Ты живешь в своих поступках, а не в теле. Ты — это твои действия, и нет другого тебя.
Антуан де Сент-Экзюпери, Маленький Принц.
Древний каменный замок таял под туманными оковами сна. Суббота встречала снегом, сверкающим по верхушкам башен и деревьев, и синеющим на ветках инеем. Большой зал был почти пуст, как и длинные коридоры со скучающими портретами, что переговаривались меж собой, заимствуя у джентльмена с одной из картин чайные чашки. Даже призраки тихонько шелестели по углам замка по направлению окрепших сквозняков. Было сонно и приятно. Драко откровенно засыпал, прислушиваясь к плавной болтовне Блейза и Джинни. Эти говорливые лепреконы, был бы у них лимит слов, проговорили уже два. Уизли, потягивая зеленый чай, мягко улыбалась парню, оголяя белые зубы. Забини же был в прекрасном настроении. Обычный утренний ритуал. Он шутит лучше прежнего, рассказывает новости спорта и пытается не выкинуть лишнего, следя за языком. Малфой был уверен: не будь тут мелкой Уизли, уже в подробностях бы высказался о вчерашнем поступке Монтегю, который так и не появился в Большом зале. Такое утро начинало входить в привычку. Драко наблюдал за настроением друзей изо дня в день и сегодня уже успел отметить, что Забини ведет себя как влюбленный дурак. Нотт же неестественно мало говорит. В обычные дни его не заткнуть даже снятыми с факультета очками, а сейчас слизеринец несвойственно молчит, украдкой глядя на невыспавшуюся молчаливую Паркинсон. Брюнетка же, как только встречалась с ним взглядом, опускала глаза в кружку с горьким кофе или делала вид, что внимательно слушает Забини, подперев голову рукой и придерживая рукав вязаного зеленого свитера так, чтобы он не сползал. Вчерашнее вино позволило ей сделать то, чего она сторонилась все эти годы: стать смелее в отношении однокурсника, поцеловать его, дать волю чувствам, а потом сбежать в комнату, даже и пары слов не сказав. Какой позор. Это Пэнси и не направилось в себе. Она была смела во всех аспектах жизни, будь то общение с людьми, споры, например, учеба, отношения. Везде, кроме Нотта. Теодор был ее ахиллесовой пятой, слабым местом. В воздухе витала недосказанность, а эта несвойственная «тишина» всё же напрягала. Их с Грейнджер радость была ошибочной, опережала события. Грейнджер… Мысли об их поцелуе не отпускали. Он был готов признать это ошибкой. Самой большой его ошибкой. Если бы не одно но. Он был трезв. И хотел это повторить. Мерлиновы кальсоны, повторить поцелуй с Грейнджер! Драко вчера казалось, что он сходит с ума, когда она оставила его в этом темном закутке. Сидя на ступенях в Астрономической башне, под звуки падающего снега и стучащего по всем карнизам замка ветра, Драко думал о той дрожи в кончиках пальцев, которую он никогда в жизни не испытывал. Это было яркой запоминающейся вспышкой, фейерверком в темном небе. «Ублюдские сравнения», — подумал он про себя и вновь сделал крепкую затяжку. Они не выскакивали из головы, забегая по лабиринту все глубже, к папкам хороших воспоминаний, которые явно понадобятся для вызова патронуса. Он вызывал его настолько редко… Соизмеримо с количеством хороших воспоминаний, которые хранились в его черепушке. До сих пор тело отчетливо помнило каждое прикосновение тонких пальцев, а на лице чувствовалось ее горячее дыхание. Еще один глоток кофе развеял очередное наваждение. Мерлин, какая к черту Грейнджер? Блейз боковым зрением заметил, как Драко подавил тяжелый вздох в чашке, которую крепко держал напряженными пальцами. Пазл в голове пока не складывался. То, что он вчера завалился в спальню так поздно, вызвало кучу вопросов, которые так и остались без четкого ответа. Но больше Малфоя Блейза напрягал сидящий рядом Теодор. Расследования великого купидона Забини начинается. — Вы сегодня какие-то кислые, будто пастилок наелись. — Паркинсон напротив напряглась, но старалась не подавать виду, с непониманием глядя на друга. Если он сейчас начнет вспоминать вчерашнее, то придется исчезнуть через пол, как это делали приведения. Та легкость, которую она ощутила вчера, сейчас тяжким грузом висела на душе. — Наверное, не все успели протрезветь, — предположила Уизли и глянула на вход. В зале появилась Грейнджер. В ее руках не помещалась та кипа свитков, которую она решила утащить с собой, да еще и какая-то книжечка, сумка на плече… Прижимая весь хлам к белой тонкой рубашке, гриффиндорка старалась ничего не уронить. Мелкие кудряшки падали на глаза, закрывая обзор, и ей приходилось их постоянно сдувать. Гермиона кардинально поменялась со вчерашнего вечера. Короткое платье сменила обычная магловская рубашка, которая, очевидно, была ей велика. Из-за этого она сползала на плечо, позволяя тонким лямкам черной майки и