К чёрту любовь

Три недели. Три грёбаных недели грёбаная Уокер бегала от меня по всей грёбаной школе. Не то чтобы меня это сильно беспокоило. Я понимал, что рано или поздно Непризнанная снова окажется передо мной — а потом на мне и в других, не менее интересных позах. Но чем больше её тощая задница мелькала в школьных коридорах и на занятиях, тем сильнее мне хотелось несколько… поторопить события. Остаться наедине с Непризнанной не получалось: едва завидев меня, та пулей скрывалась в любом доступном направлении. Пытался подтасовать распределение, чтобы оказаться вместе на задании, но и здесь меня ждала неудача: малышка Мими вознамерилась защитить подругу от моего дурного влияния и каждый раз вызывалась встать в пару с ней. Даже Геральда уломала, заставив того наплевать на нашу договорённость — видимо, аргументы демоницы были куда более убедительными. Я мог бы оставить попытки, ведь Уокер мне не нужна: мои потребности с готовностью удовлетворяют другие партнёрши. Но есть проблема: после секса с Непризнанной они уже не кажутся такими притягательными. Демоницы достаются слишком легко: любая из них знает, что значит переспать с сыном Сатаны, и жаждет прибавить это достижение к своему списку регалий. Ангелицы же испорчены ханжескими порядками. Да, умелым подходом белокрылых паинек можно склонить к чему угодно, и они будут визжать на члене ничуть не тише адских куртизанок. Но все эти их ужимки во время секса не возбуждают вовсе, и удовольствие выходит сомнительное. Непризнанная — это золотая середина. Она упирается и строит из себя недотрогу, но ровно до того момента, пока желание не затуманит разум — после этого Уокер будет делать всё, что мне угодно, с энтузиазмом и отдачей дорогой шлюхи. Причём, доводить её до такого состояния крайне приятно: девичье личико выдаёт все потайные мысли и эмоции, и с каждым преодолённым порогом в штанах становится теснее. Словом, я решил не отказываться от своей затеи, и на сей раз поступил умнее. Хватило всего-то подглядеть тему доклада, что Мисселина назначила Непризнанной, и оказаться в нужное время в нужном месте. С нужной книгой в руках. Один вид разъярённой Уокер окупил все усилия. А когда показная гордость и холодность сменились тихими стонами, а податливое тело оказалось в моей власти, мне совсем снесло крышу — и позже я поплатился за эту досадную ошибку, оставшись наедине с каменным стояком. Разозлился ли я? О да. Но вовсе не на Непризнанную. Только идиот станет злиться на кошку за то, что она выпустила коготки: для кошки это естественно. Для Непризнанной же естественно обманывать — и в первую очередь саму себя. А вот я здорово оплошал: расслабился, посчитав, что уже добился своего, и упустил контроль над ситуацией. Крайне глупо и крайне несвойственно мне. Хорошо, что я не допускаю одних и тех же ошибок дважды. Непризнанная пятится на пару шагов, одёргивая подол блядского кружевного халатика. Гордость в ней борется со страхом: уверен, больше всего Уокер сейчас хочется спрятаться обратно в ванную, но пока что она складывает руки на груди и деловито вздёргивает подбородок. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает, поглядывая на проход, из которого всё ещё выплывают клубы пара. — Пришёл забрать своё, — имею в виду вовсе не бесполезную книжку, но истинный смысл от Непризнанной ускользает. Она косится на закрытый том в моих руках, а затем на вход в комнату. — Я запирала дверь. — Ты слишком наивна, если думала, что это меня остановит, — усмехаюсь, изогнув бровь. Выломанная дверная ручка валяется на полу, и Уокер замечает это — осознаёт, наконец, что отступать некуда. Но вместо предсказуемого испуга мелькает в её голове нечто иное: пристальный взгляд задерживается на повреждённой двери дольше положенного, серые перья трепещут, а зубы терзают край нижней губы. Безошибочно считав эти знаки, я хищно облизываюсь. Возбуждает демонстрация силы, да, Непризнанная? Будто бы услышав