороны в сторону, по итогу кружась вокруг Серого. — Я рад? Не знаю, мне вообще надо на это отвечать? — отнял от лица руку Вершинин, все ещё посмеиваясь. — Я-я… Я немного запутан? Я не жалуюсь, и спасибо, что вчера не оставил меня, просто… Ха-а-ах, ну, — он резко остановился снова прикрывая лицо, Серый успел заметить одинокую слезу, обжегшую щеку. — Так, минутку… — Вершинин снова рассмеялся и крепко зажмурился, сжимая зубы. Почему он не совсем не контролирует себя?! — Я… Я просто успокоюсь немного. Все класс, все хорошо! Я в-в порядке — голос внезапно дрогнул.        — Тебя сейчас никто не будет осуждать за эмоции, — заверил Серый, а затем скрипнул зубами, — Тебе тоже. Спасибо. За вчерашнее. Ты хотел спасти меня и сам от этого пострадал.       Паша, кажется, пропустил благодарность мимо ушей. КГБ был искренне рад, что на этом не стали зацикливать внимания. — Я чувствую, будто это не моё тело. Будто все вокруг нереальное. Будто я сплю или уже умер, понимаешь? — уже спокойно, с толикой отчаяния начал Вершинин, — Почему это все происходит? Почему? — он посмотрел прямо на Костенко, словно, действительно, ждал ответа, — Я… устал, — сел прямо на землю, почти рухнул, — Я так устал… Я ничего уже не понимаю. Почему я?       Вот тут Серый уже был слегка удивлен. Очевидно, Паша говорил не только о том, что было накануне. — О чем ты? — скрыть легкий прищур не удалось.       И тут Вершинин резко оцепенел, понимая, что сказал лишнего. — Паш? — КГБ сел рядом, стараясь не делать резких движений. — Да ни о чем… — он замотал головой, а затем повернулся и остановил свой взгляд на лице Костенко, — Просто… — Вершинин никак не закончил предложение. Лишь остался тоскливо смотреть с какой-то душераздирающей печалью, от которой Серому стало даже как-то не по себе.       Наконец, парень глубоко вздохнул и отвел взгляд. В голове КГБ крутились шестеренки. Очень странное ощущение охватило его. Словно передалось от самого Паши. Как он там говорил? Будто все нереально? — Почему ты оказался здесь?.. — голос Вершинина прозвучал глухо. Испуганно или виновато. — Паш… — хотел было остановить его Серый, но оборвал сам себя. Почему? У него нет другого выхода, вот почему. Но это не ответ. Почему — по какой причине? Что привело его сюда? Вот на этот вопрос он и сам ответить не мог. Кому-то так захотелось. Просто так получилось. — Это долгая история, — вместо всего произнес КГБ. Паша только горько усмехнулся, будто понимая, насколько. — И все же?       Серый помедлил, вспоминая свой сон. Внутри все противно затрещало и зашипело так, будто он сунул руку в холодец. Вскипело. Поднялась белесая пена зеленоватой кислоты. Во рту стало кисло. Губы скривились, зубы сжались. Открыть рот вдруг стало почти невозможно. — Я был капитаном КГБ. В Припяти, — сквозь зубы начал Костенко, — Дело о возможной диверсии на ЧАЭС, — Вершинин резко дернул головой и уставился на наемника во все глаза, — Странные подростки… Взрыв произошел. Меня — в тюрьму. Дети — исчезли. Все.       Костенко встал, чувствуя, как кислота внутри не перестала бурлить, и под нос матернулся. Выговорись — и полегчает? Кто придумал такую глупость? Всегда свое носи с собой — вот дельный совет.       Вершинин взволнованно поднялся тоже, позабыв о боязни за ногу. Им завладела тревога более важная и более сильная. — Что за подростки? — неужели и здесь он виноват, неужели и здесь сам все поломал? — То есть… В каком смысле странные? — Я вижу тебе уже лучше? — голос звенел от сдерживаемого гнева, в глазах Костенко искрили молнии. Пашу ударило. Как Сергею больна эта тема… Работа была его жизнью. Это то, что точно Вершинин успел о нем за все время понять. — Вот и отлично. Иди и готовься, мы скоро выходим, — слова были буквально выплюнуты. Паша только кивнул. Сердце в очередной раз треснуло. Он виноват.       Маска не сонно, но тихо и без лишних движений медленно поднялся с постели, потянулся и полез к завтраку, лишь чутка приподняв балаклаву снизу, обнажая тонике губы, задумчиво поджатые сейчас. Зеленые глаза не лучились какой-нибудь шибанутой идеей, не жгли своей бодростью и желанием «тусить». Два болота были мутны и беспроглядны. Их заволокло что-то далекое, не здешнее. Парень, будто бы на автомате, вдруг закинул себе в рот таблетку, взятую с пояса. Антирад. Капсула треснула, и содержимое разлилось по языку. Такими же почти лишенными жизни движениями Маска принялся за еду. Каменщик с Ленькой, наблюдавшие за этим, переглянулись.       