— Арс? — из грустных мыслей, полностью загрузивших его голову и окончательно испортящих настроение, вырывает Булаткин — он смотрит серыми глазами с волнением и уже без телефона. — У тебя все хорошо?
— Все отлично, — выдает глупую улыбку, показывая «неподдельное» хорошее настроение.
Егор как-то хмурится своими светлыми бровями — не поверил, но ничего не говорит на этот счет. Арсений ему благодарен, что не стал мучить интересующими вопросами, с пониманием замолкая.
— Хорошо. Не теряйся давай, гости уже едут и скоро будут тут. Стой здесь неподалеку, чтобы быть начеку, если будут делать заказ, — уверял Егор, осматриваясь по сторонам. Он подошел к барной стойке, начиная протирать и так чистые стаканы салфеткой. Хотел сделать все безупречно.
Сил разговаривать вообще нет — Арсений только смог выдавить кивок с согласием, забыв о том, что это не смогут увидеть. Булаткин заметил.
Последующие пятнадцать минут Арсений сидел на барном стуле, со скукой рассматривая виды стоящего алкоголя на полках. Все они были разные и со слишком высокими ценами. Попов бы в жизни не осилил купить это развлечение, а для кого-то — успокоение. Он вообще был против алкоголя.
За это время он бы успел спуститься на первый этаж, найти кабинет Оксаны. Узнать, как там поживает его сын. Казалось, что с момента расхождения прошло не более получаса, однако, с этими указаниями, пока Егор ему показывал, рассказывая все, что должен сделать омега, прошло больше часа времени. Арсений все-таки не спустился — был уверен, что все в порядке, а он, пока есть малая возможность, посидит в спокойной обстановке, отдохнет чуток. Народа здесь практически не было. Были только посетители, рассаженные каждые по своим столикам у стен, скрытые бордовой тканью, а по центру стояли обширные темные пустые кожаные диванчики.
— Они уже поднимаются, — заговорил до этого молчаливый Егор, что-то читая в своем смартфоне.
Попов выпрямился, но не вставал — в указаниях правил поведения не было стоять и ждать, когда все-таки эти многоуважаемые личности поднимутся. Просто нужно быть недалеко от них самих и в подходящий момент очутиться рядом с блокнотом.
И правду сказал бармен: через пару минут послышались шаги и возникло несколько силуэтов, поднимающихся по последним ступенькам. Арсений не поворачивался, лишь слышал отдаленно чьи-то голоса, которых сопровождали другие. Парень сидел спиной к ним, не видя.
Где-то внутри зародилось волнение и интерес к внешности этих личностей, из-за которых практически весь работающий персонал гудел от напряжения. Попов не стал исключением, опять нервно постукивая. Доставать телефон почему-то было в тягу, да и какой-то страх боязни присутствовал, что за ним наблюдают со спины в ожидании, когда же все-таки Попов его достанет и можно будет посчитать это неуважением.
Бред. Омега дернул головой, ругая свои мысленные забеги страха. Все же, в первый раз будет обслуживать таких персон, бог знает, что от них можно ожидать. Егор ничего подобного не говорил за весь свой период работы здесь, впрочем, он мог бы умолчать или в действительности не застать какие-то неподобающие сцены с официантами.
Да, сука. Арсений понуро опустил голову, крепко зажмуриваясь от этих ужасающих, воображаемых сцен. Сжал руки в кулаки, борясь с желанием ударить ими по столу. Впился всеми когтями в ладони.
— Арс, успокойся. Все же хорошо. Я с тобой, если что, — чьи-то чужие теплые ладони коснулись его собственных, согревая. Парень моментально испугался, вырываясь. — Ну, ты что? Успокойся, пожалуйста.
Это оказался Егор, замечая странное поведение Арсения. Он успокаивающе улыбнулся, словно передавая свою солнечную энергию комфорта.
— Угу, — буркнул Арс, внутренне принимая это ласку, которую не привык видеть и испытывать на себе. — Спасибо тебе, Егор, — искренне тихо сказал Попов, будто говорил сейчас что-то сокровенное.