бежевого бюстгальтера высвободиться наружу. Классические голубые джинсы не открывали столь соблазнительный вид на не менее соблазнительные бедра. Каблукам девушка предпочла удобные кеды, а красная помада стерлась с губ. Светлые веснушки покрывали не очень довольное личико старосты. Выглядела она хоть и хорошо, но достаточно помято. — Только начало девятого, а ты уже выглядишь так, будто всю ночь отбивалась от дементоров. — Пэнси помогла подруге со всем хламом, который она несла. Гермиона устало опустилась напротив Драко, и они на пару секунд выпали из реальности. Он поддался вперед, накрывая ее губы своими и вылавливая тихий протяжный девичий стон. Вкус вишни выбил остаток воздуха из его легких. Сладкая до чертиков. Пальцы сминали ее бок, переходя на округлые бедра. Завтра за это будет стыдно даже ему. Гермиона заправила локон за ухо и в знак приветствия легко кивнула ему. На щеках появился еле заметный румянец. В глазах отчетливо читалась просьба не вспоминать вчерашний вечер. Только не сейчас. И Малфой ее понимал. Портрет полной дамы отодвинулся, и она оказалась в пустой гостиной. Смятый плед покоился на подлокотнике одного из кресел. Догорали поленья, приятно потрескивая напоследок. Факелы на стенах понемногу тухли. Гермиона не понимала, что сейчас произошло. В голове спутывались мысли, вопросы, воспоминания. Как? зачем? почему хочется еще? Грейнджер быстро поднялась в комнату, но не застала там Джинни. Зато в ванной шумела вода. Ей понравилось. Хотелось еще и еще. Сердце билось с безумной скоростью, легкие были наполнены чертовым Малфоем, который, Мерлин его раздери, где-то научился так невероятно целоваться. Губы горели, следы от собственной помады остались возле губ и на линиях скул… В груди что-то горело, выжигало проклятым огнем, растекаясь по телу. Сладкая истома желания. Малфой одним поцелуем воскресил в ней давно забытое чувство. Пресвятой Годрик, только не сейчас… Гермиона тяжело засыпала и беспокойно спала эту ночь. Наведавшаяся в семь часов сова Макгонагалл нарушила четырехчасовой сон, которым мог продолжаться до самого обеда, гриффиндорка в этом не сомневалась. — Я спала четыре часа, — обреченно произнесла Гермиона и, видит Мерлин, она была готова заплакать. Теодор протянул ей зеленый чай. — Сегодня только кофе, иначе я усну в библиотеке, и Пинс меня прикончит. Девушка кинула в кружку три кубика сахара и, сделав глоток, прикрыла глаза. Голова безумно болела. Четырехчасовой сон — слишком мало для выходного дня. Она не любила спать долго. Тогда казалось, что уже прошел весь день, а ничего так и не сделано. Но сегодня это было острой необходимостью. — А настроение оттуда же, или опять какой-нибудь рыжий идиот отправил письмо с извинениями и цветы, на которые у тебя аллергия? — поинтересовался Драко, встречая удивленный взгляд. «И откуда он знает?» — Драко процитировал вопрос в ее глазах и мельком посмотрел на невинно улыбавшуюся Уизли. — Хуже. Напоминание от Макгонагалл, — девушка обреченно вздохнула и отхлебнула всё ещё казавшийся горьким кофе. Она отчаянно добавила: — Список к Тайному Санте. Безмолвное ругательство совсем неаристократично слетело с его губ. Чертово Рождество. Список учеников был огромен. Еще на прошлой неделе они собрали со всех факультетов бесконечные фамилии, а в голове время от времени раздавались отголоски занудства Грейнджер, которая «рулила процессом». Малфой ненавидел это неблагоприятное занятие всем сердцем и наотрез отказывался составлять муторные документы. Отчетник и заклинание на фамилии — слишком нудные спутники вечера. — Я не хочу заниматься этой бессмыслицей. — Этого и следовало ожидать. — Пусть за это возьмется Аббот или Лонгботтом. Им явно нечем заняться. Я не в ресурсе. — А когда ты бываешь в ресурсе? Назови мне дни, я в календаре помечу красным маркером. — Бегать сегодня, как угорелая, она не собиралась. Пока Малфой, очевидно, раздумывал над столь редкими днями, Гермиона поиграла в переглядки с Паркинсон. Хоть девушка и скрывала это, но была в смятении. Это фиаско, Грейнджер. Гермиона быстро переметнула взгляд на Теодора и обратно, а Персефона лишь прикрыла веки в знак согласия. Мерлиновы кальсоны. — Возможно, никогда, а для отчетов старухи я тем более не в ресурсе, — расслабленная поза этого слизеринского хорька ее бесила. Почему Малфой периодически возвращается к тому, с чего они начинали этот год? Раз уж он хочет поиграть, то пускай. Это даже показалось Гермионе интересным. Они поняли, что огонь открыт. После вчерашнего политика молчаливых переглядок явно никому из них не уперлась. Если только рогами дьявола, который будет подначивать их на очередную колкость. — И как таких безответственных слизеринских задниц вообще