Самовыдвиженец

Вечером субботы на главную и единственную площадь Троста, озарённую закатным солнцем, выкатили две пустые бочки. Фарлан и Изабель споро толкали их, и бочки гулко гремели боками по потрескавшимся камням, привлекая всеобщее внимание. В провинциальном городке редко происходило что-то необычное, поэтому любое мало-мальское событие казалось значительным. Вот и теперь народ подтянулся поглазеть, что за шум происходит. Фарлан и Изабель выкатили бочки в центр площади, взобрались на них и выпрямились на фоне вечернего безмятежного неба. Приосанились, видя всеобщее внимание, и принялись выкрикивать лозунги. — Не хотим чужака в мэры! — кричала Изабель, бойко топая ножкой. — Не отдадим наш город залётному иммигранту! Дадим отпор! Голосуйте за нашего кандидата! — Леви Аккерман каждому знаком! — продолжал Фарлан воодушевлённо. — Это пацан твёрдой воли и сильных убеждений! Уже десять лет он делает наш город чище! Голосуйте за Аккермана! Аккерман очистит Трост от коррупции, обмана и произвола! — Завтра в полдень! — звонко восклицала Изабель. — Выступление нашего кандидата Аккермана с предвыборной речью! Приходите, ставьте подписи! Не будьте равнодушны к судьбе своего города! Люди слушали крикунов, жали плечами и шли дальше. Некоторые даже не слушали. Но определённое внимание Фарлан и Изабель привлекали, и это их устраивало. Как и Моблита, наблюдавшего со стороны и ощущавшего гордость за проведённую сегодня работу. Леви же ушёл домывать подъезды, обязавшись вечером дооформить список своих предвыборных обещаний. Главным сейчас было сообщить народу, что у них есть альтернатива, заинтересовать вариантами. В уездном городке было до того скучно, что люди хватались за любые местные новости, как за лучшие развлечения. И узнав, что столичному политику собирается противостоять уборщик, подметающий их плевки — не могли не раззадориться. Моблит надеялся, что они завлекутся хотя бы на зрелище, если уж не на обещания. По правде, он не особенно рассчитывал, что Леви сможет победить или даже набрать две сотни подписей. Но азарт предвыборной гонки уже вспыхнул в скромной душе тихого библиотекаря и разжёг надежду на то, что у их команды есть призрачный шанс на успех. Маленький, но есть. * * * А кандидат в мэры Леви Аккерман драил подъезды. Сперва себе в удовольствие, потом уже с раздражением, потому что возникли непредвиденные форс-мажоры. Во-первых, сегодня такса Бертольда не только обоссала лестничную площадку, но и уронила на ступеньки нечто более неприглядное, а какой-то мелкий кретин разнёс это добро по всем этажам. Мелкого кретина Леви вычислил довольно скоро: вернулся с очередным ведром чистой воды и увидел несущегося ему навстречу по лестнице Эрена. Оставляющего подозрительно знакомые отпечатки — точно такие же Леви отмывал уже по трём этажам. — А ну стоять! — рявкнул он, грохнув ведром об пол. — Куда по мытому?! Мальчонка что-то проорал на орочьем, вскочил на перила, скатился мимо и ускакал прочь с воплем «Оставь свой след в мире!» Кажется, это было каким-то слоганом из рекламы кроссовок. Вечер прошёл в отмывании со ступенек размазанных и присохших собачьих экскрементов. Не считая дел в других, не менее замечательных подъездах. В соседнем доме, например, под почтовыми ящиками появилась несмываемая надпись «Ж + М = ❤️» — Какое восхваление традиционной семьи, — восхитилась миссис Рал, проходя мимо Леви, пытающегося оттереть буквы ацетоном. — «Женщина плюс Мужчина». Не отмывайте. Глазу приятно. Не то что эти киношные гомики. Одна показуха. — Да что ты, — всплеснула руками миссис Кирштайн, идущая за ней следом. — Нет-нет. Не «Женщина плюс Мужчина», а «Жанчик плюс Микасочка». Ах, какие маленькие, а уже влюблены! Леви цыкнул и продолжил своё дело. Он не был уверен, что речь шла о женщинах, мужчинах или вечно серьёзной девочке Микасе, которая, к слову, была довольно разрушительна и уже несколько раз ломала турник на детской площадке. Для девяти лет Микаса подтягивалась на перекладине получше многих олимпийских спортсменов. А на Жана даже не смотрела — всё её внимание привлекал сынок бывшего мэра. Нет, по подозрениям Аккермана «М» в данном сокращении означало «Марко». Впрочем, этот вариант миссис Рал совсем бы не понравился. Марко был одноклассником