— Да, не за что, — откликнулся тот, отходя чуть в сторону. Посмотрел на задний план, за спину нового знакомого. — Кажется, они тебя щас вызовут. Главное — быть расслабленным, и знай, что я поблизости.
Попов вздрогнул, вставая с насиженного места. Тайная тревога подбешивала, но он пытался ее унять, проворачивая сказанные слова Булаткина вплоть до того момента, пока не расслышал:
— Официант! — на повышенных тонах произнес неизвестный мужской голос.
Арсений кивнул сам себе, на всякий запасной завязывая фартук посильнее. Он держался отлично.
— Иди, — поторопил его бармен, показывая взглядом на столик, за которым расположились гости.
Попов пытался казаться расслабленным, из внутреннего кармана доставая излюбленный, исписанный заказами блокнот. Также вспоминал всю предоставленную информацию о тех блюдах, которые чаще всего заказывали и описание которых нередко спрашивали.
Однако, расслабиться не пришлось никак — наоборот, нервозность повысилась, когда взгляд голубых глаз зацепился за знакомую кучерявую макушку, владелец которой был поистине знаком. Тревога, испуг и ужас высвечивались на арсеньевском лице. Он всеми силами пытался унять все эти эмоции. Ну, как тут успокоиться, когда твой собственный начальник, которого ты опасаешься, пришел в заведение, где ты работаешь?
Вот никак, думалось Арсению.
— Добрый вечер, меня зовут Арсений, и сегодня я буду вашим официантом, — будничным голосом оповестил Попов, щелкая ручкой.
Он прямо смотрел на чистый листок блокнота, полностью игнорируя взгляд малахитовых глаз, рассматривающих его профиль. Антон Андреевич не спускал с него свой взор. Арсений заметил, как на его лице показалось минутное удивление. Ну, а как же! Твой собственный работник оказался в ресторане, в который ты пришел. Как тут не удивляться?
Все же, отвести свой прямой взгляд с листа пришлось Арсению — надо показать свою заинтересованность в их заказе, да и молчат они что-то долго.
В «они» заключались два мужчины-альфы. Антон Андреевич, да и какой-то другой альфа, явно старше самого Шастуна — у того были темные волосы, где в свете светильника отсвечивались седые волосы. Они оба были в костюмах, только на Антоне уже был другой. Не тот, который у последнего считался предпочитаемым и наилюбимейшим: синий костюм с белой рубашкой и красным галстуком, — а новый, черный, совсем не наделенный арсеньевым взглядом вплоть до этого момента. Как и рубашка, словно кокетливо расстегнутая на три темных пуговицы, открывая вид на его красивые ключицы.
— Добрый вечер, Арсений, — отозвался тот старший мужчина. Его голос был низок, но никак не выдавал признаки гнева и злости — такое представлялось, ибо же всегда такие персоны «награждали» своими аспектами. Простое дружелюбие в низком звучании.
Шастун молчал, пряча свои зеленые глаза в меню, которое держал.
Арсению легче от этого не стало — он все еще опасался альфу. С чего бы, да? Да, вот только спустя несколько лет Антон не переставал странно вести себя перед омегой: он всегда держался рядом с ним, даже если сам мужчина поодаль находился с другими сотрудниками, как было на прошедших праздниках. Ненавязчиво, аккуратно клал свою руку на хрупкое омежье плечо, сжимая чуть. Арс в таких ситуациях всегда отскакивал, как от огня, получая на эти действия погрустневшие глаза начальника. Он будто этими касаниями пытался на что-то намекнуть.
Дурак бы понял — влюбился тот. У Арса подобного рода размышления были, но навязчивый страх коснуться горящего огня с очертаниями — «игрушка на ночь», «поматросил и бросил» — заставляли все эти догадки забыть и закрыть в потайном уголке арсеньевской души.
