***
С выздоровлением Иноске дело пошло куда проще. Теперь Тенген не подгонял Зеницу подзатыльниками и угрожающими выкриками, а просто смотрел, как это делает младший тсугуко. В то же время с Иноске было куда как сложнее. Его странное самостоятельно созданное дыхание не имело ничего общего с техниками Тенгена или Зеницу. Наставник мог только заниматься с ним растяжкой, развитием базовой выносливости и физической силы. Как совершенствовать технику дыхания Зверя — он понятия не имел. Когда Иноске с растяжением оказался у Шинобу, Тенген с легким стыдом осознал, что тот скорее играет роль тренировочной куклы для старшего тсугуко. Выходило крайне скверно. Чтобы сгладить этот эффект, Тенген добавил в обучение юношей новый блок занятий. — А если ветер блестяще изменит направление на западный? — Он сложил руки на груди, глядя на бумажную карту. — Э-э-э… — Зеницу явно озадачился и почесал затылок. — Тогда… Тогда мы переместимся восточнее их укрытия! — На одном дыхании выпалил Иноске и гордо выпрямился. Под маской кабана слишком громко растянулась самодовольная ухмылка. — Бестолочи, тут не может быть западного ветра! — Тенген закатил глаза. — Посмотрите внимательно, где находитесь. Раненое стеклом плечо еще болело и кровоточило в ответ на резкие движения. Забинтованные раны и пластырь на половину щеки вызвали у мальчишек массу неозвученных вопросов. Тенген скрежетнул зубами: не пройдет и суток — Камадо об этом узнает. Если он только не убрался куда-нибудь на миссию, друзья доложат сразу, как встретятся с ним. Это была первая тренировка с того дня, как Тенген послал Зеницу роковое письмо. На все вопросы он ответил только, что быт шиноби, хоть и бывшего, остается бытом шиноби и не касается каких-то низкоранговых мальчишек. Тенген поднял глаза к небу. Его голубые осколки красиво мерцали сквозь листву клена, под которым шла тактическая тренировка. Отчего-то именно сейчас вспомнились ледяные камни. Кёджуро говорил, что они летают где-то над небом, где не видят даже его глаза. Может, все это выдумки? Нет ни загадочного космоса, ни огненных звезд, ни этих камней. Кто-то выдумал эти сказки, чтобы написать странные книги и забить чьи-нибудь головы на годы вперед. Зеницу и Иноске о чем-то громко спорили, но Тенген ушел в свои мысли и совсем перестал их слушать. Надо бы одернуть их, одного за ворот желтого хаори, другого за ухо кабаньей маски, и сказать, чтобы занимались делом, бестолочи. Так бы он и поступил, если бы не внезапно ударившая в уши тишина. — Кукольные глазки?.. — Растерянно спросил Иноске. Тенген стремительно обернулся и поморщился от боли в плече. И правда, Кёджуро стоял на другом краю поляны в тени клена и равнодушно смотрел на бывших соратников. Точнее, на Тенгена. Что-то недоброе затаилось в его глазах, какое-то плавящее негодование, которое он не мог высказать при тсугуко. — Тренировка окончена, — сказал Тенген. — Карту собрать и сохранить до завтра. — Вечерней тренировки не будет? — Спросил Зеницу, с трудом отрывая взгляд от бывшего наставника. — Не будет, — это Тенген знал наверняка.***
Кёджуро точно не представлял, что привело его к этой поляне и заставило прервать тренировку. За прошедшую половину дня ему сказали столько слов и о стольких вещах заставили задуматься… Не шел из головы странный вопрос брата. Что у него впереди? Да то же самое, что и у всех: победа над демонами. Каждый, кто взял в руки клинок ничирин, добровольно положил на чашу этих весов свою жизнь. Но если им удастся очистить мир уже в этой эпохе? Что делать дальше? Так далеко Кёджуро не думал никогда. Теперь, даже если он переживет победу над Кибуцуджи, путь в нормальную жизнь все равно закрыт. Он не женится, не родит потомков, а может, его и вовсе отправят вслед за остальными демонами, как последнее пятно на лице человечества. Ситуация с Сенджуро