Объятия зимы

      Что такое благоговение? Что такое страх? Что такое восхищение?       Три взаимосвязанных между собой чувства, комок странных ощущений, неприятная щекотка в кишках, липкая хватка на горле. Холодный поцелуй, замершая на кончике языка фраза.       Что ему сказать? Память у Аякса ни к черту. Пульчинелла, будь он рядом, непременно ухватил бы его за шею и ткнул мордой в пол. Потому что смотреть на Неё столь открыто не решаются и самые дерзкие особы. Стоит тени от огромного ледяного трона упасть на их лица, как они теряют слова, теряют себя настоящих в слепом преклонении перед Ней. Мыши, затихающие при появлении кота.       Некому сейчас призвать его к манерам. Некому нарушить этот молчаливый обмен взглядами.       — Тарталья.       Голос Её — что плеск чистейшего родника, прячущегося подо льдами. И улыбка как отблеск далёкой звезды.       Тарталья не знает, что такое склониться. А с Ней это знание приходит к нему как по щелчку. Словно кто-то, стоя за спиной, заботливо напоминает, перед кем он сейчас предстал. Так было и раньше, когда Пьерро вручал ему Электро Глаз Порчи. Она не говорила с ним, обращалась только к Первому Фатуи — а он передавал Её слова. Её мятежное откровение.       — Подойди поближе, дай посмотреть на тебя, — говорит Она, трогая свою белую впалую щеку. Позвякивает серьгами и нитями жемчуга на роскошном голубом платье.       Тарталья дерзит — потому что не просто подходит, а поднимается на одну ступеньку выше. Выше к Её трону.       — Прелесть какая, — вздыхает Царица, щуря глаза. — Я помню, ты был гораздо слабее, когда мы впервые увиделись.       — Тренировки дают свои плоды, — улыбается Аякс.       Когда-то Она посоветовала ему чаще улыбаться. Она, прекрасно видящая на нем отпечаток Бездны, и тем не менее принявшая в ряды Предвестников. Принявшая его как своего верного подданного и слугу. Тарталья помнит ледяное прикосновение Её длинных пальцев к подбородку. Не помнит только произнесённых тогда слов, но знает, что это было обещание. Клятва, которую он не осмелится и не захочет нарушить.       — Приятно видеть, как детки взрослеют. Как у них вырастают крылья.       Царица любит беседовать через намёки. Ежели их кто-то понимает и в силах дать ответ — Она этого человека начинает уважать.       — Я знаю о твоих делах в Ли Юэ…       Сердце пропускает удар — и всё же он продолжает улыбаться. Потому что слышит в Её голосе нежность.       — …но это было так рискованно, золотце, так рискованно. Уж не знаю, хвалить тебя или наказывать. А если бы с тобой что-то случилось?       Отвечать на этот риторический вопрос не нужно. Тарталья, не вставая с колена, рассматривает Её — и ему отчего-то хорошо. Хорошо и плохо одновременно. Недостаточно силён, недостоин находиться рядом, недостоин нести в себе…       — Покажи, — ласково просит Царица. — Хочу быть уверенной, что он целый. Я доверила тебе такую ценность, золотце, а ты столь безрассуден. Не оставить ли мне ещё один осколочек льда в твоём сердце? Ты ведь заслужил.       Медленно, ступенька за ступенькой, преодолевает он неожиданно тяжкий путь к трону.       Она удостоила его этой чести в первый же год после становления Одиннадцатым Предвестником. Она спросила:       — ⬜️⬜️⬜️⬜️⬜️⬜️⬜️⬜️⬜️       И он ответил «да».       Она спросила ещё раз.       И он вновь дал согласие.       Тогда Она пронзила его грудь тонким клинком — и вместо крови заструился белый свет. Она спрятала в нём самое сокровенное, самое важное. Он чувствовал боль — и радовался ей.       Он уснул, казалось, вечным сном на Её руках, признав поражение. А потом проснулся, но не нашёл того чистейшего сияния. Осколок льда в его сердце прижился идеально, и неистовая любовь к Ней расцвела там, куда упало семечко.       — Мой фамильяр, моя жизнь, моя гордость…       Меч, чьё лезвие холоднее снегов на самом дальнем севере. Тарталья носит его в себе, Тарталья — его вечный и неизменный хранитель, несущий на себе всю тяжесть этой почетной обязанности. И весь риск.       Кровь стынет в жилах, когда Она погружает в него ладонь. Все равно что достаёт очередной Гносис, хотя, пожалуй, так оно и есть, ибо меч для Царицы важнее, чем какая-то безделушка. Меч — Её настоящее Сердце Бога.       — Тебе страшно? — шепчет Она еле слышно. — Страх, он в твоих глазах. Я так редко вижу, как ты боишься, Тарталья. Последний раз это было очень давно…       Он разучился бояться, выбравшись из Бездны. Таково было перерождение. Но сейчас…       — Мне так холодно…       Царица заботливо прижимает его к себе, но теплее от этого не становится. Мало-помалу разрастающаяся внутри корка льда когда-нибудь остановит сердце Тартальи — и тогда Она вынет меч из его груди, и этим мечом сможет убивать богов.       — Не бойся смерти, — слышит он, прикрыв веки. — Смерти нет.