Только вот Арсений закрыл, да Дима не хотел, чтобы это происходило: постоянно напоминал, подкидывал какие-то догадки в сторону него и начальника, не давая забыть, как тот к нему неровно дышит. Произносил все сцены, характеризующие эту влюбленность альфы: взгляд грустного, выкинутого на улице котенка — Арсений заболел и не вышел на работу. Мужские длинные пальцы выкидывали готовый капучино в ближайшую урну, после этого в курилке аж четыре скуренных сигареты — Дима неподалеку с ноги на ногу стоял и переминался, холодно было в мороз в том году.
Платочек с рисунком рыжей милой кошечки — Попов не переставал чихать, и из-за этого пошли невольно слезы, стекающие по нежным розоватым щекам. Круассан с шоколадной начинкой и шоколадка с клубничной — Арсений по неуклюжести удалил всю ту работу, которую делал около нескольких часов. Неожиданный выходной — омега один раз так заработался, засыпая на собственном рабочем столе с пустым, израсходованным термосом. Проснулся от мягких поглаживаний по голове и тихих просьб идти домой высыпаться, отдохнуть. В тот момент Арсения, казалось, током ударили — вскочил так молниеносно, чуть кресло не опрокинул, в спешке благодаря и нажимая на кнопку вызова лифта, сзади слыша тяжелый, тяжкий вздох.
И все это малая часть того, что произошло за те два года, как Арсений устроился туда работать. И это еще не говоря о первой встрече, когда парень только-только пришел на собеседование. Мужчина тогда так смотрел, так долго-долго, Арсению почудилось, что вид его неопрятен, где-то испачкался и не заметил, вдруг сразу не понравился, что на испытательный срок даже не возьмут.
Испытательного срока не было, взяли сразу. Голубоглазый тогда так радовался — ему эта работа позарез нужна была, тогда недавно лишь переехали в столицу, деньги должны были иметься. Тот город, где Арсений провел свою жизнь, — Омск — стал для него таким невыносимым и невозможным, нетерпимым для места проживания, что сразу переехал вместе с двухгодовалым сыном, как возможность появилась.
Его в этом городе все равно ничего не удерживало. Семья? Он из детского дома, где за все время ни разу не взяли под свое опекунское крыло. Друзья? Их не было никогда, он с детства был сам по себе одиноким. Книжки читал, знания получал. Ему не нужны были эти ребята, от которых ничего хорошего не получишь. Лишь время потратишь на эти дурацкие игры. Сережа Матвиенко, его старый приятель из этого же детского дома, навсегда покинул это здание со своим спасением, уходя в другую семью, забываясь навеки, когда его сердце впервые отразилось маленькой крупицей счастья.
Семейное положение? Да где оно? Тот альфа так безнадежно, по-свински бросил, слезы градом лились из голубизны в отчаянии и от понимания своего ужасного положения — беременности.
Поэтому эти старые события, произошедшие около шести лет назад, так запомнились парню, что мысли о новом возлюбленном никак не хотели вонзиться в неприступное сердце. Оно было увешано холодом, безразличием ко всему, кроме своего маленького сына, спасающего его в этом ужасном мире.
Однако, ему посчастливилось познакомиться с такими замечательными людьми, как Оксана, Дима — в самом деле прекрасные создания, от которых навыки общения почти что не утратились в бездне уединения с самого детства.
Но все же дружба и отношения — это разные понятия, никак не имеющие одинаковые признаки. К примеру: к друзьям ты будешь лишь привязан духовно, по привычке, а к своему возлюбленному не только привязан, но и отдашь буквально свое сердце тому в руки. И исход будет лишь зависеть от него самого: либо грубая, сильная хватка будет с силой сжимать и убивать его, разрушая своей холодностью, либо согревать теплотой и уберегать от падения до самой смерти.
Тот альфа, в кого Арсений был впервые поистине влюблен, выбрал первое.
К сожалению.