берут в старосты. Оба знали, что Малфой не безответственный, а просто юноша с достаточно своеобразным характером, поэтому Драко лишь усмехнулся забавной игре слов. — С охотой, как и вселенских зануд. — Блондин отсалютовал ей кружкой, как бы поставив точку. Гермиона приняла паузу. Было очевидно, что вчерашний поцелуй он тоже считал ошибкой. Всё утро девушка провела в раздумьях. Как с одного бокала она смогла обрести столько храбрости? Как вообще решилась на это, и что ей правило в тот момент? Явно не мозг, не здравомыслие и не рассудительность. Желание, адреналин и его чертов запах. Да, она призналась себе, что еще пару недель назад начала засматриваться на чертового Малфоя (как, в принципе, и сейчас бросает взгляды на слизеринский квиддичный свитер), но чтобы это привело к такому… Впервые в жизни пришлось испытать столько эмоций за такое короткое мгновение. Всего лишь поцелуй… Да, Грейнджер, всего лишь поцелуй с Драко Малфоем, который помогает тебе только из вежливости, которую не успело доесть воспитание. Чего ты ожидала вообще? Хотя лучше уж так, чем измываться. Однако было и другое чувство. Она ощущала на себе временами чей-то пристальный взгляд, но не успевала поймать его серые глаза. Была уверена, что готов пробурить в ней дыру. — Сегодня мы твои сразу после тренировки. — Блейз произнес это внезапно, заставив Драко недовольно изогнуть бровь. Он посмотрел на друга, как на умалишенного. Мерлин, что он творит. Неужели мозг совершенно отключается по утрам? Или сегодня супер-праздник — покажись альтруистом пред Уизлиеттой? — У нас как раз планов не было. — Жирные намеки Забини кидал, поглядывая на друга многозначительно, и даже слишком. Агентство купидонов Блейза Забини, чтоб его… — Была бы очень признательна. Очередной пергаментный свиток был подписан беглым почерком, а после скреплен темной бечевкой. И как Грейнджер еще не послала Макгонагалл с её утренними визитами? Приближалось время окончания завтрака. Совы сегодня лениво прогуливали утреннюю почту, поэтому шум крыльев не заполнял небесные просторы. Ребята только успели разговориться по поводу участия в Тайном Санте, обсуждая при этом, как было бы здорово разбить нужных учеников на парочки, но в помещении появился Монтегю со своей свитой. Прямо как в русском романе «Мастер и Маргарита». Не хватало только кота Бегемота в человеческий рост. Грэхэм, важно задрав голову, направлялся прямиком к ним, то и дело поправляя свою форму со значком капитана команды. Рядом шествовали Пайк и Трэйси Дэвис с Азалией Ломор. Шаг девушек был быстр и тверд, из-за чего стянутые в тугие косы длинные волосы скакали по плечам. За их спинами Гермионе удалось разглядеть Асторию и Миллисенту, на каблучках семенивших за большей частью слизеринской команды. — Кто это у нас тут? — голос Грэхэма прозвучал раскатом грома в тишине утра. Парень приблизился к Гермионе и переложил одну из холодных ладоней на голое плечо, от чего гриффиндорка вздрогнула и прерывисто вздохнула. В глазах мелькнуло смятение. Малфой мгновенно напрягся, что не скрылось от их глаз. Он старался как можно спокойнее держать вилку и излишне не прилагать сил, чтобы не погнуть металл. Я же, сука, предупреждал не трогать ее. Вспышки гнева начали зарождаться в крови. — Милая, может, ты передумала? — он провел ладонью выше, к шее, заставляя гриффиндорку дернуться. Она вдруг оцепенела. Липкие прикосновения Грэхэма — как паутина для насекомых. — Мое предложение в силе. Она нашла в себе силы со злобой произнести: — Предложение Малфоя тоже, — и сбросить его ладони. — Неудобно, наверное, играть с торчащими из задницы руками. — Девушка поднялась и быстро сбросила все вещи в сумку. — Хотя, ты, наверное, играешь так из года в год. Девушка слышала в свой адрес всевозможные фразы, заставляющие извиниться, однако Гермиона без единой остановки дошла до выхода и покинула помещение, оставляя Малфоя с рвущейся наружу улыбкой. Если она говорит такое Монтегю, то их перепалки обещают быть веселыми. А ещё ему достаточно сильно льстило, что она видит в нем свою защиту. На тренировке Грейнджер не будет. Вот мы и посмотрим, чье предложение в силе.***
