«Сожаление — это пластырь для раненых чувств. Можно сказать, что тебе жаль, когда ты разольешь кофе или когда промажешь при игре в гольф. Настоящее сожаление встречается так же редко, как и настоящая любовь…»
Стивен Кинг
В слизеринской гостиной было практически пусто: все были в Большом зале на ужине, кроме трех парней. Камин пыхтел огнем, шаловливые язычки которого играли в салки. Поленья приятно тлели, треща от укусов пламени. Приглушенный свет не давил на глаза, прикрывая приятным полумраком настенные картины и покрытую изумрудными пледами мягкую мебель. Драко всегда нравилось смотреть на огонь. Он находил успокоение в жалящих язычках, медленно сгорающих поленьях и дымящихся угольках. В огне парень видел все свои мысли: пламя отражало всё, будто в омуте памяти. Ты словно глядишь в воду, но отражения не видишь — лишь то, что отягощает тебя, все проблемы и незадачи. После того, как они с Нарциссой остались одни, Драко часто сидел с ней против камина, обнявшись под мягким пледом прохладными июльскими вечерами. Эти объятия были самыми желанными и теплыми в его жизни. Драко проводил все детство с отцом, вникая в бизнес и финансы семьи с малых лет. Люциус обучал его варить зелья и применять заклинания; как правильно считать и читать меж строк разнообразных договоров на немалы суммы. С матерью часто проводить много времени не давал, объясняя это тем, что она женщина: будет слишком мягка, даст расслабиться так, что потом в кучу не соберёшь. Но когда Люциус покидал дом на время длительных командировок, Драко с удовольствием помогал матери готовить печенье и ухаживать за цветами; они пили чай на веранде, рассматривая звёзды. После пятого курса Драко убедился, что если бы отец не был так убежден во вреде времяпровождения с Нарциссой, мягкой женщиной, то все сложилось бы по-другому. Не было бы излишней жестокости, высокомерия и стольких оскорблений в адрес Грейнджер и других маглорождённых волшебников. Драко сожалел, что все это время брал пример с отца. Сидя в очередной отъезд Малфоя-старшего с Нарциссой на веранде, потягивая горячий черный чай, Драко излил ей душу, пересиливая себя. Он всецело доверял матери, но просто не мог без кома в горле рассказать о всех проступках и ошибках. Было безумно стыдно перед ней. Даже с учетом отцовского воспитания были моменты света и невинной чистоты, которые дарила Нарцисса. Было стыдно, что он, имея луч света в этой жизни, поступал так, будто всегда за окном висела тусклая луна. Он по-настоящему сожалел. Ни о чем в жизни он так не сожалел, как о предательстве матери, являющейся единственным компасом в царящем мраке. По его щекам в первый раз за последние годы текли слёзы. Самые соленые и горькие. Он не был сильным, мужественным парнем. Все минимальные заслуги он перечеркнул полосой отцовского воспитания, в котором был разочарован. Драко погряз в разочаровании в самом себе. Он сожалел, прижимая мать к широкой груди. Тогда он понял, что эти объятия — единственное воспоминание, которое будет ему давать надежду на что-то светлое до окончания еще не начавшейся, но точно вырисовывавшейся в знаке с черепом войны. Малфой, зажимая кружку с горячим чаем в ладонях, гипнотизировал огонь после не очень простого разговора с лучшими друзьями. Теодор и Блейз сидели на стоящем рядом с креслом, в котором расположился Драко, диване. Было сложно поверить в то, что они сейчас услышали и почувствовали: айсберг, намерзающий на его сердце и душе годами, стаял таять. — Это же хорошо, Драко, — вновь произнес Блейз, надеясь, что хотя бы в этот раз друг его услышишь. Малфой пожал плечами, с некой растерянностью глядя на Забини. Растерянность и Малфой — вещи несовместимые. — Я знал, что так будет. С ней невозможно не улыбнуться. Гермиона настолько разносторонний человек, что может найти подход к каждому. — Понимаешь, я не могу найти подход к каждому. — Драко поставил кружку на дубовый стол и разочарованно запустил пятерню в платиновые волосы. — Ты да, Тео, Пэнси. Но не я. — В чем проблема просто плыть по течению? — спросил