Жана и являлся одним из самых приличных и порядочных детей Троста — не кричал, не хамил, не дрался, не разбрасывал фантики. Такого пацана Леви бы даже усыновил. И мало того, что мальчик вёл себя безупречно — он ещё и сдерживал разрушительные наклонности своего лучшего друга. Например, когда Эрен дразнился электросамокатом и Жан хотел двинуть ему в нос, Марко звал Жана покататься на велосипедах. А велосипеды, к слову, были быстрее и куда маневреннее самоката. В общем, мальчонки везде ходили вместе — после школы садились под ивой у реки и совместно решали домашнее задание, покупали одно мороженое на двоих, в сумерках ловили майских жуков и каждый день ходили друг к другу с ночёвкой — садились у Кирштайнов на диванчик или устраивались у Боттов перед маленьким очагом и читали позаимствованные у приятеля Конни комиксы про супергероев. Мамаши с обеих сторон умилялись, говоря, что мальчики растут как братья, называли их маленькими ангелочками и всё такое. Но Леви, как человек крайне внимательный, видел вчера, как Марко купил толстенный чёрный маркер. И подозревал, что отмывает сейчас со стены след именно этого маркера. Выходило, что даже ангелочки могут заниматься вандализмом, если кого-то обожают. Как бы то ни было, к ужину Леви ощущал себя непривычно вымотавшимся и тихонько зевал, напоследок подметая улицу перед сном. Фарлан и Изабель же, нашедшие начальника в таком состоянии, были бодры и полны энтузиазма. Впрочем, они и спали сегодня гораздо дольше. — Братишка! — воскликнула Изабель, налетая на него сзади и запрыгивая на спину. — Йи-хааа! Город узнал о тебе! Задай им завтра жару! Леви покачнулся от резкого наскока, но удержался на ногах и вскинул метлу в воздух, чтобы ненароком не поломать прутья. — Думаете, придут? — спросил он, обернувшись. — У вас получилось их заинтересовать? — Ну как сказать… — Фарлан почесал в затылке. — Интересоваться-то люди интересовались. И кто-то завтра наверняка придёт поротозейничать. Но тут какое дело: рассказываем мы, какой ты хороший, и что много добра и пользы принесёшь. Подходят бабульки, берут у нас листовки, охают, что ты молодец. А потом отворачиваются — и давай шушукаться, какой, мол, красивый мэр из центра приехал, и как при таком красавчике заживётся, и что надо бы им подолы постирать и ногти почистить, чтобы столичного гостя уважить. — Тц! — Леви от разочарования едва не переломил метлу о колено. — Ебать они. — Да ладно, — Фарлан пожал плечами, — вряд ли Смит польстится на местных старух, даже если они пойдут голосовать за него. — Да я не из-за этого! — мрачно буркнул Леви. — Они, значит, платья для градского упыря постирают? А без него ходят засратые куриным помётом и считают, что это нормально. Нет бы постираться для себя! Я теряю веру в людей. Трагедия! — Ты и так в них не верил, — напомнил Фарлан. Леви фыркнул. Вздохнул. — Ты справишься, — нежно сказала Изабель, успокаивающе поглаживая его плечи. Леви снисходительно вытерпел это, невзирая на свою нетактильность — под детским натиском непосредственной подруги он всегда сдавался и уступал. — Конечно, справлюсь, — твёрдо произнёс он. — Не уступать же этому засранцу. Вот стану мэром — буду штрафовать любого, кто появится на улице в грязной одежде! — И меня? — полюбопытствовала Изабель. — И тебя. Изабель хихикнула и бойко ущипнула его за бока. — Диктатор! — поддразнила она. — Иди спать. Давай я домету. В обычный день Леви не стал бы перекладывать на других свою работу, тем более, такую приятную, мирную и успокаивающую, как подметание улицы. Но сегодня он действительно чувствовал себя уставшим — возможно, из-за нервного напряжения, скопившегося где-то в груди и сжимающего там свою стальную пружину. К тому же, ему предстояло ещё сочинить завтрашнюю речь. Поэтому он согласился, передал метлу, раздал указания и направился домой, чтобы немного успокоиться перед важным днём. Мысли о первом и самом важном выступлении перед электоратом вызывали в душе смятение и стресс, вплоть до дрожи в пальцах, и Леви долго метался по квартире, не зная, за что взяться и с чего начать: с протирания пыли, готовки ужина или стирки. Всё валилось из рук, а в мыслях чем дальше, тем больше воцарялась паника. Отчего-то начало казаться, что он не наберёт и десятка подписей, что