Часы

Мэттью уснул почти сразу после ухода Кристофера. Проснулся он ближе к вечеру. Сонно потер лицо, открыл глаза, посмотрел на левую руку, сверкнули часы. Его охватила тихая радость, все же ему не приснился вчерашний день, вернее, вечер… ночь. Впрочем, это значило, что Кристофер должен скоро появиться и сообщить, что купил дом, и теперь они должны будут собрать свои вещи, чтобы переехать. Мэттью все еще чувствовал его запах от края подушки. Повернул голову, вжался носом, сонливо прикрыл глаза, представляя, как Кристофер вернется, проведет с ним вечер, может, поспит у него, а утром они начнут собирать вещи, чтобы уехать в новую, счастливую жизнь. В дверь постучали. Сон сняло как рукой, Мэтт почти что вскочил с кровати, правда, голова у него закружилась, и к двери он прошагал уже не с таким энтузиазмом. Оказалось, уже шесть вечера, он провалялся в полусне еще пару часов. Значит, ошибки быть не может — за дверью Кристофер, наверняка с отличными новостями, сейчас ворвется в квартиру и от радости задушит в объятиях. Мэттью отпер дверь, она распахнулась, в квартиру ввалился Доминик, молча захлопывая дверь за собой. Он не приходил два дня до этого. К тому же, уже неделю не прикасался к Мэттью сам, приводил только клиентов, хотя обычно не брезговал поиздеваться. Мэтт слегка отскочил. Появление Доминика его напугало. Он почувствовал запах перегара от сутенера, и тут Дом решил озарить его улыбочкой. — Крис рассказал мне, — Доминик нахмурился, слегка сморщил нос, он звучал грозно. — Собираешься сбежать, чертова шлюха? Мэттью молчал. В следующую секунду ему прилетел неплохой удар кулаком прямо в лицо. Мэтта раньше били и сильнее, но это все равно было больно. Но сейчас он был готов рискнуть. Он схватил стул, стоящий рядом с ним, после чего, не медля, поторопился огорошить Доминика ударом, но Дом схватился за ножку и с силой толкнул Мэттью. Мэтт упал. Доминик со всей своей злостью швырнул стул в пол, создав грохот, дезориентируя и без того застанного врасплох Мэттью. От стула отлетела спинка. Впрочем, он и был прохудившийся. Мэттью почувствовал что-то теплое на затылке. Кровь. Ударился об тумбочку, тупая боль от удара перекрывала рассечение. Он в растерянности прижал ладонь, чувствуя, как кровь липнет к волосам и почти сразу засыхает. — Не переживай, я больше не приду, — сказал Доминик, подходя ближе. — Это все только в последний раз, но ты не будешь по мне скучать. После этого он со всей силы пнул Мэттью по животу. — Теперь ты точно не сможешь родить своему дорогому Крису детей, не так ли? — с издевкой вспомнил он, как воодушевленно Кристофер все ему рассказал. — Я удивлен, как долго ты смог водить его за нос. Мэтт завыл, корчась от боли, задыхаясь, не зная, за что ему хвататься. Впрочем, Доминик решил за него. Поднял с пола и бросил на кровать. Мэттью ударился плечом о стену, но он не почувствовал этого, хотя синяк останется. Он чувствовал, как с затылка течет кровь, а по носу сбегают горькие слезы. Доминик задрал платье. Мэттью никогда не чувствовал большего опустошения. Все это время он молился, что Кристофер придет. Ему было все равно, что он увидит его таким, узнает все, ему просто хотелось, чтобы это прекратилось, он знал, что если бы Кристофер приехал, это бы прекратилось, Кристофер ведь… Даже если он и правда теперь знает, он бы не бросил его в таком положении. Мэттью старался думать об этом, так было хоть немного легче. Кристофер бы спас его. Даже если бы ушел после, не посмотрел в глаза, был бы разочарован обманом, он все равно помог бы ему, будто бы в дань той памяти, «умершей» в его глазах «Матильде». Но Кристофер не пришел, даже если должен был прийти после обеда. Доминик измывался над ним до вечера, даже когда кончил, продолжал бить его, рассказывать, что он сообщил Кристоферу, как он расписал это все в деталях, рассказал, как приходил трахать Мэттью за деньги и приводил других мужчин. Рассказал и про то, как Крис разозлился, рассказал, как Кристофер не знал, на кого