Объятия зимы

      — Здесь слишком жарко, — низким прохладным голосом замечает она. Негромко, глядя на него — и в то же время будто бы куда-то мимо. От её тона в груди почти неприятно щемит, как если бы кто-то напихал туда кубиков льда.       Хочется согреться.       Вовремя подскочивший мальчишка, в чьих глазах так и блещет раболепие вперемешку с влюблённым восторгом, предлагает горячее вино. Бойко так, по сравнению с её голосом будто бы огненные искры летят.       Неуверенным тоном Пьеро просит подождать. Совсем немного, даме нужно определиться с выбором.       — Тебе здесь нравится? — спрашивает он, глядя на неё.       Царица, покачивая носком сапожка, поднимает на него строгий взгляд. И снова ледяные кубики сдавливают грудину.       — Зачем ты нас сюда притащил? — выдаёт она.       — Вопросом на вопрос не отвечают.       Он смеётся, но этот звук скорее похож на кашель тяжело больного.       — Ты раньше меня отказался отвечать. Мы квиты. Так зачем?       Пьеро на самом деле едва растерян. Ему-то казалось, что ей всё предельно ясно — так же, как ему. Пустые залы, не накрытые к приходу будущих гостей столы с тяжёлыми, расшитыми золотом скатертями и конусами из салфеток… Получить здесь место не просто сложно. Почти нереально. Он выкупил каждый столик. Лично.       — Я хотел провести время с тобой, — говорит он, тихо, как падающий снег.       — Здесь?       Почему она говорит с таким презрением?       Чтобы хоть как-то отвлечься, он всё-таки подзывает мальчика обратно. Просит вина — для обоих. Даме — горячую солянку, и чтобы по-царски, на уровне. Впрочем, по-другому здесь и не бывает. Для себя — блины с икрой. Многие блюда в Снежной требуют привычки, а у него не так много времени и желания, чтобы устраивать себе гастрономические туры.       — Это хорошее место, — говорит Пьеро. — Хочу, чтобы ты немного развеялась.       В этот момент она как будто бы смягчается. Меняет позу, сдвигает колени вместе под столом, развязывает «узел» из рук на груди.       — Развеялась?       — Да, — едва улыбается он. По-старчески как-то, одними уголками губ. — Со мной.       Им приходится замолчать на мгновение. Слуга выносит вино и почти сразу же шмыгает за парчовую занавеску, вглубь служебных помещений.       — Больше никто не придёт?       Пьеро, пригубив вино, отвечает:       — Никто. Я снял весь ресторан.       — Тратишь бюджет на такую ерунду, — фыркает Царица. Но щеки у неё покрываются живым румянцем.       — Я потратил на эту ерунду только свои деньги. И выбросил бы ещё столько же, если бы ты мне улыбнулась.       Из желания зло подшутить над ним она корчит гримаску, некое подобие улыбки.       — Как вино? — интересуется он.       — Я обожглась, — констатирует факт Царица.       — А ты подуй.       Эту ответную шутку она явно не оценила. От дыхания, подобного холодному огню северных драконов, вино покрыто тонкой ледяной корочкой.       — В самый раз, — оценивает она, глотнув и цокнув языком — будто пробует.       Пьеро вздыхает, не сводя с неё взгляда. Минута, вторая, третья…       …Мягкие блины с поблёскивающими икринками разложены на тарелке треугольничками. Отчего-то он снова вспоминает конусы из салфеток.       — Так и будем молчать? — Царица ест нарочито неторопливо и очень аккуратно. Белый завиток, выбившийся из причёски, ласкает своей мягкостью её щеку.       — Если ты захочешь, — смиренно склоняет голову он.       — Да нет же. Расскажи мне что-нибудь.       Он задумчиво приглаживает бороду, глянув в окно. Снаружи поднялась метель.       — Я рассказывал когда-нибудь, как впервые встретил Дамслетту?       — Нет.       Царица бессовестно стаскивает блинчик с его тарелки.       — Я тогда впервые увидел синих драконов. И Коломбину. Она была маленькой, едва доставала мне до бедра…       Как же давно это было… Кажется, что эрозия потихоньку сжирает и этот кусочек памяти.       Глубокая керамическая миска из-под солянки давно пуста. Царица доедает последний блинчик, облизывая пальцы.       — …так что, я решил, что она достойна стать одной из нас.       Он смачивает вином горло, едва закашлявшись. Ему-то говорить легко, но с Царицей этот талант как-то гаснет и речь обрывается. Во рту сухо. Мысли путаются.       — Ты любишь её как родную дочь.       Царица отводит взгляд. Потому что знает — она так никого полюбить не сможет. Почти наверняка.       — Я и тебя люблю. Наелась?       Она косится на пустое блюдо из-под блинов.       — Даже твоим подзакусила, я бы сказала.       — Пустяки. Я не голоден.       — Чушь. Скажи, чтобы принесли ещё.       — Правда, я…       Но тут она кличет слугу таким тоном, что он понимает — спорить бессмысленно. Когда парчовые занавески снова едва хлопают за чужой спиной, Пьеро берёт её за руку.       — Вечно ты не даёшь мне всё сделать как следует.       — Ты не умеешь как надо, — бурчит Царица.       — Я постараюсь исправиться, — обещает он, поколебавшись.       Царица вдруг краешком большого пальца вытирает каплю вина с его нижней губы.       — Не надо, дурачок мой. Я же пошутила.       Подивившись её внезапной милости, пришедшей на смену недовольству, он крепче обхватывает её ручку своими большими ладонями.       — Я люблю тебя. Вот почему мы здесь.       Царица вздыхает, глянув на него из-под белых ресниц.       — И ради этого ты лишил надутых богатых идиотов роскошного обеда? Тиран.       — Говори что хочешь.       Он порывисто прижимается губами к её запястью.       — О, мой милый Пьеро…       Царица лишь с загадочной улыбкой прикрывает глаза.