И целого неба мало

      Это было похоже на рассвет. Похоже и непохоже одновременно, как бывает с дневной жизнью и снами, реальностью и горячечным бредом сгорающего в лихорадке. Не было ни знания, ни опыта, ни слов, чтобы поймать это событие, осознать его и дать ему название; пусть остается рассветом. Разлитое в воздухе невыносимое пугающее сияние вдруг обрело разум, осознало себя и ощутило каждую частичку своего бесплотного могущественного «я». Это упоение собой, своим местом в мире и самим миром затопило Вэй Ина настолько, что ничего больше не существовало — ни прошлого, ни настоящего, ни самого Вэй Ина.       Он потерял счет времени и не смог понять, когда все это прекратилось. С равным успехом могло пройти одно мгновение или бесконечное тысячелетие; тяжело пытаться осознать течение той силы, которая не имеет к тебе никакого отношения.       Все закончилось, и ощущение могущества утекло сквозь пальцы. Одурманенный разум опустел, оставшись безмолвным наблюдателем: запоминая, он даже не пытался осмыслить. Рядом было что-то огромное, непостижимое и свое, чему названия не было в человеческом языке, или Вэй Ин позабыл это важное слово. Если бы он был лучом, то существо рядом непременно оказалось бы Солнцем. Как рассказать о связи луча с Солнцем? Должно быть, человеческими словами немногое можно описать, но и у людей было свое Солнце, сердце и правда, только название этому Вэй Ин позабыл.       Эта странная пытка тоже не продлилась долго. Каким-то незримым чутьем, неведомым чувством принадлежности Вэй Ин ощутил, что породившее его Солнце, главное и единственное существо во всем мире, уходит прочь. Уходит все дальше и дальше, и расставание это безумно болезненно и вместе с тем обличающе-правильно, потому что иначе было нельзя. Не сейчас.       Казалось, Вэй Ин разом ослеп и оглох. Даже недостижимые чувства смолкли, и человеческий разум мгновенно встрепенулся. Ничего, совершенно ничего не понятно, как мы видим не глазами, как чувствуем, не имея тела? Что мы теперь такое?       Задуматься всерьез он не успел. Все подернулось дымкой, а потом засияло сотнями, тысячами цветов; Вэй Ин зажмурился бы, да позабыл, как это делается. У него словно не было век, да и глаз было куда больше, потому что видел он и многоцветный потолок, и пол, и все четыре стены одновременно. Небольшой зал наверняка украшали узоры и цветные мозаики из драгоценных камней — Вэй Ин не видел, но знал, — однако разглядеть он мог лишь суматошное мерцание. И людей.       Пятеро незнакомых мужчин взирали на него с благоговением и легким страхом. Их лиц Вэй Ин никогда не видел, но вот одежды показались ему вполне знакомыми. Уж лотосовую вышивку он ни с чем не перепутает.       Вокруг замелькало совсем уж нестерпимо, и фигуры людей растаяли в ярком мерцании. Все вокруг изменялось и двигалось, словно кто-то схватил ленту времени да и дернул ее изо всех сил, а Вэй Ин бусинкой покатился по этой ленте, едва успевая перевести дух. Человеческие лица иногда появлялись рядом, текучие и непостижимые, как отражение луны в неспокойных водах, и черты их всегда были незнакомы. Вэй Ин не успевал всмотреться в них, они таяли и изменялись, не позволяя найти в происходящем хоть какой-то смысл.       Лишь последнее лицо в этой непостижимой череде не только задержалось, но и обрело кристальную четкость.       Юная госпожа с глубокими черными глазами смотрела на Вэй Ина жадно и оценивающе. Туго заплетенные волосы и невзрачная одежда не выдавали ни клан, ни положение незнакомки. Все это чужое и смутно знакомое, словно…       Она молчит. В глазах ее такая бездна незаданных вопросов и не произнесенных клятв, что Вэй Ину видеть их невыносимо. Прочесть — прочтет, только понять не сумеет. Человеческие чувства слишком быстротечны.       