немой вопрос, она осекается и краснеет, а потом сразу возвращает себе былую серьёзность. Рассчитываю, что начнёт возмущаться, нападать, как загнанный в угол зверёк, но девчонка демонстрирует чудеса самообладания. — Люцифер, мне правда нужно закончить доклад. Если хочешь, я могу занести тебе книгу позже, но сейчас… Воистину прелестная тактика: Непризнанная говорит мягко и спокойно, опасаясь разозлить меня ещё больше. Прикидывается дурочкой, хотя точно знает, что книга интересует меня не больше, чем идиотская гирлянда, обвязанная вокруг изножья пустующей кровати. Сдерживаю смешок, обводя взглядом переливающиеся мелкие лампочки — так несуразно они выглядят и так… по-человечески. — Что ж, если правда нужно, — насмешливо протягиваю, возвращая внимание Непризнанной, — то забирай. Голубые глаза подозрительно прищуриваются: чует подвох в словах, но всё же верит, когда я протягиваю книгу. Будь Уокер хоть чуточку умнее, она бы и на пушечный выстрел ко мне не приблизилась. Но стоит слегка приподнять уголки губ и смягчить взгляд, как медленно, шажок за другим, мышка ступает прямо в ловушку. Тянет ручку в полной уверенности, что вот-вот выиграет — и замирает, глупо хлопая ресницами, когда победа ускользает прямо из-под её пальцев. Делает вторую попытку поймать книжку, но я вновь увожу её в сторону, заставляя Непризнанную насупиться. — Люцифер! — окликает строго, заводясь всё сильнее с каждой неудачей. — Ведёшь себя, как ребёнок! Коротко смеюсь в подтверждение её слов: наблюдать за скачущей вокруг Непризнанной оказывается весьма увлекательно. Уокер глухо рычит в ответ, сцепив челюсти, но попыток не оставляет: слишком увлечена уже, чтобы сдаться. Не видит ничего, кроме цели — и даже не думает дважды, когда я двигаюсь ближе к изголовью постели и поднимаю заветное чтиво над головой. Пыхтя, забирается на меня сверху, нависая прямо над ширинкой и совершенно не замечая торжествующей ухмылки, что тотчас появляется на моих губах. Резко выпускаю уже ненужную книгу, а Непризнанная чуть не валится назад, не рассчитав сил. С готовностью придерживаю её за поясницу, помогая восстановить равновесие, однако вместо благодарности встречаю лишь разозлённый, холодный взор. — Надеюсь, ты наигрался? — с вызовом уточняет, выгнув бровь. Любая другая уже поплатилась бы за дерзость, но с Непризнанной нужно действовать аккуратнее. Напоминаю себе, что ещё успею отыграться потом, когда эта ледяная принцесса неизбежно растает и потечёт — и ради этого стоит недолго потерпеть её наглый тон. — Вообще-то, — протягиваю я, невесомо ведя пальцами вверх по голой ноге, подбираясь к краю халата, — я только начал. Уокер тихо ойкает, осознав, наконец, своё уязвимое положение. Свободной рукой упирается мне в плечо, намереваясь оттолкнуться и встать, но теперь я оказываюсь быстрее: крепче прижав Непризнанную к себе, провожу языком по тонкой ключице и шее. Блядь, она охуенно пахнет. Вдыхаю полные лёгкие: спелая вишня, запах чистого тела и едва уловимый травянистый оттенок шампуня на влажных волосах. Член дёргается, отзываясь на близость столь аппетитной жертвы, но пока рано переходить к главному блюду: сначала нужно как следует накалить обстановку. — Я был крайне недоволен, когда ты оставила меня одного в библиотеке. Мстительно прикусываю кожу, а затем зализываю алое пятно. Языком ощущаю шершавые мурашки, улавливаю лёгкую дрожь Непризнанной. Её хватка на моих плечах ослабевает — верный знак того, что Уокер готова слушать. — Мы могли бы отлично провести время, — продолжаю, ведя носом вдоль линии челюсти. — На этот раз я позволил бы тебе кончить первой: трахнул бы пальцами, медленно и мучительно, чтобы ты извивалась от удовольствия и сходила с ума в ожидании оргазма. Непризнанная прерывисто вздыхает, прикрыв глаза. Пытается собраться с мыслями, но впустую: моя ладонь накрывает грудь сквозь тонкий шёлк, перекатывая и оттягивая затвердевший сосок, и у девчонки выбора не остаётся, кроме