***
Где-то очень далеко… Вокруг было слишком темно и тихо, чтобы на что-то ориентироваться, и слишком жарко и душно, чтобы дышать. Оказываться заложником обстоятельств с некоторых пор стало нормально? Куда бы ты не попал, выбирайся – путь назад всегда есть, надо просто найти. Но он не находился. Это исключение из правил? То самое, которое подтверждает правила? Время было похоже на стремительные годы, которые ускользают из рук, принося на смену дряблую старость. Ступая по горячему шершавому камню, он понятия не имел, куда идет, но не останавливался. Остановка как маленькая смерть. Его будто тут же отбросит назад, к началу пути. А оно вообще есть, это самое начало? Может, он идет на месте? Может, вокруг вовсе не темно, а просто пострадали глаза? В битвах такое сплошь и рядом. В битвах… В каких еще битвах? Почему чувство такое, будто потеря глаза – что-то знакомое? Прикоснуться к себе не получается. Выходит, он нематериален? Он не существует? Это все объясняет. Вот только… Почему, черт возьми, так страшно? Страшно… Здесь нет совсем ничего и никого. Неужели он обречен скитаться по этой горелой черноте целую вечность? Вечность… Мы будем драться с тобой вечность… Может, эти горячие камни внизу – осколки той самой вечности? Одиночество безжалостными тисками давило маленькую крупицу сознания. Страх кислотами отравлял то последнее, что от него осталось. Отвратительное липкое чувство склеивало мысли в бесформенный ком. Он совсем один. Он сойдет здесь с ума. Слепой, глухой, без обоняния, осязания, вкуса… Без интуиции?.. Интуиция, как какой-то скрытый рычаг, которым он забыл, как пользоваться. Но, возможно, именно этот рычаг до сих пор не дал ему сесть и предаться отчаянию. Неведомым образом толкал вперед, заставлял делать каждый шаг в эту почти лишенную кислорода пустоту. Не смотря на страх. От гари хотелось кашлять, но это чувство было каким-то древним атавизмом, и лишенный оболочки комок одиночества не мог этого сделать. Но если есть эта токсичная гарь, значит есть и огонь. Где-то есть пламя. Мое драгоценное Пламя… Где-то здесь должно быть… Разожги в сердце Пламя… Он что-то ощутил. Впервые за все огромное количество времени возникло самое настоящее чувство. Как будто по воздуху пробежались легкие электрические разряды и тут же исчезли. Бестелесное существо обретало форму, линии, плоскости, изгибы… Мое драгоценное Пламя… Внутри вздувались какие-то полости, скручивались плотные тяжи, вытянулись трубочки, по которым сразу же потекло что-то невообразимо горячее. Воздух отравлял чувствительные слизистые оболочки, разъедал все, к чему прикасался. Почему существовать так больно? Токсичные пары жгли дыхательные пути и выжимали горячие слезы. От гари так сильно хотелось плакать. На новоявленном лице произошли перемены. Что-то невесомо и безболезненно коснулось кончика носа. Влажные дорожки на щеках все добавлялись, пока не соединились в общий поток. Кожу больно щипало, остановить это мучение никак не получалось, словно руки все еще фантомны и не могут закрыть глаза, защитить лицо от жгучей кислоты. Внезапное ощущение выдернуло его из ступора. Невидимую оболочку, которую он сам не мог потрогать, потрогал кто-то другой. Здесь кто-то был! Он не один, он не сойдет с ума, даже вечность в дыму и темноте не страшна, если кто-то рядом. Нежная теплая рука прикоснулась к правой щеке, унимая отвратительную боль. Эта рука пустила сквозь кожу какие-то ростки, которые немедленно укоренились, потянулись, разрослись на все тело, заняли каждую клеточку и зацвели. Откуда в одном простом касании столько любви? Кто способен на такое? Слово вертится на отравленном горючими парами языке. Старое, как мир, произносимое только в мыслях и молитвах. Кто это, черт возьми, вспоминай! Красивая женщина с алыми глазами и собранными в низкий хвост черными волосами. Кто же ты?.. Он не успел вспомнить, прежде, чем она исчезла. Кожу снова начало жечь, но эти нежнейшие пышные цветы, которые она создала, все еще живы внутри. Он попытался потянуться куда-то вперед, где могла быть эта фигура, но замер. Щеки коснулась другая рука, широкая, грубая и такая же до смерти знакомая. Пусть она отличается