༺》Королевское задание 《༻ Вывести жителей поселка на чистую воду — Выполнено ᘇ•ᘄ Основные задания ᘇ•ᘄ Спасти трех одноклассников от гибели — Выполнено Уничтожить черный гараж [1000 очков] — Не выполнено Спасти семью Петровых от развода — Выполнено Защитить Оленьку — Выполнено • ✻ • Дополнительные задания • ✻ • Стать главой хулиганов — Выполнено
— Заканчивается только эта игра, а впереди их еще бесконечное множество! Да и, к слову, несколько месяцев прошло лишь в игре. В этом времени — всего лишь пара недель, — девчушка пожала плечами и поплыла по воздуху, вися вниз головой, из-за чего привычные хвостики упали вниз и были похожи теперь на рожки. — Забавно будет, когда ваш ментальный возраст сильно перемахнет физический, Хозя-зя-зяин! — О чем ты? Что значит, ментальный возраст будет выше физического? Обратив наконец внимание на помощницу, Миша опустился в игровое кресло, выдвигая подставку и укладывая на нее ноги. Кью захихикала, вновь вращаясь, как волчок, пока наконец не замерла в полуметре от своего Пользователя. Она несколько мгновений вглядывалась в его лицо, словно бы пытаясь разглядеть там что-то, что могут увидеть ее особенные глаза. Камень во лбу переливался и светился так же ярко, как и глаза, будто в него была встроена маленькая лампочка. — То и значит. Внутри игры вы можете прожить несколько лет, а здесь пройдет всего-то несколько месяцев, — девчушка шкодливо улыбнулась и ткнула Мишу в лоб пальчиком. — Вот тут вы будете взрослеть быстрее. И когда-нибудь случится так, что вам будет далеко за сотню, а телу — лет девятнадцать. — И когда ты собиралась мне об этом сказать? Золотистые глаза недобро сощурились, и Кью, еще секунду назад скалившая зубы, пулей отлетела в сторону, прячась за экраном и возвращая нормальное положение тела. Маленькие ладошки рефлекторно потянулись к ягодицам, прикрывая, словно бы им угрожала какая-то опасность. — Ну… лучше скажите, чего вы такой кислый? Непривычно как-то. Миша хмыкнул, скрестив руки на груди. К разговору про разные временные потоки он еще вернется и снова как следует выпорет эту маленькую дрянь. Тем более, что купленный ремень у него уже имелся в инвентаре. — Ничего я не кислый. Просто… грустно расставаться с Олей, Катей, Бяшей… Ромой и Славой. С ними двумя — особенно.『✦』
Медленно, но верно дни сменяли друг друга. Таежный поселок трясло от раскрытия деятельности целой банды, которая уже не один год похищала, насиловала и убивала детей. Чего уж говорить об опытах, на которые некоторые местные жители добровольно отдавали своих чад. Это стало самым громким делом за последний десяток лет, из-за которого приезжало телевидение, какие-то важные шишки из ГУВД Екатеринбурга и из-за которого Антона Петрова через день таскали на допросы. Он был не сильно в восторге, но тем не менее это все равно лучше, чем сидеть запертым в психушке. Было арестовано около десяти человек, в том числе и некоторые жители поселка, такие как дед Полины Морозовой, а сама Полина была посажена под домашний арест до окончания следствия. Сидя на лавке на детской площадке, Антон наблюдал за играющей в снегу сестрой и дожидался прихода друзей. Прошел уже месяц, наконец все немного приутихло, пусть следствие и продолжалось. По крайней мере, к Антону перестали подходить все подряд: те, кто пытался разузнать, а были ли среди документов Горбунова какие-то записи об их семьях, или просто те, кто хотел сплетен. По настоянию Тихонова Антон не спешил разбалтывать всем обо всем. Да и самому тоже не хотелось. Только Рома, Бяша и Катя были посвящены в историю от начала до конца и не задавали лишних вопросов, понимая, что не получат ответов. К счастью, большинство детей шли на поправку. У многих была диагностирована наркотическая зависимость, но благодаря купленному в магазине Системы зелью «Очищения организма», которое Миша использовал на себе, чтобы анализы показали, что у него чистая кровь, дети как раз и избавлялись от своей зависимости. Для этого пришлось подменить в больнице лекарства, но это оказалось сделать гораздо проще благодаря все той же Кью. — Давно ждешь, Тоха? — Рома перескочил через спинку и приземлился рядом на лавочку, а с другой стороны перепрыгнул Бяша, словно воробей усаживаясь на лавке, как на жердочке, шутливо дергая шапку Антона за помпон, почти стягивая ее, но Петров успел перехватить его и толкнуть, чуть не опрокинув в снег. — Нет, не очень. Вон, с малой пока сидел, — Антон кивнул на сестру, которая вместе с другими детьми строила снежный дом. Петров потер озябшие руки. — Как к врачу сходили? — Да нормально, на. Врач сказал, что у нас черепушки крепкие. Хотя Ромычу досталось сильнее, чем мне. Бяша весело хехекнул и постучал кулаком себя по голове, а Рома самодовольно развалился на лавке, крутя в руках сигарету, но не спеша зажигать ее. Петров ведь пиздюлей даст за то, что курит рядом с Оленькой. Он покосился на Антона, разглядывая его пусть и веселое, но все же напряженное лицо. — Видимо, у Давыдова ко мне были какие-то особые претензии. Пятифан хмыкнул и сплюнул в сторону, сломав сигарету, припоминая Давыдова, с которым раньше чуть ли не на каждой тренировке боксировал, считая его одним из лучших боксеров в их поселке. Да что там в поселке — в ближайших деревнях и селах. На Ромкины слова Антон лишь хмыкнул. Он не стал рассказывать друзьям, откуда пошла «болезнь» Женьки с его маниакальной любовью к маленьким детям. Ведь кому захочется распространяться, что частично из-за тебя насильник стал насильником. Хотя виновным себя Антон все же не считал, ведь виноват был в первую очередь отец Жени, а затем и его дед, а никак не Антон и не сам Женя. Хотя вину за совершенные убийства и насилие Петров все равно не снимал с Давыдова, пусть у него и были травмы детства и все такое прочее, чем обычно оправдывают насильники свои поступки. Подбежавшая Оленька утянула за собой Бяшу на детскую площадку, чтобы он поиграл с ней и другими ребятами, притворяясь снежным монстром. Антон и