Нотт, зажигая сигарету с ментолом, зажатую меж зубов. — Ты не влюблен, Драко. Тебе просто непривычно от этих чувств. Это обычно всегда присутствует между друзьями, но ты отвык от этого с нами. Ты просто начинаешь испытывать чувства, как нормальные люди. Попробуй себя успокоить тем, что это дружба. И здесь нет ничего такого. Грейнджер тебя не съест и не сожжет. — Хотя в последнем Малфой был неуверен. — А он прав, — согласился Блейз и сделал глоток кофе. — Влюбленность ощущается по-другому, — и только после последней вылетевший буквы Забини понял, что сморозил глупость. Он признался, что был влюблен. А Малфой и Нотт далеко не идиоты. — И когда ты скажешь об этом Уизлиетте? — Малфой облегченно вздохнул и расслабился, закидывая ногу на ногу. Будет стараться прислушаться к совету Теодора и плыть по течению. Блейз рассказывал о Джинни и невольно улыбался, каждый раз произнося ее имя вслух. Приятно было видеть Блейза таким. После разрыва с Дафной год назад, во время военных действий, он зарекнулся, что до окончания школы никаких отношений. Было жутко сложно. У них были абсолютно разные взгляды на их отношения: Дафна была слишком ревнива, однако это не мешало ей самой флиртовать с разными парнями. «Требуешь — соответствуй» — не про их отношения. И именно в этой истории кроется одна из причин, по которой Астория стала цеплять Джинни чаще обычного: обида за сестру. Забини выбрал не Дафну, а Уизлиетту. Слишком нечестно. Нотт же сидел с лицом знатока и выслушивал сердечные признания друзей. Его очередь так и не настала, ведь все было и так ясно: Паркинсон все ещё холодна, как лёд. Пять лет Теодор движется к цели. Если гора не идет к Мерлину, то Мерлин идет к горе. Но и гора к Мерлину не шла, и Мерлин не мог добраться до вершины. Теодор видел, как Паркинсон таяла в какие-то моменты, но потом вновь делала вид, что не понимала его намеков. То была слишком близко, то невероятно далеко. И так чертовых 5 лет. Но сдаваться он не хотел, хотя все давали совет бросить эту затею. «Если надо, буду добиваться ее ещё столько же», — отвечал он, вновь переводя взгляд на Паркинсон, переговаривающуюся с Аделой, девчонкой на год младше них. Было сложно, нестерпимо. Хотелось завести ее в какую-нибудь нишу и на повышенных тонах выяснить, в чем ее проблема, и почему она не дает ему шанс мерлиновых пять лет, а затем, когда она начнет придумывать еще одну нелепую причину, заткнуть ее поцелуем, не давая вставить больше ни слова. Но Теодор продолжал действовать в размеренном темпе, даже чуть медленном, не наседая на подругу. «Медленно, но верно!» служило ему в этом деле девизом. Вторник встречал учеников безоблачным, чистым небом. Солнце постепенно поднималось над Запретным лесом, окрашивая стены коридоров и кабинетов в розовые тона. Снег на карнизах и по периметру вымощенного камнем внутреннего двора поблескивал, притягивая внимание приятным серебрением. Над темными макушками остроконечных башен, широко раскрыв крылья, носились птицы, то пикируя вниз, то поднимаясь в самую высь, раздвигая холодный воздух перьями. Гермиона опять опаздывала на завтрак. После ужина она вновь допоздна засиделась в библиотеке, доделывая трансфигурацию. Сил хватило только переодеться и рухнуть на кровать. И если бы не Джинни, уже покидающая спальню, то Грейнджер бы точно проспала первый урок. До звонка полчаса. Надежды на перекус её не покидали до самых дубовых дверей Большого зала, приветливо раскрытые для всех желающих. — Главное в такой темп не войти, — рухнула она рядом с Уизли, сразу пододвигая чай и тосты с сыром. — Иначе на первых уроках меня никто не увидит. — А как по мне, первые уроки — самое то, чтобы выспаться. — Теодор в знак приветствия три раза похлопал Гермиону по плечу. — Да тебе подушку дай, ты и на ЗОТИ вырубишься, — подключился Драко, обычно мало слушающий болтовню друзей. Малфой решил прислушаться к совету друзей. С самого утра у него было какое-то необычное настроение. Теодор сказал, что все нормальные люди называют его хорошим, а не необычным. Пожелал доброго