***
Кёджуро подорвался от громкого карканья ворона. Птица словно с ума сошла, прыгая по полу, крича и размахивая крыльями. Ледяной страх от увиденного сна мешал даже протянуть ей руку. — Сенджуро Ренгоку! — Каркал ворон. — Сенджуро Ренгоку в опасности! Карр! Кёджуро не помнил, как прибежал домой. В простой домашней юкате, даже не попытавшись привести себя в порядок, он пролетел по улицам, пугая идущих на работу людей. В голове били в колокол две мысли: Тамаё перестала находить следы Аказы, и Сенджуро в опасности. Надеяться, что эти факты не связаны, было бы очень глупо. Распахнув ворота, Кёджуро едва не вытянулся на земле от приступа облегчения. Брат встревоженно бегал по энгаве туда-сюда. Хвала богам, он жив и цел, а поместье не залито кровью, как это было в его видении, посланном демоном с паутинами. — Аники! — Взвизгнул мальчик и побежал с энгавы к старшему брату. — Аники! Кёджуро не дал ему броситься себе на шею и торопливо ощупал худое тело на предмет повреждений. Сенджуро не выдержал и зашелся в рыданиях. — В чем дело? — Спрашивал старший, держа его за плечи. — Сенджуро, что случилось?! Вместо ответа мальчик дрожащими руками потянул края своей юкаты в стороны, обнажая верхнюю часть тела. Кёджуро на время забыл как дышать. На солнечном сплетении Брата был нарисованный кровью крест. Самоконтроль треснул, как тонкий лед под ногами играющих детей. Кёджуро бросился в тень энгавы, рыча не то от злобы, не то от страха, не то от вспыхнувших солнечных ожогов. Кровь Аказы. Прямо на невинном теле его брата отвратная грязная демоническая кровь. Сильнее всего он хотел кого-нибудь разорвать. Прямо сейчас и на мелкие куски. Чтобы бессильная перед когтями плоть превращалась с кровавые лохмотья, чтобы бледные кости хрустели, осыпаясь пористой крошкой, чтобы кровь стекала по рукам, закипая на черной коже, а жертва беспомощно хрипела и давилась страхом, не в силах отползти хоть на пару шагов. Из зверских мыслей о том, как приятно раздавить чью-нибудь голову, Кёджуро выдернул жалобный скулящий звук. Сенджуро, решивший, что вся эта агрессия направлена на него, осел на землю и весь сжался. Не иначе как брат злится, что он даже не заметил присутствия такого сильного демона и не смог хоть как-то постоять за себя. Вместо этого трусливо послал ворона с просьбой о помощи. — С-сенджуро… Сенджуро, не… не бойся… Кёджуро еще никогда не ощущал себя настолько готовым стереть что-то с лица земли. Вряд ли его призыв прозвучал убедительно, особенно когда он рычит как дикий зверь, вонзив когти в доски энгавы. — Аники, прости! — Пискнул мальчик. — Прости, мне очень стыдно! Я должен был дать ему отпор. Я должен был попытаться… — Сенджуро, нет! Ты бы… ты бы не смог… Кёджуро попытался отдышаться и снова встать на ноги, как обычный человек. Надо постараться придавить пылающую ярость тем, что никто пока не погиб. Самое главное, что Сенджуро встретил его живым и невредимым. Отец, скорее всего, тоже в порядке. Почувствовал ли он присутствие демона? Мальчик робко выпрямился, наблюдая за отчаянной борьбой человека и демона в одном теле. Медленно и очень осторожно он приблизился и, не сводя глаз с напряженного лица, положил руку поверх когтистой ладони. — Аники, с-солнечные зайчики… ты помнишь, кто это? — Держать руку так близко было очень страшно. Одно неверное движение, и Сенджуро мог бы поплатиться жизнью за то, что вошел в тень навеса энгавы. — Это… мы с тобой, — сквозь зубы прошипел Кёджуро. — Это мы. Пожалуйста, отойди. Я сейчас справлюсь.***
