Люди вообще стыдятся хороших вещей, например — человечности, любви, своих слёз, тоски, всего, что не носит серого цвета.
Константин Паустовский, Блистающие облака.
Сон так и не грянул. Призрачная пелена дремоты периодически застилала глаза, заставляя ненадолго выпадать из реальности. Реальности, которую Драко не понимал. Над которой задумывался все больше, все глубже зарывался в свои мысли. Малфой знал, что Гермиона не спала. Скрип кровати отчетливо доносился из комнаты за стеной. Девушка часто ворочалась, периодически слышались мелки шаги. Почти неслышные, но, обладая чутким слухом, Драко слышал все. И скрип половиц в гостиной, где стояли кувшин с чистой водой и книжный шкаф. Она тоже не могла уснуть. И неудивительно. Убеждения Гермионы крепли, пока она пыталась устроиться на казавшейся до этой прогулки удобной кровати. Все стоит рассказать Джинни. Освободить вечер и поговорить с ней также откровенно, как и всегда, отложив в сторону чай и все сплетни, вертящиеся у каждого на языке. Слишком много тайн накопилось за последние пару недель. Слишком много Малфоя в ее жизни. Сегодняшний поцелуй грел губы, заставляя паниковать несколько больше, чем обычно. В груди Драко что-то выжигало иероглифы. Непонятные, неизвестные иероглифы, которые что-то, да обозначали. И он уже успел понять, что это не раны саднят, не сращенные ребра ноют от неудобной позы на роскошной кровати. Его грудную клетку распирало. А губы… Почему ты не даешь Астории шанс? Мерлин, она все же умела прикидываться дурой. Иногда Драко казалось, что он все же совершает ошибку, отрекаясь от Гринграсс. Их отцы были отличными друзьями, вели вместе бизнес в Испании. Частые обеды вместе, нередкие баллы с Асторией. Было бы логично сказать себе «Хватит» и перестать морщиться от каждого ее прикосновения, от каждого слова, брошенного ребром в Грейнджер или кого-то из круга ее общения. Шикарная фигура, прекрасные манеры… Он не понимал, почему душа к ней не лежит. Даже после того, что было между ними. Она была первой девушкой: первый поцелуй, неосторожные ласки… Первая во всем. Кроме тех чувств, которые в нем пробуждала эта кудрявая заноза в заднице. Драко не любил Асторию, не испытывал влюбленности, как понял в ту же ночь в мэноре, когда она болтала у него под боком, поправляя сползающее с груди пуховое одеяло. Наутро Драко пришлось расстроить окрыленную девушку. Он не хотел обманывать Асторию, купаясь в ее безответной любви. Не мог. Ему было чуждо все это. Чужды наигранные улыбки, чуждо желание играть перед публикой идеального парня для идеальной кандидатуры. Малфою казалось, что он просто воспользовался ею, просто проник в ее надежды, разрушая все выстроенные барьеры. Не хотел, чтобы слизеринка строила воздушные замки. Малфой помнил, как девушка долго плакала в его комнате, не понимая, почему он так поступает. Но Драко просто ушел, холодно объяснив, что не хотел делать ей больно. Однако Астория после этого стала приедаться сильнее. Старалась не выпускать его из вида в замке, присутствовала на каждом чертовом мероприятии. Грубить ей не хотелось. Зная Гринграсс… Она запомнит это на всю жизнь и будет попрекать до конца его дней. И Малфой просто смирился. Смирился с тем, что по понедельникам она носит исключительно собранные волосы и пользуется цветочными духами, по вторникам — слизеринский свитер со значком, который подчеркивает изумрудный крабик и малиновый аромат; среда отличается объемной толстой косой и запахом тюльпанов. Четверг славится ванилью, пятница — сладкой выпечкой, суббота — вишней, а воскресенье соблазняет молочным шоколадом. Он запоминал каждую мелочь благодаря уже надоевшей наблюдательности. Последние три аромата ассоциировались только с Грейнджер, которая, по чистой случайности, тоже была почти всегда рядом. Теперь приходилось оглядываться, чтобы