Балтовая почта

Сгусток гармонии — главная составляющая нашей души, своеобразное духовное ядро, заложенное в нас с самого рождения и развивающееся до самой смерти.

Остаток дня в Механисмусе прошел тревожно, печально и ужасно. Просто отвратительно! Ещё хуже, чем та ночь с дисхармонами… Ведь что могло быть страшнее подвешенного состояния и нескончаемых слез дорогой подруги? Ее тяжести на душе? Ее огромных больных ран, показавшихся неожиданно на поверхности? Возвращались обратно мы в гробовом молчании. Конечно, заинтересованный Дизель пытался что-то разузнать у Присциллы, но та лишь хлюпала носом и что-то невнятно бормотала. Так что мы только и делали, что успокаивали ее, шокированные произошедшим непонятным случаем. Я была особенно удивлена, потому что смогла каким-то образом узреть галлюцинации, в которые вогнали Прис дисхармоны. И мне так хотелось узнать, что у нее на душе, почему этот яркий сгусток выглядел так аппетитно, и как мне удалось увидеть невидимое. Но попытки успокоить бившуюся в духовной агонии Присциллу затянулись до ночи. Сегодня никто практически не спал. Сна ни в одном глазу не было. До Избрания Тринадцати оставалось пятнадцать часов. Дизель за неимением времени до утра шумел в своей мастерской, упорно создавая для нечто механический лук из черной стали. Он просил его не отвлекать ни на секунду, поэтому мы сидели на кухне и монотонно пили заваренный машиной Брунгильдой чай. Присцилла только-только успокоилась. — Ну как ты, Прис? — поинтересовался с опаской Ливси, дымя сигаретой. — Сошло хоть чуть-чуть? — Чуть-чуть да… — икнула Косбири, ковыряя ногти на руках. — Простите, слишком много воспоминаний навалилось разом… Слишком много, так сказать, швов развязалось в считанные минуты… Это точно был приступ! Сделав глоток ароматного чая, я тут же кашлянула, затем тяжело сглотнула, посмотрев на руки. Я должна была сказать, что видела. — Сцилл… — прохрипела я, переводя взгляд на нее. — Когда прикоснулась к той кукле, я увидела все, что видела ты. Все твоими глазами… Рисовое поле, цепи, твоего… отца. И тут Присцилла вздрогнула, содрав кожу с пальца. Но я продолжила: — Почему он такой злой? Что между вами произошло? Что произошло с тобой?.. Ливси положил окурок в пепельницу, уселся поудобней. Я же нахмурилась, то сжимая, то разжимая ладони. Поняла тут, что мы практически ничего не знали друг о друге, даже, может, о себе самих… Видимо, настал тот период, когда нашим душам придется раскрыть всю свою подноготную. И этот период спровоцировали дисхармоны… Даже не верится! Чертовщина какая-то! А Прис глубоко вздохнула: глаза ее вновь наполнились слезами, напряглись все мышцы и засветил ярче сгусток. — Ну… — она прикусила губу, — это очень муторная история… Я… — Эй, спокойно, — Ливси ободряюще похлопал Косбири по плечу. — Все хорошо. Выговорись нам. Это лучше, чем держать все в себе, как это делают некоторые. Не бойся… Если что — мы сохраним тайну. — Да, — согласилась я с каждым словом Черрисена, твердо кивая. — Только не держи в себе… Пожалуйста. Присцилла вдруг взялась смотреть в пустоту полузакрытыми глазами. Она взяла наши с Ливси руки, сжала их и заговорила: — Род Косбири, он… Давным-давно мои предки не поладили с коллективом Балтовой почты. Из-за расового напряжения они относились агрессивно ко всем остальным балтовеям. Белые же люди за такое отношение тоже их презирали. Как-то все дошло до кражи посылок друг у друга, потом до драки… И, виня во всех конфликтах руководство Балтовой почты, династия Косбири-балтовеев оборвалась. Появилась новая — Косбири-рабочие, так сказать. Эта династия отрицала свою балтовую природу, нарочно потеряла всякую связь с Почтой и глубоко зарыла все прошлое, связанное с ней, пытаясь доказать, что Косбири и без Балтовой почты на многое способны. Даже на нелегальный и зверский труд. Он настиг и меня — старшую из четырех сестер. Это было своеобразное наследство, черт подери! Силы балтовейки проявились у меня с самого детства… И я хотела быть ею, несмотря ни на что. Я желала, чтобы