вызывала у Кёджуро сильный резонанс. В первую очередь — его сломанная рука. И слова Тенгена. И обещание. Как бы ни хотелось с криками все отрицать — бесполезно. Кости сломаны, слова сказаны, а параллели проведены. Он давно подозревал, что у младшего брата слишком мало тяги к истребительству. Сенджуро отлично справился на отборе, выбрал себе руду и получил настоящий ничирин, который, увы, так и не поменял цвет. И теперь все это оказалось перечеркнуто. Ему не стать мечником и тем более столпом, как и все их предки. Неужели таков конец их великой династии: один сын — демон, второй — с покалеченной рукой? Вид знакомой широкой спины на время обрубил нить мыслей. Тенген стоял под кленом, оглядывая листву, а Зеницу и Иноске склонились над низким столиком и о чем-то препирались. Его бывшие ученики… Их вид мгновенно поддел новую цепочку воспоминаний, и Кёджуро болезненно поморщился. Танджиро. Его раненая спина, льющаяся кровь, его болезненный крик. Кёджуро должен был помнить об этом каждую секунду и ненавидеть себя за тот поступок, но… он забывал. Стоило появиться сторонней мысли, как образ мальчишки таял быстрее льдинки в руках, память прятала инцидент, как будто он не значил ровно ничего. А ведь тот едва не стал роковым. Разумеется, во всем виновата демоническая сущность, которая игнорирует человеческие ценности и чувства. Из-за нее Кёджуро ранил бывшего тсугуко, сломал руку брату и сжег половину фусума. Это она портит его и приносит всем одни страдания. В следующий момент воздух резко изменился — Кёджуро понял, что его заметили. Взгляд мальчишек самую малость обжег глубоко внутри. Следом за ними обернулся Тенген, а потом что-то быстро сказал подопечным. Видимо, тренировке пришел конец. Ветер качнул массивные ветви клена, и Кёджуро почувствовал, как на его лице заплясали солнечные блики. Он прищурил левый глаз, наблюдая за приближающейся фигурой и робко оглядывающимися на них мальчишками. — Все хорошо? — Спросил Тенген. — Что говорит Тамаё? — Придет завтра к ночи, — просто сказал Кёджуро и, не дожидаясь, когда друг поравняется с ним, пошел в сторону поместья. Тенген догнал его и ни слова не сказал. Кёджуро сам пришел на его тренировку с мальчиками — не иначе, как завтра выпадет снег. Наверняка он хочет о чем-то поговорить, но пока не решается. Или это первый маленький шажок навстречу примирению? Тот, в свою очередь, не торопился высказывать свои мысли. Мир как-то странно изменился, но Кёджуро все никак не мог взять в толк, как именно. Прошла почти неделя, он старательно собирал концентрацию в обновленном теле, но глубины своих метаморфоз уловить не мог. Слишком много внутри исказилось. Потоки воздуха касаются кожи и ощущаются совсем не так, как раньше. Всюду странные запахи, вспышками терзающие рецепторы и тут же пропадающие без следа. Странные звуки, похожие на искры в больном, отравленном демоном сознании. — Половина лета прошла, — сказал вдруг Тенген, и Кёджуро вздрогнул от неожиданности. Слова были сказаны в пол голоса, но мысли разбились, как стеклянный фурин. — А?.. — Растерянно отозвался он, не зная, что ответить. Может, он прослушал часть слов? — Я сказал, половина лета прошла, — громко повторил Тенген. Кёджуро вздрогнул снова, в этот раз от его почти что крика. — Ты нервничаешь? Что-то блестяще случилось? У Кёджуро чуть дернулось веко. На кой черт так громко орать? Дома этого незаметно, ведь они почти не разговаривают, все сильнее разрывая дистанцию, но сейчас от его голоса просто передергивает. — Ничего не случилось, — он почувствовал, как шевельнулось раздражение. — Лучше скажи, что ты наговорил моему брату? — Когда? — Удивленно спросил Тенген. Раздражение стремительно усилилось. Когда? Так он влиял на него постоянно? Неоднократно втирал что-то вредоносное и заставлял сомневаться в себе? — Я не