утра Пэнси, с улыбкой встретил Забини и Нотта, заставив друзей удивлённо переглянуться. Пора продолжать жить, подумал Драко. — Как твоё плечо? — Нотт следил за действиями Гермионы, но никакой скованности в движениях от болей не замечал. — Спасибо, всё в порядке, — она улыбнулась слизеринцу, а затем сразу перевела взгляд на Драко. Тот кивнул в знак приветствия, и Гермиона кивнула в ответ. Блейз и Джинни шли рядом, почти под руку, что вызывало у Гермионы улыбку. Спустя месяцы она начала жить, а это не могло не радовать. Они болтали: Блейз нёс ее сумку, она в ответ на шутки легонько била его по плечу. Теодор вздыхал, глядя на Паркинсон, изо всех сил старался держать расстояние, а не прижать ее к себе за талию и не убирать огромной ладони с ее поясницы. Астория что-то рассказывала Милисенте. Ее длинные каштановые волосы были уложены в красивые крупные локоны, с каждым шагом подпрыгивающими на груди. Дорогая мантия последней модели легко покрывала узкие плечи, а вышивка с гербом Слизерина сочеталась с идеально завязанным галстуком. Гринграсс-младшая нередко бросала взгляды на Драко, но он смотрел куда-то вперёд. Казалось, что он был не с ними. Солнце почти поднялось над темными верхушками леса, заставляя Гермиону щуриться от ярких лучей, которые путались в ее темных кудрях. Она шла впереди всех, перелистывая спешно, криво написанный конспект. Нотт опять шутил над Блейзом, а тот перекидывал шутки на Малфоя, который молча усмехался, перебрасывая взгляд с Гермионы на Асторию. Девушки почти поравнялись, однако ехидная Гринграсс не сказала девушке по поводу вчерашней пары Трансфигурации ни слова. — Мисс Грейнджер, как вы себя чувствуете? — Голос профессора раздался неподалеку, когда они уже подходили к кабинету. — Как ваша спина? — Всё хорошо, спасибо, — улыбнулась девушка Минерве, получив морщинистую улыбку в ответ. — Мистер Малфой так вчера переживал за вас, скажите ему спасибо. — Женщина вошла во внутрь. За ней потянулись волшебники, пропуская гам в пыльную тишину директорского кабинета. Гермиона и Драко переглянулись. Девушка улыбнулась уголком губ и юркнула внутрь, сливаясь с потоком однокурсников. Внутри осело то же желейное чувство. Но это была явно не благодарность для Малфоя. Почему-то от его помощи было безумно приятно.***
— Таким образом можно нагадать на кофейной гуще приближающуюся любовь или ближайшее расставание, — загадочным тоном молвила Трелони, вышагивая из угла в угол. Малфой зевнул, даже не удосужившись прикрыть рот. Пальцами правой руки он перебирал лежащие в пиале камешки разных цветов и размеров. Было скучно. Он сам не понимал, зачем занял это время дополнительными в виде уроков прорицания. Иногда, конечно, было интересно, но большую часть времени Драко откровенно дремал, что сейчас и делал рядом сидящий Блейз. Откинув голову назад и сложив руки на груди, он сопел с открытым ртом. Кресла здесь, безусловно, были очень удобные. Да и царящий красноватый полумрак как нельзя подходит для дневного дремания. Сидящие в переднем ряду девушки с открытыми ртами вслушивались в речь женщины. Ведь очень важно в жизни уметь определять по кофейной гуще приближающуюся любовь, серьезную ссору, развод, предложение или даже беременность. Малфой скользил по кабинету, цепляясь за разнообразные предметы. Вот стеллаж с разнообразными сервизными чашками и блюдцами, рядом — с книгами и стопками гадальных карт. В другом конце стоял стол с запасными хрустальными шарами, один из которых стоял дальше всех с паутинкой трещин. Его опрокинула Грейнджер на 3 курсе, просто великолепно заявив, что больше не появится в этом кабинете. И она держала свое слово вот уже около пяти лет. Птичьи перья, кристаллы, предсказывающие судьбы, огарки свечей… Чего только не было. Голова кружилась от разнообразия всякой мелочевки ещё хлеще, чем от тяжелого аромата чего-то пряного и сильно неприятного. — А теперь я выберу одного человека, более всего скучающего на моём уроке, — взгляд профессора встретился с серыми глазами Малфоя. — Налейте из этого кофейника кофе