Косбири вновь работали в Балтовой почте, в своей родной среде, окружив себя естественным волшебством… Я хотела приблизить нас к прекрасному снова, стерев из памяти давние конфликты. Но папа, к сожалению, был сторонником семейного устава, а потому старался всячески выпихнуть из меня всю дурь, зарыть мое стремление к звездам… Он отправил меня на предприятие, основывающееся на детском труде, шить одежду день и ночь. Заодно я и ходила по городам продавать рис. Всю свою сознательную и несознательную жизнь. Боже, это был просто кошмар! Я жила в настоящем аду… Меня били, унижали, ломали все мечты и разрушали таланты, изо всех сил прививая убеждение, что я — простая нелегальная наемная рабочая. И, ох, я со слезами на глазах представляла, как так же будут мучиться мои милые родные сестры… Я хотела выбраться из этого кошмара, и их с матерью забрать… И все-таки в один день я, как этот Дизель… Подожди, Арина, как ты увидела мой приступ? И тут я прерывисто выдохнула. Потерла кончик носа, прикусила внутреннюю сторону щеки, а затем положила на стол черную руку, начав рассматривать. Ее синие искры отражались в окне, а бурлящие вены стали гореть багровым цветом. Ее свет потихоньку начинал поглощать все пространство. Рука стремительно развивалась, приобретала совершенно другие черты. И меня очень настораживало это преображение, непонятно к чему ведущее. Слегка замявшись, я произнесла: — Как я понимаю, во мне каким-то образом поселилась сила… дисхармонов. Прошлой ночью они навестили меня и поведали об этом «даре». Кстати, дисхармоны все это время и смотрели за нами. Возможно, даже сейчас наблюдают. — Дисхармоны? — Присцилла выпучила глаза. — Те самые хищные до гармонии слуги Демиру? Ливси же нахмурился, шумными глотками отпивая чай. Он мрачно сказал: — Но дисхармоны исчезли давным-давно вместе с ней в изгнании. По идее они вообще должны были раствориться вместе с ней в дыре. Откуда они здесь? Я сглотнула, утирая пот с висков. И предположила: — Видимо, как-то выбрались или… Вовсе не были в изгнании вместе с Демиру. — Твою мать, — выругался Ливси, пустив саркастичный смешок. — Армагеддон какой-то. А что, если и эта сумасшедшая телка Хаоса во Вселенной? Где гниды — там и вша, что их отложила. Это совсем не шутки. — Вот не знаю, — промямлила я, понимая всю напряженность ситуации, но не в силах прийти к какому-то разумному выводу и дальнейшему плану. — Но тем не менее дисхармоны как-то смогли вживить в меня эту свою силу, как чертов кибер-имплантант! Теперь я все больше ощущаю голод по душевной гармонии и… Кажется, в этой руке развиваются новые дары от дисхармонов. Видно, одна из них — способность видеть создаваемые ими галлюцинации… — То есть это дисхармоны навели на меня всю произошедшую жуть? — Прис вся затряслась, приоткрыв рот. — Но до чего? Я тяжело вздохнула. — Похоже, твое душевное состояние подорвала знакомая ситуация Дизеля, и дисхармоны захотели воспользоваться тобой… Или твоей гармонией… Они хотя сделать тебя каким-то олицетворением социального баланса, или что-то такое… Но зачем, я не могу понять. Очень запутанно! Надо быть осторожней… — Jævla, ой, jævla, — Ливси со скрипом зубов сказал такое слово, которое я так и не поняла. — Дело уже пахнет жареным. Может, нечто как-то связан с дисхармонами. Может, дисхармоны связаны с убийством (хотя я на семьдесят процентов в этом уже уверен). Может, Демиру выбралась из своей тюрьмы и теперь управляет этим нечто, и дисбалансом Балтовой почты… А может, она и… — Господи, не нагнетай! — возмутилась Присцилла. — Я хочу верить, что замешаны только дисхармоны и их… мгх… жалкие галлюцинации. Ну не может быть такого, чтоб Демиру выбралась наружу! Лорд Накомисс прочно заковал ее в дебрях космоса, и она точно не смогла бы как-то выбраться и… и начать впускать во Вселенную свой хаос. У Лорда всегда все под контролем, и он, уверена, за все лета не дал и намека на провокации хаоса! Но Черрисен продолжил свои рассуждения, откидываясь на спинку стула. Свет мехалуны отразился в его глазах хитрой