знаю, — огрызнулся Кёджуро. — Он сказал, что не хочет становить мечником. И что ты ему что-то такое наговорил. — Я? — Тенген остановился. — Кё, твой брат не маленький ребенок, у него своя голова на плечах. И это блестящая голова, прошу заметить! — Он все равно еще мал и легко попадает под влияние, — Кёджуро тоже встал и развернулся к нему. Раздражало все. Особенно этот нарочито громкий голос. — Не смей заставлять его сомневаться в своих силах! — Значит так. Когда мы смотрели, как ты уплываешь на миссию, я сказал ему, что плакать не стыдно, и что ты любишь его. Сказал, что он не такой, как ты. Я сказал, что блестящая сила человека не ограничивается физической. Я сказал, что сам никогда не хотел становиться мечником. И сказал, чтобы он ярко думал своей головой. — Ты надоумил его бросить свое дело! — А ты хочешь, чтобы он был, как ты?! — Крикнул Тенген. Кёджуро показалось, что у него заложило уши. Когда этот человек успел стать настолько громким? И что это вообще значит? Тенген, похоже, тут же пожалел о своих словах и нервно глянул по сторонам. — Ты хочешь сказать, — Кёджуро прищурился, — что со мной что-то не так? Думаешь, он повторит мою судьбу и по чужой воле станет демоном? — Ничего я не думаю. — Быть таким, как я… — Закрой рот, ничего я не думаю! — Сорвался вдруг Тенген. — Когда-то и я мечтал быть таким, как ты! А потом увидел, как тебе плевать на самого себя, и блестяще передумал! — Прекрати орать! — Не выдержал Кёджуро. — Хватит уже орать на меня, черт возьми, я все прекрасно… слышу?.. Он вдруг необыкновенно широко открыл глаза и медленно огляделся. Рядом шуршала листва, пряча чирикающую птичку. Слабый порыв ветра лениво пошевелил траву, вынуждая маленького шмеля покинуть насиженный цветок. Жужжит. Шмель и правда жужжит. Друг вдруг оборвал нервное дыхание и аналогично вытаращился. Птица ненавязчиво поет где-то над головой. Нет, не где-то, чуть правее и ближе к Тенгену. — Я слышу… — Одними губами проговорил Кёджуро, все еще не веря, что так долго этого не замечал. — Твой слух восстановился? — Шепотом спросил Тенген. Тот ответил быстрым взглядом, и он вдруг глупо усмехнулся. Это казалось невозможным, хотя едва ли для невозможного осталось место. Тенген сам четыре дня наблюдал, как у Кёджуро растет рука. Восстановленный слух, тем не менее, казался настоящим чудом. Через искреннее удивление просочился робкий восторг, Кёджуро продолжал оглядываться и прятать дрожащую улыбку. Тенген замолчал, боясь нарушить момент и выдать свое счастье. Друг не простит, если увидит, что он так открыто радуется последствиям его демонизации. — Кёджуро… я… так рад, что ты снова слышишь, — он осторожно подобрал слова. — Врачи ведь говорили, что тебе нельзя помочь. Идем домой, надо написать господину Убуяшики отчет.***
К счастью, возникший было конфликт угас благодаря неожиданному открытию. Тенген некоторое время обдумывал слова Кёджуро и понял, что его вины в происходящем нет. Скорее всего, сам Кёджуро тоже это понимает, но упрямится из принципа, стресса и привычки, что Тенген во всем виноват. Это злило. Всю дорогу они не разговаривали. Не разговаривали и дома, будто оказались в одном месте случайно. Не разговаривали за обедом. Молчание, давившее обоих поначалу, становилось все обыденнее. Напряжение и избегание друг друга уже не раздражало, а стало частью жизни. За час до ужина они составили новый отчет. На ужин Кёджуро не пришел. Тенген некоторое время ждал, глядя на пустую тарелку на другом краю стола. Может, с ним что-то случилось? Нет, это бы сразу стало понятно. Скорее всего, общество хозяина поместья осточертело ему до предела. Тенген поджал губы и снова оглядел стол. Весь аппетит пропал. Он выждал еще пятнадцать минут и, так никого и не дождавшись, начал убирать посуду. Вроде бы ничего не произошло, но внутри поселилась едкая тоска.***