Словно решившись, юная госпожа тянет дрожащие руки и подхватывает — Вэй Ина? Ее пальцы смыкаются вокруг, и Вэй Ин с ужасом понимает, насколько он огромен внутри и ничтожен снаружи. Он умещается в узкой девичьей ладошке и ощущает одновременно два потока эмоций, две полноводные реки. Одна, быстрая и знакомая, плещет страхом, непониманием и невозможностью понять, другая — свинцовая и тяжеловесная, начинает гневаться. Гнев ее настолько неотвратим и ужасен, что сомкнутые пальцы юной госпожи начинают подрагивать.       Она не имеет права.       Гнев поднимается все выше, но в нем нет безрассудства или спешки, зато пренебрежения с избытком. Она не имеет права, но все-таки осмелилась взять то, что ей никогда не принадлежало, и никому не принадлежало; стенки крошечного, но совершенного сосуда не позволяют отплатить ей за наглость. Пальцы дрожат все сильнее, а красноватая человеческая плоть становится словно прозрачнее и холоднее, но отчаянная незнакомка не сдается. Она бормочет заклинания, и Вэй Ину хочется смеяться в голос, но голоса нет, и он содрогается от какого-то иного смеха, сияющего и ледяного.       Заклинания в великим трудом пробивают крошечную трещинку в великолепном сосуде. Трещинка едва заметная, но ее достаточно.       Сила хлещет наружу, вонзается в плоть сотнями ледяных кинжалов. Договаривая заклятие, юная дева уже не владеет собой. Она произносит его до конца, призывая незнакомую мощь подчиниться и слиться с ее духом, и Вэй Ин снова хохочет трескуче и гневно, и стены зала рассыпаются обледенелыми осколками. Разве могут заклятия совладать с силой, глубины которой заклинатель не знает?       Я оставлю тебе разум, с нежностью думает Вэй Ин, разрывая изнутри обледеневшую плоть. Разум оставлю, а волю отберу, зато дарую бессмертие. Вечная жизнь в ледяных оковах — разве не прекрасно? Человеческий сосуд удобен.       С ним я смогу найти свое Солнце.       Отчаянный рев будто существовал всегда, но только теперь стал слышим; так бывает, когда задумаешься настолько сильно, что окружающий шум перестает беспокоить. Рев был не просто отчаянным, он захлебывался горечью и нестерпимой обидой.       Вэй Ин дернулся всем телом и сел раньше, чем смог открыть глаза. Кошмар кричит, ему плохо, ему делают больно.       Рев мгновенно стих, оставив после себя звенящую тишину.       В голову словно камней насыпали. От неосторожного движения заломило виски и затылок, и Вэй Ин как-то смутно обрадовался этой боли. Раз болит, значит, голова у него все еще есть. С трудом собрав спутанные обрывки воспоминаний, он приоткрыл глаза.       Сверху нависла громада Кошмара — дракон накрыл его брюхом и угрожающе растопырил крылья от стены к стене, готовый не то драться до последнего, не то дать деру, проломив загон. По плотной шкуре проходила крупная дрожь, а пол под задними лапами избороздили глубокие царапины.       Размеры дракона показались вдруг такими нестерпимыми, что Вэй Ин съежился, ощущая самого себя почти несуществующей песчинкой. Было холодно и мокро, с волос капало, плечи промокли насквозь, словно его ледяной водой окатили. Да и сидел он как-то странно…       — Осторожнее, — посоветовал Лань Чжань и отставил в сторону глубокую чашу. Одной рукой он поддерживал Вэй Ина за плечи, помогая не опрокинуться обратно на землю. — Если ты еще раз упадешь в обморок, твой дракон окончательно сойдет с ума.       Голос звучал так спокойно и ровно, что Вэй Ин даже оглянулся. Блестящие в полумраке темные глаза Лань Чжаня потянули за собой смутные видения, большая часть которых оказалась совершенно неуловима.       — Бог, — произнес Вэй Ин и сморщил нос. Крупная капля воды стекла со лба по щеке и нырнула за шиворот, заставляя ежиться от щекотки. — Бог.       — Что?       — Я забыл слово, — попытался объяснить Вэй Ин. — Слово, которое обозначало… я не помню.       Лань Чжань почти неслышно вздохнул.       — Давай выберемся отсюда и вернемся в дом, ладно, — совершенно безэмоциональным тоном заметил он, упустив даже вопросительную интонацию.       