Рома наблюдали, как их друг рычит и носится за малышней, пока те обкидывают его снегом и со звонким смехом разбегаются кто куда. — Ром, знаешь, я чуть не убил Женю, — вдруг сказал Антон, поднося руки ко рту и выдыхая на них, чтобы согреть. Его улыбка исчезла, а он принялся с печалью во взгляде наблюдать за сестрой. Пятифан удивленно взглянул на друга, замечая у него странное выражение лица, которое Рома видел однажды… однажды у отца, когда его забрали после того, как он избил жену, Ромкину мать, в один «прекрасный» момент их жизни. Это было выражение лица человека, который осознал, что он натворил. Момент прозрения. — Я, когда в гараж попал, увидел, что это за место, представил, как он там убивал детей… и представил Олю, Катю. Потом я уже ничего не помню. Очнулся, когда меня Славка от него оттащил. Если бы не он, кто знает, как бы закончилась вся эта история. Рома тяжело вздохнул и опустил взгляд на собственные ботинки, постукивая их носами, сбрасывая налипший снег. Как ему стоит реагировать на слова Петрова? Ревность, разрывающая когтями грудь, говорила ему накричать, разозлиться, врезать по этой очаровательной очкастой физиономии, да посильнее, чтобы Петров больше вообще никогда не вспоминал имя Славы. Но разум подталкивал воспоминания о том единственном дне, проведенном в психушке, об их разговоре, о том, что у Антона совершенно другое отношение к нему. Это ведь значит, что он особенный для Петрова? Не такой, как этот проходной Слава? Разрываясь между двумя чувствами, Рома вытащил еще одну сигарету, снова крутя ее между пальцами, смотря на Антона, на его непривычно мертвый, печальный взгляд. — Я благодарен ему за многое. Боюсь, все, что я провернул — чистая случайность. Удача. Да. И Славка стал для меня той самой удачей, благодаря которой и я, и все остальные ребята остались живы. Выдохнув, Рома закусил сигарету, снял шапку, нервно приглаживая волосы, и вновь натянул ее на голову. Ревность прошла так же быстро, как появилась, а на смену ей пришло раздражение. Антон, сидевший рядом, и вовсе скис и скатился на лавке, вытянув ноги. Не выдержав, Пятифан дал ему хороший подзатыльник, уронив Антона с лавки в снег, и, наклонившись, зачерпнул горсть снега, засовывая ее за шиворот Петрова. — Завались, Петров. Чего это ты вдруг начал сопли распускать? Я тебя не узнаю. Все над дебиком этим трясешься: Слава то, Слава это. Можно подумать, что ты сам ничего не сделал. Петров, блядь, с каких пор ты стал таким сосунком? Тоха, которого я встретил, не был таким нюней. Он был придурком, который пиздел без остановки и смотрел на меня влюбленными глазами, как преданный щенок, продолжая подъебывать, нарываясь на кулак в рожу при каждом удобном случае. Детвора заголосила сильнее, когда Бяша поймал одного из мальчишек и потащил на детскую горку, в свою пещеру. Антон недовольно потер ушибленный затылок, водя лопатками, ощущая ледяные кристаллики, превращающиеся в капли и катящиеся по спине. Он возмущенно поглядел на ухмыляющегося Ромку, который жевал фильтр от сигареты, и лицо невольно вспыхнуло яркой краской. — Ром, когда ты на меня так смотришь, я с трудом могу себя контролировать, — кряхтя, Антон забрался обратно на лавку, заваливаясь Пятифану на плечо и тихо выдыхая. — Спасибо. Просто я немного устал за этот месяц, а отдохнуть все никак не могу. — Не за что, — Пятифан насмешливо толкнул его в бок, тут же ткнув носом в его висок, вдыхая приятный сладковатый карамельный запах шампуня, наверняка Олиного. — Слушай, Ром, не хочешь затусить со мной на всю ночь? — У Тихонова, что ли? Пятифан хмыкнул, щекой прижавшись к макушке, поведя головой, убирая из-под щеки надоедливый помпон. Он слабо себе представлял как они проведут ночь в квартире у следователя еще и с младшей сестрой под боком. — Дурак. Нет конечно. Ко мне домой. Дядя Костя сказал, что все улики там уже собрали и мы с тобой можем устроить там ночевку. Если ты, конечно, хочешь. Провести ночь вместе, — Антон скользнул пальцами по руке Ромы и он поспешил переплести их пальцы, желая согреть замерзшую руку «зайчика». — Только ты и я. Антон невольно повел плечами от приятной дрожи, прошедшей по всему телу от теплоты руки. Щеки обожгло, но не от мороза, а от смущения. Антон поднял лицо, потянувшись к Роме за поцелуем, но в тот же миг им в лицо прилетел здоровенный снежок, и загоготавший Бяша выдал себя с потрохами.『✦』
Дом встретил их тишиной, запахом пыли и какого-то химического средства. Рома щелкнул выключателем, оба парня разом зажмурились и, проморгавшись, оглядели коридор. В нем совершенно ничего не изменилось, словно бы обыск в доме и не проходил. Да даже Олькины игрушки валялись на полу, будто она их оставила и убежала мультики смотреть. Разве что верхней одежды родителей не было на вешалке да отцовских ключей от машины. Ее забрали в милицию для проверки. Там нашли волос Полины и следы наркотического вещества, которым кололи детей. Рома неловко потоптался на пороге и, поняв, что Антон не торопится раздеваться, первый скинул обувь, куртку, забрал у Петрова пакет с едой и ушел на кухню. Он начал разбирать купленные продукты — решили приготовить на ужин картошку с мясом и перед тем, как идти сюда, заскочили в магазин и взяли немного картофеля, фарш и овощи. Пока Рома разбирал пакет, очнулся и Антон и, разувшись, все так же в куртке подошел к Роме со спины и обнял его, утыкаясь носом во влажный от пота загривок Пятифана. Тот от неожиданности чуть не выронил банку с помидорами, охнув. — Тох? — Давай просто постоим так немного… Рома поставил банку и, развернувшись к Петрову, ловя его растерянный взгляд, распахнул руки, позволяя упасть в объятия. Антона дважды просить не пришлось. Сняв очки, он вновь сомкнул руки вокруг Роминой талии, щекой прижавшись к его щеке и прислушиваясь к равномерному дыханию, которое обжигало холодное после улицы ухо. — Странно тут находиться, — пробормотал Антон, пальцами забираясь под спортивную кофту, грея руки о горячую