от предыдущей, но ее энергия словно подпитывает те цветы, и они выбиваются сквозь кожу на поверхность, защищают от жара и гари и будто даже исцеляют страдающую оболочку. Кто вы такие? Почему у меня такое чувство, будто я знаю вас всю жизнь? Жизнь? Что за странное слово? Что оно означает? Почему так настойчиво вертится в разболевшемся разуме? Касание растворилось. Снова не получилось поймать его. Беги за ним сколько угодно, призрака и след простыл. Однако… маленькая ладошка прижимается к тому же месту. Совсем хрупкая и тонкая, почти детская, с легкими мозолями. Большой палец ведет по щеке, ему совсем не больно от отравленных слез. Маленький человек вот-вот исчезнет, и взмах рукой вперед не улавливает даже тепла от его присутствия. Не оставляйте меня… Ну пожалуйста… Куда вы все уходите, не бросайте меня здесь… Но не успело прикосновение детской руки раствориться окончательно, как появилась другая. Чуть больше предыдущей и как будто покрыта глубокими ожоговыми шрамами. Однако вся оболочка от этого касания насквозь пропитывается сочувствием и смирением. Паника на время уползает в свою нору. Хочется выплакаться, сидя на этих горячих камнях и обнимая свои колени. Но что-то не дает. Эта странная рука не только приостанавливает слезы, но и приподнимает голову, вынуждая смотреть выше. И тогда появляется слабое свечение. Чтобы его найти, не нужно много времени. Оно прямо под головой, чуть ниже и левее. Кожа на мгновение полыхнула раздирающей болью, оболочка дала крупную трещину, через которую робко выглянуло сияние. Изуродованная рука исчезла, и он наконец опустил голову, чтобы увидеть это. Светящуюся полосу слева направо. Ощущение нового прикосновения было до странности грустным. Он готов был поклясться, что никогда не ощущал его, но сейчас хотел выть от тоски по этой руке. Маленькая, явно женская, но отчего-то жесткая, с твердыми мозолями. Этот человек почти ничего не говорил ему при жизни, но у него был добрый взгляд… И голубые, как небо, глаза. Когда роса отражает голубое небо, то становится похожей на… Свечение усиливалось. Длинная диагональная полоса мерцала все ярче. К ней добавлялись новые линии и точки в самых разных местах. Они вырисовывали контуры оболочки, придавали форму существа с двумя руками и ногами. Он так увлекся бьющим изнутри светом, что почти вздрогнул, когда к нему прикоснулась новая рука. Самая большая из всех, такая же грубая, но при этом невообразимо приятная. Такая рука запросто сломает шею одним нажатием, но слезы с лица стирает так нежно и любяще, что те фантомные цветы незримо вспыхивают. Ну почему нельзя прижаться к этому несуществующему человеку? Только бы он не… исчез. Как и все предыдущие. На его место приходит другой, но плакать больше не хочется. Эта рука гораздо меньше предыдущей, но тоже преисполнена чувствами и какой-то странной безумной энергией. Тело прошивает насквозь, и теперь он отчетливо ощущает каждую грань и плоскость своей поверхности. Внутри стало жарче, неаккуратные полосы и точки светились сильнее и вдруг расцвели. От каждой отметины в стороны расползлись сияющие узоры, завитушки, волнистые линии, вытянутые фигуры, большая диагональная линия приобрела форму цветущей ветви… Это все уже когда-то было... На полу среди каменной плитки зародились крошечные язычки пламени. Швы окрасились в цвет магмы, разгоняя густой мрак. Вдали что-то засверкало. Маленькая светящаяся точка магнитом тянула его, и он был не в силах противиться ей. Теперь он чувствовал, что действительно идет. Она приближалась, а неровные стыки каменных плит сменяли друг друга и не повторялись. Точка приобрела вид шара, переливающегося то янтарем, то огненно-красными всполохами. Такое красивое… Такое сильное и прекрасное… Что это такое? Почему эта штуковина такая притягательная? Ее так хочется потрогать. Совокупность его света и света этого шара начала выделять в окружающем пространстве силуэты, но он понял, что не может оглянуться на них. Шар полностью завладел всей сущностью, парализовывал. Ему бы самый последний стимул, хоть маленькую подсказку, но все вокруг молчали. Они привели его сюда, остальное он должен сделать сам. Языки пламени вскинулись высоко вверх, где могло бы быть небо, не нанося никому вреда, воздух перестал быть токсичным, жар стал не пыткой, а естественной средой. Он протянул руку и коснулся ладонью огненного шара.***