Минуты тянулись одна за другой, и вскоре братья уже сидели в комнате, думая, как им быть. Орнамент с тела снова исчез, прихватив с собой дикую вспышку. Сейчас нужен только холодный рассудок и безошибочная стратегия. — Где отец? — Спросил Кёджуро, стирая влажной тряпкой кровавый крест. — Ушел в храм два дня назад. Я не знаю, когда он вернется, — Сенджуро оглядел живот, убеждаясь в его чистоте. — Послушай меня очень внимательно, — серьезно сказал Кёджуро и сжал его тонкие ладони. — Это предупреждение. Ему нужен я. — Аники… — Не перебивай! Делай все, как я скажу и не вздумай со мной спорить. Сейчас же иди в сэнто и помойся с ароматическим маслом. Помойся очень хорошо и везде, потом надень то, что не носил уже давно. Тебе больше нельзя здесь оставаться. Я отведу тебя в поместье Кочо и попрошу последить за тобой. Если будет нужно, соври, что плохо себя чувствуешь. Оставайся там так долго, как только сможешь! Берись за любую работу, помогай всем, как бы тебя не гнали. — Но, аники, как же ты?.. — Робко произнес Сенджуро. — Я сам напишу отцу и скажу что-нибудь убедительное. Ему тоже нельзя возвращаться. Сенджуро! Некогда плакать, — Кёджуро обхватил лицо брата руками и заставил взглянуть себе в глаза, — послушай меня, не плачь… Не плачь, мой милый. Сенджуро, вопреки просьбе, разрыдался и бросился ему на шею, не желая когда-либо отпускать. — Не надо плакать, — Кёджуро погладил вздрагивающую спину. — Аники, как же ты? — Всхлипнул брат. — Я встречусь с ним. Послушай меня! В городе Высшая Луна, это невероятно опасно. Здесь Ояката-сама и Кочо. Если я не выйду, он найдет и убьет тебя. Ты понимаешь, что вся моя жизнь пройдет зря, если с тобой что-то случится? — Аники, нет! Я буду очень хорошо прятаться, обещаю! Я уеду! Никакой демон не найдет меня, никогда! Я… я… я буду каждый день… Кёджуро грубо встряхнул его за плечи, обрывая сбивчивые обещания. Он и сам был в шаге от слез, но не имел права дать волю чувствам. Если Сенджуро увидит, что брат плачет, всему конец. Нужно до самого конца продержать жестокую решимость, иначе его не спасти. — Я сказал тебе немедленно идти мыться! Это приказ! Как младший сын, ты не смеешь оспаривать мои слова.***
Сначала Кёджуро прижался ухом к двери в сэнто и убедился, что там шумит вода. Потом заперся в своей комнате и вслух перебрал завидное количество нецензурщины. С одной стороны, висящая над ним неизбежность наконец-то произошла. С другой — пришло время прощаться. Когда он умер в прошлый раз, то мог только передать свои слова через Танджиро, но теперь у него есть роскошь сказать их самому. Пока брат мылся, Кёджуро быстро привел себя в порядок и переоделся в свои старые синие хакама и серое кимоно. Попутно он думал, где Аказа может скрываться в дневное время. Может ли принимать человеческий вид и снимать обычный рёкан или вынужден сидеть в необитаемых домах на окраине? И сколько времени уже провел здесь? Кёджуро вышел на задний двор, чтобы остудить мысли и увидел деревянную ростовую куклу для тренировок. Вероятно, Сенджуро еще вчера самоотверженно отбивал ей бока. К старым вмятинами и зазубринам прибавилось немало новых. Рассматривая потемневшее от времени дерево, Кёджуро думал о своей решающей битве. За все дни, проведенные под крышей Тенгена, он ни разу не покинул поместье и упорно не поддавался на уговоры выйти вместе хоть куда-нибудь. Аказа не мог найти его искаженный запах в городе, а поместье Узуя защищало наложенное на талисманы Искусство крови. Никто не предполагал, что демон выйдет на поместье Ренгоку. Кёджуро чувствовал острую необходимость наказать себя самым жестоким образом: сам спрятался, как какой-то трус, а беззащитного брата оставил под ударом. Аказа начертил на солнечном сплетении мальчика мишень, ясно давая понять, что, если Кёджуро не покажется, сквозная дыра настигнет еще одного Ренгоку. Сенджуро и глазом моргнуть не успеет, как захлебнется ошметками собственных внутренностей. Прямо как его старший брат однажды. Ощутив знакомую вспышку злобы, Кёджуро замахнулся и ударил деревянную «грудь» кулаком. Под звонкий треск по кукле разошлась внушительная трещина. Дерево внутри слабо подсветилось алым и начало тлеть. Легкий запах гари вместе с дымом унесло ветром. — А? — Он