На круглой планете есть место всем на свете

       Ветер задорно носится по долине, едва не снося рослую, но такую хрупкую, в сравнении с буйством стихии, фигуру Лосяша. Тот хмурится, щурясь от мельтешащих перед глазами снежинок, больно царапающих нежную кожу щёк. Закутывается посильнее в шарф, натягивая выделанный мехом капюшон по самый нос. Выдёргивает ногу из тягучего снега, увязая в следующем же сугробе. Пыхтит, стряхивая липнущий к ботинкам снег озябшими под слоем шерсти варежек пальцами. Скептично вскидывает бровь, сквозь пелену танцующих снежинок, завидев вытянутый силуэт.        Карыч в своей привычной манере поправляет лацканы пальто. Полуулыбкой приветствует, склоняя голову в лёгком кивке. Лосяш не отвечает, для него невозможным видится гармония, в которой Карыч неизменно находится с природой, будь то дождливая осень или засушливое лето. Нонсенсом становится то, как тот ловко игнорирует погодные условия в угоду стилю. И будто сам не замечает холода улицы. Кашемир его пальто кривится в ровные складки от движений; аскот, расшитый золотыми узорами, сверкает на фоне искрящегося снега; вздёрнутые края воротника рубашки рябят в глазах.        — Так и будете злобно сверкать глазами из-под капюшона, любезный? — Кар-карыч беззлобно улыбается, тянется обтянутыми в тонкую кожу перчаток руками, невесомо поправляет растрепавшийся от борьбы с сугробами шарф.        Лосяш вдыхает морозный воздух так резко, что нос отзывается противно расползающимся холодком. Стягивает шарф, растирает лицо варежками. Насупившись, смотрит на несползающую с чужого лица ухмылку. Хмурясь, отводит взгляд. Тут же возвращает, сделавшись жгучим и резанув тишину проскользнувшим в голос фальцетом:        — Пока Вы, друг мой закалённый, тепло не оденетесь — несомненно.        Кар-карыч отвечает задорным смехом, хлопает друга по плечу и неспеша продолжает путь к дому Совуньи. Лосяш устало вздыхает, плетясь следом. Его болоньевый пуховик натужно скрипит; ветер подвывает где-то в кронах деревьев, смахивает всё новые порции снега на нерадивую парочку, рискнувшую выбраться из уюта прикаминного дивана в белоснежное марево зимы.        Взгляд Лосяша как намагниченный прилипает к профилю Карыча, скользит по привычным чертам лица, задерживаясь на покрасневших ушах. Мороз и не собирается отступать, заявляя о себе в стремительно покрывающихся лёгкой изморозью пуговицах, расползаясь краснотой по открытым щекам, путаясь искорками в зачёсанных назад прядях. Оставалось только уповать на благоразумие Кар-карыча и скорый уют тепла протопленного дома Совуньи.