как выгнуться навстречу. — Потом поставил бы тебя на колени — да, я прекрасно помню о твоей любви к минету. Сегодня я бы не сдерживался — вгонял бы член в твою глотку по самые яйца, а ты бы скулила и просила ещё, — ухмыляюсь, когда Уокер приглушённо стонет в ответ на столь подробный образ. — Ты всегда будешь просить ещё, да, Непризнанная? Мотает головой, а сама подставляется под мои руки, моля не останавливаться. Я и не планирую: одёргиваю край шелковой ткани и припадаю ртом к обнажённой груди. Уокер зарывается пальцами в мои волосы: то тянет прочь, то прижимает крепче. Всё ещё не определилась, всё ещё борется со своими демонами, что мурчат от каждого касания языка, от каждой пущенной по коже волне жара. — Да, ты бы очень постаралась, чтобы заставить меня кончить. Но я бы не поддался так просто, нет, — оторвавшись, поднимаюсь выше и убираю мешающиеся мокрые пряди назад, чтобы прошептать на ухо: — В этот раз ты была бы сверху, Непризнанная. Я бы позволил тебе двигаться так, как хочется, насладиться чувством контроля, но недолго, — опустив ладони, резко сжимаю её ягодицы, довольствуясь удивлённым вздохом. — Потом я бы взял дело в свои руки: насаживал бы тебя быстро и резко, до самого конца, чтобы даже дышать не успевала. Ты бы кончила снова, а может, и не один раз, пока не сдалась бы совсем — только тогда я раскрасил бы спермой твоё милое личико. Непризнанная закрывает глаза, губу закусывает почти до крови, тонкими пальчиками цепляется за ворот рубашки. Содрогается всем телом, когда я вновь припадаю к её груди, а потом размякает — и, кажется, не соображает уже ничего, когда я говорю: — Вижу, тебе понравился мой план. — Не-е-ет, — отзывается упрямо и тут же получает шлепок по ягодице, срываясь на всхлип. Вовсе не от боли, конечно: стоит отнять руку, как Непризнанная отклячивает задницу, пытаясь поймать ускользающее касание. Я удовлетворённо хмыкаю: почти готова. Осталось преодолеть последний порог — непоколебимую гордость. Наверное, это единственное, чем Уокер походит на ангелочка. В первый раз она повелась из-за глифта и желания отомстить, во второй — от неожиданности и по глупой наивности. Теперь же Непризнанная накрепко вдолбила себе в голову, что нельзя со мной связываться: не хочет оказаться одной из многих, опуститься до уровня девиц, которые готовы в очередь выстраиваться, чтобы мне отсосать — и потому придётся постараться, чтобы она подчинилась сейчас. — Нет? Картинно удивляюсь ответу, но Непризнанная уже не в силах оценить мои актёрские таланты: зажмурившись, висит на волоске от сладкого падения. Позволяет притянуть её вплотную, позволяет оставить алый засос на шее, позволяет проникнуть одной рукой между ног — там так жарко, влажно и тесно, что хочется расстегнуть штаны и рывком усадить девчонку на ноющий стояк. И мне требуется недюжинное усилие воли, чтобы продолжить, как ни в чём не бывало: — И почему же ты тогда такая мокрая? — вынимаю пальцы и поднимаю их на уровень затуманенного взгляда, демонстрируя блестящую, липкую смазку. Непризнанная тут же просыпается. Пару секунд таращится на мою руку, как испуганный оленёнок, а потом кубарем валится с кровати. Сразу подскакивает на ноги и пятится, наспех затягивая халат, попеременно краснея и бледнея, пока с искусанных губ слетает неразборчивый лепет: — Я не… Это не… Ты что делаешь?! Со стороны может показаться, что я во второй раз упустил желаемое, но глаза имеют свойство обманывать. Я знал, что Уокер очнётся и засмущается — это было частью плана. Мог бы продолжить заливать горячие образы в её уши, отвлекать и медленно пробираться к цели, незаметно преодолевая фальшивые возражения. Но сегодня, после случившегося в библиотеке, я не хочу медленно и незаметно. Не хочу быть аккуратным, не хочу тщательно выверять свои действия, чтобы не задеть особенно упрямый нерв и не остаться в дураках снова. Нет, сегодня я собираюсь не просто обмануть сопротивление Непризнанной, а