Каменщик щелкнул перед чужими глазами. Дровосек на это покачал головой — ну зачем? Маска поднял все еще пустой взгляд. Ни мимикой, ни звуком, ни словом, он задал вопрос. — Ты че? — все, на что хватило красноречия Каменщика. — Да просто задумался, — сбросил оцепенение Маска в момент и улыбнулся, сверкнув глазами.       Каменщик кивнул, помолчал, а потом вспомнил кое-что. — А антирад зачем? Тут фон в норме. — М? — будто снова выходя из своих мыслей среагировал Маска, — А, — дошел до него вопрос, — Потом будет не в норме или до этого был, — пожал наемник плечами беспечно.       Каменщик на это ничего не сказал и тоже принялся за завтрак. На какой-то момент все утонуло в тишине. Каждый думал о своем в последние минуту покоя. Скоро нужно было выходить, так что каждая секунда была важна для отдыха. Маска нехотя расставался со своими отвлекающими мыслями, все больше приходя в свое обычное состояние. Ленька досыта наедался, сбрасывая с себя последние оковы усталости. Каменщик цедил воду, курил, и иногда закусывал жареным хлебом — что-то другое в рот не лезло. Голова болела, подташнивало.       Серый вернулся первым. Дровосеку сразу стало понятно, что разговор вышел неприятным. От КГБ так и искрилось. Остальные тоже заметили перемну, но не так явно. Лицо наемника оставалось непробиваемо спокойным. Только сжатые челюсти и ястребиный взгляд, вместе с выпрямленной, как железный столб, спиной, говорили о раздражении. — Даю еще десять минут. Потом выдвигаемся.       Мужчина сказал это и сразу же вышел обратно, на улицу. Тогда-то и зашел Проводник. Весьма неловко, задумчиво, со сложной миной, по которой невозможно было определить точную эмоцию. Все взгляды, кроме Маски, устремились на него. Испытующий, даже обвиняющий — Каменщика, и оценивающий — Леньки.       Не зная, куда себя деть, Паша сел неподалеку от Дровосека, от которого не исходило угрозы. — Че ты сделал? — прищурился Каменщик, голос прозвучал подозрительно или презрительно. — Я? — опешил Вершинин. Не ожидал он, что сразу будет что-то такое. — Головка от хуя. Ты.       Паша открыл рот и закрыл. Что отвечать? Просто поговорили? Что… Он посмотрел на Леньку, но тот почему-то пока не вмешивался. Кинул взгляд на Маску, но тот просто отстраненно наблюдал. — Эм… — нервный смешок слетел с губ сам, — Ничего я не сделал? — и уже скептический взгляд Леньки выбил землю из-под ног. Да, Костенко разозлился! Да, из-за Вершинина! Но… Но ведь это не повод… Устраивать допрос? Что это вообще? — Ничего? А че он тогда злой, как собака? — закипая вздернул бровь Каменщик. — Так. Все. Не превращайте последние минуты в галдеж, — присек дальнейший конфликт Дровосек, поняв, что Каменщика сейчас быстро занесет. Все равно, видимо, Проводник не собирался ничего говорить. — Я и не превращаю, — огрызнулся напоследок наемник и впился рукой в флягу с водой. — Нога, ребра, не болят? — направил разговор в профессиональное русло Дровосек, обращаясь к до сих пор растерянному Вершинину. — Вроде нет, — слабо отозвался он, стараясь прислушаться к своим ощущения.       Хотел было задать вопрос: а что? Но вовремя осекся. Точно. Сломанная нога. Фантомная боль, прошившая тело разрядом, заставила вздрогнуть. Вчера было так же, но больнее… И рядом был Костенко. И Каменщик отдал что-то… Светящийся красным камень. Воспоминание заставило поморщиться. От одной мысли о красном цвете Пашу теперь встряхивало. То ощущение сжирающего тебя пламени… Нужно бы отблагодарить наемника, но только как? Сейчас он явно не в духе, да и… Да и Вершинин искренне не знал, как к такому можно подступиться. И стоит ли вообще подступаться. Спросить у Маски? Те двое вроде знают друг друга хорошо. Паша вспомнил свой разговор с Маской один на один, и еле удержал спокойное лицо. Нет, нет, нет. С этим парнем он точно не будет больше разговаривать тет-а-тет. Если ты не умер здесь до сих пор, это что-то да значит, Проводник! Чего ты ищешь? Чего ты хочешь? Какое твое желание, Паша? Проводник? Вершинин? Павел? Верш? Как тебя зовут? Ты знаешь, как тебя зовут? Кто ты? Кто ты? Кто ты?!       