«Lying in my bed I hear the clock tick and think of you Turning in circles confusion is nothing new Flashback to warm nights Almost left behind Suitcase of memories, Time after sometimes you picture me I'm walking too far ahead You're calling to me, I can't hear what you have said» © Eva Cassidy — Time After Time
Гермиона, нахмурившись, рассматривала Арку Смерти, откуда все так же доносились неясные голоса и таинственный шепот. Признаться, она не верила в порталы на Ту сторону. Как и на какую бы то ни было сторону вообще. Если это только не калитка, ведущая в сад или из сада. Ее насквозь логичный ход мыслей был лишен всяческой сентиментальности, и в Отдел Тайн ее привел, скорее, исследовательский интерес. Впрочем, слова Леди Вальбурги что-то да всколыхнули в ней, заставив усомниться в том пути, который они все однажды избрали, послушав Дамблдора. Конечно же, Вальбурга была слизеринкой, и многолетнее соседство как минимум с тремя хрестоматийными представителями изумрудного факультета научили Гермиону разгадывать манипуляции, когда она сталкивалась с чем-то подобным. Однако же ученый всегда сомневается. А в последние годы ей частенько хотелось променять аврорский значок на профессорскую мантию. Когда она поведала о подобном желании портрету Северуса, тот долго таращился на нее в ответ, бурчал о бестолковых гриффиндорцах, до которых всё всегда доходит слишком поздно, и скрылся из рамы, не удосужившись снизойти до более проясняющего ситуацию комментария. Что ж, Гермиона другого и не ожидала. Но в Министерство, все же, приплелась ясным утром в начале ноября. Ирония или нет, но все важные события в ее жизни так или иначе были связаны с осенью. И если бы факультеты Хогвартса можно было ассоциировать с временами года, она бы смело отдала Слизерину ноябрь. Казалось, он лучше других понимал, что значит истинное ожидание возрождения и умел находить красоту в самые темные времена. Любой другой сказал бы, что Снейп плохо повлиял на и без того излишне все идеализирующую натуру Грейнджер, и она бы рассмеялась несчастному в лицо. По примеру все того же Снейпа. Нет. Слизеринцы были и виновниками всего произошедшего, в большей степени, и жертвами. Дети чистокровных все школьные годы учились в подвале, были презираемы другими факультетами и по праву рождения имели за собой славу темных волшебников, которыми становились, в лучшем случае, два процента от общего числа выпускников. Всё тот же Петтигрю, славный представитель факультета храбрых и отчаянных, как раз-таки и отличился по всем фронтам в самом черном смысле. А Дайлис Дервент, прославленная слизеринка, была главой отделения Пострадавших от Темных проклятий. Драко сейчас работал там же, когда оказалось, что его отец после Азкабана никогда не сможет вернуть утраченный рассудок. Да и Нарцисса, пробывшая под Империо большую половину последнего года войны, тоже легко не отделалась. Дамблдор и детская наивность, учившая делить мир на черное и белое, глубоко заблуждались в подобного рода идеалах. А Гермиона слишком поздно повзрослела. И слишком поздно узнала истинную цену всему. Вот потому сейчас она бродила вокруг Арки с интересом лозоходца и пыталась отыскать хоть какую-то зацепку. Зеркало Еиналеж, которое, кажется, само выпрыгнуло ей навстречу, когда она спустилась в подземелья Слизерина, ничего, кроме острой тоски, ей не принесло. Оно показало не будущее, которого Гермиона так боялась, оно показало сцену из прошлого, куда не было возврата. Уж лучше бы будущее, Великий Мерлин. Перспектива встретить старость в окружении вполне магических котлов и новейшего оборудования лучших химических лабораторий Гермиону не пугала. Не далее, как две недели назад, она подала заявление в аспирантуру одного из университетов Штата Массачусетс. Либо она действительно изменит прошлое, либо разорвет всяческие связи с Британией и начнет жизнь с нуля в Америке. С портретом Северуса, конечно же, а как иначе? И нет, она не считала, что ей нужно показаться психологу. Вопреки здравому смыслу и беспокойству окружающих, ее устраивали странные платонические отношения с портретом почившего мужа. Драко осторожно пытался оказать ей психологическую помощь, Луна загадочно улыбалась и туманно вещала о том, что у каждого свои способы борьбы с травмами, Гарри, не стесняясь, называл ее сумасшедшей. Гермиона пожимала плечами. У Северуса была возможность уйти. Куда там уходят умершие? Но он остался. Говорил, что ему так спокойнее, и жена под присмотром. Гермиона давно уже привыкла к странностям, которые, казалось, с самого рождения окружали ее персону. Она вспоминала, как стояла перед Зеркалом и зачарованно таращилась в его глубину. А оно, как издевку над ее мечтами, показывало такую простую сцену их редких чаепитий, что хотелось выть на луну, пока та не завоет в ответ. Как уже всем было ясно, их с Северусом связывали натянуто вежливые отношения, построенные на взаимной признательности. Он как-то обмолвился, что ему гораздо легче возвращаться с собраний Темного Лорда зная, что ему не придется терять сознание в коридорах Хогвартса в попытке добрести до Мадам Помфри. И Гермиона, прошедшая обучение всё у той же медиведьмы, теперь числилась внештатным целителем Ордена. Она всегда ждала возвращения мужа, даже тогда, когда он равнодушно проходил мимо нее, спеша доложить о последних новостях Дамблдору. Мимолетный взгляд, случайное касание, эта редкая