Кёджуро лежал на футоне с закрытыми глазами. В голове тяжело гудели мириады мыслей. Обстоятельства валились и валились на него, не давая опомниться. Все вокруг угнетало, все давило, терзало и не давало покоя. Что такое покой, он уже давным-давно забыл. Впервые за долгое время не спасла даже медитация. Мысли накопились и сыпались, точно песочная гора на пляже. От них уже начала болеть голова. Не выдержав напора, Кёджуро встал и прошелся по комнате. Безумно жаль, что всю лишнюю чушь нельзя вытрясти из головы, как пыль из одежды. Он бы с удовольствием побился головой о стену, если бы это было эффективно. Спустя несколько кругов по комнате он настежь открыл окно и впустил дыхание вечера. Попробовал разглядеть звезды и сосредоточиться на них. Звезды всегда давали надежду. В книгах писали, что это просто огненные шары, но Кёджуро в глубине души верил, что они олицетворяют какую-то могущественную силу. Они всегда помнят свои места на небе, никогда не нарушают порядок и перемещаются строго одними путями. Звезды точно знают, зачем живут и что должны делать. И Кёджуро когда-то знал. Он отошел от окна и покачал головой: все это наивные мысли, которые впору маленьким детям. Ему больше некогда глазеть на небо и думать, что какие-то огненные шары бесконечно далеко помогут что-то понять. Кёджуро взял лист бумаги и сел за столик. — Думай, — сказал он сам себе. — Просто начни. Он понял, что не хватает ручки, и принялся искать ее на полке, где лежала бумага. Вернувшись, вздохнул и начал писать.«Больше не столп.»
Некоторое время Кёджуро смотрел на иероглифы, потом нахмурился и переписал:«Снятие с должности столпа Пламени.»
От фразы все внутри загорчило. Он запрокинул голову и крепко зажмурился. Постучал кончиком ручки по столу. — Это не плохо. На должности столпа моя жизнь не заканчивается, — сказал Кёджуро сам себе. — Я могу хоть сейчас пойти и спасти кого-нибудь от демона. У меня есть катана. Есть руки. Есть навыки. Я должен продолжать тренировки. Я должен идти вперед не смотря ни на что. Он снова склонился к столику и написал:«Идти вперед вопреки всему. Я еще не демон. Я сражаюсь на стороне людей. Я все еще выполняю свой долг.»
Кёджуро прочитал эти слова несколько раз, пытаясь отбросить хотя бы часть невыносимого груза. Да, он нарушил семейную традицию. Ему больше не надеть фамильное хаори, не стоять бок о бок с сильнейшими. Позор династии, скатившийся в порочную пропасть талант. Кёджуро грубо одернул себя. — Ну и что дальше? Иди вперед! Сначала положи конец демонам, потом страдай. Он встал и вынул из шкафа свечу, зажег ее и поставил рядом на столе. Потом оторвал часть листа с первыми фразами о снятии с должности и поджег. Бумага немедленно сдалась огню и позволила пожрать себя. На ладони очутилась крохотная горстка пепла. Кёджуро подошел к окну и подул на руку, выпуская серые хлопья на волю. — Тамаё борется за жизнь людей, искупая свои грехи. Я тоже так могу, — сказал он вечерней дымке. — Я найду способ. Пока я жив, я не опущу меч. Улица ответила тихим стрекотом пролетающего мимо жука. Кёджуро невольно прикрыл глаза, вслушиваясь. Где-то далеко кричала птица. Ездили машины. Люди смеялись, идя мимо забора поместья. Повсюду были звуки. Он так отвык от них. Звучало даже его собственное тело. И тело Тенгена. Еще раз вздохнув, он вернулся за столик и вооружился ручкой.«Я ранил человека.»
Этого Кёджуро простить себе не мог. И не мог простить того, что думает об этом слишком мало. Танджиро до конца жизни будет носить на спине следы его неспособности себя контролировать. С другой стороны, если вспомнить слова Тенгена… Люди постоянно вредят друг другу. Санеми ни с того ни с сего бросился в драку на собрании столпов, а сам Танджиро однажды ударил его головой за свою сестру. Люди ведут войны. Люди насилуют и пытают невинных.«Я человек.»