все и так уже уверены — присланный из столицы мэр будет мэром, а Аккерман — шут гороховый, выставивший сам себя на посмешище, решив тягаться в политике, в которой не смыслит. Конечно, куда уж ему, едва окончившему школу, против выпускника самого элитного университета? Даже если диплом Смита и впрямь был купленным — уж наверняка он разбирался в своём деле получше, чем какой-то там дворник. Постепенно накатывала паника, и показалось, что выйти завтра к людям — значит опозориться до конца своих дней. Ему всё равно не победить, но люди будут до скончания времён напоминать, как он облажался. И что за дурацкая идея — стать мэром? Работал бы себе и работал, делал бы то, что любит и умеет. Нет, какие-то амбиции взыграли… Заваривая успокаивающий чай, Леви включил телевизор. Надеялся, что там покажут Смита, на которого можно будет поворчать для самоуспокоения, но сегодня в новостях показывали суд над Гришей Йегером. — Я не хотел воровать! — оправдывался Гриша. — Но мне словно кто-то на ухо нашёптывал! — Ну, ну, — усмехался Закклай. — Эдак тебе в другой раз кто-то нашепчет зверски детей поубивать. Иди с миром в тюрьму. — Тц, — только и сказал Леви и выключил телевизор. Выхлебал три большие чашки чая, принял горячий душ… и нечаянно заснул, даже забыв завести будильник. Ему снились выборы, где побеждает Смит — и, победив, идёт в толпу, чтобы пожать всем руки. А проигравшего дворника заставили идти следом шаг в шаг и подметать пепел от мэровской сигареты, который почему-то сыпался, как из ведра. Сон был долгий, то заканчивался, то продолжался, и Смит всё шёл и шёл, а Леви всё подметал и подметал, и так они дошли до марлийской границы, где обоих почему-то задержали и заперли на чердаке, заваленном опилками, и Смит хотел от стресса закурить, а Леви потребовал убрать сигарету, чтобы дом не загорелся. «Загорится — и мы сбежим!» — радостно ответил Смит, чиркая зажигалкой. Дом действительно загорелся, и они каким-то чудом сбежали по крышам. Пропаркурили три квартала, пока зарево пожара не осталось далеко позади, а потом Смит остановился и заявил, что курить полезно. Сказал, что с помощью курения захватит весь мир, и потребовал от Леви продолжать подметать за ним пепел. Леви возмутился, но, к сожалению, не смог узнать, чем закончился сон, потому что его разбудил громкий и настойчивый стук в дверь. — Мистер Аккерман! Мистер Аккерман! — доносилось с лестничной клетки. Леви вскинул взъерошенную голову и с удивлением осознал, что солнце уже высоко, а птицы вовсю щебечут за окном. Циферблат на противоположной стене услужливо подсказал, что время близится к полудню, и что обеспокоенный организм старшего дворника провёл во сне больше половины суток. Впервые в жизни. Да ещё и потратил всё это время на подметание сора за ненавистным Смитом. — Ну я его порву! — прошипел Леви, садясь на диване и потирая затёкшую шею. — Мистер Аккерман! — снова позвали с лестничной площадки под усиленный стук. На сей раз Леви сумел узнать голос Моблита. Фыркнув, он подошёл к двери, отодвинул щеколду и распахнул скрипучую створу. — Чё? — недовольно буркнул он, хотя и так очевидно было, «чё». До выступления перед горожанами оставалось минут пятнадцать, а Леви был ещё неумыт, непричёсан, голоден и обряжен в пижаму с пингвинчиками. Моблит всплеснул руками, безмолвно высказывая свои возмущение и недоумение. — Фарлан и Изабель с утра снова агитировали народ выслушать ваше выступление, — обеспокоенно сказал он. — Я ждал в библиотеке, чтобы просмотреть окончательную редакцию вашей речи. Уже полдень на носу, а вас всё нет и нет… Вы заболели? — Не дождется, — буркнул Леви и пошлёпал босиком в ванную. — Хрена с два я отступлю и отдам ему свой город. Посиди на банкетке пять минут, ща соберусь. — Эм... да, хорошо, — Моблит осторожно скользнул в прихожую, осматривая незнакомое помещение. — А можно я пока пробегусь по речи? — Нет речи, — донеслось уже из ванной сквозь плеск воды. — К..