Тенген проснулся почти в кромешной темноте, но по слабенькой полоске света от окна понял, что утро в самом разгаре. Самочувствие было в разы лучше, чем все прошедшие дни, он ощущал, как былая сила по каплям наполняет тело, жадными импульсами бежит по усталым мышцам и возвращает тонус. Но почему так чертовски жарко? Тенген сосредоточился на ощущениях и понял, что странная тяжесть на его груди – чья-то рука, а на его бедрах и животе покоится чья-то нога. Вихрь воспоминаний заставил его нервно пошевелиться, и в ответ на это лежащее рядом тело заерзало и прислонилось лбом к его плечу. Без сомнения, источник жара сейчас прижимался к нему и сопел во сне, как ни в чем не бывало. «Боги милостивые.» Тенген осторожно и очень медленно повернул голову, словно резкие движения могли расколоть эту реальность и отправить его в прошлое, к коматозной бесчувственной оболочке. Кёджуро спал. Орнамент на нем почти выцвел и слабо бликовал в ответ на какие-то внутренние процессы. Похоже, он видел самые обычные сны. Хорошие сны. Тенген прерывисто выдохнул и решил не шевелиться, чтобы не ломать эту идиллию. Как же хорошо он чувствовал себя в эту минуту. Настолько хорошо, что хотелось повернуться и обнять Кёджуро в ответ, зарыться руками в волосы и поцеловать от счастья, как он не делал уже очень давно. Но он не стал и просто уставился в потолок.***
Танджиро долго не мог разлепить глаза: навязчивые сумерки так и манили поспать еще. Окна были плотно закрыты, чтобы солнце не навредило Незуко. Так долго валяться в постели было чем-то непозволительным и постыдным. Однако давила на него не только темнота, но и тоска. Наставник под чужим присмотром где-то в другой комнате, а не рядом с ним. Идти и узнавать что-то бесполезно, мальчишка был уверен наперед. Тоска овладевала сердцем все сильнее, и только копошение сестры под боком утешало. Он протянул руку, нащупал ее мягкие волосы и начал аккуратно поглаживать голову. Об изменениях оповестила возня в коридоре. Танджиро вскинулся и спустя несколько мгновений оказался около сёдзи. Комнату столпов отперли. Юширо что-то тихо говорил. В ответ был неразборчивый шепот Тенгена. Они перебросились несколькими фразами, а затем демон ушел. Голос столпа… он больше не был таким слабым и изможденным. Танджиро приоткрыл сёдзи и увидел, что комната открыта «настежь». Душный воздух разносился по всему коридору, но потом повеяло уличной свежестью – Тенген приоткрыл окно. Танджиро приподнялся на коленях и увидел, что руки Кёджуро отвязаны от изголовья, сам он лежит на спине и, кажется, как-то двигается. От переизбытка эмоций мальчишка отпрянул от сёдзи и закрыл рот руками, чтобы не завизжать. Наставник вышел из своего транса. У него появился новый запах, похожий на его прежний. Облегчение и радость били ключом, Танджиро едва успокоил себя, но, когда он снова приник к сёдзи, положительные эмоции улетучились, ноги самую малость подкосились, грозя падением на пол. Тенген сидел на кровати и, низко склонившись, целовал Кёджуро. Перепад эмоций взрывал Танджиро голову, он почувствовал, как его губы дрожат, и снова закрылся руками. Этого просто не может быть. Это невозможно. Так нельзя. Он с трудом поднялся на дрожащие ноги и едва не упал обратно от нового приступа облегчения. Они не целовались. Тенген просто наклонился к чужому лицу. Но зачем? Слушал дыхание? Но его слух позволил бы уловить даже самый слабый вздох из любого конца комнаты. Еще приглядевшись, Танджиро заметил, что губы наставника слабо шевелятся. Он что-то говорит. Это снова не объясняло того, почему Узуй сидит в таком положении. Он бы услышал слова и без этого вульгарного сближения. Но вот он отстранился, начал медленно выпрямляться, и Танджиро понял. Рука Кёджуро отцепилась от его шеи и опустилась на кровать. Он сам держал чужую голову около себя. «Хвала богам…» Это было не так страшно. Совсем не страшно. Никакой лишней близости. Танджиро облизнул пересохшие губы и отошел от сёдзи. Судя