точно понять: рядом кудри гриффиндорки или аккуратная прическа слизеринки. Булочки с корицей, вишневый блеск (а иногда и магловские духи) и безумный аромат шоколада. В пятницу в голову залезла мысль, что Грейнджер хочется съесть, как пирог с патокой. Эти же мысли посетили его некоторое время назад. Он не знал, прошел с того момента час, два, или двадцать пять минут. И вновь он мыслями вернулся к тому, с чего начал размышления. Астория проходит мимо него, а он ничего не чувствует. Не вспоминаются ни поцелуи в мэноре, не ее улыбки на совместных ужинах, ни подробности той ночи. Ничего. Хотя такие девушки, как Гринграсс, должны вызывать бурю эмоций, ураган, приносящий парней к их ногам. Зато от одной мысли о губах Грейнджер чуть ли не с ума сходит. Невероятная глупость, подумал бы он пару лет назад. Но не сейчас. Хотя нет, глупость думать о той, которой отравлял все годы жизнь, глубокой ночью. Очевидно, их связывало много больше, чем постоянное взаимодействие на парах. Много большее, чем отношениях из друзей. Много большее, чем два случайных поцелуя. Придется сдаться и выложить все Забини и Нотту. Утренняя рутина поглотила Гермиону с головой. По всей комнате были разбросаны вещи: на спинке стула повисла черная джинсовка, на пуфике утроились наполовину вывернутые синие джинсы, а на дубовом изножье повис кружевной бюстгальтер. Царил откровенный хаос и на рабочем столе, на полках над изголовьем: куча книг, документов, свитков и тетрадей. Если бы кто-нибудь увидел этот бардак, то не поверил, что в этой комнате живет педантичная Гермиона Грейнджер. — Наконец-то! — тихо воскликнула девушка, отыскав шампунь. Она пожалела, что перед уходом наложила специальные чары, не позволяющие прохождению излюбленного Акцио. Ванная была просторная и светлая. Плитка с напоминающим мрамор рисунком визуально расширяла пространство. Душевая кабина находилась почти рядом с ванной. Под широкой раковиной расположился закрытый шкаф с прозрачными дверцами, где хранились полотенца. А зеркалу над этой раковиной позавидовали бы все гриффиндорки. Было бы такое сокровище в ванной гриффиндорской башни, его бы делили с боем. На полочке у зеркала уже стоял темный стакан с синей зубной щеткой Малфоя, а верхний отдел небольшого открытого шкафа у двери был наполовину заполнен его вещами. Он, в отличие от нее, оперативно разобрал все свои пожитки еще вчера. Гермиона дала себе слово после обеда разобрать весь тот кошмар, который творился у нее в комнате, и разложить, наконец, все по местам. Обернувшись полотенцем, Гермиона вышла из душа, перед этим крепко отжав кудри. Одним щелчком пальцев по привычке она высушила волосы, которые аккуратными локонами, вьющимися на концах, рассыпались по плечам. Глаза ее все ещё были закрыты, так как шампунь на редкость едко щипал глаза. Открыв кран, девушка тщательно умылась. И когда глянула на свое отражение, не смогла сдержать себя. С уст слетело жестокое проклятие. На нее смотрела женская версия Малфоя. Когда гриффиндорка влетела в Большой зал, взгляды малочисленных присутствующих обратились к ней. Девушка была разъяренной хвосторогой. И требовала объяснений всему происходящему. Если это сделал Малфой, напоминая, что жизнь с ним далеко не сахар, то сегодня она собственноручно соберет его пожитки и сожжет в камине их гостиной. — Не думал, что за одну ночь проживания с Драко у тебя может поседеть так много волос, — ошеломленно выдвинул шутку Нотт, выронивший вилку. Металл неприятно звякнул о стекло тарелки. Ему даже никогда в голову не приходило представить Гермиону блондинкой. Но сейчас это было не воображение. В чистой реальности перед ним стояла Грейнджер с платиновыми волосами, которые отличались от волос Драко только длиной, густотой и манерой укладки. Даже ее чертовы брови были светлыми! Драко не мог