ак? — Моблит с озадаченным лицом приземлился на табуреточку, отчаянно пытаясь понять, как теперь быть: опоздание кандидата на собственное выступление, отсутствие у него заготовки для монолога… Учитывая, насколько Аккерман был немногословен и хамоват, это могло стать большой проблемой. Леви не удостоил его ответом — почистив зубы и умывшись, метнулся в комнату, на ходу распахивая пижамную рубашку. Моблит почувствовал, что они близки к провалу — отчего-то судорожная целеустремленность Леви совсем не придавала веры в него. Даже напротив, Моблита искренне напрягало желание Леви захватить власть, лишь бы она не досталась столичному кандидату. Возможно, если они сегодня не наберут эти дурацкие подписи и будут высмеяны — оно и к лучшему. Не придётся позориться дальше. Леви меж тем молчаливо метался по дому — натянул вчерашнюю футболку-поло, кинулся на кухню, включил шумный чайник, оттуда снова юркнул в комнату, запрыгнул в узкие джинсы, пальцами пригладил перед зеркалом взъерошенную со сна шевелюру, снова шмыгнул на кухню, заглотил в два укуса творожный сырок с варёной сгущёнкой, заварил чай из закипевшего чайника, выхлебал большую кружку, вымыл чашку, попутно протёр пыль с рейлинга над плитой — и предстал перед Моблитом. — Я готов, — важно объявил он. — Идём. — Я… э… свой школьный костюм принёс, — предложил Моблит, кивнув на рюкзак за плечами. — Может, его наденете? — Вот ещё, детские шмотки донашивать, — фыркнул Леви, хотя Моблит был уверен, что пиджак девятиклассника ему будет великоват. — Я лицемерить не собираюсь, притворяться — тоже. Пусть Смит прячется под костюмом, который стоит дороже этой квартиры. А я выйду к людям таким, какой есть. Моблит лишь вздохнул, следя, как он натягивает на узкие стопы белоснежные носочки и не менее белоснежные кеды. Представительности этому человеку определённо не хватало, но азарт бил через край. * * * Леви и сам удивлялся своему азарту. Казалось бы, только вчера вечером его затопила паника от осознания собственной беспомощности — и вот он снова бодр и готов сражаться за Трост и чистоту его улочек. Может, потому что проспал больше, чем когда-либо, отдохнул и набрался сил, а может, потому что во сне чёртов Смит снова разжёг к себе нехилое раздражение. Столичный хмырь снился ему вторую ночь — ну разве можно было отступить и позволить ему закрысить власть? Они встречались всего раз в жизни, но Леви уже считал его заклятым врагом. И по-прежнему думал, что где-то видел эту лосную физиономию. К центральной площади он шёл бодро и целеустремлённо; Моблит семенил рядом, пытаясь подстроиться под короткий, но решительный шаг. — И как же вы без плана? — вопрошал он с явной тревогой, почти в панике. — Что же будете говорить? — Что сказать — найду, — отмахнулся Леви. — Это столичные тупари только с бумажки могут читать. А я — сам разберусь. И больше не слушал беспокойное бормотание Моблита, что всё это крайне рискованно и может грозить их предприятию катастрофой. Катастрофа возникла бы, если бы до власти дорвался чужак. Ещё с противоположной стороны моста они увидели, что на центральной площади собралась небольшая толпа. Фарлан и Изабель, стоя на вчерашних бочках, бойко зазывали всех под свои знамёна. Из наплечной сумки Иззи торчал планшет с бланками для подписей — главное оружие Леви в предстоящей битве. Вид публики, как ни странно, взбодрил его. Да, тут не было двух сотен человек — от силы два десятка — но тем не менее, это были люди хоть немного заинтересованные. Было, с кого начинать окучивание электората. К тому же, перед большой толпой Леви бы явно оробел — он хоть и привык общаться с жителями, ругая и их, и их детей за неопрятность, но всё же, был довольно нелюдимым. Не относился к парням, которые вечером идут выпить и потанцевать в местный клуб или подцепить какую-то девчонку. Фарлан разок убедил его сходить, но клуб был старый, сельский, вонючий и неопрятный, выпивку Леви не любил, а девчонки вообще были отдельным разговором. В общем, не ходил Леви по клубам, дружил только с Фарланом и Изабель, а вечера предпочитал проводить дома за своими личными делами, о которых особо не распространялся. Чёрча и Магнолию его немногословность устраивала, а на остальных ему было откровенно наплевать. Но теперь предстояло говорить много и убедительно, поэтому куда проще было начать с небольшой толпы. Подойдя к бочонкам и словив свист от какого-то идиота, Леви снова ощутил нарастающую тревогу. Но, уже наученный, как с ней справляться, закрыл на мгновение глаза и представил перед внутренним взором мразотную харю курящего Смита. Беспокойство