Гермиона перелистывала одну страницу за другой, управляя тремя пишущими перьями одновременно. Ее взгляд скользил от букв, в которые она не вчитывалась, до тающей свечи. Капли раскаленного воска медленно сползали вниз. Огонек трепетал от сквозняка, гуляющего по библиотеке. Ее голова была заполнена совсем не тем, чем следовало бы ответственному за такое важное мероприятие. Тем, из-за чего пять раз переписывала важный документ, который уже должен был быть отправлен директору. Точнее, из-за кого. Грейнджер была уверена, что эти глаза будут преследовать ее полжизни. Ученики шумели стульями, перелистывали пожелтевшие от времени страницы и перешептывались, разглядывая корешки и выискивая нужные названия. Перья мерно шуршали в интенсивном темпе, время от времени обмакивая кончики в изящных позолоченных чернильницах времен Годрика и Салазара. Мысли девушки растекались в разных направлениях, и, она была уверена, если бы на них открывался вид из космоса, то эти тропы были бы похожи на дорожную развилку, подобно тем, что встречались в центре дождливого Лондона или солнечной Италии, с деревянными указателями: «Слизеринский засранец», «Как дочитать документ», «Как забыть вчерашний поцелуй». Это, вероятно, были непростые размышления. Через время ступора гриффиндорка все же решила не насиловать себя столь бесполезным занятием: просто откинулась на спинку обитого коричневой тканью стула и прикрыла глаза. Это просто невыносимо. Зачем вообще при свете дня, при таком количестве работы думать про это напыщенного хорька, явно задумавшегося играть в свои игры? И это после мирных четырех месяцев совместных пар? Если бы можно было бы, то в силу своих мыслей в сторону него даже не стала бы молчать. За окном щедро сыпал снег. Хотя вчера обещали солнечный и безветренный день. Пэнси перевела свое перо в режим автономии и, взяв пример с задумавшийся над чем-то Грейнджер, тоже дала спине отдохнуть. Голова немного побаливала после достаточного количества эльфийского вина и пухла от количества мыслей о вечере, который она не забудет никогда. Обиднее всего было то, что она убегала. Позорно. Делая больно и себе, и Теодору. В муках убегала от самой себя. Она панически боялась отношений. Боялась быть с кем-то, быть любимой.Всегда сама.
Всегда сильнá.
Всегда одна.
Вина лежала на отце. Властный, строгий, жестокий. Он не был таким до заклинания Волан-де-Морта. Никогда. Не поднимал на нее руку. Никогда. Не требовал быть лучше остальных. Никогда. Не внушал страха, заставляя забиться в углу собственной комнаты и запереться на замки заклинаниями из самых темных книг. Никогда. Никогда до помутнения разума. Это были два разных человека. Один называл Персефону принцессой и под строгим взглядом ее матери, вопреки словам о том, что он «разбалует негодяйку», целовал в обе щеки и нахваливал за всякие мелочи. Учил заклинаниям и зельям. Брал с собой на балы и званые ужины. Но тот человек, который его заменил, был противен. Хотелось бежать. Быстро. Навсегда. Не задумываясь над последствиями. Просто уйти из того кошмара, который творился вокруг. Теперь взгляд был жесток. Губы складывались в отвратительную усмешку. Приказной тон и все больше разговоров о помолвке с Маклаггеном. «Принцесса» и «золото мое», «самый драгоценный камень души моей» сменились на полное имя. Персефона. Теперь она не позволяла себя так называть никому. Никому, кроме Теодора. Она сбежала в Хогвартс на 6 курсе. Этот год был бы адом, если бы решилась принять предложение отца помогать ему с работой в Черной Лавке. Неистовым кошмаром, застревавшим в груди острым клинком. Но острие клинка пронзило ее. В левое предплечье. Метка уродовала. Хотелось выскоблить ее из-под кожи, как и воспоминание о суде. Том суде, на котором не стало не только того извращенного черными идеями убийцы, но и ее настоящего отца, память о котором она будет хранить до окончания собственной жизни. Казалось бы, в ее жизни был пример настоящего любящего мужчины. Однако Пэнси начала закрываться от потенциальных партнеров. Слизеринке казалось, что она дорогая рысь в позолоченной клетке с изящными прутьями, на которую все любуются, все хотят погладить, но никто не хочет заводить. Знакомства на одну ночь Паркинсон не привлекали — она не ведьма легкого поведения, как считало большинство только из-за того, что та часто ходила на свидания в Хогсмид с разными парнями. Пэнси была тщательна в своем выборе. Была в нем уверена, но очень его боялась. Девушка понимала, что поступает отвратительно. Но страх потерять его был ещё больше. Страх столкнуться с похожим… До трясущихся рук, до дрожи в коленях боялась. Боялась быть похожей на мать. Холодная расчетливая сука есть холодная расчетливая сука даже в присутствии «любимого» мужчины. И глазом не моргнула, когда его повесили. При жизни винила во всех грехах. Когда же шла речь о подписи брачного контракта, была настолько довольна, что красивая белозубая улыбка широко растекалась по лицу. Продавала родную дочь. И готова была убить Пэнси в момент ее истеричного «Никогда в жизни». Паркинсон бежала из зала, в котором восседали потенциальные свекор и свекровь. Бежала без оглядки в пустующее поместье Ноттов, отдыхающих за границей. Доступ к их каминной сети у нее был всегда. Спряталась в комнате Теодора и долго