поясницу. — Странно, как может в один миг поменяться мир. Рома невнятно промычал, сжав Тошины плечи в объятиях сильнее, носом тыкаясь в щеку, призывая того поднять голову, чтобы соприкоснуться с ним губами не ради поцелуя, а ради успокоения. Антон добродушно улыбнулся, чмокнув в ответ и наконец отпуская парня, чувствуя, как взмокла спина из-за куртки: дома отопление не отключали, и было тепло. Время плавно склонялось к ужину. Когда на сковороде зашкварчало масло, а вместе с ним и сырой картофель с фаршем, Антон уселся за стол, подтянув ноги и наблюдая за Пятифаном, суетящемся у плиты. Впервые за долгое время дома было уютно и спокойно. В еде не нужно было искать добавки и после этого бежать очистить желудок поскорее, не нужно было присматривать за Оленькой, никто не кричал, не давил. Да и, кроме того, открывался прекрасный видок на Пятифана в фартуке. — Какая ты хозяюшка, Ромчик, — хихикнул Антон, подпирая голову ладонью. — Если б я был султаном, то ты стал бы моей первой женой. — Чего? Ты головой не бился нигде, придурошный? Рома весело хмыкнул, перемешивая содержимое сковороды. На стене бренчало радио какими-то восточными мотивами, за окном давно все потемнело, и никакого зверья, никакой завывающей флейты не было. Единственный, кто выл, — это ветер, поднимающий снег пургой, но двух парней это не волновало, ведь они были в доме, в тепле. Любуясь широкой спиной Пятифана, а также отличной задницей, обтянутой шуршащей тканью спортивок, Антон сам не заметил, как начал улыбаться, а на душе становилось спокойнее с каждой минутой. — Посмотрим телек, пока едим? — предложил Рома, чувствуя спиной пожирающий взгляд Петрова, но стараясь не реагировать на него. — Ага, давай. — Тогда пиздуй, включай чего-нибудь, а я наложу картоху и приду. Антон поднялся и, прихватив тарелку с соленьями, подошел к Ромке, целуя его в щеку, а заодно и со звонким шлепком прикладывая руку к соблазняющей его ягодице Пятифана, озорно шепнув на ухо: — Уже скучаю по тебе, женушка. — Женушка, — Ромка фыркнул, ощущая, как не только место шлепка начало гореть, но и его уши. Выглянув из кухни, он прикрикнул в спину поднимающегося на второй этаж Антона: — Может, я и женушка, но драть тебя в задницу сегодня буду я! Петров, поднявшийся на верхушку лестницы, остановился и, взглянув вниз, странно ухмыльнулся, поправляя очки, блеснувшие в свете тусклой лампы. — Ну… может быть, может быть, Ромочка. Оказалось, что есть жареную картошку в комнате сестры в пустом доме с близким другом под боком и смотреть боевик — не самая плохая идея, чтобы расслабиться. Наверное, стоило прихватить все же пиво, о котором грезил Пятифан, когда они заходили в магазин, но, с другой стороны, хоть один-то секс у них должен был быть на трезвую голову? По крайней мере, так думал Антон, когда они закончили с ужином и, отставив пустую посуду на подоконник, улеглись на кровати досматривать кино. Ромка развалился на кровати, подобрав подушки под спину, а Петров устроился у него на груди в сонливой полудреме, поглаживая Ромину руку. Часы показывали четверть двенадцатого, когда последний кадр фильма сменился титрами, и Антон нажал кнопку «стоп» и заставил экран померкнуть. Приподняв голову, он взглянул на Рому, который смотрел на него в ответ с предвкушением. — Слушай, перед всем предстоящим действом я бы хотел закончить начатый в больнице разговор. Что думаешь? — Ладно, — Пятифан пожал плечами, попритушив огонек в глазах, но все же оставив тлеющие угли, чтобы разжечь их чуть позже. Приподнявшись на локтях, Антон сел и несколько секунд молчал, подбирая слова, но затем все же заговорил: — Наши отношения с тобой начались очень… странно. Честно говоря, я влюбился в тебя с первого взгляда. Просто сошел с ума, захотев сделать тебя своим и взамен стать твоим. Скажу сразу: я имел уже отношения и с девочками, и с мальчиками. Поэтому я представлял, как могут быть тобой восприняты мои чувства. Гея или бисексуала искать непросто в наше-то время. — Бисек… чего? — Не перебивай. Просто слушай. В общем, я понимал, что тебе могут не нравится мальчики, поэтому старался действовать осторожно. Но я ведь тот еще придурок, поэтому осторожно не всегда получалось. И, на мое же счастье, ты мне врезал всего лишь один раз. Я понял, что тоже не безразличен тебе, и на самом деле наши отношения могли бы сложиться иначе, если бы не все произошедшее с психушкой. Я знал, что мне там придется выживать, и был готов почти к любым способам. Конечно, спать с врачами я бы не стал, не приемлю слишком большой разницы в возрасте, но к сексу с другими пациентами я был морально готов. Антон глубоко вздохнул, переводя дух и бегло глянув на Рому, который теперь хмурился, а в светлых глазах не было ничего, кроме сосредоточенности. Петров продолжил: — Я ведь, как бы это сказать, человек свободных нравов. — Ебешься с кем хочешь, — подсказал Рома, и в его голосе промелькнуло недовольство. — Да, так и есть. И, скорее всего, всех своих будущих партнеров мне придется предупреждать, что я полиаморен, ну, что мне комфортно в отношениях сразу с несколькими людьми. Мне будет немного сложнее искать кого-то под такие стандарты, но ничего не поделать. — Погоди… что значит «будущих партнеров»? Рома окончательно прогнал остатки предвкушения бурной ночки и поспешил тоже сесть, не сводя с занервничавшего Петрова взгляда. Антон спешно поправил сползшие на нос очки и еле заметно поджал губы, почти прошептав: — Тихонов связался с нашей теткой. Нас с Олей заберут через месяц. Даже не дадут доучиться этот год. — Через месяц? — тупо повторил Рома бесцветным голосом. За несколько секунд его лицо стало потерянным, а затем исказилось от ужаса осознания и злости, в мгновение наполнившей его до краев. — Тогда в чем был смысл?! В чем смысл этого разговора?! Если ты свалишь нахер и оставишь меня тут одного! Он заорал, подскочив с кровати и отлетев в сторону, всадив кулак в стену, даже не моргнув глазом из-за боли в раздолбанных костяшках. Антон печально