На круглой планете есть место всем на свете

       — Друг мой самонадеянный, как Вы не понимаете: лететь в космос без тестовых запусков слишком опасно! — Лосяш отчаянно вцепился в скафандр, скребя короткими ногтями по нейлоновому покрытию, не давая Пину подняться на трап.        — Я не мочь бросить Биби, — Пин отрывает руки учёного от себя, встряхивая того что есть силы, — как ты не понимать?        — Если Ваш корабль сойдёт с траектории и сгорит в плотных слоях атмосферы, Вы сделаете только хуже! — сквозившее отчаяние заполняло собой стремительно сжимающееся до «здесь и сейчас» пространство. — Мы даже не уверены в том, что ему нужна помощь!        — Я — уверен, а ты, — взгляд Пина забегал по, с каждым мигом бледнеющему лицу Лосяша, — в общем, до встречи.        Трап скрыл своего пилота, тихо щёлкнув. Отливающий серебром в блеклых сумерках шаттл был полностью готов к запуску. Проигрыватель голосом создателя начал обратный отсчёт:        Drei, zwei, eins — наблюдающие, но не смеющие вмешаться Крош с Ёжиком оттаскивают слабо сопротивляющегося Лосяша подальше. Шаттл взмывает вверх, затопив туманом всю площадку, оставляя после себя расползающуюся полосу в небе.        Лосяш обессиленно упал на колени, схватившись за голову. В ней никак не укладывалось столь категоричное пренебрежение собственной жизнью. Он отдалённо понимал, что так же рискнёт ради близких, но обида жёсткой удавкой обвилась вокруг шеи. Пин мог предупредить, мог взять с собой. А по итогу Лосяш узнал о шаттле, завидев посадочную полосу, ещё не дойдя до побережья, собираясь предложить партейку-другую в шахматы.        — Лосяш, может, мы, — тихо начал Ёжик.        — Оставьте меня одного, — прервал того Лосяш, не отрывая взгляда от молчаливо белеющей в небе полосы.        Тягуче долгие секунды Крош с Ёжиком перешёптывались, но так и не посмев возразить, молча удалились. Лосяш, даже не думавший подниматься с холодного песка, прислонился спиной к железной стенке ангара, наблюдая, как загораются всё новые и новые звёзды. Волны тихо накатывали на берег, шипя морской пеной, принося с собой муссоны, обещающие скорые дожди.        Время шло, а никаких вестей не поступало; песок, гонимый ветром, оседал на одежде. Лосяш больше походил на забытый гаечный ключ, обречённый так и не найтись. А время всё шло, и вот уже его глаза привыкли к темноте, давая рассмотреть Млечный Путь. Как красиво ночью в серой зоне засветки. Но Лосяшу было не до мерцания звёзд, вызванного колебанием земной атмосферы. А разъедающая внутри пустота всё разрасталась, тянула, рвалась что-нибудь предпринять. На лёгкие, уже заметно трясущегося от холода Лосяша, не двинувшегося с места, свинцовым грузом давило осознание положения. Проигрыватель пиликнул, Лосяш подскочил и поскользнулся, едва не растянувшись на песке.        «Лосяш, если ты меня слышать… то я бы… извиниться... liebe ich...» — выплюнув пару фраз, передатчик завис, пустив в лицо Лосяшу густой едкий дым.        — Нет, нет, не может быть! Работай, ну же, работай! — повертев тот в руках, пытаясь выяснить причину поломки, Лосяш с силой ударил по крышке.        Собираясь выкрикнуть черноте неба всё, что он думает, Лосяш заметил увеличивающуюся в размерах точку. Челнок! Он стремительно снижался, «лёжа на боку», переворачиваясь из стороны в сторону. Наконец, он стал больше напоминать самолёт, заходящий на посадку, правда, в десяток раз быстрее.        Челнок остановился, удачно приземлившись. Лосяш, с замиранием сердца наблюдавший за посадкой, бросился к нему. Пин вышел на свежий воздух, наконец позволяя себе вдохнуть привычный морской воздух, улыбаясь этому миру. И тут же был снесён объятиями переволновавшегося Лосяша.        — Ай! Mein lieber, — Пин, не успевший понять что произошло, распластался на земле, позволяя Лосяшу выговорить, отчитать, наругать и очень-очень крепко заобнимать.