растерянно отступил, не веря своим глазам, и взглянул на костяшки. На коже не было ни царапины. — Что за?.. Ни тлеющая изнутри кукла, ни притихший от страха ветер не ответили ему. Кёджуро прислушался к себе и ощутил странное движение в чудом уцелевшей руке. Когда произошел удар, он будто выпустил наружу что-то еще. Что-то вроде ударной волны. Похожие удары наносил Аказа во время их сражения у поезда. «Он бьет по воздуху кулаком, а волна достает до меня.» Кёджуро снова оглядел руку, чувствуя, как странные потоки утихомириваются, и конечность наливается слабостью. Откуда у него схожие с этим демоном способности? Дерево внутри куклы натянуто треснуло, показались крошечные языки пламени. Кёджуро задумчиво смотрел на алеющую расщелину. Неужели он только что своими руками сотворил настоящий огонь? Сероватое обугленное дерево и крошечные волны жара гипнотизировали. Там внутри есть что-то новое и до странности привлекательное. Кёджуро прикрыл глаза, медленно протягивая пальцы к соблазнительному жару. Его так хотелось потрогать. — Аники! — Голос оборвал этот странный акт, не дав коже приблизиться к трещине. — Аники, я оделся. — Хорошо, — выдохнул Кёджуро и обернулся, сбрасывая наваждение. — Нужно срочно потушить эту штуку. Сенджуро высушил волосы и собрал с собой самые необходимые вещи, чтобы несколько дней прожить не дома. Под строгим взглядом брата он не решался снова сдаться слезам и суетливо бегал по комнате, думая, что еще ему пригодится. Мысленно убеждал себя в том, что Кёджуро обязательно справится с демоном и обезглавит его, в самом крайнем случае навсегда отвадит от этого места. Держась за руки, братья вышли из дома, но направились не в поместье Бабочки, а в сторону рынка. Около первого же прилавка Кёджуро хлопнул себя по лбу: в панике и спешке он совсем забыл о деньгах. Все его сбережения остались у Тенгена дома, а при себе не было ни гроша. Сенджуро суетливо раскрыл сумку и сказал, что взял часть своих накоплений. Без всякого смущения Кёджуро почти ворвался в магазинчик товаров для женщин и купил небольшой флакон духов. Аромат сандала и розы сейчас в моде, такими духами пахнет едва ли не каждая вторая девушка. Спустя несколько минут Ренгоку вышли на середину рыночной площади. Кёджуро встал перед братом и велел ему закрыть глаза и не дышать. Сенджуро глубоко вдохнул и зажмурился. Раздалось тихое пшиканье, мелкая ароматная россыпь коснулась шеи. Сладкий персиковый аромат, поселившийся на коже после масла, перекрылся тонким цветочным. Нотки терпкого сандала ущипнули слизистую носа, и он отвернулся, чтобы не чихнуть. Кёджуро не экономил, брызгал на шею, кисти и одежду, пока их не окутало ароматное облако. — Поброди немного здесь, — сказал он, закрывая флакон. — Я сейчас вернусь. Сенджуро послушно ходил из стороны в сторону, глядя на то, как брат ушел в парк, расположившийся за дальними прилавками. Там брызнул на лавочку и ушел дальше по аллее, к виднеющейся за деревьями автобусной остановке. С площади они направились в противоположную сторону. Кёджуро сделал небольшой крюк, нигде не останавливаясь и не сбавляя шаг, и замер только перед воротами в поместье Бабочки. Солнце уже миновало зенит, отбрасывая короткие тени. На ясном небе не было ни облачка, тихий ветер гулял рядом и ненавязчиво пел в кронах деревьев. — Аники… Кёджуро огляделся. На улице в такое время было безлюдно. В его руке ладонь брата. Жарко. Тихо. Он развернулся к Сенджуро и встал на колени, жестом заставляя мальчика замолчать. — Послушай меня. Слушай внимательно. Ты останешься здесь. Ближайшие несколько дней не выходи за ворота, что бы ни случилось. Это приказ, Сенджуро, — он взял правую ладошку в обе руки и крепко сжал. Нужно запомнить это касание как можно точнее. Кёджуро торопливо проглотил вставший в горле ком вместе со слезами. — Сегодня вечером я уйду к нему. Сенджуро, ему нужен только