И всех этих намеков, странного поведения Антона Андреевича к нему Арсений в свое оправдание опасается лишь из-за прошлого. Показывает свои отказы через действия. Не хочет давать себе ложных надежд, плакать не хочет. Ранимость все еще с ним, ее никуда не деть.
Из неприятных мыслей его вырывает чужой мужской голос того самого мужчины, наконец озвучивающий их заказ. Арсению не хочется думать, как выглядело его лицо во время «перенесения» в воспоминания былых времен. Тупо выглядел в малахитовых глазах?
Или же совсем не удостоился его внимания? Совсем капельку. Совсем-совсем единственный мах на него…
Почему он вообще об этом думает? Арсений принял решение сосредоточиться на своей работе. Не хочет подставлять Оксану, да почему только ее, вообще всех. Этот мужчина рядом с Антоном Андреевичем хоть и не похож на типичных миллионеров-бизнесменов с чуть пузатым телосложением и с высокой самооценкой, но все-таки выставлять красную тряпку перед быком все же не стоит.
Хотя, правильнее будет звучать: не брать быка за рога.
— Можно нам, пожалуйста…
Тот начинает говорить, пуская на него взор карих глаз. Арсений время от времени увлекался: при каких цветах глаз родителей у ребенка образуются те или иные цвета. И со стопроцентной вероятностью может заявить, что навряд ли этот мужчина является отцом Шастуна — если у него карие, у супруги, по-видимому, могут быть зеленые, опять же сомнения, хоть и есть возможность получить ребенку зеленые глаза. Суть в том, что у Шастуна очи такие чисто-чисто зеленые, такие прекрасные в своей зелени, сразу отмахиваются предположения смеси карих и зеленых!
Вот такая вот диагностика. Правильно же, Арсений! Все правильно! Думать, рассуждать о таких вещах, когда у тебя задача совсем другая.
Он, кивая поочередно словам кареглазого мужчины, записывает все в блокнот, чуть высовывая кончик языка по привычке.
Шастун исподтишка смотрит неотрывно, наглядеться не может на фигуру своего сотрудника, выглядящего в этой форме так привлекательно, с бантиком черным, пряча тонкую шею, на эту очаровательную внешность, с небольшим ворохом на темноволосой макушке и лицом, где заметны не менее прекрасные родинки. В особенности те, которые обе находятся над бровями голубоглазого парня.
На глаза? От их красоты Антон застрелиться готов!
Ему бы с такой красотой, фигурой, внешностью на сам подиум надо, в модели, а не в какие-то офисы и тем более рестораны!
Ресторан. Что он здесь вообще забыл? Шастун, едва лишь увидев парня, стоило тому подойти и заговорить, дар речи буквально ли не потерял! После осознания закрались мысли все узнать, чтобы тот своим прелестным, очаровывающим по самое не хочу голосом рассказал, как сюда попал. Ему это очень важно.
Непозволительно держать такое великолепие в данных сферах! Наоборот, это он должен сидеть за этим столом, в ресторане, и брать все то, к чему душа ляжет.
Чертова интрига узнать все до самой маленькой детали. И он не может скрыть это любопытство куда подальше. Поставил себе цель: узнает все после окончания смены.
***
Арсений бежит. Не прям уж бежит, в ускоренном темпе говорит данные заказы, загибая пальцы и кусая губы. Сам не даст объяснения этим действиям — просто не может находиться близко с Шастуном… не может справиться с волнением. Почему-то пускается жар от его нахождения рядом.
Нам этого не надо! Не надо начинать неровно дышать к этому человеку. Не нужно представлять его в воображении, где теплые руки уберегает Арсеньево сердечко; отец помогает своему маленькому сыну, давая навыки, обучает; опять же, эти руки обнимают сзади, содействуют во всем.
И эта улыбка словно действительно до ушей тянется, а зубы будто бы кошачьи виднеются.
Отставить! Арсений машет туда-сюда головой, пряча лицо одной ладонью. Упирается спиной о стену ближайшую, поднос еле как удерживая в своей слабой другой руке, на пальцах практически приостанавливая падение и грохот.
