Breathe out Spray (Выдохнуть спрей)

— Яги-сан! — крикнул Изуку, выныривая из воды наполовину, ударившись о выступ, слишком быстро и забрызгав всех, кто стоял наверху. И это был Яги-сан. Хрупкий, исхудалый, усталый вид Яги-сана, у которого теперь была горбатая спина и почти полностью белые волосы с небольшим оттенком желтого. Он выглядел лучше, чем по телефону, но все равно было видно, что он близок к концу жизни. Под глазами у него были темные пятна на коже, щеки дрожали, а пальцы были морщинистыми и тонкими. И хотя от этой мысли у Изуку защемило в груди, он не смог удержаться от водянистой улыбки, счастливый видеть его, такой, такой, такой счастливый. — Изуку, мой мальчик, — радостно приветствует Яги, отмахиваясь от Айзавы, который пытается взять его за руку. Он широко улыбается, пожирая глазами изменения в молодом мере, и уже начал опускаться на колени, чтобы сесть на край. — Ах, господин Яги, — начинает Тогата, дергаясь и протягивая руки. Айзава только вздыхает, многострадально похлопывая мужчину по спине. — Не беспокойся, это никогда не останавливало его раньше. Никогда не подражай ему, слышишь меня? Мне все равно, какие у тебя отношения с мерами, ты не приглашаешь себя в личное пространство хищника, — Айзава ворчит, хмурится, но со знакомым пристрастием наблюдает, как Яги свесил ноги в воду, босиком, но в тонких брюках, которые мгновенно впитывают воду. — Честно говоря, Тошинори, — вздыхает Полночь, доставая большую флисовую куртку, чтобы обернуть ее вокруг хрупких плеч, — ты сейчас заболеешь. — Больной, она имеет в виду, но никто этого не говорит. Новый человек, который вошел вместе со всеми, просто испустил долгий, напряженный вздох и зажал нос под очками. У него белые волосы, морщины под глазами. Однако он стоит, скрестив руки, и время от времени что-то негромко бормочет Айзаве и Тогате. Изуку заинтересовался бы им, если бы господин Яги не был так близко. — Не делай глупостей, Тошинори, — сказал высокий мужчина. — Я ценю твою заботу, Ночноглаз, — Яги смеется, и этот звук настолько узнаваем, что у Изуку на глаза наворачиваются слезы. — Но, пожалуйста, я так давно не видел юного Изуку. — Мер подается вперед и, словно не прошло и минуты, кладет голову на колено Яги. Господин Яги проводит рукой по мокрым волосам и ветвям, и это так знакомо, что становится больно. Изуку мурлычет, щелкая от счастья, стараясь не проткнуть когтями брюки. — Боже милостивый, — пробормотал Ночноглаз, и Айзава пробормотал что-то в ответ, что-то вроде «видишь?». — Ты хорошо выглядишь, — говорит Яги-сан Изуку, убирая зеленые волосы с его лба. Изуку закрывает глаза и наслаждается уходом. — Здравствуйте, Яги-сан, — Изуку отвечает так четко, как только может, и ухмыляется тому, как дергается Ночноглаз. В его горле раздается трель, что-то громкое и ликующее, и это совпадает с тем, как смеется Яги. Щенок, которого Изуку… бросил на песчаном дне, дает знать о своем присутствии, подплывая и цепляясь за хвостовые плавники Изуку, пронзительно крича от досады, что его бросили. Вообще-то, впечатляет, что щенок смог так хорошо подплыть к нему, это хороший знак для их здоровья и понимания. Немного покраснев от смущения и радуясь, что ни Монома, ни Кацуки не были свидетелями его минутной родительской оплошности, Изуку ныряет вниз и хватает их, вытаскивая из воды с радостной ухмылкой. — Смотрите! — по-человечески кричит Изуку, держа щенка так, чтобы господин Яги мог видеть. — О боже! — Яги-сан смеется. — Какой красавчик! — Они, Тошинори, — мягко поправляет Полночь. — Детеныш небинарный и имеет части носителя. — Прекрасное создание, — радостно продолжает Яги, поглаживая пальцами малыша на руках у Изуку. — Это Яги-сан, — говорит Изуку на мерском языке. — Он вырастил меня, как я вырастил тебя. Детеныш широко раскрывает глаза и заинтересованно, доверчиво смотрит на Яги. Изуку кривит губы в озорной улыбке, Изуку толкается вперед, поднимает ребенка и без промедления кладет мокрого мер-щенка на колени Яги. Полузадушено пискнув, Яги вцепился в ребенка своими морщинистыми