Кёджуро задумчиво посмотрел на свежую надпись. В голове зародились сомнения. Не демоническая ли сторона выворачивает его логику, чтобы себя оправдать? Как бы разделить эти два сознания в голове и не дать одному влиять на другое?.. Он вспомнил письмо Танджиро, где тот как всегда больше переживал обо всех кроме себя. Вспомнил, что так и не понес наказания за свое преступление. Вспомнил о Гию, который запретил приближаться к бывшему тсугуко и взаимодействовать с ним. Кёджуро не имел возможности спросить даже о самочувствии того и с тяжелейшим стыдом признавал, что ему это и не интересно. А ведь Танджиро спас ему жизнь и испытывал к нему чувства. С другой стороны, именно из-за этого Кёджуро теперь страдает. Если бы мальчишка не вмешивался в законы природы и просто дал ему умереть… никак не получалось взять в толк, чего в этой ситуации больше — хорошего или плохого. Кёджуро встряхнул головой. Отвлекся. Сделал несколько глубоких вдохов и начал писать:«Камадо не винит меня. Камадо хочет мне только добра. Теперь он далеко от меня, поэтому в безопасности.»
Немного подумав и перечитав запись, продолжил:«Люди наносят друг другу вред. Я искуплю этот грех и спасу много жизней.»
На мгновение Кёджуро подумал, что играет в прятки сам с собой и какими-то строчками пытается просто прикрыться от одолевающих проблем. Пришлось срочно подавить эту мысль, даже если она казалась очень правдивой. Либо это, либо сойти с ума. Он оторвал часть листа со словами о ранении человека, сжег и сдул пепел в окно.«Я сломал руку Сенджуро.»
Пожалуй, это было тяжелее всего. Даже страшнее, чем окровавленная спина Танджиро. Сенджуро и так испытывал трудности в освоении дыхания Пламени, а теперь… Кёджуро еще раз прокрутил в голове разговор с ним. Потом как можно крепче стиснул ручку слабеющими пальцами и медленно, тщательно выводя каждую черту, написал:«Прими.»
Умирая у обломков поезда, Кёджуро бережно лелеял образ брата и просил передать, чтобы тот шел своим путем. А теперь, когда брат действительно хотел сделать выбор, он винил в этом Тенгена, себя и еще черт знает что или кого. Теперь, когда не нужно выжимать из себя последние слова и выглядеть благородным героем, все оказывается сложнее.«Сенджуро не такой как я. Сенджуро не такой как я. Сенджуро не такой как я. У него свой путь.»
Кёджуро зажмурился. За черной стеной бессмысленного упрямства жила маленькая радость от того, что брат не свяжется с демонами. Не повторит его судьбу. Еще дальше жила старательно отторгаемая благодарность Тенгену за то, что тот все-таки не отвернулся от мальчика и помог ему увидеть себя за идеализированным образом старшего брата.«Сенджуро умнее и смелее меня. Ему хватает сил принять изменения, а я вечно цепляюсь за то, к чему привык.»
Немного подумав, он дописал:«Я сломал ему руку, потому что испугался. Я поддался панике. Я не хотел, чтобы он встречался с демонами и сражался с ними. Мне было страшно.»
— Я испугался, — повторил про себя Кёджуро, оторвал кусочек листа, сжег и подошел к окну. — Я чувствую страх за тех, кто мне дорог. Когда пепел разлетался по ветру, он вспомнил, какой небывалый ужас сковал тело, когда на битву с Аказой пришел Тенген. Что бы это значило? Нет, не сейчас. Умом Кёджуро понимал, что об этом тоже придется что-то написать и сжечь. Придется разворошить эту свалку чувств и воспоминаний. Где-то на самом ее дне сгнило то, что они называли «нравится». Там были погасшие костры, мертвые бабочки и разбитые фурины. Это свалка возвышалась над ним, необъятная и давящая. Ее вовек не разобрать в одиночку, не сжечь, не разложить по местам. Да и есть ли свободное место? Кёджуро вернулся за столик и долго держал ручку в руках, не решаясь. Пока он сидел, темнота окончательно поглотила улицу, изрыгая мерцающие звезды на небесную гладь. Свеча сгорела наполовину. Кёджуро вспомнил, что она была в комнате единственной, значит, придется куда-то идти за новыми. Надо начинать. Надо посмотреть себе в глаза.«Тенген»
Он действительно не знал, с чего начать. С самого начала? Со дня, когда они впервые переспали? С момента, когда все закончилось? Еще и головная боль снова не кстати закопошилась в левом виске. Кёджуро вздохнул и посмотрел на пламя свечи. Потом снова обратился к бумаге.«Вторая Низшая Луна. Раны. Заколки. Чай. Дружба.»