искрой. — А может, дисбаланс распространялся давным-давно. И Демиру просто выжидала время… *** Я проснулась от резкой трескотни и звона прямо над ухом. И от столь внезапного и громкого шума по инерции мигом поднялась с дивана и пошатнулась, оглядываясь. В глазах все ещё было мутно от недавнего сна, но тело приготовилось к действиям самообороны. Изначально я подумала, что нас атаковали дисхармоны или узнавшие о походе в Шахты власти… Но как только все же додумалась протереть глаза, то увидела… Лук. Это оказался механический лук из черной стали. Именно тот, который заказывало нечто. Возможно, даже лучше! Работа была просто по-ювелирному бережной и аккуратной, но одновременно с чувством вкуса и знанием механики сооружения. Черная сталь была осторожно выплавлена, на ней не осталось и следа всяких пятен и подозрительных жидкостей. Только небольшие царапинки присутствовали в уголках. Лук был украшен узорами шестеренок и хищных цветов, также он не утерял свою опасную блистательность. Все это дело дополняла плотная тетива из сыромятной кожи. Это было просто идеально!!! И только полностью рассмотрев лук, я заметила Дизеля. Он на ходу одевался и пил утренний кофе, гордо улыбаясь и указывая на лук. — Вот ваш механический лук из черной стали! — произнес Цанридер бодро. — Всю ночь работал! Без сонного режима даже… Но оно того стоило, хе-хе! Да уж! Это легко можно было понять по еле работающим глазам Дизеля, его заторможенным движениям и частому сигналу зевания. Конечно, стало ужасно неловко за доставленные неудобства, и я с редеющими щеками замельтешила, не уставая повторять: — Ох, Дизель, это восхитительная работа! Ты нам ну о-о-очень помог! Спасибо-спасибо-спасибо! — Ах!.. Лук из черной стали! — подключилась Присцилла, тоже проснувшись. — Ты сделал! Боже мой, я думала, этот день никогда не наступит, и Балтовой почте придет… — А ведь это только первый артефакт! — усмехнулся громко Ливси. Он вдруг бодро встал, взял лук и слаженно упаковал его в свой ланшийский рюкзак. — Запасись терпением, Прис. Страдать ещё долго. До самой смерти, впрочем! Так начальник завещал. А тебе спасибо, братец-железяка, — затем Черрисен подошел к Дизелю и пожал ему руку. — Ты очень мощный. Крутой, умный, практичный, в общем… Я тут подумал и решил, что мы должны тебя поддержать на Избрании Тринадцати. — Спасибо! — Цанридер же восторженно воскликнул, шумя шестеренками от радости. Казалось, на минутку пропала его сонливость. — Но как?! — Мы втроем подтвердим гарантию качества твоего производства и дадим тебе оценку от имени Балтовой почты, — промолвил уверенно Ливси, вытянув указательный палец вперед и подняв перед ним особый квалификационный документ Почты. Заполнив его, балтовеи могли порекомендовать предприятие или мастера. Так повышался их рейтинг среди производителей как мира, так и Вселенной в целом. То есть наблюдательные почтальоны от имени Балтовой почты давали лицензию и ту самую гарантию качества, что было очень важно и престижно. И этот документ бесценен! Либо делай хорошие товары, либо сиди молча. А Ливси круто придумал! — Так ты сможешь подтвердить то, что декотрумцы талантливы и совершенно безопасны. Это пригодится. Ну и мы будет присутствовать на Избрании для эффектного эффекта! Ой, масло масляное, но наплевать… Вы согласны, девочки??? Я чуть ли не подпрыгнула. Руки мои засияли, стало горячо внутри, и натянулась улыбка до ушей. Я четко ответила: — Конечно! Что тут думать-то?! Подтянулась и Присцилла, мельком кивая и протирая тяжелые и напухшие веки. Выглядела она так себе. Окунувшись в прошлое вновь, нутро Косбири накалилось до предела; сотни переживаний охватили ее разум и нещадно терроризировали его. Эти чертовы душевные раны прямо-таки прорезались сквозь тело Сциллы, разрывая все внутренности. От всего этого накала страстей сгусток гармонии так и норовил вырваться из грудной клетки, кожа покрылась темно-синими венами, появлялись какие-то странные шелуши. Она ещё и очень переживала насчет сложившейся ситуации с дисхармонами и ее