Самовыдвиженец

Наутро Леви Аккерман, старший дворник по Розовой улице, а отныне кандидат в мэры Троста явился к мэрии в самом бодром расположении духа. Сегодня ему снова снился Эрвин Смит, но на сей раз дворник вышвырнул самозванца из города, а потом велел возвести вокруг Троста высоченную стену, чтобы столичный поганец не то что не пробрался внутрь — чтобы даже не подглядывал за их безмятежной и счастливой жизнью. За строительством стены прошла вся ночь, и Леви поднялся на рассвете абсолютно бодрый и уверенный в себе. Закклая он прождал часа два, но оно того стоило, чтобы увидеть возбуждённый шок на бородатом лице при виде исписанных бланков. Дед попытался было возразить, что нельзя писать с обратной стороны, и уж тем более зачёркивать, и что неверное оформление делает документы недействительными, но быстро и охотно уступил. Кажется, ему и самому было интересно, что из этого может получиться — Леви явственно видел это по любопытству, искрящемуся за стёклышками очков. И старался убедить главу района со всей твёрдостью, на которую был способен. — Принят, — определился, наконец, Дариус с явным удовольствием. Леви успокоенно выдохнул. — Но ты, юноша, не расслабляйся. В пятницу устроим вам дебаты в театре. Будете с оппонентом говорить лицом к лицу, а народ пусть слушает и решает, кто из вас более компетентен как кандидат на пост мэра — ты или Эрвин Смит. — Тц, — прокомментировал Леви с предельным презрением. — Я ему хуёв за щёку напихаю. — Посмотрим, посмотрим, — Закклай в предвкушении потёр ладони. Сделал он это с таким извращенческим выражением лица, что Леви пожалел, что не использовал фразу «я его в порошок сотру» или какую-то другую в том же смысле, которую нельзя трактовать двояко при похабном воображении. В конце концов, ничего он Смиту пихать не собирался. Как минимум потому, что тот курил, и во рту у него наверняка пахло этой дрянью. Да и вообще, что за мысли такие. Гомиком Леви не был и становиться не собирался. Провинциальный городок жил консервативными взглядами и пропитывал ими каждого своего жителя от самых глубин сердца до кончиков чл… кхм… ногтей. Поэтому Леви был обычным нормальным парнем и сторонником традиционных семейных ценностей. Ну а то, что девушки его не интересовали и не волновали, спокойно списывал на свою асексуальность. Или на то, что ему некогда. Или на то, что ещё не встретил ту самую. Мало ли в этом деле тонкостей. И он даже не мог сказать, что не пробовал — неправда, ходил на свидание, будучи старшеклассником. Её звали Ребекка, она тоже была молчаливой и тоже прогуливала уроки. Вместе они валялись на крыше гаража под звёздами и пили газировку, считая, что это романтично. Но разговор не клеился — обоим привычнее было молчать. Да и вкусы у них, как оказалось, совершенно не сходились. Она включила трагичную рок-балладу о смерти и любви, Леви переключил на буйный бодрячковый панк о грабеже автозаправки, и возник конфликт на пустом месте. Дальше лежали без музыки, даже не общаясь, и никакого притяжения Леви, естественно, не ощутил. С тех пор они не разговаривали, а со свиданиями он завязал, убеждённый, что найти общий язык с метлой куда проще, чем с человеком. А ещё его приводила в ужас сама мысль пустить в свой дом какую-то девку: та начнет капризничать, принесет своих финтифлюшек, заполнит всю ванную бальзамами для волос, будет вечером бриться по три часа, утром сыпать перхотью в яичницу, забывая надеть косынку, а ещё станет смотреть по телевизору дурацкие бабские шоу и тянуть с него деньги на новые шмотки. Леви, конечно, не имел высшего образования, но и дураком не был, и взваливать на себя лишние проблемы не собирался — ему и так ни на что не хватало времени. Посему отношения он вычеркнул из жизненных проектов, ничуть не сожалея. А может, причиной послужило и то, что в детстве у него перед глазами не было хорошего примера нормальной семьи. Отец ещё до его рождения свалил из города, и мать перебивалась, как могла, не без помощи дяди — человека