***
Дома было жарко. Хотелось сбросить всю одежду и забраться в холодный душ. В воздухе мерещились искры, кожи то и дело касались волны жара, но нигде не было ни огня, ни запаха гари. Тенген шел по коридору, борясь с обжигающей одышкой. Все металлические украшения стремительно нагрелись, и он снял их, оставив на полу. Нагрелась истребительская униформа и, несмотря на то, что от жара Тенген жутко потел, она мгновенно сохла. Он медленно плелся через марево к единственной комнате, где в маленькую щелочку было видно свет. Жар усиливался, давил на легкие и высушивал слизистые. Казалось, еще немного, и васи в деревянных рамках полыхнет, как спичка. Тенген сдвинул сёдзи и сделал шаг в комнату. Большая часть помещения была завалена каким-то вещами, на которых во мраке не получалось сфокусировать зрение. Может, пожар где-то внутри этого странного нагромождения? На вещи отбрасывал неровные красноватые блики один единственный андон. Посередине комнаты стояло высокое зеркало. Тенген увидел себя в нем в полный рост, но все его внимание было сосредоточено на другом. Перед большим зеркалом боком к нему сидел Кёджуро. Он будто не заметил вошедшего, обнимал согнутые колени обеими руками и смотрел на свое отражение с долей едва различимой заинтересованности. Будто разглядывал вывеску нового магазина. Не тот. Тенген сразу понял, что видит другого человека: восемнадцатилетнего юношу с более длинными волосами и лицом, не несущим печати разбитого сердца. Позвать его не получалось – во рту пересохло от жары, и даже связки, кажется, местами покрылись сеткой трещин. Кёджуро некоторое время смотрел себе в глаза, потом, наконец, поднял взгляд на отраженного в зеркале друга и улыбнулся. Невозможно. Его Кёджуро больше не улыбается так безмятежно и искренне. Это какой-то обман, игра отравленного разума, демонические проделки. Тенген чувствовал, как подступает липкая паника. Это какая-то ловушка. Звуков здесь не было: они все расплылись от жары. Но Тенген ощутил и без слуха. Он обернулся и увидел, что сёдзи, которые оставались открытыми, наглухо захлопнуты. Что-то подсказывало, что так просто они не откроются. Тонкий лед страха обнял сердце и сдавил горло. Он медленно, будто это могло спасти от чего-то ужасного, снова повернулся к Кёджуро. Тот все так же смотрел в зеркало и улыбался. А потом вдруг начал оборачиваться, и подмерзшее сердце Тенгена оборвалось. Повернулось только «реальное» тело, отражение не пошевелилось, так и глядя вперед. На его «обернувшемся» лице Тенген увидел то, что оставил после себя однажды. Пустое место в выцветшей темноте, где они когда-то держались за руки. Две пары янтарных глаз сейчас смотрели прямо на Тенгена, пугая его до скользких спазмов в животе. Их лица начали меняться. Улыбка «реального» Кёджуро из ласковой превратилась в хищную, глаза загорелись свирепым огнем, а по коже пополз демонический орнамент. Отражение же в страхе распахнуло глаза и безмолвно открыло рот. «Реальный» Кёджуро начал медленно вставать и окончательно разворачиваться к своему гостю. Острые клыки и когти сверкнули в свете андона, будто в крови. Отражение встало вместе с ним. Этот молодой Кёджуро, которого Тенген когда-то знал, что-то кричал ему. По губам читались зов по имени и просьбы о помощи. Он пытался пробить свою зеркальную стену, но не мог ничего, кроме как в кровь содрать руки. Зеркало не поддавалось, «реальный» Кёджуро не оборачивался, и никто не слышал его отчаянных криков. Тенген не мог сдвинуться с места, парализованный неясным чувством. Будто он не вправе вмешиваться. Будто эти «двое» знают, как прийти к компромиссу, просто им нужно время. Но Кёджуро-демон по эту сторону зеркала вдруг с отвращением скривился и обернулся на свою молодую копию. Тот изо всех сил бился в зеркальный барьер, но так и не сделал в нем ни единой трещинки. Они увидели друг друга. Однако вместо ожидаемого компромисса Кёджуро-демон с размаху ударил в зеркало черным кулаком. Во все стороны брызнули мерцающие красным осколки. Кровь густыми струями потекла из зияющих трещин. Отражение отбросило назад и переломало паутиной сколов. Демон обернулся, и на его лице не было больше ничего человеческого.***