Вэй Ин послушно зашевелился, пытаясь приподняться. Кошмар глухо фыркнул и отступил в сторону, продолжая подозрительно посматривать на своих врагов. Теперь Вэй Ин их разглядел — в дальнем углу толпились слуги, отец и даже Беглец, который оторопело переминался с лапы на лапу.       Неловкие копошения показались Лань Чжаню недостаточными, и он подцепил Вэй Ина под мышки, помогая устоять на ногах.       — Твой дракон очень убедительно тебя спасал.       — А ты?..       — Сначала он заревел, и все сбежались. А потом подпустил только меня, плюнул огнем в Беглеца и попытался сожрать Хуайсана, который подошел слишком близко.       Не выдержав, Вэй Ин снова покосился на капитана. При всей своей молчаливости Лань Чжань никогда и ни с кем не говорил таким голосом, неживым и тусклым, мертвым в пыль.       — Я не хотел, — виновато забормотал Вэй Ин. — Я не знаю, что произошло, но я правда не хотел такой шум разводить.       Хватка Лань Чжаня на мгновение стала настолько крепкой, что едва не выбила стон.       — Все в порядке, — глухо и каменно объявил капитан и медленно двинулся вперед, продолжая удерживать Вэй Ина и терпеливо ожидая после каждого шага, пока тот подтянет непослушные ноги. — Ты не виноват.       Вэй Ин непроизвольно втянул голову в плечи.       — Все хорошо? — крикнул Цзян Фэнмянь. В руке у него Вэй Ин заметил чи и похолодел от ужаса. Упершись ногами в землю, он заставил Лань Чжаня остановиться и заполошно оглянулся.       Кошмар уже совершенно успокоился и свернулся клубком, внимательно наблюдая за едва плетущимся хозяином. На морде его не было видно никаких повреждений, но ведь можно и ударить куда-нибудь в неприметное место.       — Его никто не трогал. К нему вообще невозможно было подойти.       Наконец в голосе Лань Чжаня прорезалась тень эмоций, и эти непонятные эмоции снова заставили Вэй Ина сбиться с шага. Капитан едва слышно выругался, наклонился и взвалил Вэй Ина на плечо.       Мир мгновенно перевернулся, кровь прилила к голове, и в порыве кристальной ясности Вэй Ин понял, что явная дрожь в голосе Лань Чжаня определенно не имеет никакого отношения к ярости. Догадка требовала немедленного подтверждения или опровержения.       — Капитан, — просипел Вэй Ин, пока в голове остатки камней перекатывались от уха к уху и с треском сталкивались, выбивая искры из глаз. — Ты злой или испугался?       — Конечно, испугался. Как за тебя, дурака, не испугаться, — пробормотал откуда-то сверху Цзян Фэнмянь. — Тащи его в дом и к постели привяжи, если надо. Пусть денек отлежится. Что-то я и не сообразил сразу, и связь драконья, и Королева, и все за один раз, тут у кого угодно силы закончатся.       Под веками стало красно от света. Вэй Ин и не заметил, в какой момент снова зажмурился.       — Лань Чжань, я могу идти сам, — заметил он и открыл глаза. Под ногами капитана замелькали мелкие камни мощеной дорожки.       — Мгм.       — Лань Чжань, я правда могу…       — Не можешь.       — Я правда могу идти сам, — упрямо заявил Вэй Ин и покосился на обтянутое белой тканью бедро. — Поставь меня на землю.       Лань Чжань просто прибавил шаг, решив не тратить время на пустые разговоры. Камешки внизу замелькали быстрее, а качка бросила желудок прямо к горлу.       — Лань Чжань!       Под головой замелькали деревянные ступени. Капитан с дробным стуком перепрыгнул одну из них и ударом ноги распахнул дверь. Только рухнув на жесткую постель, Вэй Ин почувствовал вдруг, как нестерпимо замерз: до боли, до крика, до судорог в медленно согревающихся пальцах. Только это был не наружный холод, кожа его оставалась теплой, а вот внутри сквозила стужа.       От плоской подушки пахло незнакомо и свежо. Принюхавшись, Вэй Ин с недоумением приподнял голову и осторожно заметил:       — Лань Чжань, это не мой дом, а твой.       Голос предательски сломался, как хрусткая льдинка, со звоном оцарапал горло. Вэй Ин заморгал и стиснул зубы покрепче; дрожь обжилась внутри тела и полезла наружу.       — Не твой, — послушно согласился Лань Чжань.       