плакала, пока Сюзи, домовая эльфийка, утирала ей слезы маленькими ручками. Безумно добрый эльф. С каждым новым днем Паркинсон замечала за собой повадки матери. Груба, знала себе цену, холодом в голосе отпугивала от себя всех и всякого. Мерзостный характер. И красивая теплая улыбка в присутствии близких людей. Голова шла кругом. Она отдала бы все на свете, чтобы изменить ход событий. Не бежать от Нотта в холодную спальню, а тонуть в тепле его рук. Она по-настоящему его любила. На протяжении четырех лет. В тот день Панси пошла на Святочный бал с Драко, но весь вечер провела в окружении Теодора. И тогда не умеющий держать язык за зубами Забини тихо шепнул на ухо, когда Нотт и Малфой ушли за пуншем: «Не пробовала раскрыть пошире свои очаровательные глаза, дорогая?». Тогда слизеринка ничего не поняла, но один лишь взгляд на Тео, весь вечер делающего безумно очаровательные комплименты, дал ей подсказку. Она по самые уши увязла в чертовом болоте посреди зеленого леса. Зеленого леса глаз Теодора Нотта. С того самого дня. С той же самой минуты. Поток размышлений прервало громкое чертыхание Уизли за стеллажом. Рыжая ураганом подлетела к ним, заставляя удивленно хлопать глазами. — Они втроем в лазарете. Влипли в очередную историю.***
Драко прикрыл глаза на пару секунд. Мир вокруг крутился, словно бладжер на поле. Боль растекалась почти равномерно по всему телу, но очагами вспыхивала все равно в большей степени на изувеченном лице. Ребра ломило так, будто по ним каждые 5-10 секунд прикладывали с приличной силой железной битой. От вкуса крови во рту тошнило. Звон в ушах напоминал писк надоедливой Пикси. Дышать было сложнее с каждой секундой, которую отбивали громкие часы. Мадам Помфри не успевала обрабатывать раны сразу четверым, поэтому Драко согласился подождать, и уже успел об этом очень сильно пожалеть. Если бы Монтегю не вцепился в него удушающим закаливанием, то Забини и Нотт бы так не пострадали, пытаясь их разнять. И все из-за этого кретина. Они даже не успели толком переодеться. Когда последний игрок закрыл за собой дверь в раздевалку, Грэхэм сразу довольно скучно начал объяснять слишком банальные тактики, которым уже Мерлинова туча лет, а девочки достаточно серьезно его слушали. Однако скучающий взгляд откровенно зевающего Малфоя Монтегю не удовлетворил. Ссора из-за девушки в раздевалке Слизерина была впервые. И впервые из-за маглорожденной. И впервые Малфой так быстро давал кому-то в нос. По скорости удара опережала его только Грейнджер. Драко никогда в жизни не простил бы себе молчания в данной ситуации. Слишком уж его это взбесило. — Эта ёбанная заучка лишь играет недотрогу. Делай с ней все что угодно, как только это сделаю я. И не надо так смотреть на меня, дружище. Я же не Поттер, который перед твоим носом поймал снитч на шестом курсе. Гнев в его крови закипал, словно зелье в котле. Драко было плевать, что его собственный нос был сломан. Что завязалась драка, за которую, вероятно, заставят месяцами драить котлы, или вообще исключат к херам как зачинщика. Это было совершенно неважно. Честь Грейнджер — вот что было важно. И важно преподать этому мачо урок ценой собственного здоровья. Мадам Помфри всё причитала, смешивая зелья для Грэхэма. — Мне всегда казалось, что слизеринцы намного спокойнее. Воспитание, в конце концов, какое. Великолепное. — Просто у нас кое-кто только и умеет, что кулаками махать. Монтегю на секунду оскалился, поглядывая на сидящего напротив Малфоя, но сразу же пожалел об этом: губу пронзила адская боль. Ему тоже досталось. Причем очень хорошо. Последние остатки сил Драко потратил на то, чтобы притянуть металлическое блюдечко, куда сплюнул сгусток крови. — А кое-кто лишь делает вид, что так вежлив с женщинами. Насильник херов. — Малфой, я попрошу! — Лицо мадам Помфри сделалось пунцовым. — Не сметь оскорблять мистера Монтегю в моем присутствии. Через пару минут она уже выглядела настолько запыханной, что Малфой боялся и слова сказать. Но еще пара минут — и осколки ребер начнут сыпаться через наливающиеся гематомы. Драко аккуратно облокотился на изголовье кушетки. Громкий болезненный стон, который он уже не смог сдержать, вырвался из его груди как раз в тот момент, когда скрипнула дверь. И тогда Малфой понял, что лучше, чем сейчас, уже вряд ли будет. Пэнси окинула беглым взглядом лазарет. Сердце стучало где-то в ушах. Заметив прижимающего к губам окровавленный сосуд со льдом Теодора, она бросилась к нему. Они не сводили друг с друга глаз до момента, пока Паркинсон не начала рассматривать ссадины на его подтянутом лице, прикасаясь к коже пальцами. Джиневра уже во всю спорила с придерживающим пакетик со льдом сбоку головы Блейзом. Он лишь отшучивался, что его