грубого, жёсткого, но меж тем весёлого и по-своему заботливого. Дядя несколько лет жил с ними и помогал деньгами, после смерти матери взял на себя опеку над племянником, но когда Леви стукнуло пятнадцать — вышел каким-то образом на след его отца и умотал в столицу, чтобы стрясти с того алименты за весь минувший срок. Да так и не вернулся. Леви как-то раз видел его по телевизору — Кенни сделали шефом полиции, и тот стоял гордый, как индюк, принимая назначение на пост. Леви хотел обидеться, но решил, что похуй — в конце концов, каждый человек сам должен найти своё место в мире. Кенни вон жал лапку Ури Рейсса — президентского брата, поставленного архиепископом в Сине. А Леви сжимал ручку метлы, и был этим не менее горд. Поэтому, вручив Закклаю заполненные бланки, он направился на работу и полдня провёл в безмятежном подметании своей улицы от лёгких белых лепестков и спокойном намывании мусоропроводов. Изабель высаживала цветы перед подъездами, Фарлан красил скамейки, Моблит снова сидел в библиотеке, и всё было тихо, мирно и замечательно. Ближе к обеду Аккермана отыскали двое журналистов из местной газеты и попросили дать интервью. Леви хотел было послать их лесом — за вчерашний день он полностью истратил свой лимит общения на ближайшие годы. Но вспомнил, как жизнерадостно Смит выступал пару дней назад в вечерних новостях, и в порыве справедливого негодования согласился. В конце концов, именно в его интересах было распространение информации о себе на весь Трост. Не все вчера были на площади, и не до всех дошли бы сплетни, но вот газетёнки кидались в каждый почтовый ящик, а журналисты обещали, что эта новость будет на первой полосе. Оказаться на обложке Леви никогда не стремился, но сейчас это соответствовало его целям — информирование населения о том, что у них есть выбор, и что не обязательно прогибаться под решения столичных чинуш. Поэтому он отложил ведро и тряпку, сел с журналистами на скамью и два часа подробно и обстоятельно отвечал на их вопросы. Вернее, это ему казалось, что он отвечал подробно и обстоятельно, на деле же журналисты вытаскивали информацию из немногословного дворника почти клещами. На вопросы он отвечал односложно и не уходил в рассусоливания, поэтому приходилось расспрашивать долго и тщательно. За исключением единственной темы. На вопрос, что он думает об оппоненте, Леви высказался подробно и цветисто, обвинив Смита во всех грехах и напоследок пожелав ему засунуть свою вонючую сигарету себе в жопу. Потом опомнился и, прощаясь, попросил не добавлять это в статью. Журналисты заулыбались, пообещали, что в интервью никакой ругани не появится, сфотографировали Леви прямо в косынке на фоне мусорного контейнера и удалились с крайне довольным видом, пообещав, что новый тираж газеты выйдет досрочно, в четверг, а не в пятницу — ведь следовало заранее известить население о дебатах и пригласить всех желающих на сие мероприятие. Остаток вечера Леви провёл, испытывая гордость — новости со Смитом по ТВ мелькнули и пропали, а его лицо, его интервью будет запечатлено на бумаге. Его лицо будет смотреть на всех жителей Троста, взывая к их совести и спрашивая, за кого те пойдут голосовать. Будет лежать в домах неделями, а то и дольше. Кто-то выстелит его интервью на дно ящика серванта и станет вспоминать даже через год. Кто-то примется мыть им окна, и его слова послужат для благой цели чистоты. Его, а вовсе не Смита, которого показали разок и забыли. Ужинал Леви тоже в приподнятом настроении. В вечерних новостях Ильзе Лангнар сообщила, что в предвыборную гонку официально включился второй кандидат, и Леви испытал ни с чем не сравнимое удовольствие, когда репортёрша на камеру спросила об этом у Эрвина Смита. На лице того, прежде столь блядски-самоуверенном, отразилось явное недоумение, которое он тут же попытался скрыть. Но Леви всё видел, и то, что он нанёс удар по самолюбию столичного ублюдка, даже не встречаясь с ним лично, разлилось в груди приятным теплом. — Я уточню у господина