роли для них. Эти мысли скреблись подобно кошкам. Я все думала, как помочь Прис и заснуть ее гармонию обратно. Но пока в голову ничего совершенно не приходило, лишь ее душонка мелькала пред глазами (я начала видеть ее лучше с прошлой ночи!). А сама Присцилла в это время кивнула и сказала: — Да, я согласна. Это хорошая награда для Дизеля помимо денежных средств. Очень достойно и оправдано. — Супер, — Ливси щелкнул пальцами и принялся заполнять документ. — Ах, Machtot, я что, сплю?! — Дизель помахал около себя руками, быстро темнея и потея от возбуждения. Гретхен же виляла хвостиком, тоже понимая, о чем речь. Вернер вообще практически улетел от счастья. — Это так прекрасно! Я… я просто в шоке! Вот родители удивятся! Спасибо огромное! Я сейчас же допиваю кофе и мы идем на Избрание Тринадцати! «Историк» уже упакован… *** Весь Механисмус сегодня был на взводе. Яркий и чудаковатый Стимверн кипел, сиял и горел. Все было подготовлено для Избрания Тринадцати. Любой уголок напоминал о сегодняшнем грандиозном событии, что каждые пятьсот лет поднимало Механисмус на ещё одну новую ступень истории и развития. Летали шары, гремели фейерверки, на дирижабли и самолеты прикреплены праздничные плакаты. Украшены были символами Стимверна и Механисмуса парки, площади, дома. Пели робоптички и извивались в танце фонари и лавки, хрустела машинная листва под ногами. Искусственное мерцание освещало мраморные и каменные статуи Первых Тринадцати, Мачинтота, великих мастеров своей эпохи. Играли отовсюду написанные на заказ песни, средь роботов царил шум и гам. Все спешили на Золотую площадь, прямо к Изобретательской Цитадели, где и должно было проходить все волнующее и решающее действие. А изобретателей пускали через отдельный вход, отдаленный от общей кучи гражданских — служебный ход Цитадели. Там была целая длинная очередь, состоявшая из одной сотни мастеров с их великими изобретениями. Было много больших сооружений, поэтому открыли даже широкие тяжелые золотые ворота (открывающиеся в обычное время лишь для транспорта властей и Тринадцати, хехе). Очередь шла медленно за счет долгого и бережного затягивания изобретений внутрь, поэтому мы решили идти не торопясь. Ну и символично это было для скорого пафосного выхода Дизеля с его «Историком»! Он шел по улицам и весь трясся, наблюдая заинтересованные взгляды роботов и слушая их озабоченный шепот. Уши его слабо гудели, а глаза дергались. Кожа густо потемнела, выделяя под глазами бежевую краску (Цанридер обычно подкрашивал ею ободранные места на лице). Везя тележку с «Историком» под полотном, Дизель мял кожаные перчатки в волнении и тараторил: — Ах, уже приехали телекомпании со всех регионов! Oh mein Machtot, они уже расставляют оборудование и готовятся к эфиру!.. И как раз про Мачинтота… Наверное, он уже там! Знаете, он мне ну очень нравится! Особенно его изобретения, хехе! Как не любить свой мир, да??? Он просто гениален! Ну и харизма шикарная, по крайней мере на телевидении… По-моему, только Мачинтота родители не боялись, а даже молились… Вроде за мою успешную карьеру физика или мойщика машин, но я уж точно не помню! Ах, а какая прекрасная погода! Кстати, Избрание выпало на миграцию бронзовых журавлей. Это просто прекрасные птицы! Обожаю за ними наблюдать. В детстве мечтал об этом занятии. У нас бронзовые журавли не пролетали в Декотруме. Вообще никого не было, я только в книжках обо всем этом читал… Было грустно до безумия! А ещё… Идя чуть позади ребят, я слушала Дизеля и одновременно наблюдала за Присциллой. Она опять странно тормозила, панически озираясь по сторонам и что-то сминая в руках. Казалось, это опять была та старенькая куколка Косбири. И как она выжила после моего крушения??? Ничего не понимаю… Я нагнала Присциллу и незаметно заглянула через ее плечо. Да, это опять была кукла — целая, нормальная. А синие вены тем временем покрыли почти все тело подруги. И походу это видела только я. Черта с два, что вытворяла эта черная культя! Я решила по вчерашней схеме коснуться этой куклы, раз