понять. Или пойло Забини оказалось с галлюциногенным сюрпризом, или это сказывается его постоянный недосып? Или перед ним и вправду Грейнджер со светлыми волосами? Гермиона, стоящая перед Малфоем в сером платье с длинным рукавом, которое повторяло рельефы ее тела и было чуть ниже середины бедра, была блондинкой, Салазар ее раздери! — Как это, мать твою, называется? — Гермиона прожигала его глазами, нахмурив брови и сложив руки на груди. Что и следовало ожидать: на них вновь повернулись все присутствующие. — Это называется, очевидно, крайне неудачный эксперимент с волосами, — он невозмутимо отпил кофе из кружки, на пару секунд задумавшись, как это могло произойти. Гриффиндорка буквально кипела, все бросая взгляд на белые концы. Мерлинова седина, это катастрофа! — Спасибо за столь ценный комплимент. Но вот как это произошло? Ничего не хочешь мне сказать? Почему-то в голове прочно засела мысль, что ей пакостит Драко. Однако после его вопросительного взгляда ее уверенность немного потухла. — Вероятно, могу. Ты достаточно дерьмово выглядишь. Не спалось ночью? — он будто ей назло был спокоен и отвечал лёгкой усмешкой. Также невозмутимо придвинул кружку зеленого чая с мятой. Слизеринец терпеливо принимал ее обвинения. Ну а кто, если не он совершает такие подлые поступки? Логика Грейнджер иногда была до пики проста. Проста как сикль. После его жеста она покраснела ещё сильнее и, сдавшись, опустилась рядом с ерзающей Джиневрой. Блондинка притянула кружку ближе и сделала глоток, прикрывая глаза. Драко наблюдал, как ноготки девушки зарываются в густую светлую копну, а тело пробивает тяжелый выдох. Истеричка. — Прости, — тихо, почти неслышно. Так же, как и его извинение ночью на Астрономической башне. Зная упертость Грейнджер, Драко не сомневался, что ей было также сложно это сказать. Грейнджер явно было не до этого, поэтому он ее не дергал. Очень сильно не до этого. Взгляд девушки был уставшим. Она явно спала меньше, чем он. Да и цвет волос волновал обладательницу этой шевелюры намного больше, чем того подлеца, который это провернул. — Есть две блондинки, которые могли тебе насолить. — Паркинсон накрыла руку гриффиндорки своей, сидя напротив. Ее ладонь была слегка прохладной, а взгляд ехидно сверкал. — Одна, как мы выяснили путем истерики, здесь ни при чем. — Драко мысленно оценил шутку про блондинку, которую так часто кидал Теодор. — Остается та, которая жила с тобой в одной комнате. И как будто по сценарию двери зала громко скрипнули, пропуская виновницу торжества с подружками. Лаванда о чем-то трещала с Асторией, параллельно перебрасываясь на Миллисенту. Одетые с иголочки. Явно выспались. А снились им, очевидно, их мелкие пакости. — Видимо, переезд не спасет меня от Азкабана. Больших усилий стоило не распалять собственную энергию и эмоции и оставаться на своем месте вместо того, чтобы вырвать этой патлатой мандрагоре все ее белобрысые космы. — Ого, Миона, ты решила поменять стиль? — Лаванда присела на скамью чуть дальше них, мгновенно привлекая внимания слизеринок. И, о Мерлин! Драко понимал, что сейчас начнётся ругань. Если из себя ее выводят его мелкие подколы, то от этого случая зал взорвется матом, который, Малфой был уверен, она знала, но скрывала способности слагать на нем предложения так же грамотно, как на цензурном английском. — Как долго это будет держаться на моих волосах? Забини показалось, что Гермиона слишком спокойна, поэтому обратился к Джиневре. Та лишь непонятливо пожала плечами. Рыжая сама готова была кинуться на Браун с вилкой за проказы, которые та устроила ей после ухода Гермионы. Однако спокойствие это было гранью между истерикой и желанием выяснить, что Лаванда на этот раз с ней не поделила. Спокойствие призрачно. Такое же призрачное, как нежелание ей мстить. В вопросах шуток