улыбнулся в ответ, с тоской оглядывая комнату и мысленно сетуя, что разговаривать стоило в другой комнате, ведь разносить тут есть что. Он догадывался, что к этому разговор и придет, поэтому и отпросился у Тихонова на ночевку с Ромой, чтобы не привлекать лишнее внимание. Ведь если Тихонов или его жена услышат разговоры… вряд ли обрадуются. Не говоря уже об Оленьке, которая столько всего пережила за последнее время. — Смысл был не в наших с тобой отношениях. Не именно в них. А в твоем отношении ко всей этой ситуации. — Что за хрень ты несешь… Плечи Ромки затряслись. Он опустил голову, еле сдерживаясь, чтобы не кинуться и не набить Петрову морду. Как это, смысл был не в их отношениях?! Он только-только признался, только осознал! — Ты встретишь еще далеко не одного такого «Антона», которому будешь симпатизировать. И я хотел показать тебе, что в этих чувствах нет ничего плохого. Ты считал, что любить меня — это неправильно. Раньше ты бы избил меня, поиздевался, поглумился. Может, даже затравил до того состояния, когда я захотел бы покончить с собой. Не так ли? Рома поджал губы, зажмуриваясь, чувствуя, как глаза начинает жечь, а горло сдавило. Он не мог ответить на этот вопрос, но Антону это было и не нужно. Петров монотонно продолжил: — Я показал тебе, что эта любовь не отличается от твоего чувства к другим девчонкам. Полине, например… — Полина — шалава, — просипел через силу Пятифан. — Не говори так о ней. Она запутавшийся, глубоко травмированный ребенок, который хотя бы так пытался заслужить хоть чью-нибудь любовь, — Антон тяжело вздохнул и упал на кровать, раскинув руки и глядя в потолок. — Да и сейчас речь не о ней, а о тебе. Я просто хотел, чтобы в следующий раз, когда ты почувствуешь симпатию к кому-то такому же, как я, ты не кидался на него с кулаками, а попробовал… — Мне не нужен… — Другой? Может быть. А может и нет. Я не отрицаю важность твоих чувств сейчас. Наоборот, — Антон перевернулся на бок и ласково улыбнулся, взглянув на Рому и протянув к нему руку, — я до безумия счастлив. И я бы хотел насладиться отведенным нам временем, чтобы показать тебе, показать самому себе, что отношения прекрасны. Любовь прекрасна. Мы прекрасны. — Ты точно уж прекрасен, — с горькой усмешкой согласился Рома, подходя к кровати и беря ладонь Антона, наконец замечая сбитые костяшки. — Да я вообще красавчик, — хохотнул Антон и потянул Рому к себе. — А ты… ты не представляешь, как у меня снесло крышу при нашей первой встрече. Если бы я встретил Бога, то хотел бы, чтобы у него было твое лицо. У нас есть целый месяц. Давай оторвемся как следует? Рома опустился на кровать рядом, отпустив руку Антона и вместо этого скользнув пальцами по его волосам, опускаясь на щеку, очерчивая линию подбородка, останавливаясь на нем, пальцем мазнув по пухлым губам. — А ты… будешь встречаться с этим мудаком? Лизнув Ромин палец, Антон легко прикусил его, смотря из-под подрагивающих ресниц. — Мудаком? Ах, ты про Славочку… — Петров улыбнулся и сощурил хитро глаза. — Эй, Пятифан, вилкой в глаз или в жопу раз?『✦』
Антон толкнул Рому на кровать, забираясь следом и усаживаясь на его влажный после ванной живот. Капли воды стекали по напряженным мышцам, соприкасаясь с бледной кожей бедер Петрова, которыми он зажал бока Пятифана. Рома приподнялся на локтях, но Антон властным движением руки прижал его обратно к постели, надавив на грудную клетку, скользнув ладонью по острым ключицам к крепкой шее, обхватывая ее пальцами и сжимая. Рефлекторно Рома откинул голову назад, ловя губами воздух, из-под ресниц наблюдая за спокойным лицом. Голубые глаза Петрова смотрели сосредоточенно и чуть напряженно, словно он сдерживался, стараясь не слишком торопиться в столь деликатном деле. Легкая улыбка скользнула по губам. Он склонился ниже, языком скользнув по выступившей на шее вене, осторожно поднимаясь по ней к уху Ромы, тут же прикусывая мочку уха и чуть сильнее фиксируя ладонь на горле. — Ну так что, доверишься мне? — шепнул Антон, чувствуя, как под пальцем бешено бьется пульс взволнованного Ромы. — Куда я денусь… Я ради тебя жопу помыл. Рома нервно усмехнулся, ощущая, как начинают гореть уши и щеки от нахлынувшего смущения и стыда из-за того, что он согласился на то, на что никогда бы не решился. Никогда! Ни за что в жизни! Но Петрову удалось его как-то уломать. И до чего же было стыдно выслушивать о том, как ему стоит подготовить себя в ванной, а еще хуже было делать это. — Ну спасибо уж. А ты что, с грязной обычно ходишь? Дышать стало неожиданно легко, и Рома открыл глаза, наблюдая, как Антон слез с него и подошел к шкафу, что-то ища в нем. Впервые он смог полностью рассмотреть Антона. Не такой уж и спортивный, как казалось со стороны: нет кубиков пресса, да и живот не то чтобы подтянут, как и руки, и ноги. Да и худым он не был. Просто парень, который не занимается спортом. А уж вспоминая их прошлый раз на дискотеке, Рома был уверен, что жиром Петров точно не заплыл. Щеки вновь кольнуло при воспоминании о том, как Антон извивался, зажатый между ним и стеной, как не стеснялся до хрипов стонать и шептать. Захотелось это повторить, но… Он же пообещал. На секунду в голове мелькнула мысль все же сменить позицию, потому что мышцы кое-где опасливо поджимались, когда он понимал, к чему все идет. Антон вынырнул из шкафа, держа в руках непрозрачную баночку с голубой этикеткой, ремень и толстую ленту. Когда он подошел к кровати, Рома недовольно поерзал, но все же лег обратно и покорно поднял руки к изголовью кровати, позволяя зафиксировать их ремнем. Ремень был каким-то другим, нежели те, которыми поддерживают штаны. Более мягкий, эластичный, позволяющий слегка вращать запястьями и не натирать их. — Расслабься, Ром, я не сделаю тебе больно. И мы остановимся, как только ты скажешь, — Антон склонился и легко поцеловал его губы, словно бы почувствовал нервное беспокойство Ромы из-за невозможности нормально двигаться. Хотя Пятифан был уверен, что его страх был