я. Так надо, понимаешь? Он получит то, что хочет, и уйдет. — Аники… — Я люблю тебя, мальчик мой. Ты самый замечательный брат, которого только можно пожелать, — голос Кёджуро сошел на сдавленный шепот. — Именно поэтому ты послушаешься моего приказа. Это моя последняя воля: оставайся здесь, пока не станет безопасно. Никогда не рискуй, если не… Сенджуро, просто никогда не рискуй. Ты все понял? — Д-да… да, я понял, — Сенджуро шмыгнул носом, стараясь сдержать эмоции и не расстраивать брата. Кёджуро дождался, когда тот приподнимет голову, чтобы не дать волю слезам, и сжал левой рукой тонкое предплечье. «Пожалуйста, прости меня», — мысленно сказал он и с силой дернул кисть, одновременно разворачивая. Сенджуро пронзительно завизжал и отскочил в сторону. Ослепительная боль в запястье вдребезги расшибла остатки самообладания. Он зарыдал и согнулся пополам, держась за травмированную руку. — Аники, за что?.. Больно! Игнорируя разрывающееся на части сердце, Кёджуро открыл ворота и торопливо повел брата к поместью.***
Тенген предупреждал, что сегодня его не будет весь день. Какие-то «налоговые черти» прислали письмо с чрезвычайно высоким начислением на землю, которой он владел. После войны с чиновниками по расписанию идет тренировка с Зеницу, поэтому до заката его можно не ждать. Тем лучше. Кёджуро просто не мог поверить, что ему взаправду так повезло, и не придется объясняться лично. Еще одно прощание. Почему-то непрерывно раздражающий своим ненавязчивым вниманием и заботой Тенген вмиг стал чем-то трепетно драгоценным. Кёджуро до саднящей дрожи жалел о том, что был так неприветлив с ним и постоянно отталкивал любые попытки выстроить контакт. Теперь он останется в памяти друга неприятным и обозленным человеком. Кёджуро хотел разорвать себя на части от собственного тошнотворного лицемерия. Играть в строптивого упрямца, пока размеренность перетекает изо дня в день, а теперь, когда всему конец, разбиваться в сожалениях. Так низко, так отвратительно. Пересиливая неприязнь к себе, он тихо сдвинул сёдзи в комнату Тенгена. Если нет возможности попрощаться лично, можно хотя бы последний раз дотронуться до того, что ему важно. Эти вещи потом непременно скажут хозяину его безмолвное «прости». Кровать стояла там же, где и всегда. Кажется, она не меняла положение с тех пор, как они перестали засыпать на ней вместе. На стенах добавилось несколько картин, и на всех была цветущая сакура. На столе стояли баночки с краской и небольшая стопка листов бумаги. В толстом свертке рядом прятались разномастные кисти. Кёджуро оглядел эти вещи, испуская дрожащий вздох. Потом подошел к комоду. Крупное зеркало, рассчитанное на Тенгена, показало ему разбитую вдребезги невозмутимую маску. Из-под нее проглядывало побледневшее дрожащее лицо идущего на смерть человека. На комоде стояла небольшая деревянная шкатулка с витиеватой резьбой. Наверняка там Тенген хранит что-то очень ценное. Это было возмутительно грубым вторжением в чужую жизнь, но Кёджуро убедил себя, что так нужно. Дотронуться до чего-то важного — все равно, что подарить Тенгену последнее прикосновение. Он медленно открыл шкатулку. — А? Уголки рта нервно дрогнули. Кёджуро прижал кулак к губам, принимая увиденное за обман зрения. На бархатном дне лежала сломанная надвое старая рукодельная кисть, а поверх нее — маленькая веточка сакуры из проволоки и розовых камешков. Та самая, которую он подарил Тенгену после Карафуто. Такого просто не могло быть. Сломанная кисть — подарок Макио, сделанный много лет назад где-то очень далеко отсюда. Тенген рассказывал, как много она значит, и даже до сих пор хранил ее здесь. Но чтобы его веточка, такая глупая безделушка, лежала рядом? Может попала по ошибке? Убрал и забыл на долгое время? Кёджуро протянул дрожащие пальцы и вынул вещицу из шкатулки. Как будто еще вчера сидел за деревянным столом и крошечными