Закклая, — дипломатично ответил Смит на камеру, поскольку у него ожидали ответа. — Я полагаю, здесь имеет место нарушение функционирования избирательной системы. — А хуй тебе! — Леви показал экрану оттопыренный средний палец. — Наоборот, морда. Со мной избирательная система хотя бы будет что-то выбирать. А из одного варианта, присланного не пойми кем — какие ж это выборы? Это ты тут избирательную систему портишь. Как и воздух своей паршивой сигареткой. И, довольный такими высказываниями, пошёл мыть посуду. Он был уверен, что на дебатах заткнёт этого выскочку за пояс. Ну, или ярче выражаясь, напихает ему за щёку. Исключительно в приличном смысле. * * * В четверг старший дворник ждал газету со своим интервью так усердно, что принялся перемывать почтовые ящики. В каком бы подъезде он ни находился — точно не пропустил бы приход местного почтальона, Спрингера старшего. Но почтальон, как назло, задержался и явился только после обеда. — А вы чо думаете, газеты к нам из типографии телепортируются? — развёл он руками в ответ на наезд Леви. — Их из Эрмиха три часа везут на машине. Леви молча выхватил газету из его рук, развернул и отвесил челюсть. Моргнул. Кашлянул. Ещё раз моргнул. — Сожги весь тираж, — хрипло приказал он. — Вот ещё, — возразил почтальон, уже распихивая газетки по ящикам. — Этот выпуск мне велели разнести с особой тщательностью, никого не упустить. На том берегу уже раздают, а мне, значит, сжечь? Ха. Леви испытал яростную потребность отобрать все газеты и спустить Спрингера с лестницы носом вниз, но вовремя сдержался. Это бы не помогло остановить распространение газет, да ещё и попортило бы репутацию, добавив драку в явные минусы кандидата Аккермана. Поэтому, не выпуская газеты из пальцев, он ломанулся прочь. Засел на траве за густыми кустами сирени, едва набирающей бутоны, и злобно уставился на титульную страницу. Небо раскинулось наверху чистое и безмятежное, с тонкими волнами почти прозрачных облаков, и весеннее солнце светило тепло и нежно, как материнская улыбка. Можно было бы сидеть и наслаждаться прекрасным днём, но нет, поганые верстальщики газеты всё испортили. На всю заглавную страницу выведено было изображение, но лицо Леви занимало лишь его половину. Вернее, половина лица Леви. Вторая половина лица принадлежала клятому Эрвину Смиту, и Леви понятия не имел, какой олух додумался их так склеить. Возможно, таким образом дизайнер хотел показать противостояние двух кандидатов, но Леви было, слабо говоря, не по себе от того, что его лицо склеили с рожей Смита. Этот гибрид выглядел жутковато: половина головы ухоженная, с красивой волевой челюстью, гладкими золотистыми волосами и ясным дружелюбным взглядом, а вторая половина — лохматая, в косынке, вперившая в зрителя мрачный и смертельно недовольный взор. И это при том, что Леви старался улыбаться на камеру. Выглядело сие творчество так, словно журналисты пытались его опозорить, явно считая выскочкой, а значит, всё их интервью было чистой воды издевательством. Недовольно цыкая, Леви открыл статью и погрузился в чтение. И понял, что гибрид из них со Смитом слепили не только на обложке. В статье интервьюером задавался вопрос, а ниже написаны были ответы на него от обоих кандидатов. Рядышком, вплотную, словно они сидели вдвоем в редакции на одном диванчике и одновременно давали ответы. Это было ни в какие ворота. К тому же, ответы Леви нарочно ужали и обрезали. Там, где статейный Смит принимался важно разглагольствовать о высокой политике, статейный Леви только отмахивался и слал всех в одно место. Что было возмутительно несправедливо — его выставляли очевидным дураком. Подстава! Трагедия! Кажется, чёртов Смит был куда более серьёзным противником, чем ему начинало казаться. Отчаянно борясь с желанием броситься по всем домам и сжечь все газеты, но понимая тщетность и бессмысленность данного мероприятия, Леви ушёл к себе домой, заперся и погрузился в глубокую депрессию. Недавнее чувство триумфа полностью угасло, оставив от себя