руками, потрясенно глядя на него. Он полностью промок, но, кажется, не возражает, а детеныш смотрит между ним и их матерью в воде, пытаясь понять, стоит ли из-за этого расстраиваться или нет. В конце концов, Яги, видимо, кажется безопасным и заслуживающим доверия, потому что детеныш начинает что-то лепетать, протягивая руку вверх, чтобы подергать за белые, желтые волосы. — Мой мальчик, это… — начинает Яги, задыхаясь. Изуку смеется, выплескивая радость в песне. Он ныряет в воду, чтобы освободить место, а затем мощным толчком поднимается и садится на край рядом с Яги, обдавая его еще большей водой. Яги моргает, стряхивает воду с лица, но держит ребенка крепко и надежно на коленях. Изуку немного наклоняется, сидя рядом со своим не-отцом и младшим, наконец-то чувствуя себя счастливым так, как давно было потеряно для него. Солнце грело, Яги-сан с благоговением смотрел на его ребенка, остальные члены его человеческой семьи стояли у него за спиной, доверенные и безопасные. Он мог петь, совсем чуть-чуть, с приманкой, иллюстрирующей его любовь. Глубоко внутри, там, где сидели Кацуки и близнецы, осталась крошечная трещина, но то, как Яги с благоговением смотрел на полу молочного белого щенка на своих руках, было удивительным чувством. — Шота, Шота, камера, — шипит Полночь позади них, и Шинсо уже там, широко раскрыв глаза. Раздаются звуки щелчков фотоаппарата, а затем Айзава говорит с кем-то по телефону, на экране появилось рыжеволосое пятно. — Это войдет в историю, — пробормотал про себя Ночноглаз. — Ты бы видел его с Инко, матерью Изуку, — Айзава бормочет в ответ. — Жаль, что мы его тогда не запечатлели. Изуку смотрит на них, наклоняя голову к тому, что выглядит как движущееся изображение Киришимы, крошечного и кричащего. Он улыбается. Яги протягивает щенку одну из своих рук, и они исследуют странное отсутствие когтей на концах его пальцев. Изуку хихикает. — Тоши, — говорит Изуку, поглаживая щенка по груди, с нежной, любящей улыбкой. Он смотрит на Яги, который смотрит в ответ. — Что? — Яги вздохнул, глаза расширены. — О боже, — Полночь хнычет позади них, прикрывая рот рукой от эмоций, и глаза ее наливаются слезами. Оглядев всех, немного озадаченный эмоциональностью человека, Изуку хмыкает в очарованном счастье. — Тоши, — Изуку погладил своего щенка, своего младшего, назвав его по имени, теперь, когда тот был здоров и крепок. Вы даете им имена, когда они, скорее всего, будут жить, но Изуку хранит это имя в своем сердце с самого рождения. Яги сглотнул комок в горле и фыркнул. — Инко называла меня так. Я думал, ты еще слишком мал, мой дорогой мальчик, чтобы помнить. Изуку хмыкает, вероятно, не уловив всех этих слов, и трогает нос Тоши. Он говорит на мерском, щелкая и лирично переливаясь над водой. — Это твой старший господин, Тоши, это Яги-сан, — говорит ему Изуку. — Ты знаешь, что это такое? Старший господин твоей мамы. Мой не-отец. Бледно-зелеными глазами Тоши долго смотрит между Яги и Изуку, а затем показывает на лицо Яги и что-то бормочет Изуку, вероятно, пытаясь сказать «старший господин», но в результате остановившись на «де-си!». Изуку смеется, а затем повторяет по-человечески для их пользы. — Старший — господин мамы, да, Тоши, — Изуку щебечет, поглаживая своего щенка и позволяя ему схватить себя за пальцы, чтобы сравнить их с человеческими. — Мой мальчик — ты… — вздыхает Яги, рассеянно потирая руку о спину Тоши, глядя на него ярко-синими глазами. — Это слово — дедушка, — Айзава отвечает, как всегда без эмоций, несмотря на яркие пятна румянца на его щеках прямо под усталыми глазами. Изуку пытается пробормотать это слово, но оно слишком длинное для его голосовых связок. Яги втягивает воздух, прежде чем выпустить его, кашляет, и Тоши пугается резких звуков. Они тянутся к своей маме, и Изуку возвращает Тоши в свои объятия, чтобы Яги мог лучше дышать, слегка поглаживая костяшками пальцев мокрое бедро мужчины. Изуку осторожно прикасается своим плечом к плечу Яги, и они ждут, пока буря пройдет. В конце концов, кашель прекращается, и