Sour Grapes

      — Катарина!       Звонкий голос хлестнул меня по спине, заставив передернуться всем телом. Я порывисто обернулась к Дилюку, однако состроить озадаченное выражение лица не вышло: я прекрасно понимала, в чем дело.       — У вас вирус? Вас тошнит? Выписать вам больничный? Или, быть может, вас беспокоит нечто иное? Из этических соображений, не стану даже предполагать, — фигура начальника теперь казалась даже более угрожающей, чем обычно.       Как назло, Аделинда бросила меня на произвол судьбы, сбежав на перерыв, а Дилюк из чистой вредности за стойку вставать отказывался. Впрочем, скорее всего, вредность тут и ни при чем: за баром сидел Кэйа Альберих. Тот самый, к которому я должна была прийти на свидание пару дней назад, но вместо этого он снова получил лишь сообщение, слишком лаконичное, чтобы надеяться на новую попытку. Я до сих пор чувствовала себя ужасно за это.       — Нет, со мной все в порядке, — я устало потерла висок. Оказаться ненароком меж двух огней в мои планы не входило. Я отнюдь не собиралась влезать в какие-то интрижки — и если бы я смогла предугадать заранее, чем все обернется, Кэйе я бы отказала.       Наверное.       — Тогда встаньте, пожалуйста, на бар, — холодно бросил он.       Тон не терпел пререканий — как и всегда. Сделав глубокий вдох, я толкнула дверь подсобки и, разумеется, мгновенно встретила взглядом улыбку офицера.       — Как у вас дела с моим братишкой?       Капризный стакан выскользнул из рук, избежав абсолютно всех моих попыток поймать его на лету. Помещение огласилось звоном стекла, и все взгляды устремились за стойку. Никто бы и не расслышал этого, будь бар хоть чуточку многолюднее, но кроме Кэйи и Дилюка в будние полудни в «Доле ангелов» мало кто обитает. Он вообще работает хотя бы иногда? Учитывая, как часто он здесь прохлаждается, неудивительно, что в Монде такая ужасная раскрываемость преступлений.       Дилюк метнул в меня взгляд из дальнего угла. Я мгновенно отвернулась. И почему он все это время торчит в зале…       — Брось, я понял, что ты не захотела со мной продолжения. Иначе ты бы не отвергла меня одним сухим сообщением, — он ухмыльнулся.       Я устало выдохнула и уперлась руками в столешницу. Парень в ответ лишь рассмеялся.       — Я не в обиде, — он пожал плечами, — мы ведь все равно хорошо провели время, правда?       Кэйа ласково мазнул указательным пальцем по моему подбородку, и я закусила губу, пряча смущение. Я бы могла согласиться, что все было замечательно — с Кэйей было весело и уютно, но… Но что-то чувствовалось не так, как мне того хотелось.       Мои глаза вновь поневоле сфокусировались на Дилюке. Его выражение сделалось абсолютно непроницаемым, а это означало только одно: он взбешен.       Отмахнувшись от непрошеного прикосновения, я откашлялась и поглядела себе под ноги, словно ожидала там увидеть что-то помимо осколков. Кэйа напустил на себя искренне удивленный вид, когда проследил, куда же я посмотрела — как будто он и понятия не имел, что Дилюк прямо сейчас находится позади него.       — Ох, — проворковал он, — значит, я угадал?       Как назло, босс подошел еще до того, как я успела осадить «наглого посетителя». Носком ботинка Дилюк пододвинул мелкий осколок, отлетевший в сторону, к общей куче и сухо проговорил:       — Приберите за собой, пожалуйста.       Не поднимая головы, я так же сухо ответила:       — Конечно, как скажете.       Я опустилась на корточки и, выудив из-под полки щетку с совком, принялась за уборку. Щеки горели от стыда, а над головой все затихло на мгновение, показавшееся уж слишком долгим. Наконец, Кэйа прочистил горло и заговорил:       — Братишка, хочу кое-что тебе сказать.       