Объятия зимы

      Истина такова, что Капитано оказался в Снежной, а потом и в Предвестниках только благодаря Панталоне. Истина эта непреложна, неоспорима, так же как неоспоримо могущество Царицы и её нации по сравнению с остальным миром. Панталоне — этакая уменьшенная Царицына копия для него, признаться. Человек, способный ходить очень тихо или очень громко — смотря какой эффект ему нужен. Человек, у которого сейфы ломятся от моры, драгоценностей и воистину уникальных вещей — и он все ещё не удовлетворился, не усмирил своей жадности. Панталоне, может быть, и жаден, но не глуп. Никогда у Капитано язык бы не повернулся произнести что-то нелестное в адрес своего благодетеля.       Нет уж, Панталоне всегда на первом (или почти первом) месте. Панталоне давным-давно освободил его от своего денежного поводка и даже расстегнул строгий ошейник в виде жёстких санкций в ответ на малейшее неповиновение.       Панталоне даже отпустил его однажды, позволив уйти на все четыре стороны. И из этих четырёх сторон Капитано выбрал ту, что вела обратно. Ибо сам факт того, что ему даровали право выбирать самостоятельно — бесценен.       Капитано более не его верный пёс, но молчаливая тень, наблюдающая лишь краем темно-синего глаза. Тень, готовая в любой момент среагировать, завидев нависший над хозяином меч.       Но Панталоне больше не хозяин…       — Как-как ты сейчас назвал меня? — мягко смеётся он, отложив в сторонку дописанное письмо со свеженькой сургучной печатью.       — Хозяин, — повторяет Капитано. Без тени смущения.       Когда-то давно, в самом начале, он прибыл сюда как ничто и, пожалуй, в глубине души все еще остаётся ничем. Рядом с ним, по крайней мере.       Однако излишнее самоуничижение Панталоне наскучивает. Как и слепое поклонение, будто идолу.       — Редкий человек, достигнув твоего положения, все ещё будет желать подчиняться, — вздыхает он. — Не знаю, благословение это или проклятие.       — Положение ни при чем, — отвечает Капитано, невероятно мягко и деликатно, с его-то большими ладонями, растирая унизанные кольцами пальцы. — Я ведомый, но уж точно не тот, кто должен вести.       — Именно это, — улыбается Панталоне, — мне и по душе. В нашем змеюшнике слишком тесно от кобр, распустивших свои капюшоны. А мы с тобой — два ужа, скользим себе в траве, под тёплым дождем, и не откусываем столько, что потом не в силах проглотить.       Случайно или намеренно, но Панталоне снова будто бы равняет их относительно друг друга. Капитано не согласен категорически.       — Для меня ты — такая же кобра. Но твои шипение и укусы не причиняют вреда.       — Это потому что ты меня любишь, — усмехается Панталоне, оглаживая его сильное плечо. — Такова моя истина. Не любил бы — взбрыкнул, все цепи бы на себе порвал. Скажешь нет?       Капитано сжимает его бедра — так крепко, что слышно треск ткани. Панталоне носит одеяния длинные, почти до пят, словно что-то скрывает. И всегда черного цвета. Украшения — серебро, и все равно стоят целое состояние хотя бы потому что его рука держала их. Он словно древний царь из забытой легенды, обращающий все вокруг в золото. В прямом и переносном смысле.       — Сними маску, — мягко приказывает Панталоне. — Знаю, что уродства за ней нет. Уродливую вещь я никогда бы не приобрёл.       У Капитано длинные тёмные волосы ниже плеч. Лицо будто бы человеческое, а будто бы и нет. Он видит мир глазами зверя и сам не в силах сказать, от кого или чего произошёл. Всю жизнь он просто… был. Он и жизнь-то начал воспринимать как таковую лишь тогда, когда Панталоне впервые его коснулся. Он сказал:       — Идём со мной.       И это было началом.       Серебро на чужих пальцах холодит ему подбородок. Глаза у Панталоне чёрные, чернее угля или самой беззвёздной ночи. За стёклами очков они поблёскивают совсем бесстыже, пока он сжимает выхваченную прядь, натягивает, да посильнее.       — Я возьму тебя в постель сегодня вечером, если пообещаешь, что не будешь пресмыкаться.       — Обещаю, — шелестит Капитано, и длинным языком проскальзывает между его указательным и средним пальцами. Влажное прикосновение должно натолкнуть на нужные ассоциации. Панталоне на его глазах усмехается уголками губ.       — Вечером. Мои желания ясны?       Капитано выпрямляется, пряча лицо за маской — и снова становится невозмутимым, точно омываемая волнами скала.