Тенген подорвался на смятой постели, и крик в замершем горле наконец нашел выход. Мучительная сухость во рту сорвала голос, превратила его в хрип и растворила. Созданный отравленным разумом жар соперничал с холодным ужасом. Разбитое зеркало. Разбитый Кёджуро. Тенген начал вставать, уже не чувствуя былой напасти похмелья, и поискал глазами хоть какую-то одежду. Все действия в один миг стали казаться грубейшей ошибкой, промедлением, несущим худшие последствия. Он надел юкату, добрался до кухни и наконец напился воды. Что-то неумолимо гнало вперед, но куда – Тенген не знал. Казалось, что и впереди-то ничего больше нет. Внутри все еще жила тяжесть, выедая в сердце дыры, и медленно убивала. Он допил последнюю отстоянную воду, набрал новую и вышел из кухни. Было уже давно за полдень. Солнце стояло высоко, но от пола шел странный холод и навязчиво хватал босые ступни. Но Тенген остановился только на пороге той самой комнаты. Он был уверен, что именно там найдет Кёджуро. Для этого даже не нужно было прислушиваться. Тенген вошел в комнату с другой стороны и прищурился от солнечного моря, льющегося в большое окно. Когда глаза привыкли к свету, мысли покинули усталую голову. Кёджуро, завернутый в одеяло, сидел на полу в окружении красок и рисовал ствол сожженной сакуры. В комнате было очень душно, пахло краской, благовониями и дымом потушенного андона. Друг даже не обернулся, продолжая водить кистью по бумаге. Тенген не верил в увиденное. Может, это мир, построенный на обломках воспоминаний и желаний? Больно ущипнул предплечье, но не проснулся, и понял, что другого мира для него все-таки нет. Его шаги в тишине были почти неуловимы. Татами слегка поскрипывали под голой кожей, юката шуршала от движения. Тенген медленно сел позади Кёджуро, обнял его обеими руками и уткнулся в спрятанное под одеялом плечо. Тот медленно опустил кисть. Жаль, не успел дорисовать. Старался, но недостаточно. Опять недостаточно усилий было вложено в исправление собственных ошибок. Кёджуро не мог сконцентрировать на этом внимание и просто сидел, не сопротивляясь тому, что чужие сильные пальцы сжимают плечи. Тенген вдруг мелко-мелко задрожал. — Почему ты плачешь? — Просто спросил Кёджуро. Ответа не последовало. Друг еще не заплакал по-настоящему, но вот-вот раздастся первый болезненный вздох. — Не надо плакать. — Не уходи, — прошептал Тенген, совсем не думая, насколько жалко это звучит. — Я еще здесь. — Прости меня. Прости за все, что я наговорил тебе. Кёджуро, — голос все же сорвался на всхлип, — я все равно люблю тебя. Как бы ты не ненавидел меня, я все равно буду тебя любить. Мне не важно, какого цвета твоя кожа и какой длины ногти, мне нет дела до чужих слов, я все равно, во что бы то ни стало буду любить тебя. Я приду за тобой. Всегда. Кёджуро через одеяло чувствовал, как он плачет. Кисть медленно опустилась на пол. Внутри что-то треснуло. Спустя несколько судорожных вдохов Тенген продолжил: — Я читал твое письмо. Я не злюсь на тебя, и ты не был плохим другом. Ты лучшее, что со мной случалось. Я бесконечно сильно сожалею о том, что сделал. Мне никогда не искупить эту вину перед тобой. Я пришел туда… Я пришел, потому что не мог иначе. Я не мог бросить тебя еще раз. Кёджуро, послушай, — Тенген поднял голову и зажмурился, — я был там. Давно, когда отец кричал на тебя у Кочо. Я там был и все слышал. Они просили меня помочь, но