Гермиона, конечно, дилетант; далека от близнецов Уизли или Блейза, но с небольшой помощью, очевидно, может справиться с этим заданием. — Хотелось бы немножко дольше, чем четыре часа. Астория беззаботно хохотнула и повела плечиком, будто удачно пошутила, и дала «пять» Лаванде и Миллисенте. Вот же змеи. Натуральные змеи! И тут на Гермиону снизошло одно забавное озарение. Гринграсс и Браун заодно. И она является их общей целью. Только вот мотивы Лаванды были ясны, как небо в безоблачную погоду. Всеми любимый Бон-Бон стоил того, чтобы вымещать на Гермиону всю свою желчь. А вот чего добивалась Астория, было достаточно любопытно. — Мне кажется, она ревнует Малфоя. — Тихий шепот Уизли опалил ухо и заставил Гермиону удивленно приоткрыть рот от этой догадки. Подруги переглянулись, и рыжая уверенно кивнула. — Ты бы видела, как она постоянно злится, когда видит тебя рядом со своим хорьком. Малфой сделал вид, что он ничего не слышал. Можно было посчитать это глупостью, не зная всех подводных камней. Было забавно слышать это. Вполне в духе Астории. Вполне слизеринский поступок. Только глупый, если девушки думают, что все последствия обойдут их стороной. По лицу Грейнджер нельзя сказать, что она собирается с этим мириться. Возможно, это бред рыжего Мерлина, но Гермиона будет разбираться с этим позже. главный вопрос заключался в другом: что ей делать оставшиеся три с половиной часа… Завтрак почти подходил к концу, когда Нотта вызвала с помощью патронуса мадам Помфри, а Пэнси почти сразу же удалилась в подземелья, имея очередную неправдивую отговорку на подходе. Эссе по Зельям, письменная работа по Истории Магии, на которой девушка откровенно спала. Паркинсон отменно врала. Но это вранье было очевидным для людей, которые проводили с ней достаточно много времени. И друзья догадывались, почему Пэнси старается не оставаться с ними наедине. Тонна вопросов по поводу их взаимоотношений с Теодором явно не входила ни в один из ее планов. — У меня есть идея, — внезапно произнесла Гермиона, обращая на себя три пары глаз. — Как избавиться от белого писца на своей голове? Вероятно, он сам уползет через пару часов, не выдержав такого бурления мыслей в твоем котелке, — насмешливо произнес Драко, сложив руки на груди. Гермиона лишь закатила на это глаза. Вот он их излюбленный ритуал. Как бы то ни было, это не изменится ни при каких обстоятельствах. — Как сделать так, чтобы Нотт и Паркинсон перестали шарахаться друг от друга, как от огня.***
— Зачем Макгонагалл вообще все это затеяла? Ей эльфов не хватает? Теодор причитал по пути к одному из подсобных помещений, где обычно хранился всякий хлам. В одной руки, прижимая к груди, он нес целую башню коробок с разноцветными игрушками и мишурой, а другой он дирижировал волшебной палочкой, чтоб остальные пять коробок не упали, и не пришлось на карачках собирать все содержимое по плиточному полу. — Хватит ныть, Нотт. Ты на тренировках больше вкалываешь. Так сложно помочь старой женщине по хозяйственной части? — Благородству несшего одну тяжелую коробку Забини не было предела. Шедший рядом Драко вообще тащил какую-то стопочку бумаг налегке, заставляя Теодора испытывать подлинное недовольство. Помещение было не сказать, что маленькое, но и не такое большое, чтобы там мог поместиться горный тролль. На центр стены приходилось решётчатое окно, через которое помещение неплохо освещалось. Разложив коробки в две башни, Тео опустился на выступ под окном. Нельзя было сказать, что Макгонагалл не использовала их крепкие молодые тела для собственных нужд. — Сейчас дождемся Грейнджер, и можно будет идти. Малфой и Забини переглянулись, что, к их счастью, не видел Теодор. Его бок до сих пор немного морозило от заклинания лекаря по охлаждению синего пятна на ребрах. Было бы славно, не обрадуй их Снейп вечером внезапными трехдневными