щипцами пытался выгнуть проволоку в нужную сторону, постоянно роняя камешки и шипя от негодования. А рядом взрослая женщина с пушистым седоватым каре беззлобно смеялась и снова показывала правильное движение. — Для кого ты так стараешься? — Ласково спрашивала она. — Есть один человек… Сейчас, разглядывая эту веточку, Кёджуро видел каждый изъян. Какая она угловатая, как во многих местах торчит проволока, как неровно скручена. А камушки — поцарапаны от попыток втиснуть их в маленькие захваты и запереть там навечно. Как он мог подарить своему другу на день Рождения такую неказистую и убогую вещь? Неужели Тенген и правда ценил ее? Ценил так же, как первую в своей жизни кисть, сотворенную руками нищей девчонки. Открытие порождало массу вопросов, но задать их было некому. Да и время уходило. Кёджуро вернул веточку на место и закрыл шкатулку. Полдень давно миновал. Ему пора собираться.***
В первую очередь он думал поесть, но при таком напряжении ничего просто не пролезет сквозь сжатое горло. Можно и не пытаться. Вчерашней еды в таком случае хватит Тенгену на вечер — хоть за что-то можно не волноваться. Вернувшись в комнату, Кёджуро навел порядок, поправил заправленный футон и в целом придал комнате вид, будто возвращает ее арендодателю. Потом вынул из шкафа все вещи, которые принес с собой. Одежда скромной стопкой пристроилась на футоне — Сенджуро может пригодиться на вырост. Поверх вещей он положил хакама и кимоно, в которых пришел, и переоделся в истребительскую униформу. Дыхательные техники помогали руками не дрожать, а головокружению — не взять верх. Кёджуро встал посреди комнаты и сделал еще несколько глубоких вдохов. Все истребители знают, что могут умереть в любой момент, и он не исключение. Он тоже всегда знал, что рано или поздно умрет. Иногда в голове возникали картины собственной смерти. Кёджуро видел себя лежащим рядом с товарищами по оружию, которые захлебывались кровью. Думал о том, как демон оторвет ему руку или ногу, и кровопотеря прикончит за считанные минуты. Или как чьи-нибудь руки раздробят кости шеи, или как жгучий яд заставит органы плавиться и превращаться в отравленную жижу. Ни одна из этих мыслей ни разу не заставила его опустить меч и зажмуриться от страха. Кёджуро всегда встречал опасность лицом к лицу и сражался, отбросив чувства подальше. Но почему-то сейчас все вдруг стало иначе. — Твою мать… Он прижал ладони к лицу, не давая дыханию сбиться. Что вообще с ним творится? Он разорвал Танджиро спину и даже не вспоминает о нем. Он вывихнул рабочую руку родному брату. Он до суетливой дрожи боится новой встречи с Аказой. Кёджуро медленно развернулся к зеркалу, рядом с которым замер. Ни орнамента, ни черной склеры не было, но от левого глаза на лоб и скулы расползлась мелкая сеть черных ниточек. Будто лицо треснуло от удара. Не было и ставшего привычным шрама на лице. Он расстегнул несколько пуговиц кителя и рубашки, чтобы взглянуть на левую ключицу — под ней ничего. Это влияние сидящего внутри демона? Демон знает, что соперник чересчур силен, и пытается заставить его избежать схватки? Кёджуро не знал, была ли правда в этих домыслах. Больше всего хотелось выдернуть из себя трусливую тварь и задушить здесь же на полу. Не время медлить и трястись от страха. Когда скроется солнце, Аказа снова будет искать. Возможно, вместе с Тенгеном у него был призрачный шанс одержать верх. Но за победу над Высшей Луной истребители платят огромную цену. Может, тот странный сон все же показал ему не жизнь после сыворотки, а жизнь после Аказы? Может, если он пойдет туда не один, то они оба выйдут живыми и снова будут вместе? Кёджуро встряхнулся. Очередная уловка мозга не сработает. Все это глупый бред: Тенген уже отказался от него, и ему не нужен недееспособный калека, а сны — просто кучка образов, не несущих смысла. Была у битвы и другая сторона. Высших Лун не