КРАДЕНОЕ СОЛНЦЕ
Пока Ворен принимает положительные комментарии к своему выступлению, Спок маленькими глотками пьет обжигающую катеку — на андорианцев этот напиток оказывал стимулирующий эффект, но Спок всегда заказывал его в этом баре с целью согреться. Он бы предпочел чистую горячую воду, но в заведениях ее, как правило, не подавали. В начале вечера Ворен отметил его отстраненность, но Спок решил, что расскажет о смерти своего старшего двойника позже. К идее о том, что он мог бы рассказать о случившемся друзьям и спросить совета, Спок пришел лишь после двух медитаций, но Сета назвала бы это большим прогрессом. Однако, сейчас для этого было неподходящее время. Они были здесь достаточное количество раз, чтобы на вулканца перестали обращать внимание, как и на наделенного физическим недостатком андорианца, который, к тому же, предпочитал такую странную компанию. Обитатели Андора были честны и прямолинейны в выражении антипатий, но Спок начал ценить эту особенность чужого менталитета, увидев ее положительные стороны — в человеческих общественных пространствах было принято приветливо относиться к чужакам и затем обсуждать их без их ведома, на Вулкане представителю иной культуры выносили вердикт без шанса его оспорить, но андорианцы встречали чужих запросом: «Покажи, кто ты». Озвученный в грубой ультимативной форме, он, фактически, создавал пространство для диалога — у чужака или иного был шанс на искреннее принятие, если тот первым принимал правила планеты и проявлял настойчивость. Чтобы получить признание завсегдатаев этого заведения, понадобилось две дуэли, одну из которых Спок проиграл. После этого его начали приветствовать с эмоциями, которые можно было назвать неотрицательными, а на пятое посещение на него уже не обращали внимание. Ворен был силен и ему комфортно было находиться в обществе — безусловно, его тоже приняли. Сегодня Ворен впервые играл здесь. Барабанщик, который всегда аккомпанировал музыкантам, не пришел, поэтому те, не без досады, решили отдохнуть. Хозяйка бара, zhen, которая, учитывая продолжительность жизни на Андоре, выглядела приблизительно на семьдесят лет, собиралась запустить трансляцию новостей, когда Ворен предложил заменить барабанщика. — Ты еще и играешь, та Ворен? — «Увлекался когда-то». — За дерзким положением антенн, аналогичным человеческой улыбке, Спок видит беспокойство. Музыкантов не приходится уговаривать — их антенны говорят: «Продемонстрируй, на что ты способен». Спок тоже чувствует легкое беспокойство, но рад, что друг решился сделать последний шаг. В этом была причина, по которой они начали приходить сюда — Ворен должен был попробовать снова сесть за барабаны, а Споку следовало практиковаться в том, чтобы находиться в обществе (Сета пошутила, что толпа андорианцев, имеющих генетическую предрасположенность к агрессии, обеспечит его психике тренировки «с утяжелителями» — она искренне считала, что в человеческом обществе после Андора должно быть легче). У каждого из них было свое задание, но они также приглядывали друг за другом. Ворен решительно выходит на небольшую сцену, садится на место и нежно касается туго натянутой поверхности. По еще не понятым причинам Спок задерживает дыхание — музыка не вызывает негативных воспоминаний (не эта), но выражение лица Ворена, то, как двигаются его ладони, заставляет сердце стучать быстрее, пока звучит ровный стремительный ритм. Пока он играет, Спок не думает о своем двойнике. В мастерских движениях андорианца заключена страсть, Спок видит, что тот скучал по этому очень сильно. Другие музыканты и зрители выражают одобрение — никто из них не знает, чего стоило Ворену сегодняшнее выступление. Хозяйка наливает ему ярко-желтого эля. Ворен смотрит на Спока, его взгляд кажется пьяным, хотя он еще не успел притронуться к алкоголю. — Ты отлично играл, kheeb. В ответ Ворен салютует ему, улыбаясь губами. Он уже давно был готов, но ему нужен был толчок извне — повод, который Ворен не упустил. Каждый раз, когда они приходили сюда, в баре звучала музыка, но только сегодня, когда играл его друг, Спок почувствовал, как тоскливо зудят подушечки пальцев. К шуму голосов примешивается гул новостей на разных языках, которые транслируются с субтитрами — андорианцы даже во время отдыха были настороже, в их культуре было принято оставаться в курсе того, что происходит во вселенной. Политика, особенно внешняя, и события, происходящие на других планетах, считались отличной темой для беседы. Спок прикрывает глаза, отрешаясь от потока информации, чтобы сосредоточиться на фантомных ощущениях на коже ладоней, и испытывает порыв сжать кулаки. Сейчас он не чувствует себя спокойным. Он остается погружен в анализ внутренних ощущений, параллельно возвращаясь к мыслям о наследии посла, пока слух не улавливает слова на стандарте: — … Федерация… — … Энтерпрайз… — … списки погибших…***