сломать его вдребезги. Раскрошить в стеклянный песок, сжечь и потоптаться на кучке пепла, а вместе с ним уничтожить все мудрые доводы, вынуждающие её прятаться от меня по углам. Собираюсь вытащить на свет каждого блядского демона, что сидит в её душе, и заставить их выть от удовольствия. Чтобы и мысли в глупой голове больше не возникло о том, что можно так нагло игнорировать мои желания. Медленно поднимаюсь с постели и выпрямляюсь в полный рост, больше не скрывая свои хищные порывы. Девчонка нервничает не на шутку: на каждый мой шаг навстречу приходится два её — прочь. Понимает тщетность своих попыток, но сдаваться не собирается, лишь бесится на собственное бессилие — а я продолжаю охоту, наступая всё ближе. — Не подходи! — Уокер предупреждающе выставляет вперёд руки, будто бы простой жест сможет меня остановить. — Я пришёл взять своё, Непризнанная, — напоминаю, опасно понизив голос. — И я не уйду просто так. Цепкий взгляд мечется по комнате в поисках не то оружия, не то весомых аргументов, и задерживается на письменном столе. — Мне нужно закончить доклад! — выпаливает, смешно насупив брови, а я едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. — Хорошая попытка, — прищурившись, отвечаю с сарказмом. — Ещё варианты? Сворачивает в сторону, чтобы не упереться в стену, а шестерёнки в Непризнанной голове натужно скрипят, стремясь выдать что-то посерьёзнее. — Мими может вернуться. Сама не верит в сказанное, а я и подавно: каникулы в самом разгаре, поэтому дочери Мамона не будет в школе ещё как минимум неделю. И всё же не подыграть стараниям Уокер было бы кощунством — всё так же ступая за ней по кругу, я киваю: — Поверь, Непризнанная: к тому моменту, как твоя подружка появится, тебе будет уже не до неё. Уокер только кулаки сжимает в протесте. Вновь оглядывается, надеясь углядеть спасительную соломинку, но вместо этого пропускает поворот и упирается икрами прямо в соседскую постель. Я сокращаю расстояние в один рывок, не позволяя скорректировать курс, а Непризнанная задирает голову, глядя мне в лицо. В её глазах нет ни капли страха — они сверкают всё той же пресловутой гордостью, когда Уокер заявляет: — Я буду кричать! Усмехнувшись, я склоняюсь над ней, сокращая расстояние до ничтожных миллиметров, и клятвенно обещаю: — О, ещё как будешь. И прежде, чем Непризнанная выдаст ещё одно идиотское оправдание, затыкаю её рот своим. Удерживаю за затылок, не разрешая отворачиваться, а Уокер мстительно кусается, до крови вцепившись в нижнюю губу. Меня не смущает мимолётная боль, не смущает металлический привкус на языке — напротив, я лишь усиливаю напор, крепко сжав влажные волосы в пальцах. Рассчитываю, что сучка вот-вот растает и упадёт на колени, с готовностью вывалив язык, но она плевать хотела на мои планы. Продолжает играть свою роль: протестующе мычит и хлопает ладонями по моей груди — злит своими фальшивыми стремлениями вырваться, заставляя перехватить запястья, сжимая почти до синяков. — Пусти меня, извращенец! Из её уст это звучит как комплимент. Сгребаю Непризнанную в охапку и одним движением опрокидываю на кровать, невзирая на возмущённый грубым обращением возглас. Она приземляется на живот и неуклюже пытается приподняться, комкая в кулаках прохладное покрывало — халат сбивается, оголяя задницу и грудь, но любоваться открывшейся картиной мне некогда: пора пресечь очередную попытку бегства. Нависаю сверху, удерживаясь на одной руке и прижавшись к Уокер тазом — она охает, почувствовав, наконец, насколько меня заводят наши игрища. Задирает голову, чтобы оглянуться и послать ещё пару лестных эпитетов в мой адрес, но я надавливаю ей на загривок, вынуждая уткнуться обратно в матрас. Дёргается, пытается выпутаться из крепких оков, неразборчиво мямлит ругательства, выплёвывая попавшие в рот волосы — сопротивляется так убедительно, что даже я начинаю верить. Недостаточно, чтобы враз отказаться от своей затеи, и всё же изнасилование