Самовыдвиженец

Когда Леви вышел на сцену, в зале яблоку некуда было упасть. Казалось, здесь собрался весь город; те, кому не хватило мест, стояли. Привели даже детей: с третьего ряда отчётливо был слышен надрывный рёв Йегера, который уже заскучал и предпочёл бы носиться за собаками с палкой или гонять на велосипеде вокруг столба, пока не затошнит. На сцене установлены были две стойки. Первую — помпезную, в древне-марлийском стиле, с символом-ракушкой — обычно использовали для спектакля о падении Лаго; стоя за этой стойкой, древний император взывал к своим войскам, пока его супруга миловалась с вражеским генералом. Вторую стойку за неимением лучшего наспех сколотили из четырёх деревянных ящиков для овощей. Смит, видимо, не понял, зачем на сцене ящики, и занял императорскую стойку — встал, выпрямился с важным видом и ожидал оппонента. Леви очень захотелось высказаться на этот счёт. Заявить на весь зал — вот, мол, поглядите, золотой мальчик садится только на золотую жёрдочку. Одни понты и выпендрёж, лишь бы покрасивее встать да получше выйти на фото. Сказать, что толку от мэра, зацикленного на самолюбовании — ноль. Сказать, что, в конце концов, Смит занял сейчас стойку страны, которая всего сотню лет назад была нацистской, а это что-то о нём да говорит. Хотелось сказать много, извалять этого манекена в грязи, показать людям, что за красивым лицом с обложки прячется либо пустышка, либо злодей, который лишит их прав, денег, нормальной спокойной жизни — лишит всего, потому как будет наделён всей полнотой власти в городе и сможет как угодно ворочать судьбами невинных горожан. Но Леви промолчал, помня о словах Моблита. Главное — доказать не то, что Смит хуже, а то, что он, Леви — лучше. Поэтому он с равнодушной физиономией встал за стойку, сбитую из ящиков, и принял самый спокойный и самоуверенный вид, какой только смог. Смит, обернувшись, глянул на ящики так, словно лишь только что понял, что это тоже стойка. Но никак не выказал своего удивления. Леви решил, что поступил правильно, стоя с невозмутимой рожей, а не вякая на типа, который пока что был очевидным фаворитом толпы. А тот, оправив галстук, взял микрофон и приступил к речи. — Добрый день, — доброжелательно обратился он к залу. — Моё имя — Эрвин Смит, я председатель Центральной политической партии. Личным указом президента Рейсса я направлен в Трост, чтобы возложить на себя пост мэра. Депутат представительного органа муниципального образования Дариус Закклай одобрил и подтвердил законность моей кандидатуры. По этой причине я считаю вмешательство в выборы самовыдвиженца из низов общества излишним и нецелесообразным. Но раз уж такая ситуация происходит, я готов доказать, что из нас двоих только у меня имеются достаточные права и полномочия занять этот пост. — Всем срать на твои права, — не сдержавшись, проворчал Леви. — Мы имеем право выбирать себе мэра. А для того, чтобы выбирать — нужно хотя бы два варианта. — Что ж, — на губах Смита появилась лёгкая полуулыбка, и он обернулся к залу. — Выбирать наилучшего кандидата будут жители города, которые здесь собрались. Предлагаю для начала нам обоим вкратце обрисовать свои предвыборные программы, чтобы проинформировать людей, а после приступать к дискуссиям. Леви даже не успел возразить, как этот выскочка принялся выкладывать свой план, да так красочно, стройно и обстоятельно, словно отличник на экзамене, рассказывающий свой билет с ходу и наизусть. Казалось, перед его взором висит незримая пятитомная энциклопедия, которую он чётко зачитывает по пунктам. У Леви тоже всё было в голове, и когда ёмкий доклад Смита закончился, он принялся высказывать собственный проект. Старался звучать столь же обстоятельно, но обстоятельно не выходило. Мысли путались, и в интонациях то и дело пробивалось негодование. В целом программу Леви выдал ту же, что и на воскресном выступлении, но добавил несколько кардинальных пунктов. Он старался говорить кратко — да только так и выходило, потому что длинные фразы не лезли в голову. Но, как оказалось, люди в зале не особенно любили длинные витиеватые словоизречения. Там, где Смит выдавал обороты с десятью подпунктами, Леви говорил три слова. И горожане, которые над правильной речью столичного политика откровенно старались не зевнуть, дерзкой речи дворника внимали как словам своего, дворового парниши, который за банкой пива и игрой в домино, ей-ей, говорит чистую правду. Леви ясно видел это и бессовестно этим пользовался, подогревая их внимание переходом на личности. То обещал бесплатные костыли старикам, то обязался купить Нессу новый трактор за счет муниципалитета (со старого, признаться, постоянно текла солярка, отвратительно пачкающая мостовую). Как бы то ни было, говорил он убеждённо и вдохновлённо, и с удовлетворением замечал, что его речь нравится слушателям куда больше, чем речь Эрвина Смита. Когда он закончил, тот обернулся и склонил голову. — Полагаю, теперь мы должны высказать взаимную критику, — самоуверенно сообщил он. — Позвольте начать, мистер Аккерман. — Позволяю, — с некоторым презрением откликнулся Леви. — Долго будешь говорить? Я успею вздремнуть? В зале послышались смешки — ещё немного завоёванной симпатии. — Для начала, — Смит вовсе не выглядел уязвлённым, — Я хотел бы сказать, что назначение на пост мэра без высшего образования — это нарушение