по звукам, Тенген куда-то вышел. Мальчишка, не теряя времени, бросился к своему наставнику. Кёджуро был будто на границе сна и реальности. Так выглядят люди, которые хотят спать, но их упорно будят, они ворчат, ворочаются, но от них не отстают и заставляют оторваться от кровати. — Ренгоку-сан! Танджиро опустился на кровать и взял его руку в свои. Орнамент выцвел, перед ним был настоящий человек с его обычной температурой и таким приятным знакомым запахом. Мальчишка аккуратно коснулся чужого лица. Это правда Кёджуро. Его дорогой наставник, его хашира, прямо здесь, в своем теле. Он не сдержался, наклонился и невесомо поцеловал чуть приоткрытые губы. Однако Кёджуро нервно заворочался и отвернулся, пробормотав при этом: — Вишня, Узуй… Танджиро выпрямился и умилительно улыбнулся. Наставник настолько сонный, что перепутал его с Тенгеном. Ничего страшного, люди во сне иногда болтают забавные глупости. Из коридора послышались шаги, по которым Танджиро безошибочно определил столпа Звука. Тот на пару мгновений замер на пороге, глядя на пришедшего, а потом прошел к открытому окну. Тенген выглядел в разы лучше, чем сутки назад, словно за ночь победил смертельную болезнь. И в эту же ночь пробудился Кёджуро. Неужели эти два события связаны? Старший молчал и пил что-то из стакана, который принес с собой. На кровать не смотрел, все его внимание занял внутренний двор. — Доброе утро, Узуй-сан, — негромко сказал Танджиро. — Доброе утро, — на автомате ответил тот и даже не обернулся. — К-кажется, Ренгоку-сан… Он, наверное, хочет вишню. Тенген, начавший было пить, вдруг кашлянул и уставился на мальчишку. Запах подозрительности осел на рецепторах и изрядно напугал. Какая странная реакция на обычную фразу. — Что ты сделал? — Почти строго спросил Тенген. — Ничего… Танджиро почувствовал, что его ложь обречена на провал. Врать он совершенно не умел. Лицо окрасилось стыдом не только за эту жалкую попытку, но и за то, что его поймали почти с поличным. Но как Тенген догадался? Наверное, услышал что-то внутри или в глубине интонации. В любом случае его взгляд стал резким и отнюдь не доброжелательным. — Что ты сделал? — Отделяя каждое слово, повторил он. — Я… я поцеловал его… Мальчишка побледнел и опустил взгляд, беспощадно комкая одеяло. Тенген неожиданно смягчился. «Какая блестящая невинность.» Возникшее в груди чувство на мгновение сделало его отвратительным самому себе. Кёджуро в полусонном состоянии перепутал Танджиро с ним и по-особенному попросил его прекратить. После всего, что произошло, он помнил про «вишню». Какая-то странная радость настойчиво заклокотала внутри, не желая замолкать под давлением здравого смысла. — Узуй-сан, — робко спросил Танджиро, — о чем Ренгоку-сан сказал Вам? — Он сказал, что голоден. — П-правда? — Блестящая правда, Камадо, я кто, по-твоему? Танджиро залился краской и опустил глаза. Тенген ощутил вспышку раздражения. Он ни словом не соврал. Первое, о чем осмысленно заговорил Кёджуро, когда проснулся, был голод. Тенген выслушал полу бессвязные просьбы и отправился на кухню на поиски чего угодно съедобного. Прямо сейчас там разогревалась вода для варки риса. Тенген собирался было вытащить мальчишку из комнаты и как следует отчитать за столь отвратительную привычку – везде совать свой нос. Он подслушал разговор с Тамаё, а теперь подсматривал за ним. Все понимание его чувств временно померкло перед осознанием, что их прошлое может хоть немного всплыть и оказаться в чужих… мозгах? Руках? Но он не успел ничего предпринять. Кёджуро вдруг начал садиться на кровати, блаженно потирая глаза. — Ренгоку-сан? Как Вы себя чувствуете? — Танджиро разом забыл обо всем и приготовился прильнуть к наставнику сразу, как только тот примет устойчивое положение. — М-мальчик мой… — Тот сфокусировал взгляд и прищурился. — Я в полном… хоро-шо… Так хочется есть… Танджиро прижался к его боку, обвивая тело руками и вдыхая любимый запах. Тенген хмыкнул, глядя на них. Его забавлял тот факт, что Кёджуро пока ничего не понял и приобнял мальчишку скорее рефлекторно, чем от переизбытка чувств. Мутный взгляд блуждал по комнате, пока наконец не встретился со взглядом друга. Тенген