прекрасное лицо пострадало намного меньше, чем у красавчика Драко. И лишь тогда Гермиона, выловившая в дверях мадам Помфри и добрую минуту активно расспрашивающая ту обо всем, обернулась к Драко. Сердце пропустило удар, а тяжелый выдох сотряс воздух. — Девочка моя, у меня трое с гриппом. Не могла бы ты помочь этим двум оболтусам? Гермионе не осталось ничего, кроме как утвердительно кивнуть, не сводя глаз с тела Малфоя. Бледная кожа помимо светлых шрамов, была покрыта назревающими синяками, виднелась пара ссадин от режущего. Мерлин, они что, с ума посходили? Но сердце сжималось от понимания, что он в такой ситуации из-за нее. Гриффиндорка аккуратно подошла к скрипучей кушетке и присела на край, изучая косые мышцы. Черт возьми, если бы она увидела его без одежды не при таких обстоятельствах, то явно бы начала думать много о чем другом. Но теперь взгляд приковывали лишь гематомы. Далее девушка пошла вверх, от чресел к груди, шее, на которой краснел след от удушающего, до разбитой губы. Драко через полуопущенные веки следил за ее изучающим взглядом и ждал, пока она начнет свою тираду. Боль распирала изнутри. От дышал тяжело и рвано. — Ты идиот. Она произнесла это тихо, в своей излюбленной манере — поучительным тоном, прикасаясь к его волосам, спадающим на глаза. Под ее прикосновением Драко неосознанно простонал от боли, сжимая челюсть еще сильнее. Но боль лишь усилилась. Он попытался спокойно сделать вздох и после открыл глаза. Обеспокоенные карие смотрели на него. Она безумно переживала. Прежде чем сказать ей что-то, слизеринец приложил усилия и сел, опуская голые ступни на холодный пол. Сплюнул кровь, которая никак не останавливалась. Губа была мало того разбита, еще и прокусана до глубокой раны. — А ты не достойна такого отношения, — ответил Малфой. Гермиона встала перед Драко и посмотрела на него так, будто ничего не понимает. — Да плевать мне, понимаешь? Это не стоило того, чтобы ты сейчас сидел здесь с переломанными ребрами, — голос начинал дрожать. Как в тот вечер, когда она спустилась к ним в подземелья. Гермиона скрестила руки на груди и приподняла голову, чтобы Малфой не видел ее глаз. Слезы застилали всё. Она, черт возьми, плакала из-за гребаного Малфоя. Предательская слеза стекла по ее щеке и начала катиться по шее соленой каплей. — Грейнджер? — он переложил ладонь на ее предплечье, стараясь не обращать внимание на боль. Мерлин, она что, плачет? Из-за меня? Девушка стерла ребрами ладоней соленые дорожки и вернулась к нему глазами. В горле стоял ком. Она молча притянула склянку с очевидно невкусным варевом и протянула Малфою. — Слушай, ты не… — Или ты пьешь, или осколок ребра проткнет твое легкое. То ли ее тон был настолько колючий, то ли сквозняк здесь был слишком сильный. Драко ничего не оставалось. Сейчас Грейнджер и правда имеет перед ним преимущество — она хотя бы не испытывает жуткой физической боли. Хотелось выплюнуть легкие, осколки ребер и все нутро, когда язык обжог неприятный вкус. Мерлин, лучше бы она дала мне яда. Рвотный позыв был не раз, но он, не сказав ни слова, проглотил все, зажмурив глаза. Чувствовал, как внутри сращиваются кости. Хотелось умереть от этого неприятного ощущения. Больше всего не любил этот процесс. Три игры подряд он пил Костерост из-за вывиха плеча. Следующую игру он может и вовсе провести на больничной койке. Грейнджер молчала, что было ей очень несвойственно в таких ситуациях. Обычно гриффиндорка нудила, пытаясь вправить мозг. Говорила о вреде драк, о том, что можно лишиться жизни… Тишина начинала раздражать. Гермиона просто вглядывалась в раны, дожидаясь, пока небольшие трещины срастутся. И была довольна тем, что хранила в своей голове минимум полсотни медицинских заклинаний. Рентген ее сейчас точно не подвел. Когда в ее руке появился откупоренный пузырек и вата, а воздух наполнился запахом бадьяна, Драко понял, что пытки только начинаются. Гермиона, все еще не произнеся ни одного слова, не бросив ни единой колкости, приняла удобное положение: приблизилась к парню и оперлась коленом о матрас прямо между его ног. Рука с пузырьком устроилась на его плече. Она была слишком близко, а туман застилал сознание все сильнее. То ли от чертового запаха шоколада, то ли от возможного сотрясения. Боль понемногу утихала; по крайней мере ребра не так сильно болели. Гермиона намочила вату и прикоснулась к его рассеченной брови, кровь на которой уже частично запеклась. Глухой стон слетел с губ, а ладони сжались на ее талии, притягивая к себе ещё ближе. Грейнджер ахнула, и вопрос в ее глазах не заставил долго ждать. — Какого Мерлина ты творишь? — буквально прошипела девушка, пытаясь скинуть их с себя. Но Драко не отпускал. — А какого Мерлина ты