Спок идет по коридору отеля на окраине будто бы сделанной из стекла станции. С каждым его шагом темноту впереди рассеивают лампочки, загорающиеся, когда детекторы движения подают им сигнал. Спок звонит в дверь с номером, указанным в адресе. Слишком поспешно (вулканец отдает себе в этом отчет, но это ничего не значит) звонит повторно. Спок слышит свое имя, как через слой органического стекла; его разум сосредоточен на визуальных сигналах. Перед ним стоит Джеймс Кирк, живой. Настоящий. Широко открытые глаза выражают неверие. — Что ты здесь делаешь? — Его голос хриплый. Человек недавно спал или давно не разговаривал. Смысл произнесенных слов обрабатывается иной частью сознания. Проходят шесть целых и семь сотых секунд, прежде чем Спок отвечает — у его приезда множество причин, но он вычленяет и озвучивает главную. — Я должен был увидеть, что ты в порядке, Джим. — Несмотря на то, что Спок беседовал тридцать четыре минуты назад с доктором Маккоем, его голос тоже звучит хрипло. Кирк дважды моргает, а затем в полутьме раздается сухой смешок. — Жаль разочаровывать. Ровно две секунды спустя он отрывает взгляд от Спока, неуверенно поворачивается и заходит в квартиру. Спок расценивает это как приглашение следовать за ним. Кирк ударяет по выключателю и, игнорируя болезненные круги перед глазами от резкой смены уровня освещенности, сторонним взглядом скользит по своему временному пристанищу. Внезапно в нос бьют запахи застоявшегося воздуха и испорченной еды. — Боунс тебе растрепал? — Кирк находит на стене старый пульт управления системой проветривания, наспех оценивает незнакомый интерфейс и включает нужный режим. Спок медлит с ответом. — Если ты спрашиваешь, кто сообщил мне этот адрес, то да, это был доктор Маккой. Не отрывая взгляда от многочисленных кнопок, Кирк сжимает его в руке. — А почему ты вообще явился на Йорктаун? Этот вопрос тоже застает вулканца врасплох. — В новостях сообщили о катастрофе с Энтерпрайз и деле Бальтазара Эдисона. — А списков погибших там не было? — Кирк резко переводит взгляд на лицо Спока. — Был, — в голосе вулканца слышится осторожность. — Их всегда публикуют, Джим. Мне жаль. Человек не моргая смотрит на него сухими глазами, отчего Споку становится будто холоднее, несмотря на то, что он не чувствует понижения температуры в помещении. Доктор Маккой его… предупреждал. Путь до звездной базы Йорктаун занял одиннадцать дней — в масштабах пятилетней миссии Энтерпрайз отдалилась от Земли на совсем незначительное расстояние, но для сознания Спока это время оказалось достаточным для многих открытий. После возвращения в Федерацию, Спок на девять месяцев изолировал себя от мира, чтобы заново отстроить свою личность, и он мог бы продолжить заниматься этим, достигая идеала, подобно паломникам, уходившим в Гол, если бы не новости, пробившиеся в его скрытый подо льдом мир. Когда с ним связалась Тохр, он уже зарегистрировался на рейсы Андор — Орион и Орион — Риса. Время прибытия на Рису было непредсказуемым, поэтому регистрацию на рейс до Йорктауна пришлось отложить. Ворен помогал ему собрать необходимые в дороге вещи. Друзья пообещали сообщить о случившемся Сете. Первое, что Спок сделал, когда оказался на пассажирском судне, принялся знакомиться с новостями в обратном хронологическом порядке, но будет точнее сказать, что большую часть времени он посвятил изучению информации о «последней миссии Энтерпрайз» (как ее называли в СМИ). Я должен был быть там. Возможно, этого бы не случилось, если бы я был там. Эта мысль была яркой и угнетающей, Спок ощутил, как его захлестнула вина: он оставил свой пост, он оставил Джима, команду и корабль. Из двухсот сорока двух погибших он не знал лишь пятерых — он подвел каждого из членов экипажа. И двести сорок третьим мог стать Джим. Приняв тот факт, что в ближайшие шестьдесят семь часов он ничего не может сделать, Спок погрузился в длительную медитацию и сумел осознать: предполагая, что только он мог бы спасти корабль, он принижает способности остальных членов экипажа вообще и способности Джима в частности. Он