***
— Я тебя блестяще слушаю. В этот раз чай разлил Тенген и наблюдал за тем, как Кёджуро качает пиалу. Он терпеть не мог этот жест: слишком велик риск разбить хрупкую емкость или пролить содержимое. При Тенгене такого правда никогда не случалось. И в то же время любил его за то, что тот выдавал напряжение друга с головой. Кёджуро лишь устало склонил голову, чуть ссутулившись. Еще один тревожный звоночек. Они сидели на дзабутонах за тем же столиком, напротив друг друга. Рядом дымился чайник, распространяя по светлой комнате травяной аромат. Ренгоку наклонился вправо и пересел по-турецки, умудрившись не пролить при этом чай. — Кёджуро, — Тенген наклонил голову так, чтобы заглянуть ему в глаза. — Что случилось на онсэне?***
— Они нас специально выгнали, — обиженно сказал Зеницу, пиная камушек. Тсугуко прошли высокие деревянные ворота и оказались на городском рынке. Идеальное место для распространения слухов и сплетен. Танджиро глазел по сторонам, а Зеницу с неприязнью морщился, не в силах фильтровать оглушительный гомон. — Может, найти какой-нибудь подарок? — Танджиро так ушел в свои мысли, что сказал фразу в слух. — М? Кому? Моей милой Незуко? — Что? Н-нет… Незуко в этот раз осталась в поместье Бабочки. Танджиро изменил своим принципам и отправился на миссию без сестры. Все ради того, чтобы добиться возможности уединиться с наставником и наконец выяснить, почему тот вдруг выстроил между ними невидимый барьер. Ее отсутствие, конечно, огорчило товарища, но ничего не поделаешь. И потом, там сестра будет в безопасности. — А кому тогда? — Зеницу вяло подошел к торговому ряду, без энтузиазма осматривая безделушки и пропуская мимо ушей зазывания торговцев. — Да так… Я не придумал еще. — Ты странный какой-то. И теперь это однозначно связано с Ренгоку-саном. — Ты прав! Зеницу опешил и чуть не выронил браслет, который рассматривал у очередного лотка какой-то торговки. Не этот ли тип еще недавно так яростно отрицал свои чувства? — Ренгоку-сан самый лучший человек на свете! Зеницу, я люблю его! Он все же выронил браслет и испуганно уставился в лучащиеся радостью глаза Танджиро.***
— Ты блестяще сделал… что? Тенген замер с пиалой около лица, глядя в янтарные глаза. Последнее слово он произнес с такой интонацией, будто Кёджуро сломал оба его клинка ничирин. И увел жену. Всех жен. И забрал его тсугуко. Что-то внутри стремительно покрылось льдом и треснуло, роняя осколки. Как же он не подумал об этом раньше? Почему в голову не закрался даже намек на мысль, что его дорогой Кёджуро может найти себе кого-то? Прошло ведь столько времени... Пока Тенген где-то там становился «лучше и достойнее», этот человек преспокойно перечеркнул свое прошлое и ступил на новый путь. С новым спутником. Душа осыпалась невесомым прахом, слова провалились глубоко внутрь, а грудь сдавило так, что каждый вздох мог стать последним. Кёджуро сидел в абсолютно аналогичной позе с пиалой около лица. «Ты все правильно понял» — говорил его взгляд. Тенген шумно глотнул чай и поставил пиалу на столик. Повисла тишина, которую он, собрав все самообладание, смог нарушить только спустя минуту. — Ты переспал со своим тсугуко? — Голос не дрогнул, повезло. — Хотя, ты ему и про хаори свое рассказал. И про Красные фонари. Ну хоть про нас блестяще умолчал… Кёджуро отпил чай и бросил укоризненный взгляд. Тенген поджал губы. Запоздало понял, что не имеет права осуждать его. Что хочет, то и рассказывает. Что хочет, то и делает со своим мальчишкой. Пришлось приложить все усилия, чтобы не дать ревности отравить себя. Какой-то мальчишка занял предназначенное ему место и поди счастлив, как никогда. — Он хоть того стоил? — Тенген приподнял серебристую бровь, надеясь, что хоть тут его не превзошли. Кёджуро отвел