обратить свой праведный гнев: на Мэттью, на Доминика, или на свою идиотскую натуру. Мэтт больше не мог думать о том, что Кристофер спасет его. Потом, когда Мэттью отключился после очередного удара головой о стену, Доминик ушел. Ему это надоело. Он ушел в последний раз, больше не возвращался, и Кристофер не пришел тоже. Ко всему удивлению, Мэттью проснулся посреди ночи. Голова у него болела еще сильнее, гематомы и синяки по всему телу ныли, глаза опухли от рыданий, едва открываются, горло — осипшее от криков. Дышать было тяжело: диафрагма продолжала ныть от того удара, почти в самом начале. Мэтт пожалел о том, что проснулся: во сне он не чувствовал всей этой боли, но теперь, казалось, она заиграла с новой силой. Кристофер не приходил. Дверь Доминик оставил приоткрытой. Часов на руке не было, должно быть, он забрал их с собой, чтобы продать. На тумбочке издевательски лежали два шиллинга. Мэттью не хотелось жить. Теперь, когда Кристофер все знает, смысла жить не было вовсе. Теперь Доминик уйдет тоже (правда, Мэттью не понимал, почему Доминик уходит), но Мэтт не хочет возвращаться к тому, что было дальше. Он заразился ненавистью к этому городу и черной копоти, заразился надеждами на счастливое, прекрасное будущее и любовь. Криса он не винил. Крис поступил верно, любой пришел бы в бешенство, если бы узнал такую правду. «Девушка», на которой он собирался жениться, оказалась мужчиной, к тому же, еще и в проституции. У Мэтта не было сил плакать. Он не мог спать. Он не мог встать с кровати. Ему казалось, он окоченевший, синий труп, и июньские жирные мухи скоро начнут пожирать его гниющую плоть. Муха села на затылок, ощупывая корочку крови. Мэттью отгонял ее, но она садилась снова и снова, ему вдруг подумалось, что он труп. Мышцы ломило от каждого движения. Перед глазами встали воспаленные лимфатические узлы, как маленькие бубоны на картинках, и какие-то странные круглые плотные корочки в паховой области. Мэттью вытащил изо рта светлый кудрявый плотный волос. Хотелось блевать, жутко тошнило, кажется, у него сотрясение, но желудок пуст. Ведь когда он попытался укусить Доминика, он получил еще сильнее, но он не мог подавить рвотный рефлекс в тот момент: пахло отвратительно. Поэтому на полу кислая лужа, которая наверняка уже пропитала запахом комнату. Доминик ударил его и за это тоже. Мэттью казалось, он никогда не сможет забыть. В какой-то степени он был прав. Такое забыть получится не скоро: по крайней мере, заживать будет долго, а ведь еще и когда заживет, шрамы останутся и будут напоминать о прошлом.

***

Время обеда, облака расходятся, отступая от горячего июньского солнца, гонимые еще прохладным ветром. Перед тем, как заключить сделку, Доминик убедил Кристофера немного выпить в баре: все же они наверняка видятся в последний раз, раз уж Кристофер уезжает. Крис рассказал ему о своих планах, рассказал, что «Матильда» согласилась поехать с ним, что они собираются пожениться, что он хочет… Впрочем, рассказал он практически все. Даже о том, что «Матильда» не сможет родить. Доминик удивился этому, попивая виски, ведь знал о том, как Кристофер мечтал о большой семье и выводке детей. Удивился скорее тому, что Крис согласился. Крис сказал ему, что, видимо, планы и мечты у него совсем изменились. Теперь он хочет купить гитару и обязательно перевезет пианино для будущей жены, чтобы радовать друг друга, может, даже смогут играть вместе, ведь Уолстенхолм всегда хотел заняться музыкой, это всегда привлекало его. Он так мечтательно расписывал их будущую жизнь, как они все до мелочей успели продумать, как собираются уезжать. Кристофер правда в это все верил. Он в тот момент, в баре, чувствовал себя, как будто под водой. Ничего не понимая, уже дома подписал бумаги, все потому, что, когда он собирал документы на оформление, еще перед встречей, он нашел свидетельство о смерти. Пожелтевшее, пыльное, с именем незнакомой ему женщины. Судя по всему, молодой, ей было двадцать два, когда она погибла, это