оставил пост потому, что не был способен продолжать нести службу, а не потому, что забыл свой долг. Но также Спок осознал: пусть он не мог сказать, что сейчас прошел бы психологические тесты для допуска к службе на те же баллы, что раньше, но он был практически уверен, что набрал бы достаточно, чтобы их сдать. Спок отчётливо помнил, в каком состоянии был, когда вернулся домой с ISS Энтерпрайз, но больше не чувствовал себя тем подавленным, сломанным вулканцем, неспособным оставаться на корабле землян. На корабле Джеймса Кирка. Теперь он должен был оказаться на Энтерпрайз немедленно, но эта мысль была вызвана тем же когнитивным искажением, которое в плену заставляло его мечтать об уничтоженном Вулкане. Во второй раз он навсегда потерял то, что считал домом. И так же, как уничтожение Вулкана тогда лишь частично было обработано его сознанием из-за того, что в тот раз он оплакивал смерть матери, уничтожение Энтерпрайз тоже непросто было осознать, поскольку разум сосредоточился на ужасающей мысли: он мог потерять Джима. Множество раз с тех пор, как получил известие о смерти посла, Спок возвращался в сознании к их последнему разговору и, находясь в пути, отчетливо понимал — его место не на Новом Вулкане. На корабле, следовавшем с Ориона на Рису, было очень много пассажиров-рисиан, сильно похожих на землян не только внешне, но также мимикой и жестами. Заметив в порту среди орионцев улыбчивого мужчину с оливковой кожей и круглыми ушными раковинами, Спок ощутил телесное напряжение. В течение всего рейса рисиане многократно инициировали диалог с ним, и постепенно Спок к этому привык. После первой медитации, посвященой анализу реакций на взаимодействие с рисианами, он решил считать это пробным тестом перед теми, которые даст ему Звёздный флот. В ожидании корабля с Рисы на Йорктаун Спок связался с доктором Маккоем — это показалось ему более правильным, чем разговаривать сразу с Джимом, но вулканец не понимал, почему, пока доктор не помог ему. — Надо же, у кого совесть проснулась, — сказал тот вместо приветствия, а позже, после того, как прокомментировал "смену имиджа" вулканцем, доктор последовал распространённой земной привычке и задал риторический вопрос: — С Джимом разговаривать зассал? Тогда Спок осознал, что чувствовал стыд и страх — все эти девять месяцев он так сильно был сосредоточен на себе, что не думал, насколько тяжело должно было быть Джиму. За время службы на Энтерпрайз Спок привык к инициативе от своего капитана — если Кирк хотел чего-то, он этого добивался, он был рядом с вулканцем, когда желал, а тот лишь принимал это. Важная мысль обрушилась на Спока в середине разговора с доктором Маккоем: после его отъезда на Новый Вулкан Джим ни разу не пытался установить с ним связь по одной причине: еще во время их прощания Джим фактически пообещал, что будет ждать до тех пор, пока Спок сам не будет готов. Вероятно, данное осознание потрясло Спока настолько, что это отразилось на его лице, поскольку расположение доктора после этого поменялось на более благосклонное. — Я встречу тебя в порту. С транспортным сообщением после всего случившегося на этой проклятой базе сам черт ногу сломит. — Маккой записал дату и время прибытия корабля на Йорктаун, которые вулканец сообщил ему, думая совершенно о другом. — Ты даже вообразить не сможешь, сколько всего он перенес, Спок. Сейчас Спок смотрит на человека, которого оставил девять месяцев назад из-за того, что рядом с ним его покалеченное d'thin подавало его ak'shem лишь три команды на выбор — «замри», «беги» или «бей», — и осознает, что в данный момент его kashkau не приходится бороться с ними, несмотря на многие не ожидаемые им факторы. Спок обращает внимание на многодневную небритость, пятна на одежде, сальные волосы, запах пота и запущенность временного жилища. Но наиболее неприятные ощущения вызывает холод в голубых глазах. Джим действительно не в порядке. — Ты закончил реабилитацию? — сдержанно спрашивает человек, неосознанно поигрывая пультом. — Одиннадцать дней назад я не планировал завершать ее, но мое состояние удовлетворительно, — подумав, отвечает Спок. Кирк, заметив, что вещица в пальцах предательски превратилась в фиджет, разворачивается к стене и, едва не уронив, раздраженно ставит пульт на место. — Смотрю, андорский климат пошел тебе на пользу. — Я чувствую затруднение в том, чтобы согласиться с этим, но работа с моей целительницей действительно помогла. Кирк поворачивает