Объятия зимы

      — Хм-м… — Коломбина в своём бархатном уголке перебирает какие-то свиточки, чужие натальные карты, бряцает упавшим на пол циркулем, встряхивает играючи стоящий рядышком снежный шар с фигуркой внутри.       Фигурка — ее точная копия. Пьерро подарил, еще довольно давно. А что, вещица забавная — и глаз радует. Белые хлопья засыпают миниатюрное деревце и скамеечку неторопливо. К тому моменту, как последняя снежинка падает вниз, Коломбина уже с довольной улыбкой похлопывает рукой по кучке каких-то бумажек. Пьерро их почему-то вообще не узнаёт.       — Ну и что там? — спрашивает он. — Что на сегодня?       — Встреча, — сияет Коломбина. — Совершенно точно, без вранья! Встреча с кем-то важным!       — Ты и в прошлый раз это говорила, и в позапрошлый — и я никого не встречал.       — Ну…       Она снова встряхивает шар, подпирая ладонью щеку.       — Иногда можно и ошибиться. Немного. К тому же, прогноз не всегда настолько очевиден. Встретить можно и вещь.       Пьерро берет листик из стопки, рассеянно всматривается в начертанные буквы.       — Тридцать раз, — ни с того ни с сего говорит Коломбина.       — Тридцать раз — что? — не понимает он.       — Столько ты за этот месяц просил сделать тебе астрологический прогноз. Попросишь завтра — будет тридцать первый.       — Я не помню, маленькая. Сама знаешь, голова в последнее время так и гудит. Коломбина прижимает спасительно холодную ладошку к его лбу, удивительно точно для незрячей.       — Тебе хуже обычного, Пьерро.       — Прямо Снежную мне открыла… Знаю я. Что поделаешь, пятьсот лет даром не проходят.       — Я заварю тебе вечером трав. Если не поможет, заглянем к Дотторе, пока его нет. В лаборатории что-то да найдётся.       Пока Дотторе нет. Вот ведь дурная у неё привычка — рыться в его документах и препаратах, пока тот отсутствует. Впрочем, Пьерро и себя ловил не раз на этом желании. У Фабьена наверняка полно секретов — и ещё больше таких, какие он предпочёл бы скрыть от Первого Фатуи. От…       В высокие окна Заполярного Дворца струится холодный полдень. Остывшее солнце отливает белым золотом. Он идёт по мраморному коридору, прислушиваясь к своим шагам, и думает. Думает о тех тридцати разах. Тридцати бумагах на столе Коломбины.       Пьерро — Лев, а Львы никогда не оглядываются назад. Но из-за Дотторе невольно хочется оглянуться. Не пройти мимо его комнат с деланным равнодушием, но с легкостью вскрыть замок — и вскрыть его душу заодно. Его замыслы. Его тайные желания. Пьерро в трудном положении.       Он уже лишён статуса кого-то очень близкого, кого-то, кого к себе подпускают — и к своим секретикам заодно. Ему теперь нужно чертово веское основание. Предательство, например.       Но Дотторе их не предавал.       «А откуда ты знаешь?»       Как же болит голова.       Он случайно сталкивается с каким-то новобранцем Фатуи — тот как по струночке вытягивается, лебезит, что-то лопочет под нос, боясь взгляд поднять.       Пьерро думает — неужто это и была та самая важная встреча? В конце концов, «прогноз ведь неоднозначен».       Может быть, и стоит прийти завтра в тридцать первый раз. Ему, в общем-то, все равно, что об этом подумают другие. И все же как-то неприятно осознавать, что ты человеком фактически дышишь, а он тобой, вроде как, нет. Или это неточно. Что уж говорить, у Дотторе есть десятки «я», он давно раздроблен и сам не знает, чего хочет. Зато хотя бы признается честно, если затык какой возникает. Только разве от этого легче?       Дотторе скоро должен вернуться. В теории должен. Обязан. Кто ещё в силах разобраться с этой треклятой мигренью и провалами в памяти? Да, дело, пожалуй, именно в них.       Новобранец шмыгает за угол — притащил, видно, в клювике депешу для кого-то из Предвестников. Не для него лично, слава Царице. Личное сообщение мог прислать только Дотторе — и, учитывая их нынешние отношения, тепла в нем было бы мало.       Он уже настолько не уверен в том, как работает его мозг, что при виде Дотторе, беспечно шагающего от входа по коридору, останавливается. Пьерро подозревает, что это клон, но зацепки не сходятся — он знает, как идёт, как дышит и как смотрит настоящий Дотторе.       Может, ему разум отказывает? Пьерро считает дни.       Не сказать, что поздно явился, но и не совсем в срок. Слишком рано. Слишком странно.       Но что еще страшнее — при виде него сердце мурлычет. Явь это или порождение воспалённого сознания, раздирающее ему грудь чувство реально.       — Выглядите паршиво, Первый Предвестник.       — Ты не единственный, кто сказал мне это сегодня. Не удивил.       Дотторе утомлён с дороги — по лицу видно. Вышагивает вперёд, спрятав руки за спиной. Осматривает его то ли скептически, то ли с любопытством.       — Ты рано, — говорит Пьерро. Ему не по душе дребезжание собственного голоса.       — Скорее, как раз вовремя, — Дотторе щурит алые глаза. — А насчёт дел в Сумеру…       Вовремя, это точно. В мозгу словно петарды поджигают одну за другой. Обсуждать планы в таком состоянии…       Он отбрасывает привычные формальности.       — Ты мне нужен.       Проклятье…       Иль Дотторе трогает его лоб, подойдя ближе. В его ладони нет спасительного холода, как у Коломбины. Зато в прикосновении есть что-то другое. Что-то, что расшифровывать не особо и возможно сейчас.       — С этим я справлюсь, — говорит он. Да ещё и таким тоном, что Пьерро хочется напасть с поцелуем. Но он сдерживает себя и свои чувства. Буквально садит на цепь.       — Хорошо, хорошо… Именно это мне и необходимо.       А потом, когда боль утихнет, утрясется и все остальное. Он знает — так случалось уже не раз.