я испугался. Я испугался и не смог остановить его. Я не смог… Кёджуро только приоткрыл рот и длинно выдохнул, глядя куда-то сквозь фусума. Сказанное помнилось отдаленно, но смогло добраться до сердца и немного нажать на него. Оскорбления родного отца все еще жили внутри ядовитыми капсулами и растворялись, когда он их трогал. Даже так – все равно почти не больно. Почти не жалко. Только немного удивительно от чужих слов. — Прости меня за это, — прошептал Тенген. — Я не мог позволить тебе пойти к нему в одиночку и пропасть. Мне уже надоело всюду терять тебя по собственной глупости. Я знал, что это опасно, ты ведь предупредил меня, но я больше не мог оставить тебя одного. — Не надо плакать, — повторил Кёджуро с тонкой грустью. — Почему тогда ты пропал на столько дней? — Потому что… Не знаю. Я сказал тебе ужасные слова, и не имел права даже смотреть на тебя после такого… — Опять все решил в одиночку. — Да. Можешь подраться со мной еще раз, если хочешь, — Тенген чуть ослабил хват, но друг не пошевелился. — Спасибо. За то, что не рассказал господину Убуяшики о моем поведении, — Кёджуро хотел положить ладонь поверх руки Тенгена, но удержался. — Н-не за что… Тенген загорелся пламенем позора. Все его слова об ужасном поведении друга были чистой ложью. Как теперь признаться, что в отчете была написана правда? И откуда Кёджуро знает, ведь он не читал отчеты перед отправкой. — Прости за фусума, — вдруг сказал он. — Я не хотел сжигать ее. — Все в порядке. Это больно, но не смертельно. Ты сам все это нарисовал? — Да, — Кёджуро уже не вспомнил о том, как ему было стыдно за свои попытки «исправить» рисунок. — Очень красиво, — Тенген сквозь слезы усмехнулся и сильнее сжал руки, обнимая. — Ты молодец, для первого раза просто блестяще. Он осторожно прикоснулся к краю одеяла и потянул его в сторону, но Кёджуро не дал ему открыть себя. Левой рукой натянул ткань, правую спрятал под полы. Тенген понял: слишком много солнца. Вероятно, друг не может сбросить демонический облик, хотя левая рука, которую он успел увидеть, имела человеческий вид. — Пойдем в другую комнату, там есть тень.***
Держа Кёджуро за плечи, словно тот не мог идти сам, Тенген вышел в коридор и закрыл комнату. Здесь не было солнца, поэтому он снова предпринял попытку убрать одеяло и в этот раз не встретил сопротивления. Вид Кёджуро напугал его: вместо плавных языков пламени на левой стороне лица было неровное красное пятно, правая рука черная, левая – обычная. Тенген не видел под одеждой остального тела, но подумал, что орнамент наверняка исказился везде. Он бережно приподнял чужое лицо обеими руками и вгляделся в неровный цвет. — Как ты себя чувствуешь? — Нормально, — ответил Кёджуро. — Давно спал? — Несколько дней назад. — Почему твой цвет так изменился? Что случилось? — Тенген всерьез забеспокоился. — Я давно не смотрел в зеркало, — друг пожал плечами. — Сейчас схожу в сэнто. Тенген выпустил его и остался в коридоре, слушая удаляющиеся шаги и шорох одеяла. После его слезливой речи Кёджуро необходимо подумать, побыть наедине с собой. Его безразличный голос и искаженный цвет были очень тревожными сигналами. Чтобы не сдаться самокопанию, Тенген пошел на кухню. Из еды нашелся только вареный рис. Он разогрел его, заварил чай и задернул шторы на случай, если Кёджуро захочет прийти. Тот не заставил себя ждать и явился минут через пять. Налил себе чай и сел напротив. — Как тебе рис? — С долей сомнения спросил он. — Неплохо, — соврал Тенген. По ощущениям рис на треть состоял из соли. — Кажется, слегка пересолен. — Прости, — Кёджуро опустил голову. — Я думал, что кладу мало соли, но оказывается, я просто не чувствую ее вкуса. Тенгену было совершенно безразлично количество соли. Он давно не ел, а этот рис Кёджуро приготовил сам. Еще