Вэй Ин наконец увидел капитана целиком, с ног до головы: тот был мокрым, взъерошенным и таким неистребимо-спокойным, что его хотелось ткнуть пальцем в щеку и проверить, не маска ли намертво пристала к живому лицу.       — Мне будет проще, если ты останешься здесь, — объяснил Лань Чжань и отвел глаза, изваянием застыв у края постели. — Холодно?       — Просто промок, — проворчал Вэй Ин и охнул, с ужасом глядя на белоснежное покрывало и собственные грязные сапоги. — Капитан, я же тебе все испачкаю!       — Глупости, — отрезал совершенно неправильный капитан, растерявший все чувства и живой свой голос. Он пересек пронзительно-светлую и пустую комнату, подхватил отделанный белоснежным мехом плащ и вернулся, накрыв Вэй Ина по самый кончик носа и силком уложив обратно.       — Постель, — пробормотал Вэй Ин. — И плащ тоже. Все перемажу.       Лань Чжань поджал губы, качнулся с пятки на носок и присел рядом.       — Иногда драконы уходят раньше людей, — сухо сообщил он, внимательно глядя в пустоту прямо перед собой. — Наездники иногда… Дяде было очень, очень плохо. Иногда дракон и человек уходят вместе. Это хорошая смерть, никто не страдает.       Словно очнувшись, он нахмурился, посмотрел на затихшего Вэй Ина и тихо-тихо закончил:       — Никогда еще человек не уходил раньше дракона. Когда мы услышали рев и увидели твое тело… Он защищал тебя так, как будто ему и терять уже нечего. Мы подумали, что ты умер. Или что он случайно убил тебя.       Вэй Ин сипло вздохнул.       — Нет, это же невозможно.       — Невозможно, — шепотом повторил Лань Чжань и опустил голову. — Да. Невозможно. Когда будешь чувствовать себя плохо, пожалуйста, не уходи никуда, ладно? Я должен был и сам сообразить…       — Ты не можешь все время присматривать за мной. Значит, папа тоже решил, что я мертв?       Светлый потолок с поперечными перекладинами прозрачно расплылся и куда-то сдвинулся, как пробудившаяся вода под толстым слоем льда. Вэй Ин вдруг понял, что не только волосы у него мокрые, но и все лицо, щедро залитое водой, совсем не успело высохнуть. А может, и успело, но теперь все равно снова влажное.       Все в его жизни было так просто и ясно. Был враг, была мечта и семья, а потом и дракон появился, чего же еще желать, только в какую пропасть все покатилось? Он готов был сражаться и любую жертву принести, но все эти видения, чудовища и ледяные синие-синие глаза Королевы, дрожащий голос отца и сцепленные до звона, до сухого скрежета пальцы капитана, все это слишком, он не знает, как выплывать из-под этой волны. И отцу сделал больно, и Кошмару, и капитану, дурак, наивный слабосилок, и кто его только сюда пустил…       — Надо отца успокоить, — просипел Вэй Ин и сел, продолжая кутаться в теплый плащ. Расстаться с ним сейчас было выше его сил. — Я только схожу к нему и вернусь.       — Вэй Ин.       — Нет, я правда только…       Стоило спустить ноги с постели, как тело снова обдало холодом и постыдной слабостью. Как избалованная госпожа, с разочарованием подумал Вэй Ин и покачнулся, закусив губу. Так плохо и стыдно, что уже и не стыдно даже за слезы, которые так и текут по щекам, потому что разочарование в самом себе куда острее разочарования в глазах посторонних.       Не поднимая головы, Лань Чжань успел подхватить его за плечи, сжал в ладонях мех и пригвоздил к месту, не давая шевельнуться.       — Сиди, — сквозь зубы, с видимым напряжением проговорил он. На виске вздулась и запульсировала голубая жилка, а тугая коса давным-давно растрепалась, даже конец белой ленты промок.       Вэй Ин дернулся — не из великих сил, а по инерции, и окаменел в изумлении: капитан, несгибаемый и строгий, вдруг сжал его в объятиях с такой силой, что из легких весь воздух выбило. Вцепился в плечи, прижался щекой к виску и замер, только раз со свистом вдохнув.       Должно быть, тоже слишком испугался за бестолкового новичка, подумалось Вэй Ину с новой вспышкой отчаяния.