молчишь? — боль пронзила губу, и он приложил к ране кончик языка. Колено у паха начало ерзать, касаясь ткани брюк. Только этого не хватало. — Терпеть не могу, когда ты много болтаешь. Но лучше уж слушать твои упреки, чем это ублюдское молчание. — Убери с меня свои руки. Она отчеканила каждое слово, находясь в паре сантиметров от его лица. Глаза в глаза. Но это был уже принцип. Малфой мало того, не убрал рук, он ещё и провел ладонями вверх, достигая границ черной майки. Слышал, как она вздохнула, и заметил, как прикусила губу. Женские пальцы сильнее сжали его плечо. — Мне больно. А ещё нужно куда-то деть руки. Спорить бесполезно. Он слишком уперт. — Кто это начал? Девушка спросила достаточно громко. Фраза разнеслась по всему лазарету, заставляя мирно беседующих Блейза и Джинни вздрогнуть. — А ты угадай, львенок. — Монтегю протер костяшки бадьяном. — У этого хера язык слишком длинный. — Он не выдержал и уткнулся лбом ей в плечо. Тело пронзила волна боли. Чертов Костерост. Гермиона не ожидала этого. Малфой терпел, подобно древнему китайскому воину. Он почти не вздрагивал, когда зелье убирало кровь и затягивало рану. Она положила ладонь ему на макушку и чуть сжала светлые волосы. Встретившись с удивленными глазами Забини, она явно обматерила его одним только взглядом. Они что, ждали, пока эти идиоты переубивают друг друга? — Я вот не понимаю, зачем ты вообще в это ввязался? — Парень впивался в спину гриффиндорки. Приступ слабости Драко прошел, и тот сидел с каменным выражением лица, глубоко вдыхая через нос. Никогда бы в жизни не подумал, что придется чуть ли не плакать от боли в плечо Грейнджер. — Кто она вообще такая, что ты за нее заступаешься? Подруга? Тайная возлюбленная? Девушка? Малфой отодвинул гриффиндорку чуть в сторону, не давая ей потерять равновесие, и встретился с насмешливым взглядом Монтегю. — Была бы она моей, я бы тебя вообще за такое прикончил. Его ледяной тон заставил покрыться шатенку мурашками. Она закусила губу, стараясь не углубляться в его слова. Однако не получалось уйти от самой себя. И от него, крепко державшего руки на бедренных костях. Хотелось игнорировать этот взгляд. Изучающий. Глубокий. Слишком теплый и одновременно слишком холодный. Хотелось игнорировать скользящие по телу пальцы. Черт, Грейнджер. Ты сейчас чуть ли не сидишь на нем. А еще он почти голый. А еще ты, черт возьми, вчера его целовала. А еще ты опять пялишься на его губы. Она сделала вид, будто этого не было, и вернулась синяк на скуле. Но этот змей все заметил. —Хочешь меня поцеловать? — Прошептал ей на ухо и заправил выскользающий из косы каштановый локон. На губы рвалась улыбка, о которой он вновь пожалел. Возможность совладать со своими чувствами — одно из правил хорошего боя. — Мечтай, Малфой. — В руке появилась та мазь, которой он в тот раз мазал ей синяк. — На губе небольшой шрам останется. — Одним больше, одним меньше, — и готов был сказать что-то ещё, но в глазах потемнело от сильной боли. Грейнджер нанесла слой мази на нижнюю губу. Девушка взяла его лицо в свои руки, прямо как сегодня ночью, и, приблизившись, аккуратно подула на рану. Драко не отпускал Гермиону ни на секунду, сжимая ее рубашку, стараясь не причинить боли. А вот она боли причинить не боялась. — Он тебя душил? Это было очевидно, но с годами ее привычка задавать тупые вопросы никуда не исчезла. — Да нет, просто посреди драки решили поиграть в магловских ковбоев, — послышался голос Теодора, а затем приглушенное «Ауч». Паркинсон все еще помогала ему держать лед и, видимо, приложила его плотнее к синяку на подбородке. Прохладная ладонь гриффиндорки переместилась на шею. Девушка провела пальцами по следу от веревки, все никак не выпуская губу из плена зубов. На поверхности появилась капля алой крови. Ей было непривычно смотреть на Малфоя не как на задницу хорька и напарника по зельям, а как на взрослого мужчину, который жертвует своим здоровьем ради нее. Перелом ребер, ссадины, ушибы, следы удушья. Он полнейший идиот. И это того не стоило. Была бы она моей… Он точно приложился головой. И достаточно хорошо. Однако было приятно, что он за нее заступился. Это не пустые слова и фразы, это не обещания, которые дают только чтобы успокоить и заставить забыть ситуацию. За Гермиону всегда заступался Гарри. Но не так рьяно, не так сильно. Скорее по-братски. Да и особо не от кого было, кроме самого Малфоя. Рон был отдельной историей. Ему было, вероятнее, плевать на всех. Он просто до безумия ревновал. Поступки его начались со сломанной палочки и наведенного на себя же заклинания и кончились одной брошенной в Выручай Комнате фразой. Между этими событиями — только ревность. Этот поступок Малфоя был открытием. Жестоким и