улыбнулся, взял свой стакан и протянул Кёджуро. Тсугуко чуть отпрянул, но оставил руку на плече наставника. Кёджуро пробормотал несколько слов благодарности, а потом укусил стакан за краешек. Тенген приподнял одну бровь, глядя на его озадаченность. «Настолько голодный?» Но мгновение спустя Ренгоку понял, что именно держит в руках и залпом выпил содержимое, даже не разобрав, что это было. Взгляду постепенно возвращалась осмысленность, движениям – уверенность и четкость. Кёджуро приходил в себя и быстро осознавал окружающую реальность. Когда Тенген сварил рис и подогрел пожаренную вчера рыбу, он уже вспомнил, для чего нужны столовые приборы и смог громко сказать: «Вкусно!». Танджиро все время торчал рядом. У Тенгена даже сложилось впечатление, что он намеренно отделяет столпов друг от друга, не дает им ни переговорить, ни даже встретиться взглядами. Для таких махинаций мальчишка был слишком простодушен и не искушен, его поведение было скорее рефлекторным. — Да дай же ты ему блестяще поесть, — у Тенгена уже почти дергался глаз. Как же Танджиро иногда раздражал… — П-простите… — Смущенно пробормотал тот, прерывая, наконец, свой монолог из вопросов и предложений. — Все в порядке, Узуй, — отозвался Кёджуро. — Я могу слушать. Камадо, мальчик мой, ты точно не голоден? — Нет-нет, — замахал руками тсугуко. — Вы можете забрать все, я Вам принесу… Тенген закатил глаза. Эти обхаживания раздражали даже больше, чем непрерывная болтовня. С каких пор Ренгоку устраивает, что за ним так бегают? «Может, не до конца проснулся? Хотя, блестяще сожрал почти все, что было… Вот это голод… Надо опять отправлять демона за продуктами.» Тенген даже обрадовался возможности выйти из кухни и не видеть суету мальчишки. — Юширо-о-о-о, — воркующе звал он, шествуя по коридору, — иди сюда, дорогой, я хочу тебя поцеловать. Ты же так любишь это яркое дело… Я тебя так поцелую, что твою душу никакими силами не вытянут из бессознательного. Мой сладкий демоненочек… Юширо показался из-за угла, и его перекошенное лицо едва не заставило Тенгена прыснуть от смеха. Бледный от злобы, он не мог ничего поделать, потому что и так разочаровал свою госпожу неуместной шуткой. — Кёджуро опустошил вашу кухню. Ты не мог бы к ночи блестяще пробежаться до лавки и принести еще? А не то он доберется до тебя, — Тенген жеманно улыбался, пересиливая желание щелкнуть демона по носу. Юширо грозно зашипел и стремительно исчез за поворотом. — Поторопись, ладно? Я буду тебя блестяще ждать! Уверен, что твои прекрасные губы будут… Тенген осекся, когда вышел из-за очередного поворота, преследуя демона, и встретился лицом к лицу с Тамаё. Ее взгляд заставил прикусить язык и сдержанно усмехнуться. — Успокойся, не нужен он мне. Шутки у меня странные. — Узуй-сан, — она была предельно серьезна и пропустила его слова мимо ушей, — нам надо поговорить. Тенген приподнял брови и молча последовал за ней в одну из комнат. Чтобы крошечная демоница не задирала голову, он присел на колени на татами и дал понять, что слушает. — Кажется, Вы с Кёджуро очень близки, — с улыбкой начала она, садясь на небольшом расстоянии. — Были, — добавил Тенген. — Простите Юширо за его шутку, не нужно его преследовать. Однако, я боюсь, что именно Ваш поцелуй загнал его душу в такую глубину. Вы смогли помочь ему найти дорогу, это много значит. — К чему ты клонишь? Тоже любишь подслушивать? Что ты блестяще узнала? — Он нахмурился, нисколько не желая ходить вокруг да около. — Я проводила исследования всю ночь и сделала кое-какие выводы. Вам придется оказать мне содействие. — Если я чего-то не захочу, то мне не придется. Я не Камадо и с демонами так просто не сотрудничаю. — Узуй-сан, — Тамаё многозначительно посмотрела ему в глаза, — боюсь, что помощь нужна отнюдь не мне. Кёджуро сегодня узнает много нового, Вам нужно быть рядом. Тенген прищурился. Лицо демоницы было непроницаемо, а глаза почти лишены выражения. Сердце забилось предательски часто. Демоны, возможно, очень близки к разгадке их связи, раз просят его быть рядом. Его, а не Танджиро, в котором они могли быть уверены гораздо больше. Это пугало. Тенген чувствовал, что может быть не готов.