не входит в длинный список того, что мне хочется сотворить с Непризнанной — лишь поэтому я ослабляю хватку. Медленно, невесомо скольжу пальцами вдоль позвоночника прямо к основаниям крыльев. При желании она могла бы вырваться — однако Уокер лишь оборачивается, выжидающе глядя на меня. — Если ты действительно не хочешь продолжать, — говорю вкрадчиво, выводя круги на влажной от усилий коже, а затем впиваюсь прищуренным взором прямо в голубые глаза. — У тебя есть пять секунд, чтобы сказать об этом. Непризнанная замирает с нечитаемым выражением на лице. Мне на мгновение думается, что я переборщил, выдал желаемое за действительное и надавил слишком сильно — однако время идёт, а она не издаёт ни звука. Только взгляд прячет стыдливо, а щёки её пунцовеют до самых ушей, напрочь стирая из моей головы все сомнения. А вместе и ними и последние крупицы самоконтроля, ведь до меня с запозданием доходит: сучка сопротивляется не только для того, чтобы уберечь свою гордость — она хочет, чтобы я взял её силой. Хочет, чтобы не слушал рьяные протесты и не обращал внимания на отговорки, что силится выдать её отравленный ангельскими устоями мозг. Хочет, чтобы удерживал в тисках, подчинил тело и мысли и использовал её, как свою персональную шлюху. И кто я такой, чтобы проигнорировать желание дамы? — Ну, раз так… — подавшись вперёд, обхватываю за тонкую шею и заставляю подняться на локтях. — Можешь вырываться и кричать сколько влезет, Непризнанная. Стискиваю сильнее, мимолётно перекрывая кислород, и прикусываю мочку уха — Уокер всхлипывает и выгибается, прижимаясь ко мне. Веки прикрывает, наслаждаясь острыми, непривычными ощущениями, и в прерывистом вздохе даже разочарование слышится, когда я отпускаю её. — Мне нравится, когда ты строишь из себя недотрогу, — перемещаю ладонь на оголённую грудь, большим пальцем перекатывая сосок. Непризнанная стонет — пока ещё тихий звук врезается в барабанные перепонки, распаляя, простреливая жаром до самых яиц. Я ведь знаю, как она может вопить, когда не сдерживается — и предвкушение заставляет двигаться резче, жёстче. — Нравится, что только я знаю, какая ты на самом деле, — рывком стаскиваю с её плеч халат и припадаю ртом к оголённой коже, прежде чем прошептать: — Развратная, похотливая Непризнанная. По тонкому телу пробегает дрожь — Уокер запрокидывает голову и закусывает губы, когда хриплый шёпот касается слуха. А потом вдруг спохватывается, стоит воспоминаниям о собственной легенде постучаться в затуманенный разум: — Я не… Закончить не позволяю: языком провожу вдоль бьющейся на шее венки и сильнее сжимаю грудь, оставляя Непризнанную глотать воздух. — Не такая? — усмехнувшись, угадываю конец фразы, и Уокер слабо кивает. — Хочешь сказать, что ты хорошая девочка? — снова бездумный кивок. — А разве хорошие девочки кончают, когда их трахает большой злой демон? По инерции опускает подбородок, но потом слова всё же доходят до цели, и Непризнанная яростно мотает головой. Собирается сказать что-то ещё, но я притягиваю её к себе, заставляя встать на колени и повернуться, и впиваюсь в припухшие губы. На этот раз Уокер отвечает — сама размыкает челюсти, свободно позволяя скользнуть языком внутрь, сама подаётся ближе, сама тянется к пуговицам рубашки, нетерпеливо расстёгивая одну за другой. И мне вовсе не хочется останавливать честный порыв, но я отстраняюсь — всё ради того, чтобы видеть её лицо, когда сделаю следующий ход, выдохнув прямо в приоткрытый рот: — Значит, ты не слишком расстроишься, если я не дам тебе кончить. Замирает с округлившимися до смешных размеров глазами, пытаясь осмыслить заявление — как только ей это удаётся, в радужках впервые мелькает самый настоящий, неприкрытый испуг. Поняла, наконец, как жестоко я наказываю за упрямство. — Нет, нет… Забавно: это слово ни разу не прозвучало, когда она якобы сопротивлялась — зато теперь Непризнанная повторяет его как молитву. Пытается отползти, но я