и сделайте несколько глотков. — Она уже собиралась левитировать кувшин, как в окно постучалась красивая сова. Женщина отвязала свиток, пробежалась по нему глазами, нахмурив пшеничные брови. — Мистер Малфой, вас вызывает директор Макгонагалл. Забирайте с собой мистера Нотта и мистера Забини. Хотя я бы не стала тревожить его сладкий сон. Драко, не сказав ни слова профессору, толкнул уже начавшего храпеть Забини. Тот чуть не свалился с кресла, засыпая друга вопросами. Малфой и Нотт дождались, пока Блейз соберет свои скромные пожитки, и по очереди выползли из душной башни, наслаждаясь свежим воздухом. — Что на этот раз мы могли натворить? — прикидывал Блейз, сладко потягиваясь. — Вроде за шутку над Амандой мы уже отработали. Больше грехов у нас нет. — А вот у Драко может быть. Он мог попасться Филчу ночью, когда… Но Нотт замолчал, разглядев у окна знакомый силуэт гриффиндорки. Девушка грызла зеленое яблоко, ожидая, скорее всего, их. Парни удивленно переглянулись. Подтянув сумки, они направились прямо к ней. По Грейнджер было видно, что она была занята чем-то очень важным. Всегда видно, когда уставший человек находит хоть единую свободную минуту, посвящая ее отдыху. Она была слегка растрепанной: волосы вновь собраны в неаккуратную прическу, закрепленную палочкой; галстук не стягивал шею. Нескрываемые тканью рубашки ключицы красиво впивались в загорелую кожу, покрытую родинками и веснушками. Серьги-кольца ловили лучи солнца. Примерно через час оно начнет садиться за линию горизонта. Темнело зимой очень рано. — А зачем нас вызывала Макгонагалл? — Блейз встал по правое плечо, в моменте откусывая из ее руки кусочек яблока. — Mi dispiace, tesoro. Я после сна всегда голодный. — Голос Блейза был похож на мягкое мурлыканье кота, когда он говорил на втором родном языке. Гермиона тихо рассмеялась, вручив ему яблоко. — Вообще, я ее попросила написать письмо, — сказал она, поправляя ремень, держащий ее брюки. Подняв с пола сумку, девушка направилась по коридору, заставляя слизеринцев идти следом. — У нас возникли сложности с украшением замка. — А почему мы? — спросил Малфой, за что получил непонимающий взгляд. Что можно не понять в этом вопросе? — Лучше так, чем гадать на кофейной гуще, — Теодор тихо шепнул ему на ухо. Однако это было сложно назвать шепотом. Гермиона улыбнулась: — Просто Пэнси и Джинни решили, что именно вы должны нам помогать. — Чего же ты молчала? — Нотт взял ее сумку и ускорил шаг, как только услышал имя Персефоны. — А ты старший староста, поэтому тебя тоже пришлось захватить, — сказала она идущему рядом Драко. Сегодня гриффиндорка обула магловские кеды, из-за чего разница в росте стала еще больше. — Наша задача? — Нотт повернулся на ступени движущейся лестницы, глядя на гриффиндорку с полной готовностью. — Мы должны до ужина успеть вырезать оленей, разобрать гирлянды с мишурой, сделать венки, украсить первые два этажа… — Оленей? — Нотт почему-то переспросил только это, пока Малфой в голове прокручивал ту череду занятий, которую Гермиона озвучила пару секунд назад. Время три часа дня. Ужин в шесть. Нужно успеть все это сделать за три часа! — Да, Нотт, оленей. Если ты будешь повторять прошлогоднюю шутку, мы коллективно тебя загрызём, — пригрозила ему Грейнджер, глядя в зеленые глаза. — Какую шутку? — Он явно притворялся дураком. — Любую из тех, которые отправили всю подготовку на 6 курсе гиппогрифу под хвост. И это было бы не так смешно, если бы ты не заржал, как гиппогриф на пару с Блейзом. — Аааа, ты про это, — из груди Нотта вырвался смешок. — Не переживай, эта шутка точно не повторится. — И никакая другая не повторится. Нам нужно успеть, иначе все получим от Макгонагалл. Когда они вошли в Большой зал, Забини, оглядевшись, озадаченно завел руку над головой и потрепал отрастающий ёжик. На двух столах были в кучу сложены бумажные обрезки, по полу разложены разные гирлянды, где-то завязанные между собой на крепкие узлы; разбросаны еловые ветви, из которых предстояло соорудить венки, небольшие кучки остролиста и ветви