взгляд, но легкий румянец на щеках все сказал за него. Да неужели? В голове Тенгена никак не могло уложиться, что такой как Ренгоку возлежал с таким как Камадо. Этот мир явно сошел с ума! Внезапная шутка ужалила мозг Тенгена. Он корил себя за каждую подобную, но все же порой выдавал их. Несколько минут смеха, несколько минут сожаления, и забыли на неделю. — Кё, — голос дрогнул, едва скрывая смешок, — вы… вы не на… хаори это сделали? Несмотря на жесткий ответный взгляд, Тенген все же рассмеялся и прижал костяшки пальцев к губам. Он еще не раз вспомнит эту шутку и вдоволь насмеется, но не сейчас. Надо хоть немного держаться. Пусть Кёджуро и сердился на подобное, но в этот раз ощутил, как обстановка несколько разрядилась. — Нет. На футоне. Мы его полностью испортили. — Блестяще. Ты, как всегда, не знаешь чувства меры. А твой Камадо далековат от совершеннолетия. — Кёджуро поднял на него такой взгляд, что Тенген сразу все понял. — Ты… хоть знаешь, сколько ему лет? — Ему почти шестнадцать! — Если твой Камадо пойдет и всем расскажет, что ты с ним сделал, ты уныло отправишься за решетку. Кстати! — Узуй слегка скривился от сдерживаемого смеха и сделал вид, что очень хочет выпить чай. — Я знаю, что для тебя это важно, поэтому скажи, — он даже придвинулся ближе, словно хотел доверить сокровенный секрет, — на нем тогда было его хаори? — Тенген, я принципиально не бью людей, если того не требует миссия или тренировка. Но для тебя сделаю исключение. Мое несовершеннолетие тоже не слишком интересовало тебя. — Ладно, я блестяще понял. Ты только скажи, что не так теперь? Я слышу, как твой Камадо в тебе души не чает, а тебя как подменили. — Похоже, он любит меня. Когда я был на лечении, он любой ценой старался оказаться рядом, брался за любую работу. Я, насколько мог, позволял ему присутствовать. Однажды он даже пришел спать на мою кровать… — Это я уже слышал. Блестящая подростковая привязанность. — Нет, я чувствую, что тут нечто большее. Я вижу его – он абсолютно искренен. — Так дело в ярком тебе? — Есть вещи, которых я не понимаю, Узуй. У меня есть чувство, что я нравлюсь ему только потому, что обо мне нужно заботиться. Он помог мне выбраться и готов был выхаживать меня хоть в одиночку. Камадо был старшим сыном в большой семье и привык заботиться обо всех вокруг. Но что будет, когда необходимость в заботе отпадет? — Кёджуро снова качал пиалу в пальцах и задумчиво следил за ней. Тенген слушал, подперев щеку рукой. Доля правды в его рассуждениях была, и очень значительная. Быть нужным только пока ты не до конца самостоятелен? Да такое сплошь и рядом. А потом Камадо будет навязывать свою заботу взрослому человеку? Очень вероятно. А Тенген не понаслышке знал, насколько своеволен и свободолюбив его товарищ. — И потом. Я ведь… тоже неравнодушен к нему. У нас больше общего, чем может показаться на первый взгляд. С одной стороны, я хочу быть рядом с ним, соединить наши жизненные пути, но с другой… что, если я таким образом просто выражаю благодарность за его вклад в мое спасение? Что останется потом? Качание пиалы начало всерьез раздражать, поэтому Тенген сжал руку Кёджуро, остановил это злосчастное движение и аккуратно опустил пиалу вместе с рукой на стол. — Я знаю блестящее решение твоей проблемы! — Бодро произнес он. Кёджуро встрепенулся и в ожидании впился глазами в собеседника. Казалось, Тенген придумал нечто идеальное, что принесет всем вокруг только счастье, и сейчас вложит его в сложенные в молитве руки. Однако вместо этого, он встал, обошел столик и сел за спиной Кёджуро. Медленно провел пальцами по чужим рукам от плеч до запястий и слегка нажал на них. Товарищ не сопротивлялся, процедура была ему знакома. Тенген приподнял руки и немного развел их в