уж на то пошло. Я должна была увидеть эти галлюцинации и придумать план, как с ними справиться! Не зря ж у меня была еще и желтая рука… Коснулась, и вновь окунулась в неизведанные локации разума Присциллы. Только теперь они сменялись быстро… Как какие-то обрывки киноленты! И… — Сестренка, — маленькая Имани потянула меня за край рубашки, пока я сидела на диване и чистила почему-то сгнивший манго. И аляпистые красные обои были влажными, с плесенью… Под ногами ползали букашки, вся посуда побилась. Как долго мама не убиралась в гостиной? — а почему тебя не приняли в скульптурный кружок? Я погладила ее по голове и печально улыбнулась. — Ну, как тебе сказать… Мне ещё нужно многому научиться… — Просто она затесалась средь очереди, и ее так и не заметили и ушли по домам, — напомнила прямолинейная Зола, рисуя себе причудливый грим на лице. Она сидела перед черным зеркалом. — Прис всегда незаметна. Сливается с толпой, как блеклое пятно или что-то вроде. Всегда уступает другим, не в силах показать себя. Папа дал ей такое воспитание, и она, хваленая в нашей семье бунтарка и мечтательница, приняла его, даже не осознавая этого. Слабохарактерная мымра, боящаяся сделать лишний шаг в сторону. Сла-ба-чка. Да, Сцилл? Я сглотнула, сдерживая ком отвращения к собственной сестре. Но она никогда так не говорила… Наоборот, она подбадривала меня и говорила быть смелее, идти напролом… Как Зола так поменялась? Ещё и этот третий глаз у нее на лбу… Фу, такой склизкий и ядреный! — А почему в архитектурный не приняли? — спросила малышка Имани, жуя ростки гнилого риса. Я опять замялась. Но за меня все рассказала Эспинелла, вторая несчастная наследница папиного бизнеса: — Дети ее невзлюбили, и когда она принесла свою конкурсную работу, то вылили на нее масло с песком и разломали. Они посчитали, что наемнице фирмы и торгаше рисом не место в искусстве. Что она будет только всем мешать. И что пускай работает там, где действительно нужны ее раненные руки. Да, Присцилла? Я возмутилась не на шутку, поворачиваясь к обнаглевшей Эспи. Ее тело вообще было все в глазах и зубах. Странно… — Да что ты такое говоришь? — строгим тоном поинтересовалась я. — Это ведь неправда… — Ты просто забыла и вдруг вспомнила, — пустила смешок сестра. — Не удалось скрыть свое прошлое, ох, не удалось… Слабачка ты. Действительно. Я чуть сдвинула руку, уже к ноге куклы. И снова картинка поменялась… Я обматывала бинтами пораненную ногу, сидя на чердаке предприятия. Она ужасно болела и щипала. Похоже, туда успели проникнуть бактерии. Надо было уж научиться сразу оказывать себе помощь, а не батрачить до появления инфекции. Это могло встать мне боком. Но на перевязку и лечение практически не хватало сил. Я так уставала за день, что либо просто заваливалась спать дома, либо переводила дыхание на этом чердаке. Он был моим любимым местом, единственным, пожалуй, во всем городе и деревне. Здесь было тихо и просторно, никто не кричал и не унижал, не бил. Отсюда открывался прекрасный вид на звездное далекое небо, на падающие звезды и кометы… Хотелось остаться здесь навечно и глядеть на эти прекрасные ночные пейзажи, столь нереальные и недосягаемые… Интересно, что сейчас делали балтовеи? А что делали в других мирах? Как это все устроено? И… есть ли там место для меня? В последнее время я начала принимать слова отца и вздохи матери о том, что мне стоит забыть глупые мечты о Балтовой почте и принять свою настоящую, истинную карьеру. Обдумав все то, что происходило со мной на конкурсах, в школе, на работе и в повседневной жизни, проанализировав свой сложившийся характер и отношение ко мне, я поняла, что все-таки, может, действительно ни на что не гожусь… Чтобы стать балтовеем, нужно постоянно учиться и развиваться, обладать определенными качествами, умениями и принципами. Нужно быть… особенным. А я кто? Действительно, кто же? И вправду совсем не балтовей… Я стремлюсь к чему-то возвышенному, к какому-то искусству, при этом из себя ничего не представляя. Я не делаю ничего для того, чтобы