он может дышать, делая осторожные вдохи с закрытыми глазами и выпуская воздух вместе с напряжением в теле. Изуку понимает, что ему больно. Он был болен. Болен, но силен. Голубые глаза открываются, и они обмениваются понимающим взглядом. Изуку не понимал, как сильно ему не хватало его человеческой заботы, пока он не оказался здесь и не представил ребенка, которого назвал в его честь. Теперь дыра в его сердце была заделана. Рана затянулась и превратилась в серебристый шрам, красивый и новый. Они долго сидят рядом, разговаривают, как могут, вспоминают все годы, проведенные вместе, а остальное уходит из их сознания. Они сидят до тех пор, пока конечности господина Яги не начинают дрожать от прохлады воды. Прежде чем он начинает упрямиться, Изуку мягко улыбается ему. — Яги-сан, — Изуку говорит ему, позволяя Тоши свободно войти в воду, и сам наклоняется вперед, чтобы тоже войти. — Спасибо. — Нет, тебе спасибо, мой мальчик, — Яги надулся, нижняя губа дрожит, но не от боли. Его глаза яркие и бодрые, сияют светом, которого им давно не хватало. Яги навещает его так часто, как только может, несмотря на возраст, здоровье и странное сиденье, на которое его усаживает Полночь. Изуку проводит часы наверху, поет для своего старшего господина, позволяя щенку укреплять себя, плавая у поверхности в одиночестве.

_____

Киришима появился в конце недели, и они провели долгий день, общаясь, пока щенок учился переворачиваться на живот, махая руками и никогда не отходя далеко от места, где Изуку мог их достать. Получив поток похвал от рыжеволосого мужчины, Изуку мурлыкал и трещал, катаясь и брызгаясь от радости. Смеясь, Киришима разжимает кулаки и ухмыляется, эти острые зубы снова привлекают его интерес. Доверяя, Изуку приближается к старому воспитателю своей пары, протягивая руку, чтобы потянуть его вниз. Возможно, это был знак доверия или глупости, поскольку Изуку чуть не утопил этого человека раньше, Киришима наклоняется, чтобы Изуку мог слегка коснуться длинными когтями его зубов. — Они генетические, — говорит Киришима вокруг его пальцев, заставляя Изуку хихикнуть, — моя бабушка говорила, что у меня был предок мер! Изуку качает головой и смеется, принимая моллюска, которого протягивает ему мужчина, отрывая маленький кусочек, чтобы он поместился во рту щенка. Конечно, Киришима спрашивает о Кацуки, и Изуку может только сделать грустное, скорбное лицо. Он машет рукой в сторону океана, указывая далеко-далеко, и прижимает обе руки к груди. Он поглаживает свой живот и интуитивно говорит что-то Киришиме. — Он там, да? — говорит Киришима, — следит за старшими близнецами? — Рыжеволосый мужчина осторожно кладет руку на плечо Изуку. — Не волнуйся, дружище, Кацуки ждет тебя. Он не из тех, кто отказывается от своих слов, верно? И эти слова, которые Изуку может уловить, остаются с ним, даже спустя долгое время после того, как Киришима должен вернуться туда, куда он отправился работать, очевидно, далеко, поскольку он крепко обнимает всех своих старых сослуживцев, проливая лишь несколько слез. Уходя, он радостно машет Изуку рукой, лицо мокрое, и говорит что-то, чего Изуку не уловил, но звучит это как «увидимся позже». Много слез, люди были эмоциональными существами. Люди, на которых Изуку снова начал обращать внимание только у человеческого окна под водой — большие группы людей, молодых и старых. Они смотрели, прижавшись лбами к стеклу, разинув рты в благоговении. Казалось, он никогда не уходил. Вольер был слишком мал. Он проводил много времени у окна, глядя на них и думая, не скучает ли он по этим лицам, даже когда они охали и ахали, а самые маленькие постукивали по стеклу. Человеческие детеныши, такие странные, такие беспомощные. Изуку смотрит на океанский горизонт, сидя на карнизе, а Тоши дремлет у него на груди. Вероятно, детеныш слишком привык к открытому воздуху; им придется отучиться от этого, хотя бы для того, чтобы уберечь Кацуки от сердечного приступа. Кацуки. В груди Изуку защемило от тоски по дому и потери. И все же под всем этим скрывается решимость.