безрадостным. Гермиона все так же считала, что драки не выход. Но сердце почему-то начинало биться чаще. Малфой прикрыл глаза. Наслаждение граничило с болью. Ее пальцы на его шее. Проходились по кадыку, до яремной впадинки. Его эрогенная зона. Но боль притупляла ощущения. По всему телу зрели синяки. И когда до Малфоя дошло, что Гермиона обрабатывает его грудь, поднял веки лишь для того, чтобы увидеть ее румянец. Они оба знали, что помимо синяков там много чего интересного. — Откинься на спину. — Какой у нас властный тон, мисс Грейнджер, — смешок растворился в неожиданном перемещении на спину. Гермиона сама его прижала ладонями к кушетке, когда слизеринец этого не ожидал. Убедившись, что у Малфоя просто нет сил сесть обратно, она открыла мазь из можжевельника с антибиотиком. Молчание между ними начинало напрягать, как и его взгляд, направленный на ее ключицы и ниже. Змееныш. Она бы так не сделала, зная, что чье-то колено находится в опасной близости ее достоинства. — Заметил, что у нас стриптиз по очереди? Сначала я раздевалась, теперь ты тут голый, — Драко это позабавило, однако мышцы напряглись сильнее, чем он ожидал, и смех был не столь долгим. — Не очень хорошая закономерность. — Полуголый, — подметил он, приподнявшись на локтях, — но могу скинуть оставшееся. — Мерлин, избавь меня, — румянец загорелся на ее щеках, когда она опустила взгляд вниз. Около ремня была россыпь синяков. Чем они, Мерлин их раздери, там занимались? Это больше смахивает на БДСМ, чем на драку. — Салазар, милый, ты в порядке? В лазарет вихрем влетела растерянная и одновременно разъяренная Астория. Джинни удивилась ее способности так быстро бегать на каблуках. Длинные темные волосы были в небольшом беспорядке, а легкая изумрудная рубашка выбилась из пояса черной джинсовой юбки. Миллисента шла следом, оглядывая больничное помещение. Гермиона чертыхнулась и прикрыла глаза, попутно отстраняясь от Малфоя. Сейчас на нее явно обрушится гневная тирада о том, как же она могла посметь притронуться к золотому Драко самой Гринграсс. Малфой же прижал пальцы волшебницы к своей коже сильнее. Удивление Грейнджер нужно было видеть. — У меня тело всё ещё в синяках, — произнес он. Драко до последнего надеялся, что Астория сюда не придет. — Я могу тебе помочь, только скажи, что с тобой произошло? Астория озабоченно присела на край кровати и схватила его за руку. Гермиона высвободила свои пальцы из оков ладони Малфоя и выпрямилась, поправляя рубашку. Она все ещё сидела не в самом удачном месте, вследствие чего получила неоднозначный взгляд Булстроуд. — Может быть мне тоже кто-нибудь хочет помочь? — Гневный болезненный шепот со стороны Монтегю заставил всех оглянуться на него. — Кто это тебя так? — Миллисента подошла ближе и притронулась к ссадине на скуле. — Ваш милый Драко. — Ядом был наполнен каждый звук. — Заступился за подружку. Астория не хотела в это верить. Не хотела верить в то, что ее Драко заступился за какую-то грязнокровную девчонку. Сердце сдавила ревность. Острая, болезненная. — И ты имеешь наглость здесь сидеть? Упрек Гринграсс разрезал острым клинком. Ее голубые глаза наливались гневом и отвращением, которое не передать словами. Гермиона молчала, не отводя взгляда. Она не позволит перекинуть всю вину на себя. — Отвечай на мой вопрос! — Астория… — Драко, помолчи. Эта ведьма сейчас сама ответит, если, конечно, язык повернется перед нами извиниться. — Повернется, чтобы послать тебя к черту, Гринграсс. Спокойствие Гермиона сохраняла из последних сил. Она сорвалась, бросив все свои дела, сидела здесь, обрабатывая ему раны, сращивая кости, а в итоге что? Спокойно сыграет роль виноватой? — Попросить для тебя успокоительное зелье? Нервы у тебя изрядно потрепались, — Гермиона поднялась со своего места и бросила Астории банку с мазью. Та, благо, ее поймала. — Расстегни ремень и обработай ушибы. А то вдруг расценишь это с моей стороны как домогательства до своего неприкосновенного жениха. Малфой наблюдал за реакцией Грейнджер и не мог понять, когда видел эту эмоцию на ее лице. Она в меру жестикулировала, говорила с издевкой и явным неуважением. Ревность. Малфой не мог поверить, что слышит эти нотки в ее голосе. Гермионе, черт возьми, неприятно, что кто-то ей мешал. А может это только то, что есть на самом деле? И он слишком много на себя берет? Но поведение Гермионы показалось ему слишком непривычным. — Совесть не проснулась? — спросил Грэхэм, когда гриффиндорка проходила мимо него. — Могу только тыквенный сок с ядом принести, — огрызнулась она и, засунув руки в карманы джинс, направилась к Джинни и Пэнси, которые уже ждали ее у выхода. Неприятное чувство осело где-то в душе. И это были отголоски чертовой ревности…