на лице написан. — Постараюсь уж. Но, пожалуй, стоило перед этим выпить для храбрости. Взгляд Ромы скользнул по Антону, который вновь забрался на него, чтобы на этот раз завязать глаза. Петров хмыкнул: — Давай хоть один раз потрахаемся трезвыми, а? — Ну так, может, лучше я тебя трахну? — голос дрогнул в надежде, и Рома покрутил головой, привыкая к повязке и темноте. Все ощущения в миг обострились. Кожа Антона казалась более холодной, а его почти невесомые, щекотливые прикосновения пальцев к груди вызывали приятную дрожь, заставляя нетерпеливо ерзать. Или все же это был страх? — Если у тебя задница не будет сильно болеть и останутся силы, — губы обдало горячим дыханием Петрова, тот склонился, вновь устраивая руку на его горле, но на этот раз не сжимая, лишь слегка поглаживая, — я поскачу на тебе, как полагается зайчику. — Поебемся как кролики, — ухмыльнулся Пятифан, принимая жадный поцелуй Петрова, впившегося в его губы, пока шаловливые пальцы быстро ощупывали крепкое тело, словно бы встретившись с ним впервые. Он не видел Антона и оттого мог ориентироваться лишь на прикосновения. Поцелуи быстро стали влажными, к делу подключился язык, настырно проникнувший в рот, скользнувший по ребру его языка, вылизывающий его, играющий с ним. Это были совсем не такие поцелуи, как на дискотеке. Не такие грубые и животные, а скорее тягучие и поддразнивающие. Антон был главным, он вел, не давая Пятифану перехватить инициативу, не давая превратить секс просто в дикую еблю, как в прошлый раз, когда срывало крышу и ни один из них до конца не осознавал сути произошедшего. Руки Петрова опускались по груди и прессу, очерчивая мышцы, щекоча кожу, все ниже и ниже, пока наконец не достигли резинки трусов. Пальцы ловко подцепили ее и потянули вниз. Поцелуй пришлось на мгновение разорвать, чтобы Антон мог стянуть с Ромы ненужную и единственную часть гардероба на нем, а затем он вновь прильнул, но не к губам, а к шее, оставляя поцелуй за поцелуем, следуя тем же путем, что и пальцы мгновение назад. Рома чувствовал себя странно: одновременно возбужденным и преданным. С одной стороны, такие возбуждающие и манящие прикосновения и поцелуи Антона, но, с другой, нежные и настырные руки, которые настойчиво развели ноги, поглаживая открытые бедра. Хотелось бы их свести, но Петров уже успел устроиться на кровати между ногами. Его губы скользили по груди, опускаясь на кубики пресса, обводя каждый из них языком, оставляя легкие поцелуи, щекочущие кожу, заставляющие Рому изгибаться, поджимать ноги и довольно урчать, ведь он серьезно был намерен не застонать, как потекшая девка. Антон щекотал горячим дыханием прохладную кожу, опускаясь до пупка, не обделяя вниманием и его, и доходя до дорожки волос, ведшей к уже возбужденно подрагивающему члену. Петров тихо хмыкнул, и этот звук не предвещал ничего хорошего. Рефлекторно Рома дернул руками, но ремень не поддавался. Антон успокаивающе погладил его по животу, второй рукой ухватившись за член и на пробу делая пару движений вверх-вниз, наблюдая за реакцией: за приподнявшимися бедрами, прогнутой спиной, за приоткрытыми губами, с которых сорвался тихий вздох. — А ты более чувствительный, чем я мог предположить, — в голосе Антона скользнуло веселье. — Иди нахуй, Петров, — прорычал Рома, вновь дергая руками, но все так же безуспешно. — Тц-тц, Ромочка, сейчас не стоит мне грубить, — мелодично почти пропел Антон, его тонкие пальцы скользнули по липкой головке, размазывая предсемянную жидкость по пульсирующему от возбуждения органу. — Давай, сладкий, толкнись мне в руку. Лицо и уши горели от налившейся крови не меньше, чем горел член, желающий большего, но не получающий этого. Рома выругался всеми матерными словами, которые он знал, но вызвал лишь смех и вновь скользнувшие пальцы, без давления, в легком касании. Кровать скрипнула, и Антон вновь склонился к нему, лизнув мочку уха: — Рома, прошу, будь лапочкой, слушайся меня, и тебе все понравится. Я клянусь, что тебе все понравится. Пятифан отвернул лицо в сторону, судорожно втягивая носом воздух. Было стыдно, чертовски стыдно представлять, как он сейчас лежит перед Петровым с раздвинутыми ногами, словно бы какая-то шалава, открывшая ворота для любого желающего. Еще и этот сладкий, тягучий голос Антона слишком сильно расслаблял, вынуждал довериться. Он приподнял бедра, толкнувшись в колечко тонких пальцев. — Умница, — ласково проворковал Антон, в поощрении целуя напряженную шею. — Продолжай. Найди свой темп. Мысленно матеря и себя, и Антона Рома, продолжал. Сжимая пальцами ног простынь, продолжал толкаться в теплую, ставшую уже липкой руку, судорожно вздыхая и чуть ли не всхлипывая от того, как начали неметь ноги от усиливающегося с каждым толчком возбуждения. Антон, словно бы и не причем, то сильнее сжимал руку, то ослаблял хватку, поцелуями покрывая шею, изредка подсасывая кожу, наверняка оставляя после себя алые пятнышки — россыпь ягод на его коже. Рома не видел Антона, но чувствовал всем телом. Его прикосновение, дыхание, его собственный запах, смешанный с запахом мыла. Все это действовало в миллионы раз сильнее любого существующего в мире афродизиака. В комнате становилось душно, или Роме это лишь казалось. Воздуха не хватало, как не хватало и Антона. Его руки было мало, до обидного мало. И Антон словно чувствует это и не дает кончить, почти убирая руку, вызывая разочарованный вздох у Ромы. — Молодец, не волнуйся, мы сейчас продолжим. Вновь его голос совсем близко, Антон невесомо коснулся губами его губ и, кажется, пропал. Кровать скрипнула, и на секунду чужие бедра между ног пропали. Ровно на эту же секунду вернулся и здравый смысл с желанием закончить все нахер, свести раздвинутую рогатку ног, но стоило губам Петрова коснуться головки его члена, как все глупые мысли вмиг улетучились. Простынь вновь смялась под пальцами ног, когда головка члена скрылась во рту Петрова, когда он с влажным причмокиванием опускался ниже, почти касаясь носом