Он боится. Так чертовски боится влюбиться в этого человека. А если он начинает играть своим воображением, то это очень плохо. Арсению, в честности, как омеге, хотелось бы иметь наконец-таки сильное плечо, которое будет защищать его; прятать и охранять от всего лишнего; и показать это чувство защищенности, а не видеть ее через экран телевизора или замечать в округе, в парке, где оба влюбленных обнимаются, нежностью питаются.
Он когда нибудь сможет заслужить счастье? Сколько еще времени ему нужно стараться одному; делать все до такого переутомления, как бы в больницу не слег. Подниматься по тяжелой винтовой лестнице, с каждым разом, с каждой ступенькой задыхаясь еще больше и больше от массы ответственности.
Слезы маленькими прозрачными капельками катятся по нежному лицу. Дышать становится затруднительно, Арсений дышит через рот, маленькими глотками пуская прохладный воздух. Задирает голову, пытаясь избавится от непозволительных слез. Нельзя. Только не в этом месте, где есть люди.
Лучше дома, когда уже ночь. Сын уснул, и можно в одиночестве вылить все чувства через эти капельки, через эти крупинки отчаяния и собственной безнадежности на что-то.
С особой тяжестью относит поднос, никак не заостряя внимание на Шастуне. Тот, наоборот, смотрит как-то встревоженно, с волнением, где-то с подозрением — что такого может произойти, чтобы Попов пришел обратно с опухшими красными глазами и не со стойкой планкой выдержки?
Мужчина хочет его обнять. Обнять так крепко-крепко, чтобы несомненно спрятать последнего в своей шее, давая успокоиться своим запахом. Он не сомневается, что Арсений — омега. Даже если Антон не чувствует, не ощущает признаки запаха. Уверен без конца колебаний. Уже давно уяснил.
Антон не знает его запаха. Но опять же уверен в его замечательности, и от которого колени готовы будут подгибаться.
Арсений после относа где-то радуется, что сможет провести время в одиночестве, спуститься вниз, на первый этаж; к сыну в действительности сходить, проверить, узнать, что, да как. Но все равно садится на барный стул, как и до этого рассматривая алкоголь. В телефоне в точности нет ничего нового — кому он нужен?
Но что-то можно в него добавить.
— Егор? — сообщает Арсений вопросительно, приподнимаясь, локти опуская на твердую поверхность стола. Смотрит вниз за барную стойку. Егор, сидя на корточках, что-то разбирает в коробках, принюхиваясь. — Ты что-то потерял что-ли?
— А? — вопросительно отзывается приятель, поднимая голову. — А, нет. Где-то запропастилось маленькая вещица моего альфы, вот я и…
— Что? Альфы? — прерывает Арсений, хмурясь. Он тянет носом, ощущая тот самый древесный альфачий запах. Подождите… — Чет я не пойму… ты, и он, ну… оба альфы, и встречаетесь?
Он не может поверить в свои догадки. За все время жития ни разу не встречал, чтобы пары состояли из альфы и альфы. Нет, конечно, в интернете и не такое случалось, но чтоб в реальной жизни, прямо перед ним — это для него настолько новое открытие.
— Да. Имеешь что-то против? — Егор в сомнении поднимается, смотря. Возможно, он подумал, что омега это не одобряет.
— Нет, нет, конечно нет! Не подумай ничего плохого. Все хорошо. Просто для меня это. Ну… неожиданно как-то, — Попов краской чуть заливается. — Никогда не приходилось быть в таких случаях. Только в интернете глазком попадались.
— Вот оно что, — отзывается Егор, усмехаясь. Его сомнения вмиг растворяются, будто и не были только что, и на этом лице снова показаны дружелюбие и улыбка. — Ты прав — это неожиданно. Не все, как и правительство, могут это хорошо воспринимать, пуская, знаешь… острые и плохие слова. Поэтому мы, как и другие пары: альфа и альфа, не раскидываемся своей любовью направо и налево, — он вновь опускается за стойку.