стороны, нажимая одному ему известные точки на запястьях и кистях. — Закрой глаза, — тихо сказал он. — Я не поддаюсь гипнозу, — устало ответил Кёджуро. — Было один раз! — Делано обиделся Тенген. — Закрывай! Как дышать – помнишь. Кёджуро со вздохом подчинился. На самом деле, если гипноз действительно поможет, он готов просидеть в нем хоть весь день. Тенген подсел поближе, но так, чтобы их тела не соприкасались, и в полголоса заговорил, чуть касаясь дыханием чужого уха. — На что похожи его глаза? — Отвечать не требовалось, только рисовать картинки в голове. — У него мягкий или грубый голос? Сильно ли загрубели ладони от меча? Он скоро придет, чтобы сказать что-то блестяще важное. Он несется со всех ног, потому что очень соскучился. Когда он прибежит, у него собьется дыхание, в глазах засияет радость встречи. Он первым делом бросится к тебе, чтобы обнять. Для него это самое важное, — Тенген приблизился уже почти вплотную к уху, еще понизив голос. — Твой мальчик бежит прямо на тебя, обними его. Он медленно развел руки Кёджуро в стороны, затем так же медленно начал их сводить, имитируя объятия. Чувствовалось, что друг поддался, хоть и не до конца. Если бы не концентрация, Тенген бы самодовольно улыбнулся. Основы техники гипноза он освоил еще в бытность шиноби, а затем неплохо отточил свое мастерство и любил иногда им побаловаться. Способность Кёджуро не попадать под его влияние слегка пошатнула уверенность в собственных силах, и Тенген время от времени брался за попытки хоть на минутку завладеть его сознанием. Относительно успешной была только одна, и воспоминания о ней приятно грели душу. — Неплохо звучишь, — вдохновленно сказал Тенген и положил подбородок на плечо Кёджуро, прислонившись к нему головой. — Но знаешь, на настоящие блестящие чувства не похоже. Я бы на твоем месте не заикался про любовь с таким звуком. — И что это значит? Слова о соотношении звуков и чувств были не слишком обнадеживающими. Снова не понимая самого себя, Кёджуро очень хотел поверить Узую, но и здесь его ждал подвох. Не заикаться про любовь? Но что это тогда? Тенген, не убирая головы с плеча, с насмешкой глянул на товарища исподлобья. Звуки трепетной наивности щекотали его изнутри, как свисающие с повязки камни щекотали чужое плечо. Он приблизился так, что едва касался губами уха, чувствуя, как по чужому телу пробежали мурашки, и томно, даже со страстью, заговорил: — Это значит, поговори со своим Камадо. Обо всем. Тенген хлопнул Кеджуро по обоим плечам, словно стряхивая остатки гипноза, и вернулся на свое место. Чай уже остыл.***
— Ты сделал… что? Зеницу оттащил товарища от прилавка и встряхнул его. Последнее слово он произнес с такой интонацией, будто Танджиро выдал Незуко замуж за Иноске. И сказал, что Кайгаку теперь его лучший друг. А Узуй – новый наставник. Глаза товарища переливались всеми оттенками счастья, словно шок Зеницу был для него пустым звуком. — Танджиро, он же твой наставник, — оглядевшись, прошептал Агацума, и тот горячо закивал в ответ. — И он старше тебя, — та же реакция. — И он… он ведь вроде еще не совсем здоров. Вот тут Танджиро слегка помрачнел. Они двинулись дальше между торговыми рядами, и он рассказал о том, как Ренгоку стал вести себя более отстраненно и сдержанно. Зеницу качал головой, пытаясь усвоить информацию. Подозрение, что Пламенный столп воспользовался своим тсугуко, настойчиво копошилось среди извилин, но он боялся озвучить подобное своему преисполнившемуся любви товарищу. Да и потом, разве Ренгоку мог так низко поступить? Зеницу знал его не очень хорошо, но никогда не слышал в нём и толики подлости. Нет, о «воспользовался» нечего и думать. — А что, если Ренгоку-сан сердится, потому что из-за этого его самочувствие ухудшилось? Он