только пустоту и холод разочарования. Выходить на улицу не хотелось. Продолжать уборку не хотелось. Даже говорить с друзьями не хотелось, и он не отпер дверь Изабель, когда та пришла поспрашивать, в чём дело. Изабель послушно ушла, но оставила под дверью два пакета шоколадных батончиков. Леви подобрал их, смотрел кулинарные телешоу, пытаясь отвлечься, и тоскливо жевал конфеты, пока те не закончились. Потом он помылся под горячей водой, почти что под кипятком. Полежал два часа поперёк кресла, глядя в пустоту. Снова помылся. В груди было погано, и не зная, как избавиться от накатившего стресса, Леви решил заняться скромным самоудовлетворением. Запустил руку в пижамные штаны, но взгляд снова упал на поганую газетёнку. Половина лица Смита глядела с газеты спокойно и безмятежно. И всё ещё казалась безумно знакомой. Леви почти машинально прикоснулся к себе под этим светлым, доброжелательным взглядом, и вместо удовольствия погрузился в размышления. Он никогда не жаловался на память, и теперь его просто распирало от того, что он никак не мог вспомнить, откуда знает эту рожу. Он никогда не бывал в столице, а Смит определённо родился не в этом захолустье. У них не было шанса встретиться вживую. А если бы Леви вдруг узрел этого мужика в федеральных новостях — вряд ли запомнил бы его, и едва ли теперь придал бы значение. Но сейчас он просто сидел и готов был поклясться, что знает, где у Смита расположены родинки на бёдрах. Это не шло ни в какие ворота. Мысли о бёдрах Смита унесли сознание Леви в какое-то неправильное русло, особенно когда он вспомнил, какой этот Смит высоченный и как возвышался над ним. На него действительно захотелось подрочить. И тут Леви вспомнил. Кувырнувшись с кресла, он рванул в комнату, с табурета взобрался на здоровенный гардероб, вытащил из дальнего угла коробку и, спустив вниз, высыпал на кровать содержимое. Коробка содержала журналы десятилетней давности. Журналы моды. По той поре интернета в Тросте не было, а удовлетворять некоторые подростковые потребности своего организма, смотря на полуобнажённые фотографии, было очень надо. Интим-журналов в этом городке не продавалось, так что Леви ограничивался разделом нижнего белья и купальных костюмов в журналах мод. И даже целый год выписывал один популярный журнал, поскольку уж очень ему нравился парень, рекламирующий плавки. Да, не девчонка, а парень. Леви не был гомиком, просто так вышло. Тот парень был высокий, ладный, светловолосый и загорелый, как с моря. Он смотрел невинным ясным взором вожатого из школьного лагеря, а рельефный пресс так и манил прикоснуться, навевая развратнейшие мысли. Леви любовался на его тело и его плавки каждую ночь, а потом парень пропал из журнала, и его место занял какой-то другой, коротко выбритый и с похабной ухмылкой. Он Леви не понравился, и журнал мод перестал выписываться. Леви ещё несколько лет любовался на старые снимки своего кумира в плавках, потом решил, что перерос его, и негоже дрочить на малолеток. «Малолеткой» он в двадцать презрительно окрестил здоровенного девятнадцатилетнего парня со старой фотографии. Откуда же ему было знать, что этого парня он встретит вживую, и тот окажется его злейшим соперником? — Аха-ха! — злорадствовал он, опознав в модели на потёртой страничке своего оппонента по выборам. — Аха-ха, столичный хлыщ рекламировал труселя!!! То, что он в своё время пускал слюни на эту рекламу и стонал, прикусывая уголок подушки, Леви благополучно предпочёл не вспоминать. — Компроматик, господин Смит! — торжествуя, объявил он и сгрёб журналы обратно в коробку. — Чёрта с два я уступлю свой город трусячному манекену! Задвинув коробку с журналами в угол, Леви снова воспрял духом. Достал свой дневник дворника, обстоятельно вписал расход моющих средств и направился тушить мясо. И решил, что в жизни не поддастся этому Смиту. Даже если тот подкупит всех журналистов на свете — на дебатах никакие журналисты ему не помогут. На дебатах они выйдут лоб в лоб и покажут, кто чего стоит. Эрвин