— Обидно, когда нельзя таким людям, как вы, просто наслаждаться своей любовью. Жалко, что из-за таких плохих особ нельзя тихо, спокойно жить. Но я думаю, что ты и твой альфа прекрасная пара! — с начала грустного, задумчивого, тон переходит на поддерживающий.
Арсений слышит внизу «спасибо, Арс» — и улыбается счастливо в кои-то веке. Хоть у кого-то пусть будет хорошее настроение!
Егор становится отличным собеседником, прекрасно справляясь с утратой времени для Попова, больше не пригождающегося в роли официанта — мужчины после визита Попова начали спокойно ужинать, о чем-то переговариваясь между собой. Арсений, если честно, пару раз кидал свой взгляд на Шастуна, водя свой взор по явному мускулистому телу начальника, проходя по сильным плечам, упругим ягодицам, прячующиеся под темными штанами, на секунду кидая взгляд в ширинку — оно само, он готов каяться!
Это по большому случаю неудивительно — Шастун Антон Андреевич поистине был красивым мужчиной, заставляющий представительниц женского пола отчаянно вздыхать, бегая глазницами по своей личности. И, что самое удивительное, он никогда не был одинаковым — Антон был разным.
«Антон, Антон…»
Всегда не был похож на остальных. У него не было кнопки «обычная, стандартная повседневность» — когда одежда такая же, лицо такое же. Он не был похож на остальных других начальников, преследующих Арсения ранее. Те были в среднем возрасте, не такие уж и молодые, с не очень идеальным подтянутым телом, видно, не занимающиеся своей привлекательностью. Из всего прочего на их лице можно было разглядеть лишь усталость, скрытую раздражительность, а в мусорке множество кофейных стаканчиков. Показывающих, какая у них кофейная зависимость. И так продолжалось из года в год, ничего не менялось.
Нет. За все время Антон менялся, показывая то умиротворенное лицо — тело расслабилось, длинными пальцами разжимая напряженные уставшие плечи. Грустное лицо — что-то явно случилось, и он естественно это расскажет, не утаивая информацию в глубине шкафчика. Радостное — любимый кекс, редко находящийся в разнообразных кафе, наконец-то был в продаже. Апельсиновый панеттоне — традиционный итальянский кекс. Хочется промолчать, откуда Арсений знает любимый кекс Антона.
Просто один раз он сам его принес… это было год назад по особой случайности. Арсений не любил апельсины и все, что с ними связано, но лицо невыспавшегося Шастуна, который из последних сил держался перед включенным ноутбуком, едва валился, лбом коснувшись твердой поверхности — тяжко было наблюдать за таким альфой. И омеге хотелось поднять тому настроение, придать хоть капельку радости. И у него это получилось: стоит только вспомнить, как альфа с детской восторженностью в малахитовых глазах брал в руки кекс, с удовольствием откусывая.
И тогда Попову ничего не надо было, кроме как видеть на этом счастливом лице поистине настоящую улыбку.
— Арс, я, конечно, все понимаю, — начал Егор издалека, щелкая пальцами перед задумчивым официантом, не подающим признаки жизни несколько минут. Тот встрепенулся, вздрагивая. Поймал Булаткина. — Твоя компания мне никак не мешает, но время, — пальцем указал на наручные часы. Время близилось к восьми вечера.
Точно. Работа.
— Бля, а я чуть не забыл, — спешно проговорил парень, спрыгивая с барного стула. — Спасибо тебе, Егор. В последнее время постоянно летаю в облаках, — Арс опустился на корточки, завязывая на кроссовках ослабевшие за время шнурки.
— Я уж заметил, — усмехнулся бармен, наливая какому-то пришедшему гостю виски.
Арсений встал, и уж было хотел попрощаться с Егором, как замер, всматриваясь в подошедшего. Это оказался Антон. Он стоял рядом, совсем рядышком с ним.