убивали уже больше сотни лет. Кёджуро не знал тонкостей отношений демонов. Может ли смерть Аказы привлечь внимание его «товарищей»? Если да, то придется срочно переносить целых два поместья. И что-то делать с простыми людьми. Кёджуро пришел на кухню и взял с полки последние чеки, которые Тенген начал собирать, чтобы разделить счет в конце недели. После нехитрых вычислений он оставил нужную сумму рядом с ними и снова ушел к себе. Оставшиеся сбережения отправились в конверт вместе с талисманом Юширо. Через несколько минут глухо каркнувший ворон улетел вместе с ним в поместье Бабочки. Потом он сел за столик и написал отцу короткую записку. Пугать его не хотелось, поэтому Кёджуро выдумал миссию где-то у демона на рогах и вежливо попрощался. Чтобы удержать его в храме еще на какое-то время, попросил прочитать молитвы за себя и семью. Желчный обман отравил еще сильнее, но он сдержался и напомнил, что так нужно. Отец оставил свое дело уже давно, наверняка его здоровье ослабло, и новость о Высшей Луне может навредить. Осталось написать письмо. Пара листов бумаги — вот, что он оставит после себя. Сказать хотелось так много. За столько извиниться. Столько объяснить. Кёджуро сел за столик и окунул перьевую ручку в чернила. Совсем не похоже на те письма, которые писал множество раз. Не очередная отписка для Танджиро, не ответ волнующемуся брату и даже не отчет для Главы. От этого текста будет зависеть слишком много. Нужно любой ценой убедить Тенгена не предпринимать никаких мер и все объяснить Корпусу. И пусть еще немного позаботится о Сенджуро. Возможно, ему это в тягость, но больше просить некого. Страх перед чистым листом не давал даже пошевелить рукой, и Кёджуро мысленно отвесил себе пощечину. Он еще мог хоть как-то оправдать ужас перед демоном, но бояться коснуться бумаги — непозволительно. День подходил к концу, нужно закончить дела и уходить. Когда Тенген вернется, Кёджуро уже должен быть за гранью его слышимости. «Соберись! Не время сдаваться чувствам.» Но на середине письма рука предательски дрогнула. Кёджуро резко отвернулся от стола и разрыдался. Единственным призрачным облегчением было то, что у него нет свидетелей. Никто не видит и не слышит, как он позорно заливается слезами, никто не проникнется к нему бессмысленной жалостью и не испустит тяжелый вздох. Никто не обнимет его и не скажет, что будет рядом. Прямо как Тенген однажды. Последний раз Кёджуро так плакал в тот день в палате. Не выдержал морального удара отца, не выдержал чужих смертей, улегшихся на его плечи многотонным грузом. А ведь он обещал себе, что никогда не сломается. На могиле матери он давал клятву, что вопреки всему будет идти вперед. Даже сейчас, когда впереди желтоглазая смерть. Можно дать себе только небольшое послабление, обхватить голову руками и плакать. А потом дописать письмо, взять катану и уйти. С этого момента права на слабость и слезы не будет. Когда последнее слово окончилось резковатым росчерком, Кёджуро тихо встал. В сэнто он умылся и собрал волосы в маленький хвост, который всегда носил в бытность столпом. Еще раз оглядел себя: маленькие трещинки с лица исчезли, на положенное место вернулся росчерк шрама через глаз. Для полноты образа не хватало только хаори и клинка. Ножны скользнули в петлю на ремне. Приятная тяжесть катаны придала уверенность. Сталь ничирин сегодня снова окрасится кровью. Возможно, не ему суждено отсечь Аказе голову, но раз выпал второй шанс — он приложит все усилия. Золотые лучи уходящего солнца впутались в мягкие волосы. Ветер огладил лицо, воруя последние следы недавней истерики. Кёджуро оставил ключ дома и перебрался через забор. Демон найдет его, куда бы он ни пошел, а значит, можно самому выбрать место поединка. Поразмыслив, Кёджуро направился на восток. В противоположную сторону от места тренировок Тенгена и Зеницу. По мере отдаления от временного дома он обретал странную легкость. Как глупо было сейчас думать, что все хорошо, но… Его деньги и вещи достанутся Сенджуро, а сам мальчик в безопасности. Сам Кёджуро больше не будет мешать Тенгену заниматься важной работой. А самое главное, Аказа, скорее всего, уберется отсюда. Неплохой обмен на его жизнь.***