перестать быть простой нелегальной рабочей и спасти сестер от этой участи. Все потому что я слабая, никчемная… Ну вот куда годится это израненное тело? Куда меня можно отправить, если я постоянно заикаюсь и медлю? Ничего не догоняю? Как меня можно считать бравой балтовейкой, если бедная Эспинелла уже начала разносить рис по городам и бегать от местных племен и извращенцев? Я только мечтаю и ничего не делаю… У меня не находится сил и смелости, хотя я должна ее откуда-то откопать… Но не могу… ничего не могу… Все, что у меня есть — это рис под ногами и швейная машинка в руках. На большее я не способна. Меня просто так воспитали, и я не смогла этому противостоять. Это я виновата во всем… Дура, слабачка, никчемная… Вдруг появились все мои творения: скульптуры, маленькие копии домов, керамика и прочие… И все они были грязные, изуродованные, облитые отходами… Кажется, так выглядело мое нутро. Мои губы задрожали, глаза задергались. Я прислонила руки к лицу и тихонько захныкала, не в силах сдержать слез. Сгусток душевной гармонии заблистал чаще. И к нему потянулись длинные острые языки. Я резко вцепилась в голову куклы, ощутив в той области ещё что-то. Какой-то другой сгусток. Сильный и яркий, запомнившийся Прис больше всего. И уже без каких-либо искажений. Только… Какой-то… грустный. Это было раннее утро, где-то четыре с небольшим утра. Рабочая смена бедной Эспинеллы закончилась вчера, и поэтому мне снова нужно было идти в город, продавать на рынке рис и немного своих изделий. Отец додумался наконец, что мои скульптуры и керамические фигуры могут принести так же много денег, как и рис с хлопком… Что я гожусь ещё на что-то, кроме умения зазывать народ на скидки и шить одежду. Но, к сожалению, уже было поздно. Я собрала все необходимое: документы, деньги, одежду и чуть-чуть по мелочи. Застегнув рюкзак, я обулась, поправила пыльную грязную ветровку и уж собралась уходить. Но тут меня окликнул знакомый голос: — Сестра, — позвала робко Эспинелла, спускаясь с лестницы, — ты на рынок? Сглотнув и утерев пот с висков, я выпрямилась и встала перед ней. Когда она спустилась и окинула взглядом рюкзак, замерев на месте, я хрипло сказала: — Я… Эспи, мне нужно тебе кое-что сказать. Тогда Эспинелла подошла ко мне. Губки бледные ее дрожали, глаза дергались, но она изо всех сил старалась не подавать виду. — Вчера я видела балтовея, — начала пояснять я, — он доставлял какую-то посылку. А доставив, начертил знак, с помощью которого можно попасть на Балтовую почту. Я увидела это, Эспи… И… Я хочу взять себя в руки и последовать за ним. Хотя бы попробовать стать балтовеем… Вернуть былую природу Косбири. Спасти нас всех… — Как надолго ты убежишь? — спросила тихо сестра. Кажется, она была готова заплакать. Я рвано выдохнула, сама еле сдерживая слезы. Подошла и крепко обняла Эспинеллу. — Чтобы стать способной и уважаемой балтовейкой, мне нужно даже больше года… Возможно, три или пять лет. И когда мое положение закрепится на Острове, я заберу вас вместе с мамой, если она того захочет. И, может, отец все поймёт и тоже пойдет с нами… И мы будем учиться быть балтовеями… Путешествовать по мирам, видеть во всем прекрасное, жить и стремиться к чему-то большему, раскрывать свои тайные потенциалы… Уверена, там твои способности в математике оценят… — Было бы хорошо… — шмыгнула носом Эспи. — Вот, — отстранившись, я чуть подняла уголки губ. — Я буду стараться ради нас изо всех сил. Больше не буду слабой. И иногда буду вас навещать. А вы будьте сильными. Сильней, чем я. Знаю, у вас это получается лучше. Вы сможете. Ты сможешь, Эспинелла. Утирая слезы, она активно кивала. Я чмокнула ее в лоб, надела рюкзак и, оставив свою детскую куклу на пуфике, вышла из дома. Что ж, прошло три года, а я так и не забрала их с собой. Я все ещё никчемна. Все ещё слишком серая и бездарная. Какой кошмар. Зачем я все это затеяла тогда? Лучше бы я уме… — Присцилла, — позвала я, отнимая у нее куклу вновь. Передо мной снова возник праздничный Механисмус. Дизель и Ливси шли чуть