оказываюсь быстрее и вновь опрокидываю её на живот. Перехватываю мечущиеся руки, завожу их за спину и плотно прижимаю к крыльям, обездвиживая несогласную Уокер в пару движений. Ей остаётся только упражняться в ругательствах и угрозах — но я даже не слушаю результаты девичьих стараний, оглядываясь в поисках подручных материалов. Ремень мне ещё понадобится, а пояс от халата потерялся где-то в скомканном покрывале — придётся отпустить Непризнанную, чтобы его найти, или… Грёбаная гирлянда. Декор из неё никудышный, а вот на замену верёвки сгодится — потянув за свободный край, я стягиваю гирлянду с изножья постели и обматываю запястья Уокер в несколько слоёв. Не вырвется теперь, и даже нечеловеческая сила не поможет — провод врезается в кожу сильнее с каждой бесполезной попыткой, заставляя Непризнанную шипеть от негодования. Прекрасно. — Что бы ты там ни удумал, я… — доносится из-под взлохмаченных от усилий волос. — О, ты знаешь, что именно я удумал, — нависнув сверху, убираю длинные пряди в сторону, открывая взгляду раскрасневшееся лицо. — А я знаю, что тебе это совсем не понравится. Уокер рычит, однако прежде, чем ей удаётся выдать очередное оскорбление или глупую угрозу, я втискиваюсь рукой между худых ног. Как я и думал. Течёт, как самая отборная шлюха во всех трёх мирах: бёдра запятнаны смазкой, а покрывало безнадёжно испорчено — придётся возместить ущерб малышке Мими. Если я, конечно, вспомню о такой мелочи: сейчас все мысли за пределами влажной, зовущей Непризнанной кажутся дебильной блажью. Я обещал Уокер, что ей не понравится моя идея — но теперь она не нравится даже мне. Куда больше прельщает перспектива трахнуть Непризнанную, не размениваясь на прелюдии и наказания. Засадить по самые яйца, почувствовать, как тугая вагина сжимается вокруг члена, пока скромница бьётся в оргазме — и вернуться к зловещему плану… когда-нибудь потом. Но это было бы слишком просто. После всех проделок Непризнанной, после моих попыток и обожжённых похотью фантазий ей не отделаться лёгким испугом. Два пальца входят как по маслу, и Уокер вскрикивает. Ворочает бёдрами, стараясь ускользнуть, бессмысленно дёргает плечами — приходится вжать её в матрас свободной рукой, чтобы не рыпалась. Сразу устанавливаю нужный ритм: не слишком быстрый, но достаточный, чтобы Непризнанная рвано вздыхала от каждого движения. Чтобы крепче обхватывала мои пальцы мышцами, надеясь ослушаться и всё же получить желаемое — и поначалу я помогаю, слегка прокручивая запястье и задевая переднюю стенку на каждом толчке. Пусть порадуется, пока может. Пусть решит, что её мокрая щель выбивает из моей головы все другие желания и мысли, вынуждая отказаться от задуманного. Пусть расслабится — так будет гораздо проще и слаще обломать тупые надежды. Непризнанная уже вошла во вкус и забыла об обещанном наказании. Я предполагал, что после столь волнительной прелюдии от меня много не потребуется, но Уокер приятно удивляет: едва ли минута проходит, прежде чем с искусанных губ один за другим начинают слетать стоны. Она больше не пытается увильнуть — неуклюже подаётся навстречу, насколько позволяет неудобное положение. Не сопротивляется, не сыплет лестными обвинениями, только жмурится, стараясь сосредоточиться — так я понимаю, что осталось совсем немного. Я проделывал это сотни раз. Подводил непослушных девиц к самому пику, не давая переступить черту — заставлял их плакать от возбуждения, умолять и в беспамятстве предлагать что угодно за одну лишь возможность кончить. Непризнанная не сдастся так просто — вместо мольбы исходит отборными ругательствами, когда я замираю в миллисекунде от её оргазма. Вот она — квинтэссенция непробиваемой ангельской гордости: сучка думает, что лучше сознание потерять от возбуждения, чем молить о пощаде. Однако я только начал. В моих руках идеальный инструмент, чтобы сломить Непризнанную — и я использую его снова и снова, пока не добьюсь нужной реакции. То