Смит не был непобедим и походил на обычное сложное пятно. Сколько раз Леви казалось, что такое пятно невозможно отмыть? Но он не опускал руки, тёр и тёр, и в конце концов оно всегда отступало. Такое же упорство он решил проявить и теперь, на пути к посту мэра. И засыпал в обнимку с белоснежной подушкой, совершенно удовлетворённый вечерними открытиями и умозаключениями. Юный Эрвин Смит, обряженный в одни плавки и улыбающийся во тьму с распахнутой страницы журнала, вовсе не выглядел грозным противником. * * * Ночью Леви приснилось, что новый мэр Троста должен ходить в одних плавках, и он с пеной у рта доказывал Закклаю, что к ним не прицепить ключи от подъездов, так что нужны как минимум плавки с тугим кожаным ремнём на пряжке. Клятый Смит пританцовывал вокруг в ажурных труселях и напевал, что обойдётся и без ремня. И Закклай, старый дурень, отдал город ему, как менее требовательному. Леви проснулся в холодном поту и первым делом подумал, что подметать в одних трусах крайне негигиенично. Потерев глаза, он убедил себя, что увиденное было не более, чем идиотским сном, выбрался из-под сбитого одеяла, оправил воротничок пижамы и потопал в ванную. Сегодня ему предстояла встреча с противником один на один, и это будоражило и неслабо возбуждало — разумеется, в самом приличном значении слова. А ещё Леви напрягало, что в последнюю неделю у него постоянно скачет настроение: то стрессы и неуверенность в своих силах, то, наоборот — твёрдая убеждённость, что он всё сможет. И, что было самым странным, веру в себя и желание продолжать борьбу ему каждый раз внушал чёртов Эрвин Смит. Притом, что они встречались вживую всего один раз в жизни. Да, это казалось предельно удивительным, и Леви даже не верилось, что они общались всего пять минут. Смит снился ему каждую ночь — то пытался пробраться в Трост через построенную стену, то снова устраивал пожар на чердаке, то, как сегодня, танцевал в одних трусах. Казалось, они знакомы уже тысячу лет и многое прошли вместе, особенно если учитывать тёмное прошлое с дрочкой на журнальчики. Сложно было представить, что на самом деле Леви всего лишь единожды наорал на Смита и затушил его сигарету об его же галстук. И всё. И больше ни встречи, ни взгляда. Выпекая блинчики на завтрак, Леви задумался, вспомнил ли Смит его вообще, или будет смотреть, как на невесть откуда взявшегося клопа. И желание показать себя не как клопа, а как будущего мэра, снова придало уверенности в себе. * * * К назначенному часу перед маленьким театром было не протолкнуться, и это придавало значимости происходящему. Даже в дни выступлений или праздников здесь никогда не было такой толпы. Много лет назад в город, заблудившись во время турне, чудом заехала популярная рок-группа «*баный филин». Солиста с командой обеспечили едой, бензином и ночлегом, но только при условии, что он даст выступление. Выступление давать солисту не хотелось, но телефоны у всей группы, как назло, разрядились, а заряжать их тростчане не давали. Подросток Леви тогда стоял в первых рядах и даже разок толкнул Крюгера в сторону театра, грубо приказав: «Иди, пой!» Вряд ли Крюгер счёл сие фанатской любовью, но для Леви это был максимум. Но суть в том, что даже тогда в театр не набилось столько народу, сколько сегодня топталось вокруг, ожидая начала политических прений. Подходя к зданию, Леви задумался, не съехались ли сюда заодно и столичные поклонницы Смита — до того огромная толпа собралась на площади. Но большинство лиц казались знакомыми, а дорогими нарядами и не пахло, поэтому напрашивался лишь один вывод: всем просто интересно. Кажется, настолько, что все предприятия в городке позакрывались, а торговцы и ремесленники стянулись вместе с семьями послушать противостояние двух кандидатов в мэры. Даже пастух явился, сказав, что следить за стадом оставил своего умного пса. То, что умный пёс семенил ровнёхонько следом за ним, пастуха ничуть не смущало. — Ну как, готов? — поприветствовал Фарлан, когда Леви протиснулся