омелы. Несколько мотков красных, зеленых и темно-синих лент. Рыжая копна волос Джинни, как огонек светлячка в банке, носилась из стороны в сторону. Волосы скручены широкой резинкой на затылке, пряди разлетаются в разные стороны. Рукава рубашки закатаны, галстук давно валяется возле сумки, а стопы освобождены от натирающих ботинок. Паркинсон носилась от стола к столу: еще утром она аккуратно поправляла каре, а сейчас завязывала его в хвост, устало прикрывая глаза. Дин и Симус вырезали что-то палочками. Видимо, они здесь сидели с половины третьего. — Обещаю, мы не будем шутить, — протянул Нотт и направился вглубь зала. Он не дал Паркинсон тащить коробку с кучей гирлянд, перенимая ее на ходу. Мантии и сумки парней отлетели в сторону, запонки расстегнулись, а рукава закатались до локтей. Блейз сидел напротив Джиневры и помогал ей распутывать гирлянды, время от времени глядя на ее красивые волосы. Парень старался поднять ей настроение, и у него это явно получалось. Теодор устроился позади Пэнси. Одной рукой он сжимал ее черные волосы в хвосте, чтобы короткие пряди, которые не получается захватить резинкой, не выскользали, а другой дирижировал палочкой, отделяя остролист от красных бантов. Драко с Гермионой, сложив ноги по-турецки, сидели друг против друга и собирали вручную венки из еловых веточек. Драко сначала внимательно смотрел, как это делает Гермиона, используя магловские подручные средства, потом попытался сделать сам, но у него не получилось. Он попробовал снова, но когда третий венок развалился, парень запустил пятерню в волосы и чуть откинулся назад, чтобы Гермиона не увидела его недовольное выражение лица. У него всегда все получалось идеально. — Давай научу? — Гермиона смотрела с ожиданием, отложив в сторону уже пятый венок. Останется только украсить. За столько лет девушка хорошо набила руку. Этот вопрос застрял в мыслях, затрагивая старые воспоминания. Он практически никогда не принимал помощи. Сам разберусь, сам сделаю; хочешь сделать хорошо, сделай это сам. Драко просто не умел принимать помощь. Люциус твердил, что он в состоянии все сделать самостоятельно, так, как это умеет — блестяще. И теперь малейший намек на помощь в ответ отзывался в голове голосом отца, бившего тростью по пальцам за ошибки. Хотя это предложение звучало так, будто можно было не согласиться, в отличие от сказанным ею в коридоре перед залом Визельгамота. Это был июнь 1998 года. Малфой стоял в наручниках, глядя на Грейнджер сердитым серым взглядом. Он дико ненавидел себя за то, что она стоит напротив, вся раскрасневшееся от жаркого спора со своей стороны, с отвратительной жалостью в глазах, и твердит одно и то же, невзирая на жесткие отказы с его стороны. Драко считал излишней ее помощь. Слишком много боли он причинил в общем, а ей в частности. Слишком растаптывало его принципиальность, слишком шатало его мужественность, которая еще осталась. — Если не позволишь мне тебя оправдать, то никогда больше не сможешь увидеть маму и друзей, — сказала Гермиона, облокотившись о темно-синюю стену и заставляя его сердце пропустить удар. Драко прикрыл глаза и заставил себя через не хочу, с почти сжатыми челюстями произнести что-то более-менее связное в знак натянутого, но согласия. Мысль о защите матери твердо въелась в оправдание своей слабости, в оправдании его прогиба под просьбы Грейнджер. Если он будет за решёткой, Нарцисса сойдет с ума одна в этом огромном, пропитанным чернейшей магией доме. Малфой глубоко вздохнул и, расправив плечи, удовлетворительно ей кивнул, как и тогда. Гермиона поднялась со своего места и встала позади него, опираясь о лавку острым коленом. Она была слишком близко. До него доносился запах шоколада и булочек с корицей. Драко взял основу для венка из толстой проволоки. Когда в левой руке возник небольшой пучок пушистых еловых веток, его накрыли горячие пальцы Гермионы. Слизеринец вздрогнул, надеясь, что Грейнджер этого не ощутила. Девушка медленно управляла руками вместо Драко, скользя пальцами и внутренней стороной ладони по Темной