лобка и вновь поднимался, давая мгновение свободы, чтобы в следующую секунду вновь окунуть член во влажный горячий рот. Рома готов был зарыдать от того, что не может опустить затекшие руки, что не может ухватиться за белые волосы и всадить член до самой глотки, в этот нахальный рот, который столько времени говорил гадкие пошлости, который дразнил его, соблазнял его… Он толкнулся бедрами навстречу, чувствуя, как яйца все сильнее наливаются и как приближается тот момент, из-за которого он дрожит всем телом, вцепляясь влажными ладонями в металлические прутья кровати, изгибается, ощущая, как сперма, попадая в чужой рот и смешиваясь со слюной, скатывается по члену на мошонку, а с нее и по заднице. — Блядь, я тебе глаза завязал, а не рот заткнул, — Антон выпустил член изо рта и, судя по звуку, сплюнул. — Мог бы и сказать. В рот-то зачем кончать? Рома не ответил. Просто лежал, стараясь перевести дыхание, таращась в темноту повязки и пытаясь осознать, что только что произошло. Но осознание не успело дойти. Кровать вновь скрипнула, и раздался тихий щелчок, свидетельствующий об открытии чего-то. Повертев головой, Рома попытался сообразить, что же делает Петров, но ответом ему послужил запах персика, быстро заполнивший комнату. — Что это? — просипел Рома. Он почти не издавал звуков, не стонал, срывая голос, но того почему-то все равно не было. — Сейчас расслабься, — губы Антона коснулись его колена. — Я буду максимально нежен и осторожен, но и от твоего расслабления многое зависит. Ладно? — А может, не надо?.. — Рома вздрогнул. Все еще не отошедший от оргазма, он начинал вновь судорожно соображать, куда склоняется действо. — Пятифан, ты кончил, а вот у меня хер стоит. И он очень хочет кончить, желательно в твою задницу. Чужие руки на этот раз более грубо развели поджатые ноги, но тут же, словно извиняясь, Антон погладил напряженные мышцы бедер, опускаясь к разведенным ягодицам, оглаживая и их. На секунду руки пропали с его тела, а в следующее же мгновение липкие пальцы скользнули по напряженному колечку мышц. Рома судорожно вдохнул вязкий горячий воздух. Сегодня он сам уже трогал себя там, когда в ванной подготавливал себя к происходящему, не веря, что Петров его уломал на такое положение вещей. Это были странные ощущения. Но происходящее сейчас — вот что было действительно странным. Он не мог расслабиться, не мог просто себе представить, что чужие пальцы сейчас окажутся в нем. — Ромочка, — очередной поцелуй в уголок губ. — Расслабься, сладкий. Помнишь? Я не сделаю больно. Только приятно. Где уж тут расслабишься… Липкие пальцы поглаживают его между ягодиц, щекоча, заставляя то сжаться, то, наоборот, расслабить мышцы. Сладкий запах персика дурманил, как и не менее сладкий голос, из-за чего он не сразу ощутил проникновение первого пальца, и только когда почувствовал, как сквозь расслабленные мышцы пробирается и второй, попробовал поджать ягодицы. Петров настойчиво зашептал в губы, что все будет хорошо. Хотелось верить. А пока возникло лишь чувство чего-то лишнего. Было не больно, но захотелось повертеть бедрами, чтобы заставить постороннее убраться из него, что он и сделал, приподняв бедра и слегка качнув их. Пальцы почти вышли, но тут же вернулись, проникая в него глубже. Рома нервно куснул самого себя за губу, цепляясь пальцами за металлические решетки, ощущая, как к двум пальцам присоединяется третий, как они растягивают его, проникая глубже и почти выходя. Постепенно ощущение лишнего начинало проходить, а бедра продолжали рефлекторно двигаться на встречу пальцам. Рома и сам не заметил, что постанывает, нет, даже поскуливает, разводя ноги посильнее и сжимая мышцы заднего прохода, желая протолкнуть пальцы Антона глубже в себя. Тихий довольный смешок соскользнул с губ Петрова. Но он волновал Пятифана меньше, нежели вдруг пропавшие из его задницы пальцы. Он завертел головой, силясь хоть что-нибудь увидеть, избавиться от туго завязанной повязки, и замер, когда что-то вновь приставили к нему и это что-то плавно вошло в него, намного глубже, чем пальцы, с каждой секундой пробираясь все дальше, пока наконец бедра не ударились о бедра, сорвав два одинаковых стона с губ парней. Тело пробило легкой дрожью. Антон сделал пробный толчок, и Рома вновь простонал, тут же закусывая губу, к собственному стыду понимая, что ему это нравится. Он словно был на своем месте. Новый толчок и новый стон. Горячие руки Антона ухватили его под колени, наклоняя их вперед, ближе к животу, из-за чего Пятифан приподнял бедра, чувствуя, как Антон делает новый толчок, но на этот раз член вошел как-то иначе. Рома дернулся в ответ, двигая бедрами, подстраиваясь под один темп с Петровым, который скользил благодаря смазке, ударяясь бедрами о напряженные ягодицы. Член двигался, толкался в него, находя все новые и новые углы, пока в один момент Пятифана словно не ударило током, и он дернул руками, изгибаясь в спине. Рот невольно открылся в громком стоне, а Петров, поняв, что наконец нашел подходящий угол, тут же начал увеличивать темп, с каждым толчком залетая в него с громким хлюпающим звуком. Одна из рук Петрова отпустила ногу и вместо этого схватила Рому за шею, сжимая и заставляя высунуть язык, начиная быстро по-собачьи дышать, чтобы ухватить хоть какой-то маломальский глоток воздуха. Голова шла кругом. В темноте перед глазами с каждым толчком рассыпались искры, а из-за нехватки воздуха шли круги. Рома уже сам был готов развязать себе руки и начать скакать на члене Петрова, как зайчик. Как гребаная шлюха, лишь бы это ощущение, из-за которого горит задница и член, а яйца наливаются свинцом, продолжалось как можно дольше. Агония, захлестнувшая разум, выгибала его, заставляла скулить, стонать, пуская слюни, сжимать член в заду, который при каждом толчке скользил вдоль простаты, вынуждая Пятифана кончить на собственную грудь. Когда Антон вышел из него, Рома не сразу понял, что произошло, и только ощутив странное и отчасти неприятное чувство того, как сперма вытекает из разгоряченной задницы, понял, что его шея вновь свободна, никто не сжимает горло и, что самое главное, ему развязывают руки. Горячие губы прижались к его губам, завязывая недолгий поцелуй, а Рома только и мог что проскулить сквозь него, когда ласковая рука скользнула по его члену, сжимая и давая вновь кончить. — Как ты? — хрипло прошептал Антон, снимая повязку с глаз Ромы. Тот сощурился и на несколько секунд прикрыл глаза, привыкая к свету ночника в комнате, опуская руки и совершенно не чувствуя их. — Руки затекли, — так же прохрипел Пятифан, приоткрывая глаза и глядя на красное лицо Антона, который тяжело дышал, пытаясь успокоиться. — Вот и славненько, что это единственное, что тебя беспокоит.『✦』