Тенген оставил дзори на энгаве и прошел в дом. День был на удивление выматывающим. Проклятые надутые индюки в налоговой едва не отправили его в Токио, сделав ошибку в документах и приписав участку несколько десятков квадратов земли. Некоторые люди действительно хуже демонов — сегодня Тенген вспомнил эту фразу несколько раз. Тишина дома не смутила его на этот раз. Моральная усталость брала верх, и Тенген даже не задумался о том, чем занят Кёджуро. Скорее всего, что-то делает в своей комнате или спит. Как всегда, лучше просто не мешать. Тенген бросил расписки на стол и начал переодеваться. Больше всего хотелось помыться, и меньше всего — стирать, как велело расписание. Он решил просто побросать вещи в корзину и взяться за них завтра. — Кё, есть, что стирать?! Громкий голос отразился от стен пустого коридора. Тенген несколько секунд послушал тишину. Кёджуро опять заснул слишком рано? Или он слишком тихо сказал? Обостренный слух не уловил никакого движения в комнате и заворошил знакомую тревогу. Солнце село, а Кёджуро в доме нет. — Кё? — Тенген нервно сжал одежду в руках, приблизился к открытой комнате и включил свет. Пусто. — Ты… где? Первая мысль оглушила страхом: голод мог взять верх и выгнать на охоту. Прямо сейчас Кёджуро мог загрызть кого-нибудь на улице. Тенген подавил вспышку паники. Образ обезумевшего от голода сожителя не вязался с идеальным порядком в комнате. Вот заправленный футон, вот аккуратно сложенные вещи, вот его к… Тенген побледнел: катаны не было. И униформы. Кёджуро не сбежал утолять голод, он ушел сам. Слишком поздно в глаза бросился лист бумаги. Тенген медленно приблизился, положил вещи на пол и взял его. В голове царило звенящее отрицание. Неужели Кёджуро ушел от него? Что он сделал не так? Может, это новый приказ Убуяшики? Подавив начинающуюся дрожь, Тенген начал читать. Первые же строки едва не порвали его самообладание в клочья. «Аказа пришел за мной. Вчера ночью он был в моем поместье и оставил на Сенджуро след. Если я не выйду, кто-нибудь умрет. Сенджуро находится у Кочо, я повредил ему руку, и мне очень стыдно, но это необходимость. Напоследок я хочу попросить тебя о нескольких вещах: Позаботься о Сенджуро. Я знаю, что многого прошу, но ему будет трудно первое время. Скажи, что я очень люблю его и буду думать о нем при любой возможности. Отнеси мои вещи домой, они еще могут пригодиться. Скажи господину Убуяшики, что это мое осознанное решение. Я здоров рассудком и понимаю все риски. Тенген, если ты сейчас хочешь все бросить и бежать за мной. ОСТАНОВИСЬ. Прочитай дальше особенно внимательно. Аказа слишком силен, мы не одолеем его даже вдвоем. Тебе нужно заботиться о своих женах и о Зеницу с Иноске. Ты должен идти вперед, не смотря ни на что…» На этом месте Кёджуро будто дернули за руку. Иероглиф вышел каким-то смазанным росчерком. Тенген сдавленно сглотнул. Такого просто не может быть. Это ведь был самый обычный день. Он должен был вернуться домой и напороться на колючую стену неприятия, а напоролся на ледяную пустоту. Лучше бы Кёджуро тысячу раз отвернулся от него и тысячу раз отказал на все просьбы. Лучше так, чем держать в руках какой-то лист с последними словами. «Тенген, не отвлекайся от письма. Скорее всего я не вернусь. Аказа либо убьет меня, либо заберет с собой. Мне очень жаль, что я так долго вел себя грубо, хотя ты просто выполнял свою работу. Думаю, что нужно извиниться за то, что было раньше, пусть и прошло столько времени. Наверное, я был плохим другом. Я лез в твою жизнь и нарушал твои правила. Прости за это.