отработками за драку. От всего сердца, так сказать. На вопрос: «И как я с такими травмами драить их буду?» Снейп лишь ответил, что Нотт преувеличивает свое значение в их змеиной потасовке и вообще должен быть благодарен, что не накинули дополнительные дни за драку со слизеринцами. Были бы это гриффиндорцы, Снейп бы, Тео был уверен, им и те три дня не заставил отрабатывать. — Вы меня выдернули для того, чтобы я прогулялась с вами до этих идиотов? Голос Паркинсон разнесся по пустому коридору, отскакивая гулким эхом от каменных стен. Девушка немного щурила взгляд от внезапно выглянувшего после бурной метели солнца. Теодор, сцепив руки в замок, оперся локтями о колени широко расставленных ног. Только в этой позе в спину не отдавала неприятная пульсация. Чуть приподняв голову, Теодор затаил дыхание: из кладовки ее силуэт в солнечных лучах казался чем-то божественным, будто ангел сошел с небес. Красивые волны обрамляли шею, а красные губы делали ее глаза все ярче с каждым разом. Девушка его не заметила, продолжая метать молнии своими аккуратно подведенными глазками. — Вообще-то, Паркинсон, там в кладовке для тебя сюрприз. — Легкая улыбка проскользнула по ее губам, и Малфой был готов поклясться, что в этот момент у Грейнджер официально выросли красные твердые рога. Пэнси с некоторой осторожностью, все еще вполоборота головы недоверчиво глядя на подругу, шагнула в кладовку. Но когда слизеринка встала перед шатеном, было уже поздно. Дверь за ней с хлопком закрылась, и на помещение легло заклинание. Они оказались в ловушке. Как только это произошло, Драко мог поклясться во второй раз. Остроконечный хвост. А когда через пару уверенных взмахов палочки на дверь легло еще несколько запирающих, в ее руке уже могли появиться вилы. — Я считаю, что работа выполнена безупречно, — предположила Гермиона и широко улыбнулась, с удовольствием шлепнув Забини и Уизли по ладоням. Малфой ей даже поаплодировал, на что она шутливо поклонилась. — С каждым днем в тебе все увереннее зреет змея, — каким-то очень праздничным тоном произнес Малфой и тоже улыбнулся, оголив ряд белых зубов. Эта ситуация действительно заставила из работать дружной командой ради всеобщего блага. Однако запертые в кладовке Нотт и Паркинсон не были настолько счастливы. Слизеринка лишь через некоторое время их переглядок поняла, что их закрыли здесь неизвестно насколько. Их собственные друзья. Спланировано. О, плотоядные слизни! — Вы совсем идиоты? — Крик Паркинсон заставил Теодора дернуться от неожиданности. Он, будто зачарованный, до этого думал только о том, как же начать разговор. И тут произошла эта неожиданность. — Быстро откройте эту чертову кладовку! — Если бы вы не изводили себя молчанием, то не оказались бы там, — Гермиона спокойно прислонилась к косяку двери спиной и сложила руки на груди. Она стреляла довольным хитрым взглядом из-под пушистых ресничек. — Поговорите, и дверь сама откроется. — Когда я выйду отсюда, то приготовлю из тебя, Малфой, змеиный омлет и приправлю Забини, — орала Пэнси, стуча по древу кулаками. Сказать, что она была зла — это ничего не сказать. В своих домыслах Паркинсон была уверена. Никакой идиот в мире не придумает более глупого способа, более идиотской шутки, чем запереть кого-нибудь в кладовке. Паника начинала нарастать. Будто Пэнси закрыли в камере Азкабана с Петтигрю, а не в кладовке с парнем, от которого без ума. Сердце стучало так сильно, будто готово было погнуть прутья грудной клетки и выскочить из нее. Паркинсон была не готова. Не готова смотреть в его глаза, не готова объясняться. Не готова, не готова, не готова… — Это моя идея, они тут ни при чем, — Паркинсон этого, конечно, не видела, но Гермиона с дольной улыбкой глянула на Джинни, беззвучно ей аплодировавшую. Вторые овации за день. Очень даже неплохо. Как