Проснувшись на следующее утро, Рома около получаса лежал и просто смотрел на спящего рядом Антона. На его подрагивающие во сне ресницы, приоткрытые в размеренном дыхании губы. В голове не укладывалось произошедшее этой ночью. Как он вообще согласился на это?! И… почему он позволил это сделать с ним? Осторожно высвободив руку из-под головы Антона, Рома сел и тут же недовольно поморщился, ощущая дискомфорт там, где раньше не чувствовал его. Это определенно были последствия бурной ночки, но, на удивление, было не так уж и больно, как могло бы быть. Или, по крайней мере, как это описывали другие пацаны, когда вечно говорили о педиках. «Стоп. Теперь, получается… я тоже полноценный педик?» Захотелось стукнуть самого себя по лбу. Рома осторожно поднялся с кровати и тут же замер, ощущая, как по бедрам заскользили редкие капли. Лицо вспыхнуло жаром, руки сами собой сложились в кулаки. — Петров, блядь! — Рома ударил Антона в живот и, развернувшись, вылетел пулей из комнаты, запираясь в ванной. Проснувшийся от удара Антон закряхтел и несколько секунд пытался понять что происходит и почему Рома его ударил. Услышав шум воды, Петров осторожно поднялся и, натянув трусы со штанами, подошел к двери в ванную: — Рома? Все в порядке? — Иди нахуй, Петров! Какого хрена… какого хрена внутрь?! — А, понял… — Антон виновато почесал затылок и присел на пол у ванной. — Слушай, извини, надо было с презервативом вчера… Это моя вина. — На-хуй! — отчеканил Пятифан, за дверью слышались всплески воды и удар мыла о мыльницу. — Короче, давай я объясню, что делать… — Не надо мне ничего объяснять! Антон закатил глаза и с улыбкой уставился в пространство перед собой, где с помощью Системы было открыто окно с секретной камеры, установленной в ванной Кью. — Будешь ломаться — я дверь выбью и сам тебе задницу помою! Поэтому просто послушай, лады? Через полчаса, сидя на кухне, Антон только и мог, что виновато глядеть на красного от злости и смущения Пятифана, ковыряющегося в тарелке с яичницей. Радио снова бубнело, солнечные лучи пробивались через морозный узор на стекле, яркими бликами ложась на стол, пол и стены. Несмотря на напряженную атмосферу и ругань с утра пораньше, утро было действительно прекрасным. — Ну Ром, ну прости… — Антон протянул руку, желая коснуться плеча, но Рома дернулся, сверкнув глазами. — Я очень сильно извиняюсь, что был без презерватива. Но я уверяю тебя, что ничем не болен и ничем не заражу тебя. Ну а залететь ты точно не можешь. — Завались, еблан. — Я все равно люблю тебя… Рома стрельнул в него злым взглядом, но через несколько секунд все же добавил: — И я… тебя. Но чтоб еще раз… я… — Пятифан со звоном положил приборы на стол и зло указал пальцем на Антона. Тот лишь улыбнулся в ответ, поправив очки и протянув руку, берясь за ладонь Ромы, переплетая пальцы: — Но тебе же понравилось? Признайся… — Нихера! — Рома отдернул руку, вновь заливаясь румянцем. — Чтобы я еще раз под пацана лег! Антон откинулся на спинку стула и протянул под столом ноги, ухватив стопами ноги Ромки. Тот не стал сопротивляться, а лишь посмотрел на него в ответ, с сомнением хмуря густые брови. — Даже если я попрошу? — приоткрыв губы, Петров медленно скользнул по ним языком, наблюдая как только успокоившийся Пятифан вновь вспыхивает и чуть ли не ударяется лицом о стол, пытаясь это скрыть. Антон захохотал, тут же ойкнув, почувствовав пинок под столом. — Ладно тебе! Мне просто нравится тебя дразнить. Когда еще увидишь такого красного рачка? — Завали ебальник… Поднявшись со своего места, Антон обошел стол и присел на его край около Ромы, приподнимая его лицо к себе и нежно проводя по красной щеке пальцами. Сняв очки, Петров наклонился, легко губами касаясь губ. — Люблю тебя. Даже такого вредного.『✦』
— Тебе точно надо с этим мудаком встречаться? — Рома шел рядом с Антоном по лесу, засунув руки в карманы куртки и слегка нахохлившись. Пусть и начало теплеть, снег покрывался легкой наледью, а на крышах и ветках деревьев появились сосульки, но холодный ветер задувал за шиворот, и слишком быстро можно было простыть. Идущий рядом Петров не втягивал шею, поскольку предусмотрительно обмотался шарфом. Да и вообще, настроение у него было прекрасное, особенно после такой бурной ночки и не менее бурного утра в виде выяснения отношений. — Со Славочкой-то? Конечно. Они ведь с отцом сегодня уезжают. Мне надо попрощаться с ним. — Ебаться будете? Антон скептически взглянул на Рому и шутливо толкнул его в бок, весело рассмеявшись. Было забавно наблюдать за недовольной миной Пятифана и можно было понять его ревность, хоть он и знал и отчасти принял такой тип отношений. — Нет, только поговорим. А ты чем займешься? — Не знаю, к врачу надо снова на прием сходить, а потом домой заскочу, может, мать чего скажет сделать, — Ромка пожал плечами и сощурился, когда они вышли из леса и подошли к мосту. Парни одновременно вышли на мост и молча зашагали мимо частных домов, мимо снеговиков, построенных малышней, мимо идущих по своим делам людей. Сегодня был выходной, вся ребятня и подростки гуляли в свое удовольствие, наслаждаясь теплой погодой и сырым липким снегом, из которого получались отличные снеговики и снежки-снаряды для обстрела друг