Голоса и воспоминания смешались, Паша зажмурился, прогоняя их. В голове всплыл образ умирающего Киняева. Тело же вспомнило, будто возродило, то самое чувство власти, силы, величия, безграничных возможностей. Ту кипящую в жилах злобу, злорадство, с каким он слушал предсмертные хрипы. По кончикам пальцев прошлось электричество, грудь расперло. Тело стало слишком маленьким для той силы, которую он фантомно ощутил. Тогда Паша был больше, чем человек, больше, чем тело. Он был неуправляемой стихией. Ожившей взрывной ядерной волной. Но вдруг это ощущение начало утекать, как вода сквозь пальцы. С ним этого больше нет. В нем больше нет этого гнева, этой непомерной жажды завладеть всем, заразить каждую частичку этого мира собой. Киняев из мыслей никуда не ушел. Мурашки прошлись по спине. Это Паша так радовался чужой смерти? Это его руками свершилось убийство? Ни за что не поверю, что ты «земной». Маска в воспоминаниях, его усмешка, полная яда человека, видящего больше, знающего больше, чем ты. Вершинину захотелось взвыть. Это не мог быть он! Не мог он такого желать, не мог хотеть этой крови! Зона сделала его таким, отравила его всего, раскрасила вены черным и ослепила. Забрала весь контроль. Все, чего он хотел — вернуться домой. К друзьям и спокойной, нормальной жизни! Забыть весь ужас! Чего ты ищешь? Чего ты хочешь? Какое твое желание, Паша? Чего ты хочешь сейчас? Все того же! Вернуться! И забыть все!       Не мог и спасти убийцу, да? Даже нескольких? Плечи Вершинина упали под непомерной тяжестью. Мог. И сделал это. И не раз. И еще сделает, если понадобится. Потому что это был Костенко. Потому что Паша не способен смотреть на то, как кто-то умирает, хотя он мог бы помочь. Потому что это будет его виной. Потому что такого он не сможет забыть. Как забыл Киняева? Как забыл Игоря? Как забыл… Убитых людей в том придорожном ресторане? Как забыл того доктора в США? Майора? Сколько людей погибло, чтоб помочь тебе? Скольких ты убил сам? Скольких своими решениями? Гоша? Аня? Настя? Леша? Сергей?       Паша задрожал, чувствуя, как реальный мир уплывает от него. Как он перестает чувствовать землю под собой, понимать, где и с кем он находится.       В голове осталась только одна мысль: виноват. Виноватвиноватвиноватвиноватвиноватвиноватвиноватвиноватвиноватвинватвиноватвиноватвиноватвиноватвиноватвиноватвиноватвиноватвиноватвинват. Ви-но-ват. — Собираемся! А то! Развалились тут, — усмехнулся Костенко, входя. Вершинин растеряно проморгался. Уже пришло время?       Паша спешно поднялся, нацепил шлем, оставленный на полу туннеля, и осторожно подошел к Сергею. Тот никак на это не отреагировал, с легкой улыбкой наблюдая за копошащейся в своих вещах командой, будто не было никакого разговора. Вершинин захотел было что-то сказать, но прикусил язык. Зачем сыпать соль на рану? Казалось бы, Паша решил молчать, но желание как-то выразить свои извинения распирало. Он медленно и неловко положил дрожащую руку наемнику на плечо. Костенко повернулся, удивленно глянув сначала на лицо Вершинина, затем на его руку, но промолчал и открещиваться не стал. Как только Сергей отвернулся, Паша сам убрал ее с плеча, не зная, зачем вообще сделал это движение. Наверное, чтоб ощутить, что он больше не во сне и не в своих мыслях. Что рядом реальный Костенко. И Вершинин не сошел с ума. По крайней мере, окончательно.       Они вышли несколько позже, чем планировалось, но не критично. Маска шел впереди. За ним следовали Серый, Проводник, Ленька и Каменщик. Город их встретил своей прохладой и серостью. И полнейшей тишиной. Маска осмотрелся. Все было пусто. Ни шороху, ни писку. И откуда только повылезали вчера все мутанты?       Каменщик поморщился. Боль прострелила висок. Блять да это даже не боль от похмелья уже, какого хуя?! Он раздраженно вздохнул.       Маска же молчал. Молчал не задумчиво и опустошенно, как утром, а сосредоточенно. Заглядывая в каждое окно, зная на личном опыте, как удобно из некоторых тут было бы стрелять. Вчера же здесь кто-то был, правильно? Сейчас наемник нес ответственность не только за себя, но и за людей, которые своей жизнью дорожили, поэтому не шутил и был внимателен. Каждый шаг его полонился хищной осторожностью и грацией. Интересно, слышал ли тот старик стрельбу? И не случилось ли с лесником чего-нибудь вчера? Не всех же мутантов они могли в той тьме заметить…       Под ногами вдруг прокатился случайно пнутый камушек. Звук показался таким громким, что Каменщик, шедший позади, замер. — Я пнул, — успокоил Маска и стал лучше смотреть себе под ноги.