метке и красивой извилистой татуировке. Под конец мастер-класса Драко уже понял, как рассчитывать нажим, чтобы проволока гнулась не сильно и не трескалась. Последние душистые пучки он обернул сам, без помощи Грейнджер, чьи ладони всё еще лежали на рисунках Малфоя. Заглядевшись на монотонную работу пальцев, Гермиона невольно начала водить по линиям змей на правой руке, к которым хотелось прикоснуться с первых уроков Зелий. Драко ничего не говорил ей, просто давая себе возможность насладиться. Это было чертовски приятно. Когда тату увидела Астория, она вспыхнула тирадой о том, что он оскверняет свою кожу магловскими рисунками. Гринграсс-младшей категорически не понравилось. Но Грейнджер почему-то сразу начала по-другому. Драко не позволял ни одной девушке, кроме Паркинсон, быть так близко. Все, над чем Малфой думал весь вчерашний вечер и сегодняшнее утро, превращалось в туманную дымку. — Ну как? Думаю, для первого раза сойдет. — Его голос вывел гриффиндорку из задумчивости. Она отстранилась от него, немного краснея. Руки все еще хранили тепло от его предплечий. Что это только что было? — Очень хорошо… — немного заторможенно одобрила она, надеясь, что не покраснела. — Но этим займешься ты. А то к концу дня у меня отвалятся пальцы, — возле него в тот же момент появились украшения, которые постепенно разбирали остальные, и принялся пыхтеть над внешним видом традиционных украшений. Ну конечно, аристократичные пальцы не готовы к таким жертвам. Девушка вновь села напротив, и они продолжили работать в ненапряженной тишине, иногда перебрасывались взглядами в просьбе оценить работу друг друга. Им нравилось работать молча. Что на зельях, что на других предметах, что переплетая элементы для создания красивых венков. Они расслабленно витали в собственных мыслях, время от времени отвечая друзьям, обговаривая с ними какие-то моменты. Драко иногда бросал на погруженную в работу Гермионы взгляды и не понимал, почему на губы просится улыбка, которую он пытался сдерживать, как только мог. Сгорбившись, она сидела над этим несчастным венком, закусив губу и изредка поправляя волосы. Но уголки губ были приподняты в улыбке, а глаза явно горели. Все знали, что Грейнджер обожает Рождество. Никогда в своей жизни Малфой не занимался подобным. Только на 5-6 курсе, когда из-за должности старосты его начали приобщать к работе. И то, Драко левитировал коробки и распутывал гирлянды. До рукоделия так и не доходило. А что уж говорить о Рождестве дома. Вечные приемы. Дом украшали эльфы, получив наказ от Люциуса не подпускать никого. За пару часов все комнаты были в еловых ветвях и огоньках, которые сразу после пары приемов исчезали. Люциус не давал домашним насладиться хоть каким-то светом в этих мрачных стенах. Слизеринец получал красивые дорогие подарки, с желанием, как и любой другой ребенок, раскрывая их под праздничной елью. Но всегда не хватало самой атмосферы семейного праздника. Не хватало любви, запаха маминой выпечки и, наверное, искренней улыбки отца. Сейчас зал был пропитан до самых высоких уголков запахом мандаринов, которые на больших тарелках были расставлены на столах. Драко обожал мандарины. Это единственное, что у него было на Рождество «как у всех». — У меня уже в глазах рябит от этих огоньков, — произнесла Паркинсон, присаживаясь за Гермионой. Она почистила мандарин и отдала половинку Нотту, опустившемуся рядом с ней. — Ты делаешь венки? — Удивлённая Пэнси аккуратно взяла красиво украшенный венок в руки, рассматривая со всех сторон. — Ты же никогда не умел их делать! — Зато Грейнджер умеет, — не отрывая взгляда от круга, ответил он.***