— Здравствуй, Арс, — подал голос тот очень нежно. Арсению захотелось упустить момент — к нему начали обращаться в сокращенном любительском имени. На ушах было приятное звучание. Не свойственно Арсений, Арс. — Вот, теперь можно нормально поздороваться. А то там было как-то неудобно, да?
Антон смотрел на него дружелюбным взглядом, улыбаясь. Улыбался так, будто работа Арсения здесь никак его не волнует. Не волнует рубашка белая, фартук. Будто он тоже в числе посетителей этого заведения и заказывает виски.
И смотрит так заинтересованно.
— Да, — запоздало согласился. — Здравствуйте, Антон Андреевич.
Омега не решал на фарте сказать «Антон» — казалось, стоит только произнести, дружелюбность вся пропадет. Его посчитают за границей, которую он перешел. Грань.
Мужчина нахмурился. Арсений не понимал. Это он что-то не так сказал?
— Антон. Просто Антон, — хмурости как не бывало.
— Хорошо… Антон, — смущенно подался разрешению, опуская взор на ножки барных стульчиков. Егор как-то заговорщически лыбился, закрывая упаковку виски.
— Арс, время, — неожиданно напомнил недавно сказанное бармен. — Иди, твоя смена щас начнется.
— Хорошо, — единственное вымолвил. Развернулся, идя в сторону выхода. Опустил до этого момент, когда мужская ладонь совсем аккуратно легла на хрупкое плечо, легонько сжимая. Будто показать что-то, выяснить.
🖤🖤🖤
Всю свою рабочую смену Арсений прятался на первом этаже. Ну, как прятался, избегал зеленых малахитовых глаз, не дай бог их словить во время заказов. Его переполняют противоречивые эмоции — после ухода от Антона в груди поселилась какая-то необъяснимая печаль, до сих пор находящаяся с ним. В то же время он побаивался Антона, в мыслях говоря самому себе прекратить контактировать.
Как тут перестать контактировать с этим необычайным человеком? Хотя, даже слово контактировать слишком громко звучит — они не друзья, не коллеги, не приятели. Арсений, неоднократно похожий на всех других — сотрудник, Антон — начальник.
Одно дело наблюдать в фильмах за служебными отношениями, другое, когда ты сам с этим сталкиваешься в лоб. Если в фильмах женщина как-то умудряется свести это к небыло́му счастью, рассказывая всем своим возможным подругам — Арсению кажется, что все на него будут смотреть презрительно, осуждающе, что даже Диме придется рассказать лишь спустя нескольких дней сомнений.
Он так боится проявления чувств, эмоций, незнающих, куда себя деть в этой маленькой клетке. И, самое главное: Антон дает эти же эмоции вдвойне.
Таким темпом омега неведомо взорвется.
Арсений запутался, и в последнюю очередь он хочет думать о начальнике — этот всего-то навсего везде, нужно тянуть свои мысли за что-то другое. Иначе эта чертова влюбленность сыграет с ним неповторимую, невеселую шутку.
Антон, может, лишь снаружи покрыт идеалом, неповторимым бриллиантом, когда внутри сплошной черный камень, вместо светлой наивной души, как кажется Арсению.
Он отдает последний заказ и ретируется в подсобку, устало развязывая фартук. Прислоняется лбом к своему шкафчику, борясь с мимолетной болью в висках. Перетрудился, устал. Вдобавок много волновался и упорно думал. Логично, что его тело к таким сегодняшним признакам будет отдаваться так.
На часах в, почти что разряженном, телефоне показывает двенадцать ночи. На экране показано входящее сообщение двухчасовой давности, где Оксана оповещает его «Сын дома, забрала. Сейчас пьем молоко и будем ложиться спать». Арсений улыбается — Оксана такая хорошая, так выручает его, сердце трепещет от такой помощи. Начала забирать его сына после окончания своей смены в десять вечера с самого начала, едва ли услышала о ребенке.
Где-то слышатся шаги за дверью, будто к нему направляются, но здесь очень много сотрудников, в полной вероятности кто-то, как и он, закончил свою смену.
