Объятия зимы

      — Ничего здесь не трогай, — не по-человечески шипит Дотторе, с тихим скрипом прикрывая за собой дверь кабинета. Он идёт последним, караулит, чтобы никому за ними и краем глаза подсмотреть не удалось. Ожидаемо ударяется пальцем ноги об угол стола, с руганью принимается остервенело копаться в сваленных на столе бумагах.       Панталоне, с которого давно сошла показушная неестественная бледность, тихонько откашливается, вставая подальше — не потому что ему неприятен запах формалина от чужого халата или ещё что-то. Он о Фабьене же и заботится, следит, как бы тот, созерцая его красоту, не набил себе новых шишек. Тихонько взвякивает цепочка на очках — Панталоне заправляет за ухо лишнюю, чёрную как крыло ворона прядь.       — Я думал, ты мне хотя бы тут экскурсию проведёшь, — обворожительно улыбается он. Обворожительно выходит даже тогда, когда уголки губ едва-едва подняты. Оскал ни к чему, ему он вообще не идёт. Панталоне, зная о своих сильных сторонах, задействует все — когда Доктор рядом.       — Я учёный, а не экскурсовод, сокровище мое, — фыркает Дотторе.       — Отвлекись хоть от бумаг.       — Ты просил привести тебя в кабинет — я привёл. Развлекайся как хочешь. Вытащи, например, лягушек из террариума, навставляй им в жопы соломинок…       — Так ты забавляешься? — смеется Панталоне.       — Лучше бы тебе не знать, как. Ходи осторожно. Хоть одну пробирку разобьешь — заплатишь.       — Заплачу, конечно. Хотя содержимое ни одной из них не будет стоить так дорого, как стоишь ты, моё красноокое чудовище.       Моё чудовище. Панталоне, вообще-то, считает такую характеристику достаточно лестной. А может, его просто приводит в экстаз выражение лица Дотторе, который в это время мешает маленькой ложечкой забытый ещё утром зелёный чай в огромной кружке.       — Уймись уже, а? — ворчит он. — Не буду я с тобой спать. Таким образом, по крайней мере.       — Что, был негативный опыт?       Панталоне дергает бровью, усмехнувшись. Его чёрные, как обсидиан, глаза совершенно не читаемы.       Дотторе зло щурится. Зло и насмешливо.       — А как ты относишься к «золотому дождю»?       — Отрицательно. Как и почти к любому фетишу, связанному с телесными жидкостями.       — Что, Богач, был негативный опыт?       Панталоне готов засчитать очко в его пользу. Похожий на летучую мышь, шуршащий своими исключительно тёмными одеждами, он подходит ближе. Дотторе, сочтя тему закрытой, упрямо пялится в содержимое одного из файликов. Плечи у него напряжены. Панталоне определяет это по одному легкому касанию.       — Можно не сегодня, — тихо говорит он. — И не сейчас. Так уж и быть, залезу к тебе под стол. Ты же такое любишь.       — Иди в пень. Ты снова пытаешься провернуть свою любимую сделку — меньшее на большее. Я тебе так скажу. Нужна чья-то задница — кликни Тарталью.       — Хочу твою, — шепчет ему на ухо Панталоне. — Чтобы все как у людей. Обещаю не кончать внутрь.       Кончики ушей у Дотторе ожидаемо краснеют.       — Если бы ты это сделал — я бы химически тебя кастрировал во сне, понял?       — Да уж понятнее некуда.       Панталоне примирительно целует его было в скулу, но неожиданно даже для себя чувствует чужие губы. Ладонь в перчатке с шорохом зарывается Дотторе в волосы.       — Меньшее на большее, Фабьен, — шепчет он, — было бы, если бы я предложил тебе сначала отсосать, а потом обещал бы отыметь до звёзд в глазах. Понимаешь разницу?       Панталоне мучительно медленно и очень ласково трется кончиком носа об его нос. Смотрит из-под длинных ресниц, в его глазах жёсткий блеск желания.       — Так ты полезешь под стол?.. — шипит Дотторе, вздрагивая. И с упоением слушает звяканье пряжки ремня. Панталоне, нарочито неторопливо поправив ткань одеяния, опускается на колени. Утыкается с наслаждением ему лицом в пах, слегка улыбнувшись, и целует в лобок.       — Обязательно под стол? Смотри, какой широкий тут угол обзора открывается…       Не то чтобы полировать языком чей-то член — подходящее занятие для элиты Фатуи. Но Панталоне напрочь лишён предрассудков, комплексов и всего похожего. Но начать он решает все же с пальцев на безвольно свисающей сбоку руке. Дотторе капает смазкой на подол его дорогих одежд.       — Ладно, — урчит он возбуждённо, закатывая свои невозможные алые глаза, где зрачок чуть не перекрывает радужку. — Приходи завтра… вечерком. Разложишь меня как последнюю блядь.       Панталоне лишь благодарно целует его бедро. И принимается за самое вкусное, прикрыв глаза.       Дотторе неожиданно ласково и бережно, хоть и подрагивающей рукой, стягивает с него очки, откладывая на стол.       — Мутно… — щурится Панталоне.       — Зато не заляпаю, — здраво заключает Дотторе, с тихим хлюпаньем толкаясь ему в рот. Шипит, выпутываясь неловко из халата и задирая рубашку. Тело у него великолепное и допускаются к нему лишь единицы.       — Хочу кончить тебе на язык. А завтра имей меня хоть… до потери пульса, золотце…       Панталоне лишь фыркает. Но повинуется — в конце концов, ради такой щедрой награды не жалко.