Вроде бы, похоже на правду. Поначалу он с ума сходил от соседства со столпом Звука. Тот непреднамеренно издевался над ним и даже покусился на жизнь. А потом вместе с Шинобу, вопреки ее указаниям, боролся за нее.«Токио. Гибель отряда. Раны. Отец. Карта.»
Уже сложнее. Кёджуро отложил ручку и сосредоточенно потер веки. Может, он поторопился? Может, он пытается осмыслить слишком многое за один раз? Колючий комочек головной боли нарастал, становился тяжелее и выпускал свои шипы все дальше. Чем больше деталей показывалось из глубин памяти, тем труднее было их распознать. Жгучая пульсация заняла всю левую часть головы и не давала сосредоточиться. Кёджуро почувствовал тошноту и медленно лег рядом со столиком, но стало только хуже. Горизонтальное положение сделало боль еще невыносимее и мерзко сдавило под подбородком, угрожая позывами. Может надо лицом вниз? На корабле это спасало от качки. Он осторожно перевернулся на живот и положил голову на предплечья. Бесполезно. Мозг будто оборачивало и стягивало тугой пленкой. Никогда раньше Кёджуро не чувствовал себя настолько ужасно. Так больно не было ни после демонических ядов, ни после крепкой выпивки. Судорожно дыша, он попытался встать. Если повезет, дойдет до кухни. Там есть вода, медикаменты и лед. Но боль нещадно жгла и пожирала голову от малейшего движения. О «встать» нечего и думать… Угрожающая тошнота давила в солнечном сплетении и усиливала слюноотделение. Кёджуро ворочался на полу, силясь найти позу, в которой будет хоть немного легче. Вместо этого глаза затягивала странная темнота. «Нет, — испугался Кёджуро, — там свеча… надо хотя бы погасить ее…» Откуда такая боль? Что с ним вдруг случилось? Отчего-то хотелось свернулся в клубочек и зайтись горькими слезами. Как можно скорее искупить любой грех, за который выпало такое наказание. Кёджуро тихо застонал, сжимая голову руками, зажмурился, а когда открыл глаза, понял, что видит темноту. Ему действительно стало страшно. Страх холодно лизнул позвоночник и медленно растворился. Потом растворилась боль, а потом и сознание. Веки медленно опустились, пряча покрасневшие от напряжения глаза. Кёджуро замер в неестественной, чуть выгнутой позе, с почти притянутыми к телу ногами. Пламя свечи зыбко затрепетало от легкого движения воздуха. Горячие капли воска потекли вниз, замедляясь. Свеча еще не знала, что ее время подошло к концу. Она не знала, что ее крохотный огонек нестерпимо режет чужие, сжатые в тонкие вертикальные полоски зрачки. Черные пальцы медленно приблизились к фитилю, чтобы не спугнуть крошечный огонек, а потом резко сжались, убивая. Вверх взвилась тонкая струйка дыма и вскоре рассеялась. «Убийца» выпрямился и нетерпеливо встряхнул золотистой копной волос. Уличный воздух манил потоком неизведанных запахов. Там, за распахнутым окном столько всего незнакомого. Первым делом хотелось утолить голод. Он уже столько времени был главной проблемой. Назойливым, свербящим, гадким комком лежал внутри, пока не стал нестерпимым. Эта прохладная улица наверняка прячет в своей тихой темноте что-то спасительное от этой напасти. Он чутко принюхался. Внимание привлек другой запах. Его источник был где-то в глубине дома, где-то соблазнительно близко. Бесшумно ступая по татами, темная тень выскользнула из комнаты.