Несколько кусочков

      Вот оно. То самое место. Солнце светило также. И также танцевали тени. Но сейчас нет того дерева и той скакалки. Что с ней сделали, с скакалкой? Такая занятная верёвка. Вся грязная от крови. Выбросили в яму или же сожгли?       На фоне заката пенёк срубленного дерева откидывал длинные тени. Компания друзей невольно посмотрели выше, словно это дерево было здесь, целым. Они помнили, какие красивые листья были на нём. Алые, даже летом, и от них пахло чем-то пряным. Морем. Около него приятно было находится, прятаться в тени от палящего солнца, иногда дремать целой кучей. То были деньки их детства, когда они были глупыми, наивными и сопливыми. Теперь же... всё было по-другому. Они сошлись вновь только из-за скорого переезда одного из них. Санс спиной чувствовал, как бывшие (или всё ещё?) друзья смотрят на него. Та трагедия близко касалась его.       Но он не плакал. На нём не было каких-либо эмоций. Усталость, только и всего. И ещё тревога.       Если они что-то узнают... то как им объянить? Он и сам себя не понимал, не то что свои действия. Это был не ответ, он знал. Просто он давным-давно уже запутался. Кому уж тут захочется его распутать.       Он медленно подошёл к месту, где раньше цвело дерево. Его же срубил отец, как только... он покачал головой, прогоняя эти мысли. Прошло уже пять лет, ему-то теперь двадцать пять. Господи, он старше их всех, но со стороны явно выглядел жалко. С этой годами немытой одеждой, с заспанным видом, с привычкой носить с собой кухонный нож. Несколько лет он лежал в комнате и спал. Спал, ведь там была иной мир, более лучший... удобный. В реальности закадычная компания разошлась по углам. Каждый долго зализывал себе раны. И сейчас он думал что-то исправить. Сказать что-то важное. Но всё же отцу захотелось переехать. Работа или ещё чего, неважно, его просто поставили перед фактом. Наверное, думали, что он сможет вновь заняться игрой на скрипке, обеспечить себя хоть чем-то.       Я ненавижу эту скрипку! Ненавижу отца! Почему ты меня не понимаешь? Почему?.. Папирус. Почему ты не шевелишься? Скажи что-нибудь. Скажи же!       Имейся у него силы, он бы состроил неловкую шуточку на сей счёт. Но шутить не было сил. Чувство тошноты снова вернулось. Тот стейк всё ещё напоминал о себе. Ноги дрожали, а когда он коснулся рукой шершавой поверхности пенька, то он и вовсе упал на землю. Это дерево было частичкой их детства, но теперь... он хотел бы, чтобы не было вообще никаких напоминаний. Одного из них теперь нет. Друзья тёплой кучей обхватили его со всех сторон. Они тоже жалели о том дне и они хотели помочь. Даже Андайн, которая и вовсе стала главой хулиганов. Кого-то не хватало. Санс криво усмехнулся. Ох, точно, сестра Азриэля и вовсе не хотела приближаться к тому месту.       Она всё ещё стояла на пороге веранды, уходящей на задний двор, и с отвращением смотрела на него. В таком знакомом белом платье, с красным шарфом и медальоном в форме кролика. Все знали об её связи с умершим. Он даже испугался ненадолго. Она же ведь не могла знать больше всех. Точно. Иначе бы она и вовсе не пришла бы, только бросила бы в него горький-горький вопрос с печальными алыми глазами:       Почему ты солгал в тот день, опорочил память о нём?       И уехала бы навсегда в город. Её уже ничего не держало в Сноудине. Даже воспоминания о нём и тех днях, когда их чуть ли не сватали. Они все были лишь глупыми подростками с ванильными мечтами... просто... как оказалось, их всех держал вместе именно Папирус, а не Санс.       Но она пребывала в неведении. Ей было всего лишь двадцать лет. Столько же было бы и его брату. Она ничего не знала о том, что было. Санс вновь поймал себя на мысли, что думает об этом слишком много. Он не был готов рассказать об этом. Да, он понимал, что другой возможности уже и не будет. Но... не сейчас. Он чуть крепче обнял их всех.       Для того, чтобы рассказать правду, ему нужна Альфис. Она тоже слишком много знает. Слишком...       Он всё же разрыдался. Папируса нашли повешенным на том самом дереве, но это ещё была не вся правда! И это было невыносимо.       Ты всё ещё его слышишь игру на пианино, сын? Тогда мне стоит закрыть эту комнату. Нельзя же выбросить то, что я купил для него. Не смотри на меня так, Санс. Ты должен взять себя в руки.       Девушка же, стоявшая у веранды, устали прикрыла глаза. В тот день золотые цветы пахли сладко. Она ненавидела этот запах. Вся похоронная процессия была увешана ими. Её тошнило от них. Она держалась молодцом, пока не увидела открытый гроб с его телом. Он выглядел спящим, вот только те ссадины на шее невозможно было забыть. Хотя никто не мог понять, каким образом на черепе появилась дыра как после падения. Никто не разбирался в этом деле. Все и так знали, что мистер Виндингс Гастер был чересчур строгим к детям. Но всё же это было шоком для всех. Все его друзья плакали, а она... смотрела на его брата и Альфис. Они выглядели так... безразлично. Словно что-то знали. Многое произошло в тот день.       Санс заперся от целого мира. Андайн не нашла от них поддержки и обосновала свою группу хулиганов, перед этим подралась с братом почившего. Азриэль был самым крепким и всегда их поддерживал, но он тоже страдал. Альфис же просто жила, но её начали подвергать нападкам. А она... просто смирилась. Она училась, поехала даже в академию искусств, как того и хотела. Возможно, она тоже притворялась.       Но она не предавала память о нём забвению, закрывшись от всего мира. И не портила фотографии с ним по какой-то глупой прихоти.       Так почему же все приняли этот факт? Андайн позже всех, но и она простила его затворничество и его слабость. Сила дружбы... вот как.       Ей было тошно от одного звучания пианино. От скрипки. От золотых цветов. От его брата, плачущего на плече Андайн как какой-то сопливый ребёнок. От города, который всё принял. Она стёрла слезы на щеках. И Альфис. Самая мягкая из всех не пришла. Наверное, хулиганы задержали.       С-смотри, у нас б-было м-много хороших в-воспоминаний. М-мы должны р-радоваться, что они у н-нас были. Д-давай создадим н-новые воспоминания, х-хорошо?