впереди нас, обсуждая всякие изобретательские дела. — Прис, очнись. Ты должна бороться. Не дай им сожрать тебя. Не паникуй, мы с тобой! Я увидела, как со зрачков Присциллы словно исчез некий туман. Она помотала головой, рвано дыша. Огляделась по сторонам, сжала руки и сглотнула. — Чертовщина какая-то… — произнесла Косбири дрожащим голосом. Похоже, она готова была горько расплакаться. — Арина, это так тянет… Столько всего навалилось… Что за цель такая у дисхармонов, что нужно это все мне припоминать?.. Мне так… больно… И я никак не могу это побороть! Хотя всегда получалось! — Держись, Прис, держись, — подбадривала ее я изо всех сил, гладя по плечам и голове. — Ты должна, должна бороться, как и всегда… Ты не должна стать проявлением социального дисбаланса! — Все ещё не понимаю, о чем ты… Сцилла яро заморгала, но я повернула ее к ребятам и протараторила: — Это… Это какое-то духовное оружие внутри тебя… Потом расскажу подробней! Когда сама допетрю! Некогда об этом думать! Лучше насладись праздником, поболей за Дизеля… У него сегодня ответственный день! Отвлекись, думай только о хорошем, душевном, гармониииичном! И все будет хорошо! — Что вы там болтаете? — повернулся вдруг к нам Ливси, выгибая вопросительно бровь. — И активно так… Вы хоть расскажите, чтоль! — А мы между прочим уже в очереди! — воскликнул радостно Дизель, указывая рукой на золотые ворота. Уже дошли… Так быстро время летит! Ненароком я сама начинала уж паниковать. Очередь из роботов-кандидатов и их изобретений тем временем уменьшалась и уменьшалась. Охрана на служебном входе около ворот все быстрей пропускала мастеров. Усиливался гул на площади и грохот в Цитадели. Граждане уже начинали хлопать и кричать. Все камеры, фотоаппараты и прочие снимающие устройства сконцентрировались на большой сцене Изобретательской Цитадели, выходящей как раз на улицу, чтобы все было видно. Дирижабли с плакатами парили над ближайшими башнями, все живое городское оборудование замерло в ожидании, музыку перебивали звуки роботов. До начала церемонии оставалось всего ничего, по часам на здании — 10 минут и тридцать секунд, и поэтому все шумы и волнения достигли своего апогея. А мы с Дизелем и «Историком» самые последние проскользнули внутрь Цитадели. И тогда тяжелые ворота захлопнулись. Сначала мы с сопровождающими роботами пробирались по темным широким коридорам, во мраке которых был виден только редкий блеск золота лестниц и стен. Потом куда-то поворачивали, куда-то поднимались и… Мрачные пространства резко закончились, и перед нашими глазами предстал яркий величайший главный зал всего Механисмуса — Палата баланса, в которой производили свою деятельность Союз Тринадцати Изобретателей и сам Мачинтот. Это было просторное, большое, очень длинное помещение, располагавшееся на самой вершине Изобретательской Цитадели. В зал проникал и свет мехасолар, виднелись большие объективы камер и множество шаров и украшений. Это был прекрасный вид! Здесь был блестящий бронзовый пол, в котором можно увидеть свое четкое отражение и мраморные стены со светящимися шестеренками и ключами. Над ними располагались золотые капсулы и сосуды, в которых всегда хранились изобретения Тринадцати, используемые повсеместно. Правда, теперь они были пусты: место освободили последнему поколению. А это значило, что совсем скоро лучи новых сооружений будут подсвечивать и безостановочно кружить огромную золотую модель Вселенной со всеми планетами и галактиками, что протянулась до самого конца башни. Именно благодаря этой модели Союз Тринадцати ориентировался в ступени эволюции других миров и грамотно снабжал их механисмусовскими технологиями, а также контролировал всемирное производство. Так и сохранялся баланс Мира машин и механизмов! Мастера расположились по боковым сторонам своеобразными шеренгами вместе со своими изобретениями. Трясущийся Дизель встал в одну самым последним, а мы спрятались за ним и ждали прихода Союза и Первого мастера… Было так волнительно и трепетно, внутри будто скакали комки мандража и