Zenshin de kimi wo motometeru

      Шиничиро возвращается домой в начале одиннадцатого. В его руке — объемный пакет с продуктами, набитый в основном питьевыми йогуртами и лапшой быстрого приготовления , и все, чего он хочет — заварить себе этой чертовой лапши, проглотить ее, лечь в постель и отключиться до следующего утра, не забыв оставить одну бутылочку йогурта на подоконнике, чтобы можно было выпить его, не рискуя простудить горло, перед уходом на работу. Эта рутина пожрала его по самую лохматую макушку, не оставив сил ни на что — ни на хобби, ни на посиделки с друзьями — даже поговорить с Вакасой, с которым он с недавних пор делит квартиру, не удается толком: Шиничиро возвращается домой настолько уставшим, что просто кивает привычно сидящему в гостиной за какой-нибудь книгой или сериалом Вакасе и плетется сперва на кухню, а затем в душ и спать. Он чувствует себя немного виноватым и даже думает, что нужно как-то эту ситуацию исправлять, но каждый раз, когда он выходит с работы с мыслью, что ну вот сегодня — сегодня они поговорят, наобщаются за все те разы, что он просто отбывал спать, и, может быть, даже что-нибудь вместе посмотрят или выпьют пива, все заканчивается одинаково. И Шиничиро, кажется, ничего с этим не в силах поделать.       Он отпирает дверь ключом, и когда та распахивается, он едва не падает на пол от совершенно умопомрачительного аромата, разносящегося по квартире. Его желудок сводит, а рот наполняется слюной, и он идет на запах, словно зачарованный, даже не сразу вспомнив, что неплохо было бы разуться: на этой неделе очередь Вакасы убираться, в дни его собственного дежурства по квартире — хоть потоп.       Аккуратно поставив кроссовки на полочку и обув тапочки, он в пару больших шагов пересекает коридор и входит в кухню. И обмирает, еще более ошеломленный, чем был до этого.       Вакаса стоит у плиты. Подпевая тихо звучащему радио, что-то помешивает в кастрюльке деревянной ложкой. Пробует, затем снова помешивает, кажется, даже не замечая чужого присутствия, и, довольно хмыкнув, накрывает ее крышкой и снимает с огня. И только теперь замечает застывшего в проходе Шиничиро.       — Ты пришел, — просто констатирует Вакаса совершенно будничным тоном. Все выглядит так, как будто он совершенно не испытывает по поводу происходящего никаких эмоций, и закуривает, пока Шиничиро, нервно кивнув, вытирает о штаны вспотевшие ладони. И обводит Вакасу долгим, красноречивым взглядом: из одежды на нем лишь боксеры и, прости господи, фартук. Белый, накрахмаленный, с рюшами, один из тех, что любит носить Эмма, когда готовит еду. Она и ему такой положила, когда собирала в его новую квартиру всякую мелочь, а он затолкал его в самый дальний угол полки для полотенец и думать о нем забыл. Вакаса, вот, вспомнил. И надел, практически на голое, скрытое одними лишь черными боксерами тело.       Шиничиро никому в этом не признается, но выглядит Вакаса в этом фартуке просто сногсшибательно. Невинно-белоснежные рюши на груди составляют с его татуировками в традиционном стиле совершенно безумный контраст — в такой же степени немыслимый, как и мягкие складки на коротком подоле — с его сильными мускулистыми ногами. Волосы Вакасы собраны в привычно аккуратный пучок, дополненный обрамляющими шею длинноватыми блондинистыми локонами, и все это вместе составляет для Шиничиро нечто, что заставляет его забыть и про еду, и про все вообще. Ему дурно, ему срочно нужно на воздух. Он бездумно хватает пакет с продуктами и собирается скрыться с ним в своей комнате, но Вакаса останавливает его, в каком-то болезненном удивлении приподняв бровь.       — Ты куда? Ужин уже готов, я на нас обоих сделал, нет сил моих больше смотреть, каким мусором ты питаешься, — он затягивается сигаретой и, отвернувшись к окну, выдыхает дым в форточку. — Руки мой и садись, чего застыл?       Внезапно он опускает взгляд туда, куда смотрит Шиничиро, и как будто бы только сейчас понимает, что вид его может немного шокировать.       — А, это? — небрежно спрашивает он. — Я откопал его и надел, чтобы живот ничем не обжечь ненароком, а штаны снял, потому что жарко стало, — он кивает на табурет рядом с собой, на котором лежат его аккуратно сложенные домашние штаны. — Тебя так шокировал мой внешний вид, что ты язык проглотил? Сейчас докурю и буду еду накладывать.       Шиничиро угукает. Но затем, просто чтобы хоть на мгновение наконец от Вакасы оторваться, говорит:       — Отдохни. Я сам, — и тянется за тарелками.       И чуть не разбивает их, когда, снова повернувшись к столу, видит, как Вакаса, усевшись на табурет и закинув ногу на ногу, курит, глядя на него и подперев голову рукой.       — Что? — смущенно спрашивает он, все же опуская тарелки на стол в целости и сохранности.       Вакаса хмыкает: — Мхм?       — Что ты так на меня смотришь? — поясняет Шиничиро, кажется, краснея.       — Не видел тебя давно, вечно где-то пропадаешь и приходишь поздно. Я как будто живу с призраком, все следы существования которого — пустые бутылки из-под йогурта и упаковки от лапши в мусорном ведре.       Шиничиро вздыхает.       — Я не специально.       — Я знаю, — уверяет его Вакаса. — Так что давай просто сядем и поужинаем.       Шиничиро согласно кивает и, стараясь не слишком пялиться на торс Вакасы, принимается за еду.       Больше Вакаса с ужином его не встречает. Но всегда оставляет что-то для него на столе: суп, или рамен, или отбивные, или омлет с рисом — всегда в таком количестве, чтобы Шиничиро мог этим еще и позавтракать или взять с собой на работу.       Шиничиро второй вариант кажется более удобным, но ровно до тех пор, пока напарник не начинает замечать, что он, прежде даже ничем особо не обедавший, ест каждый день что-то домашнее, всегда из одного и того же контейнера.       — Что, Шин, женушку себе завел и никому не сказал? — шутливо спрашивает он, и Шиничиро краснеет. Сразу представляет себе Вакасу в фартуке Эммы и тяжело сглатывает. — Как ее зовут?       «Вакаса», — бубнит Шиничиро про себя и отмахивается: — Дай поесть спокойно.       Но самому кусок в горло не лезет. Перед глазами все еще полуголый Вакаса, и Шиничиро, откровенно говоря, не знает, что с этим делать. Потому что чем больше он думает об этом, тем сильнее осознает, что Вакаса ему действительно нравится. Не только из-за того, что щеголяет перед ним с голым торсом и готовит еду, и в не совсем дружеском плане. От этих мыслей становится тоскливо. Он дорабатывает день и плетется домой, минуя круглосуточный магазин, думая о том, как трудно ему, все-таки, дается в последнее время общение с Вакасой: лишний раз не залипать, но и не отводить взгляд, не вести себя так, чтобы вызывать подозрения… Это все очень сложно. И Вакаса ему совсем не помогает.       Войдя в квартиру, Шиничиро видит, что свет в гостиной еще горит. Он разувается и мягко стучит в дверь, прежде чем открыть ее.       — Привет, — тихо здоровается он и замирает.       Вакаса курит, сидя на подлокотнике дивана и поджав под себя ноги. Из одежды на нем — только боксеры и шелковое хаори, изящно укрывающее его плечи и струящееся складками по присогнутым в локтях рукам. Контраст широких свободных рукавов с сильными, но тонкими запястьями заставляет Шиничиро буквально задыхаться. А его накаченные ноги с красивыми ступнями оказываются причиной остановки его сердца на целую долю секунды.       — Нет, блять, я так больше не могу, — бубнит себе под нос Шиничиро, вернувшись наконец в реальность и оторвав от Вакасы взгляд. Разворачивается и уходит в свою комнату, хлопает дверью и падает на кровать лицом вниз. Но дверь распахивается спустя секунду, и Вакаса, включив свет, входит внутрь.       — Что не можешь? — спокойно спрашивает он.       Шиничиро продолжает лежать, как лежал, просто его игнорируя. Но Вакаса не сдается и не уходит. Стоит минуту, две, три, но затем тяжело вздыхает и выдает:       — Ну тогда я так тоже больше не могу.       Рывком переворачивает Шиничиро на спину и усаживается на его бедра. Шиничиро ахает от неожиданности. У него темнеет в глазах от резкой смены положения и еще от вида Вакасы в теперь едва держащемся на нем хаори, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.       — Вака, ты чего?       Во рту резко пересохло, и Шиничиро скорее сипит, чем нормально произносит эти слова. Вакаса молчит. дышит тяжело, словно что-то в себе сдерживая, но затем выпаливает:       — Я к нему и так, и этак, а он… Не может он больше, блять!       Почти выкрикнув последнее слово, он чуть стискивает пальцами шею Шиничиро и, вздернув его подбородок вверх, вжимается поцелуем в его губы. Шиничиро отвечает сразу. Укладывает ладони ему на ягодицы и протискивается языком внутрь его восхитительно горячего и влажного рта. Ласкает глубоко, касаясь нёба и зубов, вылизывает его язык, щеки, уголки губ.       — Охренеть, — комментирует Вакаса, разорвав поцелуй, чтобы отдышаться. — А теперь давай еще раз и помедленнее.       Шиничиро угукает. Садится, опираясь на одну руку, и прижав Вакасу к себе другой, вовлекает его в новый поцелуй. Отзывчивость и инициативность Вакасы плавит его кости. Он обвивает его ногами и вжимается пахом в его собственный стояк так крепко, что перед глазами то и дело вспыхивают искры. Он гладит его руками везде, где дотягивается, оттягивает волосы на затылке, прикусывает шею и прищипывает соски. Он как будто готов разорвать его прямо здесь и сейчас, и пока он делает это, ритмично двигаясь, сидя на нем сверху, Шиничиро, готов отдаваться ему на растерзание.       Он млеет от этой почти звериной грубости, контрастирующей с совершенно мягкими, долгими поцелуями, в голове и теле приятная легкость, и кажется, что гравитации не существует, и он еще не улетел в космос только благодаря Вакасе, сидящем на его бедрах.       — Трахни меня, Вака, — оторвавшись от его губ, просит Шиничиро.       Вакаса хмыкает.       — Этим мы займемся позже, а пока…       Толкнув Шиничиро спиной на кровать, он быстро стягивает белье с него и с себя.       — Перевернись, Шин.       Шиничиро переворачивается на живот, и Вакаса запускает под него руку, приподнимая его таз. Аккуратно направляет собственный член меж его бедер и обхватывает пальцами другой руки ствол Шиничиро.       — Сожми бедра крепче, — просит он и начинает двигаться.       Шиничиро чувствует тяжелым расплавленным металлом растекающийся по низу живота жар. Близость тела Вакасы, сильного и горячего, то, как правильно его кисть обхватывает член, а запястье задевает низ живота, когда он водит ей вверх и вниз, стараясь доставить Шиничиро удовольствие, оказывается выше его сил. Он кончает, громко вскрикивая, и стонет, сжимаясь всем телом, пока Вакаса доводит себя до оргазма, все еще стимулируя влажной и липкой от спермы ладонью его слишком чувствительную головку.       Вакаса кончает с тихим «Шин», слетевшим с губ. Делает пару тяжелых вдохов и выдохов и рушится набок, утягивая за собой Шиничиро.       — Оставайся сегодня здесь, — просит Шиничиро, подаваясь назад, чтобы прижаться к нему как можно ближе.       Вакаса хмыкает.       — Сначала мы примем душ, ты поужинаешь, я покурю, а потом, так уж и быть, останусь.