утихло, не успев заняться, а в груди снова заклокотала ярость, придавая смелости. Леви кивнул друзьям, спустившимся с бочек, и легко взобрался наверх сам. Толпа смотрела на него недоверчиво, выжидающе, кто-то — неодобрительно, кто-то — заинтересованно. Кашлянув, Леви оправил воротник и принял настолько важную позу, насколько смог. Говорить не хотелось, но говорить было нужно. — Утра, — поприветствовал он, решив, что следует быть вежливым. Вспомнил, что уже день, и мысленно отругал себя за дурацкое начало. — Вы все в курсе, что наш город лишился мэра, и столичные чинуши прислали нам нового. Замену. Но насколько это справедливо? В толпе зашептались. — Что этот градский выебун знает о Тросте?! — продолжал Леви. Смелость и воодушевление всё усиливались, делая его голос твёрже, а настрой — решительнее. — Разве местные не лучше разберутся? Мы сами знаем, что нужно нашему городу. Но они даже не предложили место мэра одному из нас. Они не подумали о том, что мы имеем на это право. Просто сунули нам под нос своего кандидата, не оставив шанса на выбор. Это дохуищи несправедливо! — Несправедливо, несправедливо, — зашуршала толпа, соглашаясь. Даже Моблит вынужден был кивнуть — как бы ни был он не согласен с тем, что стоит пробиваться, очерняя соперника, всё же, начал Аккерман вполне неплохо. Если, конечно, не обращать внимания на сквернословие, о котором следовало бы отдельно побеседовать с дворником ещё вчера. — И нам не предложили сделать выбор самим, — мрачно нагнетал Леви. — Нас даже не спросили, почти отняли свободу решения. Но по закону мы имеем право выдвигать свои кандидатуры. Имеем право выбирать своего кандидата. Я пришёл предложить на этот пост себя — во имя справедливости и во имя протеста на столичный произвол. Люди, идущие мимо, начинали останавливаться, прислушиваясь к речи. Это были уже не просто звонкие кричалки — это было что-то, касающееся именно их, их прав и свобод. И даже если о своём праве выбора люди никогда не задумывались — когда их ткнули носом в это отобранное право, всем вдруг стало обидно. Моблит не мог не восхититься. — Вы спросите, хуй ли выдвинулся именно я? А хуй ли не я? — вещал Леви убеждённо. — Я — один из вас, постоянно нахожусь среди вас. Я знаю, что и где нужно улучшить. Знаю, когда следует засыпать колдобины на дорогах. Знаю, когда дети сломали карусель и надо приварить отломленную перекладину. Знаю, когда и каким уродом в подъезде разбито окно, и где лежат сменные рамы. Столичный хмырь понятия об этом не имеет. Я — имею полное. И готов заботиться об этом городе. Заботиться как человек, десять лет чистивший ваши улицы. Да, у меня нет особенного образования. Да, я не закончил элитный вуз. Но меня тоже не пальцем делали. Я знаю вас всех. Знаю вас и ваши нужды. И я готов бороться за них с градским упырём. Поэтому давайте так: вы помогаете мне, ставите за меня подписи — а я буду представлять ваши интересы у власти и делать всё, чтобы город стал оплотом чистоты и порядка. — Давай! — басовито крикнул из толпы Хаген Диамант — рыжий здоровяк, держащий на плечах двух дочурок. Насколько Леви знал, этот тип наплодил аж шестерых детей и жил в маленькой бревенчатой избе на самом краю города, на подступах к лесу, да и вообще походил на дикаря. — Давай! Где подписать? — У моих помощников, — сердце дворника забилось чаще от воодушевления, взмыло вверх, словно окрылённое. — И яму на вашей улице я прикажу заделать в первую очередь. — Во! — Хаген, едва не уронив одну из дочек, показал оттопыренный большой палец. — Атас, а то там вечно лужища. Тачка не проходит. — И велосипед — тем более! — поддакнула миссис Джин, каждый день катавшаяся на рынок продавать свежеснесённые яйца. — Задворками объезжаем! Видано ли? Если ты, молодой человек, засыплешь яму — дай и я подпишусь! Леви, честно говоря, думал лишь о том, что в огромной яме скапливается вода, образуя огромную мерзкую лужу грязи. Грязь он ненавидел, потому и предложил засыпать яму. Но жителям это оказалось удобно и по другим причинам, и до Леви, наконец, дошло, что Моблит имел в виду. Мало кто беспокоился о чистоте города, всех вели свои шкурные интересы. И именно исполнения желаний следовало им пообещать. А уж штрафы можно ввести потом, когда всё будет мирно и