полуулыбка — всё в Северусе всегда говорило без слов. В одну из таких ночей, когда она места себе не находила от волнения, его не было уже двенадцать часов, и никто никакой информацией не располагал, домашний эльф Снейпа постучал в комнату «госпожи» и сказал, что «господин сидит в лаборатории уже два часа и выходить не желает». Гермиона всполошилась, но быстро передумала. Если Северус в состоянии огрызаться, значит, с ним точно всё в порядке. И Мадам Помфри в случае чего ей бы сообщила. В случае чего Гермиона предпочла не задумываться. Ей наивно хотелось успокаивать себя тем, что она имеет какой-то вес и в Ордене, и в жизни Снейпа. Магловские психологи обозвали бы ее состояние тревожной привязанностью, но чем еще ей было успокаивать себя? Месяц назад Снейп разбудил ее среди ночи и сказал, что на нее объявлена охота и ее родители — первые в списке жертв. И нужно что-то срочно предпринять, иначе завтра будет поздно. Ложные воспоминания… Снейп предложил навязать им ложные воспоминания и отправить на другой конец света, ибо научить маглов Окклюменции было невозможно. Он лично, через свои связи и через, как это ни парадоксально, Люциуса Малфоя, подготовил необходимые документы, вместе с Гермионой продумал новые роли для ее родителей и лично наложил заклинание модифицированной памяти. Это было равносильно прощанию навсегда. Гермиона не плакала, не говорила, что обязательно всё исправит, когда закончится война. Если закончится. Она стояла и смотрела в одну точку, пока Северус активировал порт-ключи туда-обратно и переправлял их на другой конец света. Крукшанкс сидел у ног Гермионы и истошно орал в пустоту, дул ветер, шел дождь. Конечно же, как же им, по всем законам готических романов, было обойтись без дождя? А потом Северус вернулся и взял ее за руку и сказал идти вместе с ним. И Гермионе было всё равно куда, потому что она всецело полагалась на мужа в ту дикую ночь, разорвавшую небо вспышками молний. И он привел ее на Спиннерс Энд, где она до этого никогда не была, усадил на диван и сделал ей огромную чашку горячего шоколада. Того самого, медицинского, которым отпаивают при атаках дементоров. Гермиона сжимала в онемевших пальцах эту проклятую чашку и ее трясло, будто бы в припадке. Северус наблюдал за ней ровно минуту, после чего устроился позади и сжал ее в объятьях. Она не помнила, чтобы они о чем-то говорили. Вряд ли ее муж был из тех, кто умел говорить слова поддержки. Но с ним было тепло и надежно. А большего ей было не нужно. Вот и сейчас она соорудила поднос с чаем и его любимым имбирным печеньем, сделала глубокий вздох и пошла в лабораторию. Пусть наорет и выгонит, лишь бы не замыкался в себе. Там тускло мерцали магические светильники, что-то бурлило в котелке, Оборотное зелье, как поняла по запаху Гермиона, и было так тихо, что звенело в ушах. Северус сидел у камина, прямо на полу, и сжимал виски ладонями. У него вновь разыгралась дикая мигрень. Значит, и Дамблдор, и Волдеморт славно покопались у него в мозгах, и он сумел обвести их вокруг пальца, как и всегда. Гермиона поставила поднос неподалеку и села позади него на пол, внимательно осмотрела его сгорбленные плечи, отбросила условности и накрыла его ладони своими, концентрируя энергию целительства на пульсирующие от боли виски. Северус на мгновение напрягся, как и всегда, когда кто-то вторгался в его личное пространство, но потом сквозь пелену боли узнал ее магию и постепенно расслабился, позволяя ей исцеление. Она не знала, сколько они вот так просидели, не заметила, в какой момент он растянулся на полу, положив голову ей на колени, не знала, заметил ли он сам, что случилось. Остывал чай, пахло ромашкой, трещали поленья в камине. — Сегодня я успел, — полусонно пробормотал Северус, доверительно глядя ей в глаза снизу вверх. — Спи, сегодня моя очередь за тобой присматривать. — Я бы сказал, что это первый и последний раз, когда между нами происходит подобная сцена, но я не хочу. — Тебе и не надо. Всё, через что мы проходим, неправильно и удивительно с самого начала. — Но тебя это устраивает? — А тебя нет? — Я уже и сам не знаю. — Тогда позволь себе быть, Северус. Здесь и сейчас. И можешь сколько угодно обзывать меня сентиментальной идиоткой завтра. Сегодня это не имеет абсолютно никакого значения. — Мне хочется раз в жизни тебя послушать. — А что тебе мешает? — Правила приличия. — К черту правила, Северус! Я знаю их все, чтобы нарушить и выйти сухой из воды. И мне много раз это удавалось. — Дамблдор меня убьет, если узнает. — Что? Что ты проводишь вечер с собственной женой? Я совершеннолетняя, Северус, мы можем в любой момент умереть, прогони свой моральный долг ко всем нарглам хоть раз в жизни! — Ты так забавно злишься. — Кому еще удавалось видеть тебя с подобной стороны… — задумчиво протянула Гермиона и улыбнулась. Северус повернулся на бок и нашарил в полумраке ее ладонь, прижал запястье к губам и закрыл глаза. — Я так сильно устал, что, кажется, даже после смерти не смогу выспаться. — Не говори так, ты будешь жить, слышишь? Мы обязательно выживем! Я обещаю. — Ну, раз ты так говоришь, значит, так и будет.***
Стоя перед Зеркалом и вновь и вновь прокручивая в памяти эту сцену, Гермиона сжимала кулаки и от бессилия кусала губы. Они не сдержали обещания, и ей больше не хотелось искать здравый смысл, который она растеряла где-то в перекрестье путей. Она скучала, и сходила от этого с ума.