голову. На лице проступает удивление. — Ты пошел к психологу с Андора? — Не сразу, но да. Осознание этого факта требует некоторого времени тишины. Со следующим вопросом в голосе Джима слышится больше участия и интереса. — Тебе нравится преподавать андорианцам? — Это полезный опыт и сейчас я могу охарактеризовать его как позитивный. Кирк оглядывает Спока, словно только теперь позволив себе внимательно его рассмотреть. Даже фраза «вулканец, одетый по андорской моде» звучит как оксюморон, и тем не менее, Спок выглядит органично — он явно хорошо привык одеваться таким образом, как и носить в хвосте отросшие волосы. Тем не менее, его взгляд остался прежним… Именно так, открыто, заинтересованно, порой с беспокойством и готовностью помочь вулканец часто смотрел на капитана раньше. Пока не случился Алитран. Прикрыв глаза на мгновение, Кирк скрещивает руки на груди и искренне говорит: — Я очень рад, что после всего случившегося тебе удалось найти свое место. Правда, Спок. На последних словах голос подводит его и почти пропадает, и Кирк раздраженно обхватывает себя руками плотнее. Вулканец как-то текуче вдруг оказывается ближе — слишком близко, чтобы Кирк продолжал с горем пополам контролировать свои эмоции. — Мое место не на Андоре, Джим. Грудную клетку на секунду болезненно сдавливает от твердой, горячей убежденности во взгляде Спока. — Мое место рядом с тобой. Некоторое время у Кирка уходит, чтобы заставить легкие качать воздух, а потом он отшатывается от вулканца, чувствуя ужасную слабость в конечностях. Губы на мгновение болезненно искривляются и, прогнав онемение в руках, он касается костяшками переносицы и до колючих вспышек перед глазами сжимает веки. Почти вслепую он начинает шагать по крохотному пространству гостиной, как раненый зверь — по клетке. — Ясно. Спок, послушай. Последние новости произвели сильное впечатление на тебя, я прекрасно понимаю. Но давай так... Ты меня увидел, я жив и здоров. На твоём месте я бы сходил повидаться с Ухурой, она будет очень зла, если ты этого не сделаешь, а затем отправился обратно на Андор. Студентам нельзя пропускать столько занятий. Спока обдает чужим раздражением и отчаянием. Доктор предупреждал и об этом тоже. «Я без понятия, как он отреагирует, но готовься к тому, что он может тебя вышвырнуть или вообще не открыть дверь. Но знаешь что, Спок? Если ты покорно свалишь, лучше бы ты вообще сюда не прилетал». Джим транслирует боль, хотя и пытается ее скрыть. И вулканец признается себе, что не знает, что можно сказать или сделать, чтобы снять ее. — В Научном центре сейчас каникулы, Джим. Человек резко разворачивается, и теперь Спок подавляет желание отшатнуться. — Спок, ты не понял, — взгляд больных глаз обжигает. — Там были убиты двести сорок два члена экипажа. Энтерпрайз больше нет. Остальных ждёт перераспределение, пока не будет достроен новый корабль — возможно, кто-то захочет продолжить миссию на нем, но даже так новый экипаж будет состоять максимум на две пятых из тех, кто был в нем с начала пятилетней миссии, и это в самом лучшем случае. Так что если ты правда готов вернуться в космос, для тебя точно найдутся предложения хоть с завтрашнего дня. — Что ты будешь делать, пока Энтерпрайз-А находится в работе? — преодолев напряжение спрашивает вулканец. — У меня отпуск, — отрезает Джим. Четыре с половиной секунды Спок возвращает себе самообладание, пока человек прошивает его взглядом. — Мне жаль, что меня не было рядом, — убежденно, но тише, чем планировал, произносит вулканец. В его взгляде беспомощность и вина. — А мне — нет! — практически кричит в ответ Джим. Влажно сверкнув глазами, он порывисто отворачивается и делает шаг подальше от Спока. Плечи человека напряжены и едва заметно дрожат, вулканец поднимает руку, но нерешительно останавливается — кажется, что Джим может сделать что угодно, если почувствует прикосновение. Внезапно человек с усилием выпрямляет спину — что-то в его позе заставляет Спока насторожиться. Спустя несколько вдохов, во время которых Спок, напротив, перестает дышать, он медленно поворачивается. Кирк улыбается, и вулканец ощущает приказ сознания телу, которому разум не успевает воспротивиться. Замри. В улыбке капитана нет радости, она состоит из горечи и злости — никогда Джим не адресовал такие улыбки ему. В покрасневших больных глазах угроза и стеклянный блеск. Без промедления Кирк резко подается к вулканцу, и одиннадцатую долю секунды спустя одна рука неровно вцепляется ему в волосы, заставляя запрокидывать голову, а вторая сквозь одежду грязно сжимает пах. Спок панически хватает воздух, ощущая на шее ядовито обжигающее дыхание. Когда Спок закрывает и открывает глаза, он видит перед собой стену и светловолосый затылок со спутанными потными прядями. Вулканец с силой прижимает человека грудью к стене, заломив ему руку за спину. Тот сдавленно сопит от боли и не сопротивляется. Спок медленно отпускает его, делает шаг назад, второй и выбегает из квартиры. Только что он завалил самый главный тест.***