спокойно. — Я не только засыплю яму, — вдохновлённо произнёс Леви. — Я сделаю всё, чтобы жизнь в Тросте стала удобнее. Для каждого из вас. Люди одобрительно зашептались. — Например, построю площадки для выгула собак, — постановил Леви. Его раздражало, что псы гадили где ни попадя. На площадках это хотя бы находилось бы в одном месте. — Уооо! — хором обрадовались братья-Гальярды, висящие на своём мастифе. — Челюсти будет ползать в трубе! Потом пошлём его на международную выставку! Уоооо! — И детские площадки, — добавил Леви. Дети мусорили не менее, чем собаки, а то и более. — А он хорош, — заметила госпожа Браус. Её любовь к усыновлению и удочерению не ведала границ. Они с мужем даже ездили в соседние города, разыскивая отказников, чтобы принять в свою большую и шумную семью. И все эти дети, конечно же, нуждались в месте, где можно выплеснуть свою буйную энергию. А на весь Трост двух хилых детских площадок возле школ явно не хватало. — Дайте-ка и я подпишусь. — Ещё поставлю навес на площади для торговцев, — продолжил Леви. Его вера в себя крепла всё сильнее. Бабульки сидели на площади каждый день, торгуя по сезону то свежими ягодами, то овощами, то грибами, то соленьями. И Леви не волновало, что им на головы падает дождь — это был их выбор сидеть там с товаром — но под тем местом вечно была грязища от гнилой клубники или подтухших слив. Чем меньше продукты мокли и чем меньше лежали под лучами палящего солнца — тем меньше портились. — Ой, как хорошо-то! Тенёчек будет! — обрадовались три старушки, стоявшие в стороне поодаль. Толпе вроде бы всё нравилось, люди начали подходить к Изабель и ставить имена и закорючки подписей в бланке, потихоньку подтягивались новые слушатели, но тут из толпы вышла мисс Фостер. Это была местная скандалистка, молодая и стервозная. В юном возрасте она свинтила в столицу за лучшей жизнью, там залетела в первую же неделю, во вторую — была брошена, пометалась, не нашла, за что зацепиться и вернулась в родной клоповник, только вот амбиций не растеряла и смотрела на всех высокомерно, словно была не иначе как дочерью президента. И сынок у неё рос такой же. — Фи! — возмутилась она, глядя на Леви важно и надменно. — Что за нездоровое стремление к власти у низшего сословия? Лишь бы выпендриться. Жить спокойно не умеете, да? Надо выделаться? Ты такой жалкий, помоечник, что про тебя иначе никто никогда и не узнает. Но я лично ни за что не стала бы голосовать за уродца, целый день копающегося в дерьме. Нам из города прислали умного человека, образованного, знающего своё дело. Вот его я и буду слушать. А не навозного червя. В повисшей тишине Фарлан даже присвистнул. Те, кто знали Леви, застыли в предчувствии грядущего убийства. Аккерман стиснул зубы, на виске запульсировала венка, свидетельствующая о том, что он в ярости, но больше ничто не говорило о том, что он взбешён: поза осталась столь же расслабленной, а выражение лица — столь же каменным. — Это мне сейчас вякнула шаболда, которая кидает использованные прокладки из окна? — равнодушно вопросил он. Фарлан присвистнул ещё громче и выразительнее. Мисс Форстер отшатнулась, багровея от гнева. — Да! — недовольно крикнула Изабель в поддержку друга. — Братик Леви делает наш город чище каждый день! А ты, тётя, его только засоряешь! — Особенно своим присутствием! — важно поддакнула миссис Браус. — Только бы скандалить! В поликлинике без очереди лезешь, на почте без очереди… — И сынок твой похабщину на заборах рисует! — подхватила миссис Кирштайн. — Не то что мой Жанчик! — Фи! — негодуя, мисс Форстер задрала нос. — Нездоровое желание выдвинуть помоечника во власть! Ничего у вас не выйдет! Вот пойду и пожалуюсь настоящему мэру! — Иди, иди, не забудь ноги раздвинуть! Шалава! — плюнула ей вслед старая Бозардиха. Все старушки Троста свято были уверены, что, залетев без брака, женщина автоматически становится проституткой и только и думает, как бы увести чужого мужчину. Это сильно портило репутацию мисс Форстер, но ничуть не убавляло её спеси, гонора и веры в собственную правоту — всегда и во всём. Вот и теперь она хмыкнула и удалилась со столь важным видом, словно была не иначе как богиней Имир, сошедшей с иконы и смотрящей на крошечных смертных у своих ног. Поддержка, которую ему