было странно сегодня утром слышать от Грейнджер: «Давайте их, к лысому Мерлину, запрем в кладовке, и никаких проблем». Но, признаться, это был единственный действенный способ. И рабочий. И более-менее безвредный для затеявших все это ребят. Сейчас Пэнси вряд ли разгадает все пять запирающих из тысячи. — Пригрела змею на груди. Значит омлет будет из тебя, Грейнджер. Открой эту чертову дверь! — приказной тон резал воздух ножом. — Вам просто стоит поговорить. Когда в ответ на ее последнюю грубость послышались лишь удаляющиеся шаги, Паркинсон нещадно ударила по двери последний раз, ощущая, как с ребра ладони сходит кожа. А после толкнула дерево со злость коленом и опустилась на холодный пол, совсем не заботясь о том, что ее может продуть. Пэнси была в недоумении. Это все придумала Грейнджер. Мерлиновы седые усы! Додуматься запереть ее вместе с Ноттом, чтобы они, наконец, поговорили. Они что, не могли бы сами справиться? Обязательно заставлять нервничать и испытывать дискомфорт в этой комнатушке для всякого хлама, по углам которой уже свисает метровая паутина, а в воздухе витает килограмм пыли? Теодор молча наблюдал за ее психами растерянными глазами, скользящими по помещению, пытаясь успокоить трясущиеся руки. Он был ошеломлен поступком друзей, а если более точно, то находился в ах… дивном восторге. Но одного паникера в помещении, по его мнению, было предостаточно. Вся уверенность Нотта бесследно пропала, как только появилась Паркинсон. Он сколько угодно мог притворяться уверенным на публике, когда дружески обнимал ее за плечи или портил укладку ладонью, подкалывал или кидал пошлые шутки, но только не сейчас. Не в этом душном помещении. Просто необходимо расстегнуть еще одну пуговицу, чтобы не задохнуться. Вот он снова на четвертом курсе, и вот она снова бросает что-то язвительное, громко смеясь над ним. На языке, однако, больше не вертятся ответные колкости. Не хочется задеть однокурсницу до тех криво сложенных губ, будто она только что на спор съела несозревший лимон. И с этого все началось, протянулось шелковой нитью до сегодняшнего дня. — Ты бы еще голой задницей на айсберг села, — выдавил из себя Теодор и отодвинулся к краю, освобождая ей место. Паркинсон без лишних слов, будто под гипнозом, послушно уселась рядом, прислонившись спиной к холодной стене и придвинув к себе колени. Девушка протерла ладонью запотевшее стекло, оставив на нем кровавый отпечаток. Даже не почувствовала, что повредила руку. Но когда это заметила, по телу прошлась волна покалывающей боли. Ссадины на второй руке тоже кровоточили. Она почувствовала себя полной дурой. Это стало последней каплей. Последней каплей в этом море напряжения, натиск которого она уже не выдерживала. Эти два дня все валилось из рук. Пэнси не могла практиковать заклинания, нормально заполнять этот идиотский список для Тайного Санты, потому что все мысли сводились к одному. Девушка ходила нервная и дерганная, накапливая весь негатив, который получала от других, но впервые в жизни не могла на него ответить. Впервые в жизни она молча проходила мимо Миллисенты, которая утром в гостиной обсуждала фасон ее безвкусно подобранного откровенного платья. Мимо Аарона, вновь шепчущегося за ее спиной о том, что пора бы научиться разговаривать с мужчинами. Она казалась себе призраком, прозрачной, как Безголовый Ник или Кровавый Барон. Все чувства исчезли. Все чувства подавляла безумная тоска, растекающаяся по телу. Бессилие. Будто из нее выжали всю жизнь, оставляя лишь каплю для существования. И слеза стекла по ее щеке. Хотелось зарыдать в голос, уткнувшись в его грудь. Плакать от безысходности. Плакать от того, насколько глупо все получается: ее же страхи не дают им обоим быть счастливыми. Чувство вины сдавливало ребра, не позволяя воздуху поступать в легкие. — Это я во всем