через толпу и подошёл ко главному входу. Чёрч сегодня принарядился, был в белой рубашечке и галстуке и выглядел на удивление свежо и опрятно. — Готов, — кивнул Леви и жестом показал ему, чтобы стёр с щеки мамину помаду. Фарлан чертыхнулся и принялся размазывать красный отпечаток по коже. — Столичный засранец уже тут? — Не видел, — признался Фарлан, пожав плечами, и тут же вздрогнул от гудка клаксона. Машины в Тросте были такой редкостью, что их звуки каждый раз казались чем-то новым и неслыханным. А уж когда на площадь медленно, позволяя людям разойтись, выехал прекрасный серебристый хэтчбек «Титан», все пришли в полнейший восторг. Казалось, сквозь толпу неторопливо двигался к театру немыслимый инопланетный корабль, а не обычное транспортное средство. Автомобиль остановился у крыльца, сверкая на солнце ослепительно-чистыми боками, и Леви даже сощурился от нестерпимого сияния. Которое стало ещё нестерпимее, когда с водительского сидения легко выбрался улыбающийся Эрвин Смит. Выпрямился, обернулся к толпе, блеснув золотом волос, приветливо махнул рукой. Часы на руке тоже вспыхнули золотом, пиджак сидел безупречно, ботинки блестели, словно начищенные языками сотни девственниц. Леви поморщился от этой показухи, но толпе очевидно нравился молодой, симпатичный политик, выглядевший столь элегантно и представительно. Девушки запищали, обмахиваясь вчерашними газетами, как веерами, и вызывая нестерпимое желание навешать им по шеям тряпкой для мытья подъездов. Поприветствовав толпу, Смит кинул ключ от автомобиля Захариусу, выбравшемуся с соседнего сидения, и обернулся ко входу. На миг на его лице отразилось удивление при виде Леви, который стоял в футболке, заложив большие пальцы рук за пояс зауженных джинсов, и мрачно следил за каждым его движением. Но удивление мгновенно сменилось прежней доброжелательностью. В несколько лёгких, широких шагов Смит взлетел по ступеням и дружелюбно протянул оппоненту руку. — Удачи сегодня, мистер Аккерман, — поприветствовал он с нечитаемо-вежливым выражением лица. Леви сощурился ещё сильнее, недовольно всматриваясь в его физиономию. За прошедшую неделю он не успел её как следует рассмотреть, и сейчас невольно сравнивал лицо перед собой с фотографиями паренька, некогда рекламировавшего плавки и пляжные шорты. Лицо это за десять лет вытянулось, пухлые щёки ушли, сформировав безупречные скулы, но в глазах горел всё тот же детский азарт, теперь дополненный взрослой решимостью. Такому действительно хотелось бы напихать за щёку. Засмотревшись, Леви невольно закусил нижнюю губу и почти забыл, что здесь происходит и зачем они, собственно, собрались. — Что, даже руку не пожмёте? — Смит игриво приподнял одну бровь. — А в попу тебе не подуть? — буркнул Леви, мрачнея. Смит снова улыбнулся, явно пытаясь разгадать правила игры. — Давайте начистоту, мистер Аккерман, — дипломатично сказал он. — Документы у вас приняли, потому что господин Закклай любит шоу. Но шансов на победу у вас нет. — Это не тебе решать, — мрачно обрубил Леви. — Смотрите правде в глаза. Вы же дворник. — Да! — цыкнул Леви и шагнул вперёд, стискивая кулаки. — Дворник. И это звучит гордо. Я — человек, который делает этот грёбаный мир чище! Смит посерьёзнел, кажется, лишь теперь осознав, что Леви не шутит и шутить не собирается. А возможно, даже усомнился в его здравомыслии. — Удачи, мистер Аккерман, — повторил он ровным голосом и, отвернувшись, вошёл в открытые двери. Леви недовольно засопел ему вслед, понимая, что наброситься и покорёжить эту идеальную челюсть перед всей толпой — почти равносильно смертному приговору. Смит горожанам, судя по всему, нравился, хотя они понятия не имели, кто он такой и что из себя представляет. А к Леви отношение тростчан было пока снисходительное, и ему следовало вести себя прилично, а не провоцировать своих редких сторонников отвернуться. — Хей, мусорщик! А ты у нас коротыш! — жизнерадостно воскликнул за спиной Леви низкий бабий голос, и чья-то рука бесцеремонно хлопнула