оказали, и изгнание мутящей воду мымры произвели на Леви удивительно вдохновляющий эффект. Да и люди всё подтягивались, интересуясь, что за толпа, и что происходит в её центре. Но Леви уже достаточно поверил в себя, чтобы не струхнуть от объёмов получаемого внимания. Поэтому он расправил плечи, сдул чёлку со лба и продолжил говорить. Обещал то, что приходило в голову, и то, что считал необходимым. И людям это нравилось. Например, установление автобусной остановки, чтобы было где ждать маленький басик, идущий два раза в сутки до районного центра, где можно пересесть на поезд до столицы. Или перенос маршрута, которым гнали коров с пастбища, на задворки. Леви не любил, когда смачные лепёшки коровяка оставались на улицах, даже если эти улицы находились не в его ведении. А вот хозяйкам оказалось даже удобнее — во-первых, хлевушки находились в основном во дворах, а во-вторых, навоз на задней тропке никто не растаптывал, и его можно было собрать для удобрения. Моблит, осмелев, напомнил о намерении Леви заменить прохудившиеся крыши старых домиков на металлочерепицу. Фарлан напомнил об обещании открыть парикмахерскую. Изабель предложила организовать сезонные фестивали. Люди тоже приободрились, начали предлагать разное. Леви только и успевал одобрять инициативы или говорить, что «подумает над этим». Тростчан это устраивало, и бо́льшая часть слушателей подходила, чтобы оставить подписи. Смит был для них фигурой недостижимой, высказать ему свои пожелания казалось невозможным. А вот местный дворник, хоть и угрюмый с виду — был более чем досягаем и даже готов выслушать. И обещания давал убедительно, словно и сам верил в то, что говорил. К тому же, если бы дворник не сдержал обещание — жители всегда могли пожаловаться на него Закклаю. А вот на столичного мэра пожаловаться не так-то легко. Кто его знает — вдруг взяткой отделается, а клеветника посадит? В общем, доверие к незнакомцу из высших слоёв было куда ниже, чем ко «своему» кандидату. Выступление затянулось. На площадь подтягивались всё новые и новые люди, список подписей становился длиннее и длиннее. Фарлан заканчивал свою страницу, у Изабель уже началась вторая. Периодически к Леви подходили тростчане, чтобы поговорить, задать тот или иной вопрос, и он старался ответить каждому, памятуя о том, что должен произвести положительное впечатление. Адреналин кипел в крови, и Леви то и дело сжимал дрожащие от прилива энергии пальцы в кулаки — успех бодрил, казалось, что победа уже в кармане. Он даже не заметил, как прошёл день. И ни разу не вспомнил, что едва ли позавтракал как следует — лихорадочное возбуждение при виде новых строк с подписями отбивало аппетит, а слушатели заставляли забыть даже о неподметённой улице — впрочем, воскресенье в Тросте было выходным днём даже для дворников. И лишь когда солнце опустилось за дома, а небо начало угасать, зажигая первые алмазы звёзд, Леви почувствовал, насколько сильно он устал. Слушатели сменялись, кто-то приходил, кто-то уходил, а он простоял на этой чёртовой бочке почти десять часов, и теперь готов был свалиться на старую брусчатку и вырубиться прямо здесь, в пыли. — Ладно, хватит на сегодня, — сухо обратился он к тем немногим, кто ещё окружал их. — Всем спасибо за внимание. Тростчане и сами понимали, что уже пора бы домой, и послушно расступились. Спрыгнув с бочонка, Леви оперся о него и обмяк, переводя дыхание. День вымотал его, утренняя бодрость угасла, бойкое желание заткнуть Смита за пояс вмиг сменилось бескрайним утомлением. То, что он на столь долгий срок выпал из привычного состояния сонного безразличия, оказалось сложно и непривычно. Леви на мгновение прикрыл глаза, пытаясь совладать с нечаянным головокружением. — Живой? — спросил Фарлан, подходя. — Не уверен, — разлепляя глаза, хрипло откликнулся Леви. Он за всю свою жизнь столько не говорил, сколько сегодня. — Ну что? Сколько подписей набрали? — Много! — жизнерадостно воскликнула Изабель, взмахнув исписанными листами. — Тц. Поточнее. — Много тыщ! — заявила Иззи, крутанувшись на одной ножке вокруг своей оси. — Тыщ-тыдыщ! — Дай, — Фарлан отнял у подруги бумаги, пересчитывая. — На странице двадцать пять подписей. У нас семь полных страниц и две начатых, но несколько подписей вычеркнуты, а пара