иногда пахнет болью. — Пахнет болью? Нет, не думаю, что он прямо сердится. Я не слышу звука злобы, когда он рядом. Знаешь, — Зеницу осенила идея: логическое объяснение поведению столпа, которое не ранило бы товарища, — я думаю, он просто… он опасается, что… н-не удержится, — Агацума насильно выдавил из себя эти слова и сглотнул, — и его состояние снова ухудшится… поэтому и держит небольшую дистанцию. Произнести подобное было до смерти неловко. В памяти всплыл недавний, хоть и абстрактный, рассказ Танджиро, мозг сам дорисовал такие похотливые сцены, что у Зеницу скрутило внутренности. Однако эффект от его слов вышел более, чем отличный. Танджиро принял его догадку за истину в последней инстанции и снова заметно приободрился. Солнце клонилось к закату. Ничего подозрительного или имеющего значение Зеницу так и не услышал. Стоило возвращаться. Все равно через пару часов торговцы начнут собирать свои лотки. Спрятанный за спину меч бил по плечу и мешал ходить. Хотелось скорее вернуться, сказать, что никаких улик здесь нет, и лечь поспать. — И чем он тебя так покорил? — Спросил вдруг Зеницу, будто сам себя. — То есть, как ты вообще… согласился на это? — Ренгоку-сан… он… — Танджиро закусил губу, — когда он был у госпожи Тамаё и в поместье Бабочки, он вынес много разных… вещей. Я видел, как ему бывает плохо, какие страшные процедуры он иногда переносил. А сейчас… ему еще долго будет отдаваться это все. Теперь ему нельзя некоторые продукты и специи, надо осторожнее тренироваться. Принимать разные лекарства… А один раз я видел, — Танджиро понизил голос, — как Ренгоку-сан хромает. Госпожа Тамаё предупреждала об этом. Он не знал, что я его вижу… — Да, точно. Ты заметил, что в поезде он постоянно переставлял ногу? Я слышал, что другие столпы поговаривают об его отставке. Узуй спорит на это счет… М-да, жаль его, — Зеницу смотрел себе под ноги. Рассказ и правда начался не так, как обычно рассказывают о большой любви. — Не говори так! Ренгоку-сан никогда себя не жалел! Я люблю его, потому что, что бы на него ни навалилось, он все вынес. Он всегда идет с высоко поднятой головой. Ничто его не сломало, он остался тем же человеком, каким был. Я так сильно хочу быть на него похожим! Некоторое время они шли молча, каждый думал о своём. Прохожие искоса поглядывали в их сторону и шли по своим делам, тут же выбрасывая странные образы из головы. Рукоять катаны уже отбила плечо, и Зеницу неприязненно морщился. Еще и Узуй наверняка отчитает за то, что ничего не нашли. — Он такой особенный, — вдруг продолжил Танджиро. — Когда я дотрагиваюсь до него, мне все время кажется, что у него температура, но на самом деле это нормально. Он теплее остальных людей. Наверное, все хашира Пламени обладали такой способностью. А еще он очень умный, потому что всегда все замечает и понимает. И сильный, и очень смелый. Он ведь вышел один против Аказы, не дал ему меня убить. Все пассажиры поезда тогда остались живы. — Понятно, — протянул Зеницу, лениво попинывая камушки на пыльной дороге. — Ты его идеализируешь. — Что? Вовсе нет! Ренгоку-сан совсем не идеален. Он рассказал мне про разные… ошибки, которые допускал. Он же тоже человек. Важно то, что он смог их признать и вынести урок для себя. — Пошли домой. Надо готовиться к ночи, — Зеницу вдруг понял, к своему стыду, что эти восхваления Кёджуро стали его порядком раздражать. Вот он про своего наставника мог сказать разве что пару ласковых. Тенген был жестоким на тренировках, не особенно подбирал выражения при общении и при всем этом был до отвращения самодовольным. Мечники прошли ворота рынка и оказались на широкой улице. Ничего подозрительного за эти пару часов услышано не было. Оставалось надеться, что столпы не будут слишком разочарованы.