Кирк отлепляет себя от стены спустя вечность после того, как раздается шорох автодоводчиков на входной двери. На ватных ногах он бредет в сторону кухни, разминая неприятно тянущее плечо. Встав, как вкопанный, Кирк смотрит сквозь раковину, пытаясь вспомнить, зачем пришел сюда, но разум не собирается прекращать прокручивать события последних двух минут. Кухня внезапно начинает плыть перед глазами. Зажимая ладонью рот, Кирк бросается в сторону ванной и склоняется над унитазом в последнюю секунду. Усилием воли он дотягивается до кнопки смыва дрожащей рукой, сползает на кафель и приваливается лопатками и затылком к прохладной стене. Во рту остается мерзкий кислый привкус, дерущий горло, но сил встать, пойти на кухню, взять стакан и налить воды нет. О том, чтобы почистить зубы, Кирк даже не думает. Его знобит и сквозь стиснутые челюсти вырывается хриплый скулеж, а из-под больных сомкнутых век начинает течь еще больше слез. Конвульсивная дрожь прошивает пресс и плечи. И снова. Как давно он решил, что должен уйти с Энтерпрайз? Кажется, будто это произошло вечность назад, но понимание сформировалось не сразу. Можно было бы предположить, что все началось со случайного расследования, раскрывшего проблемы Гэри, но на самом деле тот разговор стал лишь вязанкой дров, подкинутой в уже занявшийся костер. Иронично, что в конечном итоге Энтерпрайз сама от него ушла. Возможно, нет ничего удивительного в том, что корабль умер под руководством морально неживого капитана. Случилось бы это, если бы Кирк сложил полномочия раньше? Умер бы Гэри? Погибло бы за… пять лет столько людей? Произошло бы все это со Споком? Психолог с Андора. Черт. Энтерпрайз сгинула, не дотянув до своего пятого «дня рождения» — домашние питомцы живут дольше. Кирк никогда не умел созидать, его суперспособностью было разрушение: ради протеста, ради эксперимента, ради провокации. С самого детства до поступления в Академию, с Кобаяси Мару до этого дня. Должен же он был оставаться лучшим в чем-то до самого конца? Жизнь Спока была разрушена из-за самой сути Кирка. Жизнь Гэри была разрушена из-за его эгоизма. Он хотел добиться дружбы своего старпома — он сделал это. Он захотел, чтобы И.О. старпома непременно стал его друг — он его заполучил. Спок не умер и смог начать новую жизнь без Кирка, а у Гэри такой возможности больше не будет. Наверное, единственно верное решение об уходе сформировалось у него одновременно с тем, как он начал являть свое истинное лицо подчиненным — людям, которым досталось, следовало бы порадоваться его уходу с поста. Но части этих людей уже не удастся порадоваться ничему. Если бы в их число вошел Спок, Кирк бы этого не пережил. Он был подрывником, но не строителем — так почему бы не использовать этот талант не только ради разрушения жизней, но ради их сохранения? Скотти, Сулу, Чехов уже давно могли бы донести доктору Ли о его профнепригодности, и даже знавшая все Ухура, которая поначалу делала ему скидку, в последнее время, кажется, готова была ему врезать. Однажды Боунс пригрозил ему, что как начмед отстранит его от службы по медицинским показаниям, но по-настоящему Боунса было вывести не просто. И он до сих пор не знал, что Кирк сам себя собирался отстранить. Кирк был счастлив, что к Споку вернулась возможность распоряжаться своей жизнью — он мог вернуться на Андор, на Новый Вулкан или в Звездный флот. И держаться от Кирка подальше. Уродливым эхом по ванной комнате все раздаются непрекращающиеся рыдания. Кирк то и дело бестолково закрывает ладонями глаза, будто хочет загнать боль обратно, внутрь, и обтирает подбородок, пытаясь стереть соль и вязкую слюну. Он сам себе отвратителен и в то же время его поглощает бездонная к себе жалость. Одиночество. Бессилие. Он стремился остаться один, но как же сильно не хотел этого! Жалкий. Своей слабостью и жаждой способный утащить на дно того, кому хотел бы отдать свое отравленное сердце. Почему нельзя