человек написала свои фамилии слишком крупно и на пару строк… Надо считать. — Пойдёмте ко мне, — предложил Моблит. Он отлучался на ужин, но после снова вернулся, увлечённый общим делом. — Бабуля пирогов напекла. Вы поедите, а я в это время посчитаю подписи. — Нет, мне надо знать. И я не голоден, — безапелляционно возразил Леви, но прозвучало его заявление почти капризно, а потом ещё и живот заурчал. — Тц. — Пойдёмте, — повторил Моблит добродушно. — Ужин правда вкусный. * * * В доме стариков-Бёрнеров оказалось по-деревенски уютно: плетёные половики, старая добротная мебель, высокая герань на подоконниках. Бабуля обрадовалась, что внучок привёл друзей, и сразу же усадила гостей за стол. Достала соленья, маринады, положила всем отварной рыбы с картофельным пюре, налила чаю, включила телевикторину — в общем, постаралась создать ребятам максимальный комфорт. Фарлан первым делом наложил себе гору квашеной капусты, заявив, что сто лет её не ел. Изабель тоже заинтересовалась и принялась из этой капусты выбирать крупные хрусткие клюквины. Леви подозрительно принюхивался к чаю — тот был из пакетика и, кажется, состоял только из ароматизатора и красителя, поскольку уже почернел и превратился в непроглядный мрак. Моблит же уселся на продавленный диванчик, покрытый пёстрым пледом, обложился бумагами и принялся пересчитывать подписи. Леви пытался жевать, но то и дело оглядывался — проверить, как идут дела. Волнение нарастало с каждой секундой, и еда почти не шла в горло. Постепенно эта тревога передалась и Фарлану с Изабель, и они тоже уставились на Бёрнера, ожидая судьбоносного приговора. Наконец, он отложил бумаги и поднял взгляд. Сглотнул. — Ну? — Леви изо всех сил старался выглядеть расслабленным, но это плохо выходило. — Д… Двенадцати не хватает, — пролепетал Моблит уныло и отвёл глаза. У Леви всё рухнуло внутри. Обвалилось, и даже вилка выпала из пальцев от нахлынувшего разочарования. Разочарования в себе, в людях, в справедливости целого мира. — Как не хватает, якорь мне в глаз?! — возмутилась Изабель, вскочив со стола. — Должны быть лишние!!! Столько людей подписывалось! А ну дай сюда листочек, Мобушек, я пойду и подпишу у первых встречных! — Для начала давайте подпишем у бабули с дедулей, — предложил Фарлан, оглядываясь на стариков, блаженно смотревших телеигру. — Они точно не приходили. Кто ещё? Мои подписали… — Моя семья тоже подписала, — кивнула Изабель. — Ой! А давайте и мы тоже подпишемся! Это уже добавится пять человек! — Мы предвзяты, — сказал Моблит, протягивая ей листок. — С другой стороны, Закклай может и не знать об этом… Я так понял, это скорее пари, чем юридическая формальность… Постой-ка. — А? — Изабель взмахнула бумагой. — Там что, и с обратной стороны подписи? — Моблит даже пригнулся. — Конечно! — Изабель гордо продемонстрировала вторую сторону листа. — На первой все не уместились. Тут без разметки, конечно, но подпись есть подпись. А ты их что, не считал? Моблит перевернул ещё пару страниц на своих коленях и просиял, расцветая по-мальчишески счастливой улыбкой, словно ребёнок, нашедший подарок под рождественской ёлкой. И Леви почувствовал, что его отпустило. — Значит, больше двухсот? — неровным голосом спросил он, почти боясь поверить в успех. — Больше! — закивал Моблит. — Определённо! Может, даже триста! Вы справились! Леви схватил бокал с чёрным, как ночь, чаем, и влил в горло одним глотком. Обжёгся неестественной горечью — на чай напиток мало походил — и ощутил удивительное умиротворение и прилив новых сил. — Нет, — сипло возразил он. — МЫ справились. И мы ещё покажем этому блондинчику. Теперь он был ничуть не ниже этого чёртова Эрвина Смита. Теперь они были наравне: оба законные кандидаты. И отныне тот не имел права смотреть свысока и умничать, словно он царь и бог. И ужасно хотелось снова показать ему оттопыренный средний палец, прямо под нос ему сунуть — выкуси, я не хуже тебя, я тоже на что-то способен. Ложась спать в тот вечер, намытый, в свежей пижаме и в чистую кроватку, Леви был безмерно доволен собой и бесконечно благодарен людям, которые ему помогли. «Всех троих сделаю заммэрами», — думал он, уютно зарываясь носом в подушку. А черёмуха за окнами пахла упоительно, и соловьиные трели были слышны над всем городком.