— Меня всегда интересовало, как Поттер терпит твою настойчивость? — Драко поставил стремянку у одной из стен. Они спорили около 5 минут о том, на кой черт им тащить стремянку, если можно управиться магией. Однако попробовав чарами развесить украшения с пола, без табуреток и стремянок, на которых этот барьер магическим путем преодолевался, он не смог ничего сделать, и вот уже третий раз устанавливал лестницу для Грейнджер. — Он знал, что я права, — девушка взошла на шестую ступеньку, держась за ручку. Стремянка неприятно пошатывалась. Малфой поставил огромную коробку с венками, мотками гирлянд и омелами на две ступени ниже, чем кеды Гермионы. По коридору шастали волшебники, бросая удивленные взгляды на дуэт слизеринца и гриффиндорки. Драко слегка придерживал железо лестницы, оперевшись по одну сторону плечом. Было около 5 часов вечера. Солнце почти скрылось за горизонтом, бросая свет последних лучей через стекло высоких окон. Небо постепенно заволакивали снеговые облака. Первый этаж сверкал гирляндами благодаря Блейзу, Теодору и Джинни с Пэнси, которые вызвались разбрестись по углам первого этажа и поставить параллельно ловушки с омелами. Теперь все ученики будут озадаченно оглядываться, пытаясь предсказать, где висит растение «поцелуев». — А много ещё? — Под одной мышкой он нес стремянку, другой рукой левитацией удерживал на весу коробку. Рядом колдовала Гермиона, обвивая колонны огоньками, которые в момент включались, как только оказывались на своем месте. — Осталось украсить вход в больничное крыло и портреты неподалёку, раз уж мы успеваем на третий этаж. — Слизеринец тяжело вздохнул. В такие моменты он не понимал, зачем отстроили такой огромный замок. И зачем вообще согласился помогать гриффиндорке. За этот день они обошли первые два этажа вдоль и поперёк, заглядывая чуть ли в каждый уголок, каждую нишу и разглядывая каждую статую. Призраки сновали туда-сюда, интересуясь их занятием, слишком отвлекая. А проходящие ученики шептались, поглядывая на их спины. Почему всем так интересно сунуть нос в их дела. Гермиона вздрогнула, когда, поднявшись на высокую ступень стремянки, почувствовала, как длинные пальцы Малфоя скользнули по ткани ее черных брюк. Драко держал ноги гриффиндорки немного выше колен, чуть закинув голову назад. — Какого Мерлина ты творишь?! — поинтересовалась она, стискивая ручку лестницы. Было достаточно высоко. Казалось, она негодовала. Да даже не казалось. Она негодовала! — Если ты хочешь сломать себе пару-тройку костей, упав на спину с этой чертовой стремянки, то могу убрать руки, без проблем, — Малфой отстранился на пару шагов, сложив руки на груди и глядя на гриффиндорку на расстоянии. Грейнджер начинала раздражать. Либо так казалось из-за слишком тесного контакта с ней на протяжении всех этих часов. — Рядом лазарет, ползти не так далеко. — Ты невыносим! — Волшебница подняла правую руку с зажатой меж пальцев палочкой, крепче схватившись левой. Аккуратно повернулась, поднимая большой красивый венок над белыми дверями. И только чуть повернула корпус, чтобы притянуть гирлянду, как стоящая на краю ступени стопа поехала, перенося вес гриффиндорки назад. Девушка взвизгнула, но ладони не разжала, потянув лестницу за собой. Зажмурилась, уже смирившись с тем, что сейчас встретиться с холодной напольной плиткой. Почувствовав опору, Гермиона приоткрыла глаза. Ее грудь быстро вздымалась, а сама девушка немного дрожала. Вся жизнь пролетела перед глазами за это короткое мгновение. — Опять спросишь, что я творю? — с издевкой спросил Малфой, всё ещё держа ее на весу за бедра. Так держал, будто бы в ней не было тех килограмм, которые имела на самом деле. Его голос был полон яда и удовольствия от своей правоты. Гермиона опустила стопы на ступень, заставляя слизеринца ее отпустить. Гермиона терпеть не могла, когда Драко оказывался прав. С самого первого курса, ведь она не всегда самой первой поднимала руку вверх. — Заткнись! — Вновь забралась на самый верх. Медленно, осторожно переступая с одной железной ступени на другую. Руки слизеринца переместились на ноги Гермионы, но сверху уже не сыпались возражения и гневные комментарии, хотя ей очень хотелось что-нибудь съязвить. Грейнджер никогда не признается, что он прав. Девушка спокойно занималась своим делом, стараясь не отвлекаться на двигающиеся по ее ногам мужские ладони. Лучше уж его руки, чем возможность провести это Рождество в Больничном крыле с сотрясением, раздумывала она.