виновата, — сквозь пелену слез она смотрела в его обеспокоенные глаза. Грудную клетку Нотта сжимало от каждого ее болезненного всхлипа, от каждой новой слезы, стекающей по бледной щеке. Паркинсон практически всегда умела контролировать свои эмоции. Всегда холодная и кажущаяся бесчувственной. Ее слезы были алмазами. Редкостью. Но с каждым разом резали его сердце все глубже, оставляет грубые рваные раны. — Ты ни в чем не виновата. Теодор взял ее ладони в свои, сквозь шепот наблюдая за тем, как раны постепенно затягиваются. Если бы можно было залечить так просто сердечные раны, то в этом мире не было бы столько несчастных людей с разбитыми сердцами. Парень слез с выступа и встал перед слизеринкой, заставляя ее свесить ноги. Поток слез становился все гуще, напоминая ручьи с ключевой водой, тянущиеся по полям щек, через обрыв кончика аккуратного носа прямо к оврагам губ. Его ладони коснулись ее лица. Большими пальцами Теодор стирал с мягкой кожи слезы, которыми все сильнее и гуще наполнялись потускневшие глаза. — Просто скажи, что ты меня любишь, Пэнс. Этого было достаточно. Три слова, одно слово. Неважно. Единственное, что он желал услышать. Всё, что могло заставить его тревогу раствориться в воздухе. Как в тот вечер. Только уже без призмы игривого настроения и огненного флирта. В искренности тех слов на вечеринке Теодор не сомневался ни на секунду. Однако сейчас эти слова могут изменить всё. Сможет ли она переступить через себя и боязнь будущего? Через всевозможные отголоски прошлого, которые вразнобой разносили в мыслях воспоминания о жизни ее семьи? О том, кем она может стать? Стать продолжением своей матери. От этого зависело ее будущее. Их будущее. — Люблю, Тео. Всего два слова. Тихий лепет, тонущий в громком рыдании. И гулкий стук сердца, заглушающий собственное дыхание. Персефона уткнулась в его черную рубашку и громко заплакала, словно та девочка, которую заперли в комнате за очередную грубость, сказанную при важных гостях. Словно та девочка, которая, скрывшись в комнате с Малфоем, рыдала от боли проклятия метки. Словно вновь наказывали за все ошибки, которые она совершала из раза в раз на практике темных заклинаний. Тео отстранил девушку от себя и заглянул в ее глаза. Они немного опухли от влаги, а нос покраснел. — Ты ревешь так, будто меня похоронила. Паркинсон сразу замерла, глядя на усмехающегося Нотта. Соленые капли продолжали скатываться по щекам. — Ну ты и придурок, — и истеричный смешок вырвался из груди. Пэнси недовольно ударила его ладонью по предплечью. — Зато вы, мисс, перестали создавать благоприятную среду для мокриц. — Тео наклонился к ней и собрал горячими губами последние соленые ручейки. — Ты не можешь плакать, если рядом находится такой клоун, как я. — Это слишком категорично. Она рассмеялась, зарываясь носом в его шею, когда услышала сказанную в начале года Грейнджер фразу. А после уже сама потянулась к Нотту за поцелуем. Чертов шутник.***
— Выкини уже это дерьмовое белье. Голос Джиневры раздавался из недр сумки с нижним бельем и другим откровением, которая принадлежала Гермионе. Уизли взглядом эксперта пробегалась по скучным и детским комплектам, которые уже давно должны были быть сожжены. — Если тебя внезапно решат раздеть, то я же сгорю от стыда за эти идиотские труселя с вишенками. — Вообще-то, я ношу то белье, которое ты мне подарила. — Гермиона вырвала «позор» из пальцев подруги и откинула его в сторону. — Очень на это надеюсь. А то боюсь, нашего слизеринского принца отпугнет это ребячество, — проронила Джинни, складывая в ящик комплекты, которые считала достойными. В одно мгновение стеклянная ваза от неожиданности выскользнула из пальцев Гермионы, отскочив от пола и разбившись. Крошечные осколки разлетелись по всей комнате. Грейнджер в недоумении воскликнула: — Почему ты