повернуть время вспять? Отправиться в прошлое? Если бы он совершил такой же прыжок во времени, как посол, он бы заставил себя не приближаться к Алитрану на пятьдесят световых лет. Он бы предотвратил гибель Вулкана. Возможно, он бы даже смог спасти отца. Если он сможет продолжать жить, то только мечтами о подобных фантастических сценариях, и они сведут — уже сводили — его с ума. Но как бы ему хотелось, чтобы кто-нибудь совершил подобное для него в его реальности. Джим. Ему мерещится голос Спока. А потом запястий касаются холодные пальцы. Вздрогнув, Кирк распахивает глаза — вместо призраков, порожденных отчаявшимся сознанием, он видит реального вулканца, опустившегося на пол рядом с ним. Спок, бледный, с яркими росчерками зеленого на скулах, с выбившимися из хвоста прядями, касается его руки. — Я здесь, — твердо говорит он. — Зачем? — надрывно всхлипывает Джим, с недоверием пялясь на него. Спок не мог вернуться. Не должен был. — Потому что я хочу этого. Спок поднимает правую руку на уровень лица, без слов спрашивая разрешения. Кирк слабо, с ужасом во взгляде качает головой. — Там руины, Спок. — Я знаю. — Темные глаза блестят. — Я приведу тебя к себе. Человек молчит, мучительно хмуря лоб и собирается вновь покачать головой, но... Спок пришел — пришел даже сейчас, после... Зажмурившись, Кирк болезненно, едва не до крови прикусывет губу и, замерев на несколько секунд, порывисто кивает и покорно склоняет голову. И почти сразу ощущает успокаивающее прикосновение к лицу. — Мой разум к твоему разуму. Спок находится на равнине в пустыне с земными растениями — это все, что он успевает понять, пока не оказывается вынужден закрыть глаза от летящего в лицо мелкого, колючего песка. Вокруг бушует и воет страшной силы ветер. Осмелившись осмотреться сквозь ресницы, при видимости лишь в несколько метров вулканец замечает вблизи себя словно вросшие в землю скелеты мелких и крупных земных животных — такой ураган должен был закружить их в воздухе и унести, но с некоторых даже не сорвало остатки развевающейся, тонко держащейся на кости иссохшей плоти. Под напором бури тяжело дышать. Небо скрыто таким слоем пыли, что нельзя определить, в какой стороне находится солнце. В болезненной, жгуче виноватой попытке разглядеть скрытое бурей, Спок порывисто делает несколько шагов в сторону страшного кладбища и, лишь успев заметить, что здесь есть и едва начавшие разлагаться трупы, чувствует налетевший в грудь горячий, умоляющий порыв и ощущает возросшее отчаяние Джима. «Не надо!» Спок покорно закрывает глаза. «Прости» И разворачивается, чтобы почти вслепую пойти в сторону тихой, пахнущей солью воды. Открыв глаза, Спок видит песчаный берег, на который с мерным шорохом накатывают мягкие волны бездонной синей бездны. Он медлит, с тревогой смотря на морскую гладь: над ней штиль, и лишь пожравшее солнце бледно-желтое облако неестественно нависает над водой. Вулканец испытывает порыв остаться здесь, на берегу, зарывшись в мягкий песок, бережно хранящий многоцветные раковины, но жажда помочь Джиму затмевает кажущийся сейчас незначительным страх, что тот увидит его руины. Прикрыв глаза на два глубоких вдоха, Спок открывает их и входит в темные воды, чтобы повести за собой и спрятать от удушающей пыли las'hark этого мира.***
Джим погружается в успокаивающе прохладные глубины и чувствует, как море уверенно вбирает соль его слез. Сквозь толщу воды не видно того, что осталось на поверхности, она защищает, словно надежный щит, отрезав от звуков, образов, запахов. Поверхность оказывается дальше и дальше. Он чувствует себя бестелесным, вода расслабляет мышцы и убеждает поддаться желанию парить, плавно опускаясь ко дну. На глубине становится все меньше света, но песчаная поверхность дна словно светится, и чем ближе Джим приближается к нему, тем ярче. Свет здесь кажется необычным; мимо проплывает стайка рыб, промчавшаяся подвижными переменчивыми бликами: Джим осознает, что свет исходит не сверху и не со дна, а от него самого. Течением Спок указывает ему направление, и Джим движется дальше, параллельно все еще далекому дну, будто освещая путь прожектором. Порой ему попадаются различные морские обитатели — стаи стремительной мелочи и медлительные гиганты; покрытые яркой чешуей и обладающие прозрачной кожей. Он мало что знает о морской фауне, но встреча с каждым обитателем этого мира, проплывшим едва ли не между пальцами рук или замеченным с почтительного расстояния, заставляет