останавливаюсь совсем, то внезапно меняю ритм, оставляя её на волоске от сладкой истомы. Жадно, внимательно глотаю каждое изменение в покрывшемся испариной теле, каждую мысль, отражённую в алых пятнах на девичьих щеках. На третий раз поток ругательств сменяется нечленораздельным мычанием, подкреплённым возмущёнными хлопками крыльев о матрас. На пятый — покрывало под головой Непризнанной окрапляют злые слёзы, а из горла вырываются рыдания. На седьмой она затихает. Сжимается вся от макушки до кончиков пальцев и вздрагивает от каждого толчка, тихо-тихо всхлипывая в складки влажной, скомканной ткани. И только после восьмого раунда вместе с жалобным скулежом доносится слабое, но такое желанное: — Пожалуйста… Одно слово — как доза. Проникает под кожу, струится по венам, обжигает каждый ёбаный сосуд, заставляя нечто довольно клокотать в тёмной глубине груди. Но я алчный ублюдок, и мне нужно больше — сейчас, потом, всегда. До конца ночи или моей вечности, и неизвестно, что наступит быстрее, потому что Непризнанная продолжает, патокой обволакивая бешено стучащее сердце: — Люцифер, прошу тебя… Плотно стискиваю челюсти, сминаю покрывало в кулаке — всё, чтобы не сорваться прямо сейчас. — О чём ты просишь, Непризнанная? Поворачиваю запястье и развожу пальцы, растягивая, вызволяя из обмякшего тела новый крик. Уокер либо не слышит моего вопроса, либо не может сложить звуки во внятный ответ — только повторяет в такт каждому движению: — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Не соображает уже ничего, но я не отступлюсь — не сейчас, когда урок уже практически усвоен. Сгребаю последние крупицы терпения и подаюсь ближе, крепко ухватив Непризнаннаю за челюсть и повернув к себе. Её кожа покрыта слезами и потом, волосы налипли на лоб, губы истерзаны уже в кровь, но на дне радужек сверкает жгучая смесь из злости и мольбы — и кажется, что я в жизни не видел ничего красивее. Вынимаю пальцы, лишая последней надежды на удовольствие, а Уокер жмурится и хнычет в протесте. Пытается двинуться назад, прижаться ближе, насадиться обратно — но замирает, когда второй рукой я ласково провожу по её волосам. Льнёт к ладони, трётся щекой и рвано вздыхает, слыша сочувственный голос: — Хочешь кончить, да, Непризнанная? — кивает из последних сил, побуждая довольно усмехнуться. — Как сильно ты этого хочешь? — Хочу, — бездумно повторяет и вновь срывается на плач: — Пожалуйста, я больше не могу… Её вид, её жалобные слова, её горячее, согласное тело — безумный коктейль попадает прямо в цель, болезненным напряжением оседая в стоящем колом члене. Часть меня твердит, что я достаточно намучил девчонку, что пора вознаградить нас обоих и взять её прямо сейчас — но мне мало. Я жажду увидеть полную капитуляцию, услышать треск полыхающих ангельских принципов в её башке, и поэтому я не позволяю себе останавливаться на достигнутом. — Ну, раз не можешь, — с притворным смирением выдыхаю, а Уокер уверена, что добилась своего: трясёт головой в подтверждение, прижимается задницей к моему паху и радостно, предвкушающе скулит. — Тогда мы продолжим в другой раз. — Ч-что? Отпускаю её лицо и отталкиваюсь от матраса, чтобы спуститься на пол. Номер рискованный, и не факт, что сработает — но я всё равно отворачиваюсь и, одёрнув брюки, неторопливо ступаю к двери. Слышу позади невнятные возгласы, а следом шелест ткани, пыхтение и грохот: с завязанными руками слезть с постели не так-то просто, поэтому Непризнанная мешком валится на пол. Сжимаю кулаки, чтобы не обернуться. Тренирую истончившуюся выдержку, игнорирую чертей внутри, которые уговаривают вернуться, пока не поздно. Готовлюсь выслушать поток любезностей и разочароваться в собственном плане, а потом вернуться в Ад и сорвать блёклый куш в виде Ости или любой другой демоницы, как вдруг… — Пожалуйста, Люцифер, — так тихо, что приходится замереть, чтобы звук шагов не перебивал музыку разрушенной гордости. — Я хочу, чтобы ты остался.