и пришел, и сел рядом. Некоторое время они молчали, думая каждый о своем. Спустя несколько минут Кёджуро заговорил: — Я смирился. Тенген поднял удивленный взгляд. — Я смирился с тем, что нанес вред людям. И что Сенджуро не будет мечником. Чужую кровь не вернуть на место, а у моего брата есть свобода воли. Кёджуро посмотрел на остатки чая в пиале, на свои разные руки, лежащие по сторонам от нее. Он чувствовал себя вернувшимся в тот же тупик, из которого снова и снова пытался выбраться. Как будто все дороги ведут сюда, к тому, чтобы сидеть напротив друг друга и признавать свои ошибки. Наконец отступило чувство потерянности и неправильности мира. Но и большого облегчения тоже пока не пришло. — Это блестяще сильный поступок, — Тенген осторожно протянул руки и положил поверх его кистей. — Я признался себе, — продолжил Кёджуро, — что я решительный и правильный только тогда, когда нужно быть героем и подать пример. В обычной жизни я совсем не такой. На самом деле я и трус, и лицемер. — Знаешь, — Тенген сжал его руки, — это очень по-человечески. — Кёджуро поднял взгляд и встретился с его усталой улыбкой. — Я тоже трус. А еще эгоист. И собственник. У людей полным-полно мерзости внутри. Тенген медленно отпустил руки и встал, чтобы вымыть посуду. Наваливалась усталость, вынуждая протяжно зевнуть. Когда вся посуда была расставлена по местам, он обернулся. — Хочешь спать? То есть не вместе… Просто спать. Думаю, не помешало бы… Тенген ощутил собственную звенящую неловкость от того, что его слова можно расценить как намек. Но Кёджуро, кажется, все прекрасно понял. — Да, — кивнул он. — Я должен иногда спать. — Твое постельное белье надо заменить, — вспомнил Тенген. — Я сам блестяще перестелю.***
Кёджуро лежал на свежезастеленном футоне уже около часа, разглядывая перемещение размытого шторой солнца по полу. Сон не шел. Периодически в голове оживал шум моря, и тогда приходилось менять положение, встряхиваться и думать о чем-то очень значительном. На ум приходил только Тенген. Если острый слух не врал, тот тоже не может заснуть, все ворочается и вздыхает. Кёджуро не знал, почему так легко повелся на его слова. Устал ходить по кругу или собственная апатия проникла настолько глубоко? Или просто перестал отрицать очевидное? Он готов был кричать Тенгену в лицо, как ненавидит его, но отбросил свой главный принцип, когда Аказа пригрозил его убить. Он мог грубить и отворачиваться, но рассыпался на части, когда с ним поступили так же. Какой смысл после этого что-то отрицать. Под слоем многолетней затравленной обиды все еще жили бабочки и маленькие искры, но Кёджуро не чувствовал ни прикосновений мягких крыльев, ни вспышек тепла. Услышав, что Тенген снова перевернулся с боку на бок, он встал и пошел в его комнату. «Барьер» все еще удерживал от беспрепятственного передвижение, поэтому Кёджуро присел на пол и аккуратно сдвинул сёдзи. Тенген мгновенно сел на кровати и уставился на него. Потом бросился к окну и задернул шторы. — Зайди, — позвал он. — Прости за те слова, тебе можно. Тенген подошел к сёдзи и протянул ему руку. Кёджуро принял ее и встал на ноги. Повисла тишина, будто они встретились по неловкой случайности и вот-вот разойдутся. Только руки все никак не разъединялись. — Ты не можешь заснуть, — констатировал факт Кёджуро. — Я заварю тебе чай с успокоительными травами. Тенген рассеянно кивнул, выпустил его ладонь, и друг скрылся в коридоре. Все это время он только и думал о том, что сказать потом, но нужные слова так и не придумались. А остальные и вовсе застряли в горле, когда Тенген увидел Кёджуро. Он так слабо верил в счастье снова смотреть на него и разговаривать, что то и дело норовил проснуться. Но это был не сон. Кёджуро принес чай в реальности, сел с ним на кровать и заговорил.