Послышались тяжелые удаляющиеся шаги, и я выдохнула с облегчением. Притворяться смиренной работницей оказалось сложнее, чем мне представлялось еще днем ранее. Я наивно полагала, что у Дилюка просто временное помутнение рассудка и вскоре оно рассеется — все снова пойдет своим чередом. Если у него какие-то проблемы касательно меня или моей работы, вести себя подобно надутому подростку — непрофессионально и… обидно.       Я швырнула совок, полюбовалась на вновь рассыпавшиеся осколки и, фыркнув, стала собирать заново. Парни о чем-то говорили в стороне — слишком далеко, чтобы можно было разобрать хоть одно слово, но особого напряжения между ними, кажется, не было. Надо полагать, это всего лишь был отвлекающий маневр от Кэйи? Сжалился после того, как сам же в очередной раз создал сумбур.       И все-таки было жаль, что нельзя подслушать. Какая-то из ниоткуда взявшаяся спесь нашептывала, что разговор идет обо мне.       — Ай! — я вскрикнула от боли раньше, чем успела осознать, что мне больно. На ладони мгновенно расцвел свежий порез, кровь тонкой нитью потянулась к запястью. Ну вот, я создала Дилюку новый повод на себя разозлиться.       Сжав руку в кулак, я нырнула в подсобку за аптечкой. Все действия были почти машинальными: шкафчик отворился, коробка с медикаментами оказалась на столе. Стараясь ничего не пачкать, я начала перетягивать кисть бинтом, абсолютно игнорируя подступивший к горлу ком. Случайное увечье дало мне преимущество, на которое я не рассчитывала — и даже не знала, как оно мне на самом деле необходимо. Я мотала длинные тканевые полосы, прижимала к коже, а монотонные движения успокаивали, позволяя мыслям течь без примешивающихся эмоций: должна ли я поговорить с Дилюком о том, что происходит? Глупости, я едва осмелилась на подобное в прошлый раз и успела сотню раз пожалеть. Я пришла сюда совсем недавно, и мне совершенно не хотелось терять работу из-за какой-то ерунды.       Аделинда была права: я неопытна в отношениях. В любых отношениях. Я оказалась падкой на лесть Кэйи, приняв возникшее чувство за искорку симпатии, а уж мое решение поиграться с эмоциями Дилюка и вовсе не сыграло мне на руку. Но в чем проблема с ним? Он все еще бесится из-за свидания с его братом?..       Как только с перевязкой было покончено, зачатки злости в душе утихли окончательно. Все, что внезапно на меня накатило, с такой же стремительностью и развеялось, оставив за собой лишь легкий шлейф грусти. Это не порезанная рука и не грубость слов — хотя, признаться, и то и другое немало посодействовало. Когда я вернулась в зал, я встретилась с Дилюком спокойным, безучастным взглядом — зато в его глазах мелькнуло что-то непривычное, стоило ему только заметить бинт. Он ничего не сказал — просто ушел. Стекла на полу больше не было. Входная дверь хлопнула: Аделинда вернулась с перерыва.       — Ох! Ты в порядке? — воскликнула она, увидев мою ладонь, и я тряхнула головой.       — Разбила бокал. Пустяки.       Она мгновенно почуяла, что мой разум охвачен чем-то посторонним. И, очевидно, догадалась, в чем дело.       — Снова он, да?       Я избегала смотреть на нее и старалась занять руки чем угодно, лишь бы отвлечься от мыслей.       — Я… не понимаю, почему он себя так ведет, — бездумно бросила я.       Однако ответ Аделинды лишь упрочил подозрения, роившиеся в моем мозгу:       — Правда? А я вот понимаю.       Беседа угасла, не успев начаться — продолжать ее не было желания. Я не хотела ни в чем признаваться подруге. Все равно рано или поздно она догадается: я слишком плохо притворяюсь, а она — слишком хорошо разбирается в людях.