случилось через пару лет после рождения самого Кристофера. Он осознал, что это его родная мать. Потом пришло время выходить, а затем — подписывать документы. Кристофер поверить не мог, что допустил это. Он всегда говорил, что нужно читать бумаги, которые подписываешь, но его хватило только на первую страницу, потом глаза отказались скользить по буквам, алкоголь ударил в голову. Доминик уверял, что по бумагам все ровно, и Крис доверчиво подписал все. Доминик ушел. Сказал, что вернется через час с готовыми документами, и он сам разберется с нотариусом, что Крису никуда не нужно идти. Взял деньги, стопку подписанных бумаг, и ушел. Перед уходом, правда, выругался, обнаружив, что «мерзкий котяра» нассал ему в обувь. Кристофер списывал на обувь то, что Доминик не приходил два часа. Даже три. Когда прошло четыре, он начал переживать, казалось, с Домиником что-то случилось. Но утром Крис осознал. Его обманули. Лучший друг обманул его. И Крис позволил обмануть не только себя, но и «Матильду», и он попросту не мог этого принять. С утра, вместо того, чтобы открыть лавку и распродать остатки заказных часов, он оделся и помчался к Доминику. Стучался в дверь. Конечно же, никого там не было. Вышла какая-то юная соседка, лет шестнадцати, слегка кокетливо, почти по-взрослому, сообщила, что Доминик со вчерашнего обеда так дома и не появлялся. — А вы его друг? Вы даже симпатичнее, — промелькнула детская непосредственность. Кристофер немного помялся, ему было неловко, но хотелось поскорее сбежать. — И даже помолвлен, — отговорился он, сбегая по ступенькам вниз. — Прощайте. Грубовато, но Крис едва ли мог думать в такой ситуации. Мысли путались. Матильда, Матильда, Матильда, Матиль… Совсем одна. Ждет его со вчерашнего дня, перепуганная, наверняка думает, что он ее обманул, бросил, предал, наврал обо всем. Кристофер сорвался на бег, чувствуя, как утреннее солнце жжет затылок, а по вискам течет пот. Жара редкостная, даже пекло, на небе виднеется всего одно небольшое облачко, видимо, гроза излила все свои слезы. Какое сегодня число? Десятое, вчера было девятое, Кристофер ушел утром. Ноги его остановились. Вчера у нее был день рождения, должно быть, оттого она так настаивала, чтобы он остался. Может, она к тому же все чувствовала? Женская интуиция ведь серьезная вещь. Должно быть, она обидится. Назовет Кристофера простаком, скажет, что он подвел их. Крис боялся. Он не хотел приходить теперь, чувствуя, как сердце выколачивает бешеный ритм от бега. Он тяжело дышал, чувствуя, как страх сковывает его, он не хочет идти. Не хочет. Совсем. Даже если он хочет ее видеть, он не готов увидеть это разочарование в ее глазах, он слишком боится, что она теперь никогда его не простит, он ведь обманул ее, пусть не специально. Дал надежду, а затем потерял все возможности, все, что он наобещал. А если она снова расплачется? Разрыдается, давясь душным воздухом, и Кристофер будет сидеть рядом, замерев, понимая, что ничего не может сделать, и ничем не может успокоить, на ум ничего не приходит ему в оправдание, он ведь и правда виновен в том, что это произошло. Быть может, правда будет лучше не приходить вовсе. Ведь тогда она будет думать, что с Крисом что-то случилось, может, он даже умер, она ведь не выходит из дома, не узнает, что он жив, что он… Предал. Может, даже вероломно. Кристофер не хотел признавать, что попросту не хотел падать в ее глазах. Даже если были и другие причины, эта была главной. Он не хотел видеть этого разочарования в ее глазах, смешанного с гневом, или, даже хуже, с отчаянием. Крис неуверенно развернулся в сторону своего дома, чувствуя, как вина тянет его назад, но сопротивляясь ей, сжимая крепче зубы, как если бы его поражала настоящая, физическая, соматическая боль. Дома кот утешающе потерся о ногу, недолго мурлыкая, будто бы чувствуя, как Кристоферу сейчас тяжело. Тот же принялся делать часы, пытаясь восстановить нормальный порядок мыслей, времени, происходящего. Больше ведь ничего не оставалось.