друга. Уже подходя к больнице, они попрощались. Рома отправился на прием к врачу, Антон — в дом, где временно жил Слава и его отец. Последний в очередной раз был у следователя в кабинете, поэтому Петрова встретил только Славка. За этот месяц он преобразился: посвежел, приобрел здоровый румянец на щеках, глаза вновь загорелись живым огоньком, длинные волосы, которые раньше находились в вечном беспорядке, были сбриты коротким ежиком, благодаря чему его лицо стало теперь более открытым и не выглядело настолько грозным и жутким. — Тоша! — Слава усадил его на диван и обвил руками и ногами, довольно запыхтев на ухо. — Я рад, что ты пр-ришел. Мой дорогой, пусть и не зайчик. — Я тоже рад, Славик, — рассмеявшись, Антон погладил короткий ежик волос, чмокнув парня в щеку. — Вы когда уезжаете? — Через тр-ри часа. Я боялся, что ты не успеешь… Я боялся, что ты забудешь пр-ро меня, — проскулив, Слава упал на спину и протянул руки, приглашая Антона лечь рядом. Тот покорно лег, забираясь в его объятия и смотря на искрящиеся от радости глаза. — Как про тебя забудешь… Тем более что я хотел у тебя кое-что узнать, — потянувшись, Антон ненадолго поймал губы Славы своими губами и быстро отстранился, погладив его по щеке. — Расскажешь, как ты попал в психушку? — Я плохо помню. Началось все с того, что родители развелись и по решению суда я остался с матерью. Хотя сам я хотел остаться с батей. Она быстро нашла себе нового хахаля, которому я не нравился. А мне, конечно же, не нравился он. И, как назло, однажды он застал меня дома с другом. Ну, практически в процессе и застал. Когда мы уже закончили. Он рассказал все матери и выставил это как болезнь. Сказал, что я болен, раз занимаюсь такими вещами с парнем. Меня заперли. Я больше двух месяцев сидел дома и никуда не выходил. А потом пришел этот еблан и сказал, что нашел мне хорошего доктора. К тому времени он окончательно запудрил матери мозги, и она, не задумываясь, отвезла меня в психушку. Там довольно быстро Горбунов стал обкалывать меня лекарством. Он и не думал сохранять мой разум. Мамкин ебырь заплатил ему, чтобы он превратил меня в овоща. И он довольно быстро начал воплощать это в жизнь. А потом появилась Анфиса, и ей… стало жаль меня. Поэтому она уговорила Горбунова перестать меня закалывать до беспамятства. Потом приехал дурной дед на коляске и стал придумывать всякую хрень — так начались все эти игры в зверей. А затем… я встретил тебя. В ту ночь, когда ты швырнул топор… И ты был прекрасен, мой милый. Антон внимательно слушал Славу, разглядывая его спокойное лицо. Изредка руки парня нервно подергивались. Сейчас подобные нервные тики стали значительно слабее и реже, чем были в больнице, но все так же оставались, как и протяжная рычащая «Р» в словах. Закончив свой рассказ, Слава сел, тряхнув головой, словно бы стараясь отогнать воспоминания. Он с растерянным видом взглянул на Антона, который не сводил с него внимательного взгляда. — Теперь ты останешься с отцом? — Угу. Батя сказал, что на мать и ебыря заведут уголовку. Поэтому я с батей останусь. — Я рад за тебя. Хотя бы теперь у тебя будет все хорошо. — Не думаю… — Слава склонился, упершись ладонями около головы. — Тебя же рядом не будет, мой дорогой… Антон лукаво улыбнулся и, подняв очки с лица, притянул к себе Славу, прижимаясь губами к его губам. За те короткие дни, проведенные вместе, он не успел влюбиться в «волчика», но привязаться — точно, и отпускать его было тяжело. Сейчас Слава не был столь же напорист, как в больнице, но эта привычка целоваться жадно, кусая губы, никуда не делась. Он облизывал и кусал его губы, проникал языком в рот, скользя им по зубам и языку, сплетая их, словно желая навечно завязать в узел. — Слава-Слава, остановись, — Антон толкнул парня в грудь и усмехнулся, щуря глаза, всматриваясь в пятно, которое было Славой. — А то дело зайдет слишком далеко… А я бы не хотел, чтобы твой отец, вернувшись домой, застал нас обоих без штанов. — Ну, тогда предлагаю, чтобы без штанов застал он только тебя. Что скажешь? Слава облизнулся и, не дожидаясь разрешения, пополз вниз, хватаясь за край штанов Антона, но тот перехватил его руки и резко сел, хмурясь и возвращая очки на лицо. — Прекрати. Ты знаешь правила: без моего разрешения ни-ни. — А если я не хочу тебя слушать? — Слава оскалился и дернул руками, освобождаясь и вновь хватая ремень штанов Петрова, за что тут же получил по лицу, свалившись с дивана. — Ай! Ц-ц! Я понял! — Так-то, — звонко фыркнув, Антон спустил ноги с дивана. К ним тут же подполз Славка, как и раньше, по-собачьи тиранувшись о колени головой. Не обращая внимания на ушибленную щеку, он, словно счастливый пес, терся носом о колени, иногда целуя их. — Я хороший мальчик, правда? — Вредный. Но хороший, — согласился Антон, погладив его по волосам. Слава широко улыбнулся, и в глазах тут же заблестели озорные огоньки: — Ну так, может, минетик на прощание? — Слава собрал пальцы кольцом, поднося его ко рту, имитируя поступательные движения. — От твоего дружка ты точно его не дождешься.『✦✦✦』
Стоя через несколько часов на крыльце дома, Антон наблюдал, как Сергей заводит машину и готовится к отъезду. Слава загружал в багажник последнюю сумку с вещами и кидал озорные взгляды на Петрова. Все-таки последние пару часов они успели попрощаться, и не один раз. А Антон все продолжал удивляться сексуальной выносливости бывшего наркомана. — Ну все, готово. Мы уезжаем, — Слава подошел к нему, беря за руки и прижимая их к своим щекам. — Будешь скучать по мне? — Конечно. И по тебе, и по нашему «общению», — рассмеявшись, Антон погладил его по щекам. Слава посмеялся тоже и, приблизившись, зашептал на ухо: — Тогда обещаю, что мы очень-очень скоро увидимся. Бог свидетель. — Чего? Антон непонимающе поглядел на Славу, но тот весело отскочил и сел на переднее сидение к отцу. Машина тронулась и поехала прочь. Когда она уже почти свернула, Слава высунулся из окна, крикнув напоследок: — Скоро увидимся, Мишаня!