все переворачивалось верх дном. Даже Ливси до крови кусал губы в мучительной истоме ожидания, а Присцилла с редеющими щеками и выпученными глазами ждала начала действия. Похоже, она все же немного отвлеклась. И это не могло меня не радовать! И все-таки этот момент настал. В зале появился Союз Тринадцати Изобретателей и Великий Мачинтот. Первые были уже потертыми старыми роботами в совсем древних и темных знаковых одеждах, как бы намекающих на то, что их время прошло. У кого-то уже не были руки, кто-то потерял зрение, у кого-то не было челюсти, а чья-то кожа и вовсе вся слезла, как чешуя ящерицы. Это поколение Тринадцати пришло в негодность, как наша с вами техника. Но тем не менее они были улыбчивыми, статными и необычными в своем образе и поведении… Я смотрела на них с искренней робостью и уважением. Все-таки эти роботы поддерживали баланс целых пятьсот лет! Но вот живой мужчина из плоти и крови, стоявший посреди них, был в самом расцвете сил уже, наверное, много-много лет. Его энергия никогда не иссекала, огонек в глубоких зеленых глазах не потухал, и голова была вечно наполнена идеями. У мужчины были причудливые закрученные усы шоколадного цвета, волнистая шевелюра, отливающая бронзовый кожа, лазурный дорогой костюм с черным галстуком и главная деталь — механический протез заместо правой руки с бесконечно вертящимися деталями. Это был Мачинтот собственной персоной. И, оказавшись между шеренг роботов лицом к остальным гражданам, он громко и душевно произнёс: — Добро пожаловать на Избрание Тринадцати Изобретателей! Тысячи роботов разразились громкими и бурными овациями, топая и посвистывая. Мастера на сцене похлопали сдержанно, но не без приятной дрожи по всему телу. Да что уж тут говорить, даже у меня ноги подкосились в удивлении! Перед нами всеми стоял сам Мачинтот — Первый изобретатель во Вселенной, полубог-киборг с первым искусственным организмом, Прародитель всего машинного и механического, Основоположник технологического развития! Такой пылающий, величественный и идейный, с нескончаемым вдохновением и харизмой. Этот усатый улыбчивый мужчина многое сделал как для Механисмуса, так и для нашего с вами мира, всей Вселенной! И вот сейчас он с желтыми искрами в глазах и парящими руками обращался к публике: — Очень рад видеть всех вас здесь, мои дорогие создания! Выражаю благодарность всем пришедшим изобретателям! Я очень рад, что наша с вами добрая и вместе с тем грандиозная традиция продолжает существовать и приходит в движение каждые, хо-хо, пятьсот лет! Затем он указал на умиротворенных Тринадцать, играя густыми бровями. — Эти роботы, положившие начало очередной эре, сделали много нового и полезного, ввели множество законов для поддержания баланса, всех себя вложили! — продолжал Мачинтот, посвистывая и пуская смешки. — Сколько инноваций, идей, предложений, талантливых учеников, хо-хо… И я от всего сердца благодарю вас, мои дорогие Тринадцать Изобретателей! Но тут Мачинтот как-то странно стушевался. Он прищурился и хитро, с большим азартом заулыбался, говоря: — Но теперь пришло время запустить в Палату баланса новое поколение Тринадцати… Эй вы, хо-хо! — он обратился ко всем кандидатам. — Покажите, на что способны. Расскажите нам о своем великом изобретении, что может поменять не только Механисмус, но и всю Вселенную! Я объявляю Избрание Тринадцати открытым! Вновь бурные аплодисменты разразили Стимверн. Мачинтот и Тринадцать Изобретателей резко взлетели на свои троны. Последние спокойно уселись и подперли оставшиеся конечности руками, а Первый Изобретатель все никак не мог усесться на одном месте. Он взбудораженно потирал руки, аккуратно облизывался и ерзал, наблюдая за тем, как на высокий подмосток восходил первый мастер со своим изобретением… Вот и началась эта великая церемония. Мы стояли и смотрели рассказывающих кандидатов и с замиранием сердца ждали очереди Дизеля. Он был в самой последней тринадцатой шеренге, что было очень символично. Цанридер должен зажечь это Избрание и восстановить справедливость.