его по плечу. У Леви от такой фамильярности аж волосы встали дыбом. Во всех местах. Прикосновения друзей он ещё мог терпеть, но хлопок от незнакомого человека был явным перебором. — Отъебись! — зло буркнул он, пихнув локтем назад и наугад попав в чей-то живот. Рука соскользнула с его плеча — женщина потеряла равновесие от неожиданности, оступилась на крутой ступеньке и полетела вниз. Леви чертыхнулся, оборачиваясь — это оказалась Ханджи Зоэ, пособница Смита. Безбожно лохматая девица с безумным выражением лица, но в стильном брючном костюме и на каблуках. Пока она летела вниз, Леви отчаянно выдумывал слова оправдания и сожалел: уж лучше бы пнул самого Смита, а не его сторонницу. Но Моблит, взявшийся невесть откуда, пронёсся вихрем и с ловкостью Человека-Паука подхватил падающую Зоэ под локти прежде, чем её мягкое место соприкоснулось с брусчаткой. — С-сеньора Бланка, вы не ушиблись? — выдохнул он, явно перепутав её с героиней дамских романчиков, которыми его так часто поддевали старушки в библиотеке. Зоэ на миг обвисла в его руках, задрала патлатую голову, рассматривая своего спасителя снизу вверх, и оскалилась. — Нет, сеньор Антонио! — жизнерадостно воскликнула она, подыгрывая, выгнулась и легко выпрямилась. Моблит неловко шевельнул пальцами рук, в которых только что держал — боги, вы только представьте! — женское тело. Кашлянул и отступил на шаг назад. — П-простите, — неловко пролепетал он. — Какой милый мальчик, — восторгнулась Зоэ, послала ему импульсивный воздушный поцелуй, едва не сбив собственные очки, и ускакала следом за Смитом. Бёрнер порозовел, по-мальчишески влюблённо глядя ей вслед. А заметив траурно-мрачный взгляд Леви — покраснел, как острая томатная паста. — Шашни с врагом, — недовольно процедил Леви. — Не мог же я позволить ей упасть, — пробормотал Моблит, потупившись. — Продолжай, — приказал Леви, понизив голос и шагнув к нему почти вплотную. — Ходи за этой бабой, ты ей глянулся. Авось выведаешь какую информацию о наших конкурентах. — Н-но это шпионаж, — возмутился Моблит, вскинув голову. — Зато как романтично, — проворчал Леви. — Сеньор Антонио, шпион-любовник. Моблит отчаянно замотал головой и покраснел ещё сильнее. Мимо прошёл Захариус, и оба замолкли — прихвостень Смита был высоченный и здоровенный, как торговый центр, а поравнявшись с Аккерманом, втянул воздух крупным носом и презрительно поморщился. — Помойкой запахло, — с пренебрежением заметил он. — Это у тебя из подмышек! — не остался в долгу Леви. — В жару в чёрном костюме ходить — это ж сколько надо мозга! — Костюм понравился, нищеброд? — откликнулся Захариус. — Не завидуй, мне не жарко. В машине кондей есть. Ты хоть знаешь, что такое кондей? — Я-то знаю, — холодно отрезал Леви и, не прикасаясь, провёл пальцем над своей верхней губой. — А ещё я знаю, что такое бритва. — Пффф, — Захариус фыркнул в усы. — А не мелковат ты для бритвы? Ставлю сотку, что у тебя ничего и не растёт. Ты такой задохлый, что тестостерон не вырабатывается. — У меня ого-го как вырабатывается, — мертвенным тоном отчеканил Леви. — А вот у тебя, видимо, плохо вырабатывается, раз ты даже тремя волосинами на подбородке хвастаешься. Небось и хуй мелкий. — Да ты..! — Захариус разом растерял свою спесь, встопорщил усы, как большой кошак, и шагнул навстречу, словно пытаясь запугать своими немалыми габаритами. — А, в яблочко, — прокомментировал Леви, не отступая ни на шаг и стараясь выглядеть как можно более равнодушным. Он понятия не имел, чего этот бугай к нему прицепился, но мелкая перепалка с ним могла стать хорошей репетицией перед дебатами. В конце концов, Леви сейчас предстояло убедить избирателей, что он правее Смита и лучше, чем тот, подходит на место главы Троста. Поэтому развернулся и направился внутрь здания, заодно прихватив за локоть Фарлана, который всё время до этого увлечённо оттирал помаду с щеки перед зеркальной дверью, и оставив Захариуса сердито пыхтеть и скрипеть зубами. В театральном зале его ждал более важный противник.