***

      Порез не давал мне покоя вплоть до конца смены. Я теребила несчастную повязку, задевала ей углы столов, дверные ручки и черт знает что еще. Когда после окончания рабочего дня я вышла на улицу, бинт окрасился красным: рана закровоточила. Я застыла у выхода, глядя на расплывающееся пятно, но знакомый голос оторвал меня от захватывающего занятия.       — Подвезти?       Дилюк стоял, опершись о машину, и крутил на пальце связку ключей. Я замялась. Парень, казалось, был в необыкновенно приподнятом настроении, его будто подменили.       Поразмыслив буквально с секунду, я согласилась:       — Конечно. Будет неплохо.       Он открыл мне переднюю дверцу, как истинный джентльмен. Я устроилась на сиденье, натянулась, словно струна на гитаре Венти, готовая вот-вот лопнуть. Дилюк сегодня сделался уж слишком непредсказуемым — я не знала, чего ожидать от подобного широкого жеста с его стороны.       Меня выдернуло из мыслей прикосновение к запястью: Дилюк взял меня за руку и нахмурился, приглядевшись к повязке.       — Я ведь говорил, чтобы вы брали для этого перчатки. Они всегда под стойкой, на нижней полке…       Он потянулся к бардачку, почти касаясь меня кончиками огненных волос; запах сигарет, их пропитавший, тут же затопил ноздри. В руках Дилюка оказалась небольшая коробка, и он вновь опустился на сиденье вполоборота ко мне. Я молча наблюдала за его действиями: считанные секунды спустя он размотал окровавленный бинт, намочил кусочек ваты и принялся водить по краям пореза. Я всхлипнула.       — Прошу прощения, — проговорил он, — в последнее время я слишком привык к винным бутылкам и бокалам, а не к женским рукам.       Он усмехнулся, а я даже вдохнуть боялась — лишь бы не спугнуть момент. Что это, внезапно проснувшееся сочувствие? Я ощутила себя ребенком, который придумывает себе болезни, дабы получить утешительную порцию жалости. Его пальцы ловко перетянули порез и зафиксировали новый, чистенький бинт. Справился с перевязкой он явно лучше меня. Однако мгновение спонтанной заботливости продлилось не слишком долго — не проронив больше ни слова, парень завел машину и двинулся по дороге.       Я хотела было спросить, знает ли он, куда ехать, но ответ возник сам собой: знает. У Дилюка хранятся все наши личные дела, да и корреспонденция при нужде направляется к нам домой. Не придумав, чем бы еще нарушить это томительное молчание, я обреченно отвернулась и уставилась в окно. Неужели он просто решил извиниться и так же безмолвно оставит меня у порога дома? Только и всего?..       Может, Аделинда была не права. И Кэйа был не прав. И я тоже. Может, это и впрямь было временное помешательство, которое ничего общего не имеет с…       — Я плохой начальник, правда? — вдруг заговорил Дилюк, и я встрепенулась.       — Я не… не думаю, не знаю… — ляпнула я, запинаясь на каждом слове, — почему вы спрашиваете?       Отчего-то обращение на «вы» вдруг показалось неестественным. Резануло слух.       Он усмехнулся.       — Я должен извиниться за свое поведение. Как хороший начальник, — ответил он. — Просто… мне никогда не нравилось, как ведет себя Кэйа с моими работницами. Большинство из них его уже хорошо знают, но вы встретились впервые, и…       — Мы с ним не спали, — вдруг выпалила я, по какой-то неведомой причине решив, что это важно.       Дилюк осекся, а я почувствовала себя полнейшей идиоткой — захотелось скрутиться в клубок и спрятать лицо в собственных коленях.       — Вы опоздали на следующий день, так что я подумал…       Он замолчал, видимо, не зная, как закончить предложение — и стоит ли его заканчивать. Подобные разговоры обыкновенно не имели место между начальником и его подчиненной. Я не стала дожидаться и вклинилась сразу:       — Я часто опаздываю. Из меня вообще так себе работник, вы же знаете.       Он закусил губу, глядя на дорогу. Костяшки на кистях выступили чуть сильнее, когда он крепче взялся за руль, а я поймала себя на мысли, что в таком виде он смотрится невероятно привлекательно. Отвернулась, чтобы не смущать саму себя еще больше.       — Извините, — нервный смешок сорвался с его губ, — я не должен о таком спрашивать, это не мое дело.       Оставшуюся часть пути мы вновь молчали, погрузившись каждый в свои мысли. В попытках оглядывать друг друга исподтишка мы вдруг случайно встретились взглядами. Я не сумела сдержать улыбку, и он тоже. Стало тепло.       Наконец, он остановился в знакомом дворе, у двери подъезда; мотор заглох, и салон окутало полнейшей тишиной. Оба сидели не шелохнувшись, будто ожидали чего-то друг от друга, но ни один не решался заговорить. Дилюк постучал пальцами по рулю, вздохнул и вышел из машины. Дверца пассажирского сиденья отворилась: парень протянул мне руку, помогая вылезти наружу. Оказавшись лицом к лицу, мы замерли, а Дилюк, кажется, забыл, что все еще держит мою ладонь. Воздух вокруг менялся, становился тяжелым, вязким, обволакивал, как сахарная паста.       — Чисто интереса ради, — я почти сбилась на шепот, опасаясь, что голос предательски задрожит: — это было из вежливости или симпатии?       Яркая радужка блеснула. Он не рассмеялся, не нахмурился, только его пальцы сжались крепче на моей прохладной коже — и отпустили.       — Спокойной ночи, Катарина, — мягко проговорил он.       Единственное, что меня коснулось в эту секунду — его по-домашнему теплый, бархатный взгляд. Такими его алые глаза я, кажется, видела впервые. Уголки губ невольно дернулись, взор затуманился, а в животе что-то затрепыхалось, вспыхнуло мелкой искоркой.       — Спокойной ночи, господин Дилюк.