сердце биться чаще. Невесомый, он еще долго плывет вперед, убаюканный попутным течением, и осознает: Это место полно жизни. Эта мысль пробирает его робкой радостью и из глаз снова начинает течь влага — плакать под водой очень странно. «Джим» В раздавшемся в мыслях голосе Спока чувствуется предупреждение. Повернув голову, вдалеке он видит будто бы поднимающийся со дна густой черный дым. И само дно, кажется, стало ближе. «Гидротермальные источники. Для некоторых организмов они — основа их жизни, но не стоит к ним приближаться» Многочисленные узкие устремленные вверх трубы, похожие на сталагмиты, вызывают беспокойство, смешанное с любопытством, но Джим послушно меняет направление. Здесь темнее, чем было раньше, и ему хочется вновь оказаться там, где есть иные источники света, кроме него самого. Цветных рыбок вновь становится больше, и некоторые сами приближаются к нему. Растроганный тем, как к нему льнет животное, похожее на ската, словно выпрашивая ласку, Джим не сразу замечает страшную вещь на далеком дне. Ладонь, скользящая по спине ската, замирает, и он холодеет. Наполовину ушедшие в песок, там лежат останки кита. Словно загипнотизированный, Джим пытается охватить его взглядом, но тот настолько огромен, что это невозможно сделать с одной точки, поэтому Джим срывается с места и движется над существом, от которого остались только кости, местами покрывшиеся илом. В сердце остро отзывается боль. «Столкновения литосферных плит способны вызвать подводные землетрясения, разломы участков дна, выбросы газов и лавы» В разуме раздается спокойный голос Спока. «Малоподвижные и прикрепленные организмы гибнут вследствие механического воздействия, подвижные могут быть отравлены или сварены, или погибнуть вследствие баротравм. Крупные китообразные вследствие гидроудара могут утратить способность нормально нырять и охотиться — их агония, вызванная голодом, может длиться месяцами» Завороженный чудовищной по своей сути правдой, Джим продолжает смотреть на скелет некогда величественного исполина и безмолвно оплакивать его участь. «Землетрясения и извержения под водой могут стать причиной цунами, а те, в свою очередь, оказывают влияние на организмы, живущие на мелководье: под воздействием волн, вызванных сейсмической активностью, гибнут коралловые колонии и леса водорослей; морских животных, обитающих у побережья, волна может затянуть и ударить о дно, а поднятый с поверхности дна осадок может попасть в жабры и сифоны. Часть животных выбросит на берег, часть — отступившая вода утянет в океан. После, в воде будут висеть частицы ила и глины, экранируя поток света и не давая водорослям и кораллам восстанавливаться. Таким образом, уничтоженная экосистема оказывается утрачена навсегда» Джим закрывает глаза, не давая горячей влаге сразу смешаться с успокаивающей морской водой. «Мне так жаль, Спок» «Мне тоже, t’hy'la» Прохладное течение мягко касается его лба, шеи и груди, вбирая дрожь скорби. Что-то гладкое дотрагивается до руки. Джим открывает глаза и видит, как к нему снова ластится скат. Течение подталкивает подплыть ближе к останкам, к аркам китовых ребер — Джим видит, что они выбелены временем и очищены иными обитателями моря, лишь некоторые участки костей укрыты мелкими зелеными водорослями. «Однако, на место погибших видов всегда приходят новые» — Продолжает Спок глубоко и спокойно. — «Былое разнообразие флоры и фауны остается только в воспоминаниях, но на обломках старого мира может быть построен новый» Джим приближается, и из-под костистых сводов на него выплывает стайка крупных голубых рыб. Среди водорослей прячутся черно-белые маленькие рыбки. Между ребрами кита снует разнообразная живность. Здесь оказывается больше морских обитателей, чем он встретил до этого. «Как только среда начинает восстанавливаться, жизнь возвращается, пускай и не в том виде, в котором была когда-то» Опустившись на песчаное дно, Джим расслабляется под уверенными касаниями течений, гладит скатов и смотрит на тех, чьим домом стали кости кита. Вода продолжает терпеливо вбирать его слезы.***