вообще решила, что он будет стягивать с меня трусы? Она вспыхнула, словно адское пламя, постепенно краснея еще гуще. Она не позволила своему живому воображению нарисовать эту картинку у себя в голове. Мерлин, какая пошлая бессмыслица! Чтобы не выдать свои мысли, Гермиона повернулась к дверному проему, чтобы сменить траекторию и отыскать палочку, но испуганно дернулась, когда увидела Малфоя в дверях. — Кто будет стягивать с тебя трусы? — Драко будто смаковал фразу, растягивая ее приятным глубоким голосом. Его присутствие застало шатенку врасплох. Мерлин, сколько же он там стоял? И что вообще здесь делает? Все сильнее багровевшая Гермиона стояла посредине комнаты с кружевными черными стрингами в одной руке и бежевым полупрозрачным бюстгальтером в другой. Это выглядело слишком комично. Малфой выгнул светлую бровь и сложил руки на груди в ожидании ответа. — Стучаться не учили? А если я голая? — возмутилась она, когда получилось избавиться от ступора, и положила белье на кровать. Хотелось вытолкать Малфоя из комнаты, чтобы этот змеиный взгляд перестал бегать по ее постепенно уменьшающемуся бардаку. Казалось, серые глаза цеплялись за каждую деталь в комнате. — Тогда я постараюсь стереть этот момент из памяти, — насмешливый тон в совокупности с оценивающим взглядом пробежались по ее коже мелкими мурашками. Вот хамло! — Забини, забери своего бестактного друга, — крикнула на всю башню Гермиона. Сразу же послышались мужские шаги. Он пристроился рядом с другом, засовывая голову в щель между Малфоем и дверью. — У вас тут ураган прошел? Или вы выбираете, в чем лучше задница Грейнджер будет выглядеть? Блейз рассмеялся, делая явно читабельный намек на блондина, стоящего совсем рядом. Гермионе уже некуда было краснеть, поэтому она решительно направилась к двери, не видя, как за ее спиной Джинни пытается спрятать многоговорящий взгляд обратно в чемодан. — Я вам сейчас языки в бантики завяжу. Через секунду взгляды парней упирались в дубовый узор вместо багровой, словно закат, Гермионы. Они довольно дали друг другу «пять», рассмеявшись. — Или мне кажется, — Джинни активно перебралась к Гермионе на кровать и уселась напротив, сложив ноги по-турецки, — или ты странно реагируешь на Малфоя. — А как бы ты отреагировала, если бы он вломился в твою комнату без стука, когда ты обсуждала с подругой достаточно личные вещи? — девушка вопросительно изогнула бровь, но по привычке закусила губу. И раскусила себя. Джинни явно не показалось. Гермиона не понимала, зачем продолжает искать своему поведению отговорки, если хотела рассказать все подруге. У них никогда не было секретов друг от друга. Но сейчас образовалась какая-то пропасть из недосказанности. Уизли все поняла без слов. Гермиону выдавали глаза. Они всегда говорят о человеке намного больше, чем ему бы хотелось. — И как долго? — это был явный намек на временной промежуток мыслей о чувствах к Малфою. — В пятницу вечером мы поцеловались. Гермиона не хотела встречаться лицом к лицу с шоком Джинни, поэтому, быстро протараторив фразу, на последнем слове откинулась на спину, закрывая лицо руками. Оно пылало адским пламенем. Вся эта фраза казалась абсурдом. Вся эта история казалась чертовым абсурдом. — Вы… что?! Уизли тут же прикрыла рот ладонью. Это было слишком громко, учитывая, что за стеной находится предмет их откровенного разговора. Мерлин, она даже подумать не могла, что их с Блейзом шутка окажется правдой, и что хихикать-то было и не над чем. — И сегодня ночью, когда шли с Астрономической башни, — добавила Гермиона и была готова к тому, что Уизли упадет в обморок от такого количества новостей. И это оказалось почти правдой. Джинни не знала, какую в этой ситуации использовать эмоцию. — А теперь ты мне расскажешь все от самого начала и до самого конца. И не смей ни о чем умалчивать…