Они сидят, прислонившись к холодной стене спинами и затылками, их руки на полу, они соприкасаются только мизинцами. Опустошенный, Джим смотрит на Спока; его лицо тоже прочерчено дорожками слез. Спок открывает глаза и поворачивает голову в сторону Джима. — Las'hark t'nash-veh. Человек отворачивается с невеселой улыбкой. — Солнце… Я сейчас даже роль светодиода не потяну, Спок. Вулканец тоже отворачивается и прикрывает глаза. А затем начинает говорить и говорить — Джим слышит поток текста на вулканском, из которого не понимает ни слова, разве что пресловутое «солнце». Потом до него доходит, что текст — рифмованный. Джим во все глаза смотрит на Спока, пока тот не заканчивает декламировать. — Это что… стихи? — Поэма. Точнее, отрывок из поэмы, основанной на древней легенде одного из народов северной части Вулкана. — О чем? — не удержавшись, спрашивает Джим, несмотря на то, что Спок и так намерен рассказать. Во взгляде вулканца появляется прежнее, давно забытое тепло. — Это легенда о злых духах, пожравших солнце и лишивших вулканцев тепла и света. Так они объясняли песчаные бури, которые в редких случаях могли продолжаться несколько месяцев — чтобы ускорить их окончание, вулканцы древности проводили ритуалы: в разных регионах и в разное время в жертву приносили вулканца, животное, либо, позднее, использовали кровь многих. Важно было окропить кровью то, чему солнце дало жизнь. Поэма была написана много позже возникновения легенды, в эпоху воззрений, аналогичных земному антропоцентризму — в ней впервые появляется герой К’Дноа, который, когда солнце не возвращается уже долгое время, берет у целительницы травы, вобравшие в себя жар солнца, у матери — испеченный ей хлеб, и щит отца — семейную реликвию. Он отправляется к чудовищу, главному антагонисту поэмы, чтобы то проглотило и его тоже: оказавшись в его чреве вместе с ослабшим солнцем, К’Дноа окропляет своей горячей кровью травы, хлеб и щит, солнце вбирает их жар, возвращает свою силу, сжигает чудовище изнутри и возвращается на небо. Джим пялится на Спока еще некоторое время после того, как тот заканчивает говорить. Лишь осознав, что практически не дышал, пока его слушал, человек сглатывает и спрашивает: — А К’Дноа? — Он погибает. Джим хмурится, отворачивается и смотрит горьким взглядом на колени. Но не успевает он даже подумать о том, чтобы убрать руку от наэлектризованных вулканских пальцев, как Спок хватает его ладонь. — Джим. — От глубины и твердости его голоса человека пробирает дрожь. Рука, обхваченная прохладными пальцами, горит. Человек смотрит на него почти умоляюще, но руки не отнимает — слишком тяжело бороться с собой, когда Спок даже не пытается помочь. Словно в подтверждение, вулканец увереннее сжимает ее. — Идея добровольной жертвы одного ради нужд многих в рамках данной легенды впервые появилась лишь в этой поэме, и полтора века спустя Сурак развил идеи философии того времени. Но главная идея легенды в том, что даже солнцу, которое во все времена для вулканцев являлось главным божеством, дарующим и отнимающим жизнь, иногда требовалась помощь, чтобы вернуть свою силу. Я не хочу, чтобы кто-то еще сгорел из-за меня, я не хочу, чтобы кто-то снова жертвовал собой ради меня. — Спок так легко читает его тревоги и держит за руку так уверенно и сильно, что в это момент Кирк не способен не верить ему. — К тому же, во времена Сурака, в противовес его учению, появилось переосмысление легенды о К’Дноа — в новой версии истории он использовал щит отца, чтобы защититься от жара солнца. Кирк чувствует, что к глазам снова подступают слезы, и вновь упирается затылком в кафель — сколько бы их ни накопилось, больше он плакать не хочет. — Думаю, эта версия понравилась бы мне больше. — Человек пытается улыбнуться. — Возможно, — мягко говорит Спок. — Однако, язык той версии не так красив, как первой поэмы о К’Дноа. Главенство идей Сурака тогда еще не утвердилось на Вулкане, но поэзия уже пребывала в упадке. Кирк хмыкает. — А я-то думал, ты терпеть не можешь досураковскую поэзию. — Я никогда не говорил тебе этого, Джим. В вулканских глазах теплится улыбка. Человек устало смеется. Кирк сидит на холодном полу, пока Спок рассказывает ему о художественной литературе Вулкана — это могло бы быть сном, но Кирк сомневается, что смог бы его придумать. Что был бы настолько смел хотя бы в своем воображении, чтобы утешать себя воспоминаниями о тепле темного взгляда, потерянном когда-то в прошлой жизни. Он не знает, что будет завтра, но сейчас, впервые за долгое время, когда от его ладони прямо к сердцу струится жар, он чувствует, что не один. Спок очень хорошо знает, что его присутствие не сможет излечить разбитую душу, но уверен, что теперь готов быть рядом, пока Джим проходит этот путь. Поток тихих горячих слез все не иссякает; Джим больше не пытается их останавливать.К О Н Е Ц П Е Р В О Й Ч А С Т И