действующего законодательства. Такой закон мог бы показаться глупым и несправедливым, но выслушав ваши, господин Аккерман, проекты, я в полной мере понял, почему он был принят. Не сочтите за грубость, но ваша речь похожа на речь мальчишки-дошкольника, затеявшего игру и пытающегося на ходу придумать её правила. Я ознакомлен с тем, что вы обещали на митинге, прочёл всё, что предлагали в интервью, и выслушал то, что говорили сейчас. И могу твёрдо сказать, что на исполнение всех ваших обещаний не хватит даже бюджета Митры, не говоря уж о бюджете вашего маленького городка. Сразу становится очевидно, что вы не разбираетесь в том, о чём говорите, и своим рвением напоминаете… мм… столичную девушку, решившую скупить весь торговый центр, но забывшую о размерах лимита на своей кредитной карте. Но ваши слова касаются не вашего гардероба, а множества жизней, ответственность за которые вы рвётесь на себя принять. Знаете, господин Аккерман, нехорошо давать обещания, которые не можете выполнить. Даже если вы ещё не знаете, что выполнить их не сумеете. Леви побледнел от гнева. Он, конечно, ожидал, что Смит будет цепляться к его планам, но думал, что тот начнёт придираться к мелочам и деталям, а Леви его поставит на место, дав понять, что лучше знает, о чём говорит. А тут — его при всех обозвали и неучем, и лжецом. Это было унизительно, но хуже того — Леви не представлял, что возразить на такие доводы. Но, раз уж его прилюдно оскорбили, решил пойти в контратаку. — Тц, — фыркнул он, стараясь казаться ничуть не уязвлённым. — Я отвечаю за базар и не собираюсь отказываться от своих обещаний. Я не говорю, что исполню все намерения сразу же, как вступлю на пост — но исполню в любом случае. Что касается городского бюджета — его всё равно надо пересмотреть. — Но вы не получали экономического образования, чтобы в этом разбираться, — спокойно отметил Смит. — Поэтому позвольте заняться вашим городом человеку, который в этом смыслит. В данный момент я вижу совершенно разрушенную управленческую структуру, отсутствие транспортной системы и нормального уровня образования, большие проблемы со здравоохранением, увядающее сельское хозяйство… Проще говоря — ваш город сейчас не Трост, а, маленький, хилый Тростничок. Но я обязуюсь заняться его развитием в соответствии с должностью и полномочиями мэра и сделать всё для вашего процветания. Обязуюсь за пять лет превратить ваш Тростничок в настоящий Трост-сити с развитой инфраструктурой… Он ещё много шлёпал языком; Леви не особо вслушивался, внутренне закипая от обиды и стараясь внешне сохранять невпечатлённый вид. Но уже видел, что проигрывает: даже не понимая особо, что имел в виду Смит, люди впечатлялись убеждённостью, с которой он сплетал слова, твёрдостью, с которой гарантировал им свою полную компетентность. Он был невероятно харизматичным, этот столичный хмырь, и податливые тростчане охотно развесили уши, позволяя цеплять на них отборную лапшу и лить в них чистейшую воду в непомерных объёмах. Леви думал дождаться окончания этого трёпа и не перебивать, словно истеричка, которой защемили хвост. Но когда Смит заявил, что знает, как навести порядок, потому как у него «большой опыт и высшее образование», Леви не сдержался. Скопившееся раздражение вырвалось на свободу, сметая все рамки, которые он пытался ставить целое утро. — Пиздёж! — злобно объявил он, хлопнув ладонью по ящикам и привлекая внимание зала. — Не верьте этому треплу. Ебать, у него вышка! Тебе сколько лет, блондинчик? Не мелковат? Получая вышку, ты не успел бы набраться практического опыта. А если у тебя практический опыт — значит, ты учился на вечерке после работы, а заочка — в любом случае хуёвый способ получения знаний! — Сказал дворник, не имеющий ни одного диплома и матерящийся через слово, — ровным голосом парировал Смит, хотя по потемневшему взгляду Леви понял, что задел его за живое. — Какой пример вы подаёте горожанам? Мэр — лицо города, и обязан выглядеть и вести себя прилично, а не как головорез-уголовник, сбежавший из тюрьмы строгого режима. — Прилично или прилизанно? — прошипел Леви в ответ. — Может, мэр должен тратить три часа в сутки перед зеркалом, укладывая волосок к волоску, как ты?! — По крайней мере, я причёсываюсь, — объявил Смит, по-прежнему не повышая тона, хотя их разговор уже переходил в откровенную перебранку. И люди в зале пришли от этого в восторг. — По крайней мере, мистер Аккерман, у меня есть деньги на парикмахера. Или в вашем городишке не хватает парикмахеров, что вы не могли ровно постричь чёлку? — Хо?! — возмутился Леви, яростно дунув на чёлку, которую он стриг самостоятельно и считал весьма романтичной. — Знаешь ли, деньги на парикмахера есть не у всех! Не все рождаются богатенькими столичными мажорчиками! Не всем выпендрёжные папочки обеспечивают золотую ложечку в жопе! Он ждал не менее агрессивного ответа, внутренне распаляясь все сильнее, но Смит вдруг опустил голову. В зале повисла мёртвая тишина. Оппонент молчал, и в какой-то момент Леви показалось, что этот здоровяк сейчас бросится на него с кулаками. Напрягся, готовясь увернуться и нанести ответный удар. Но Смит лишь поднял микрофон; голос его был тихим и усталым. — Я не собираюсь больше участвовать в этом фарсе, — произнёс он. — Если хотите, чтобы над вами встал такой человек — удачи. И, отложив микрофон, ровным и спокойным шагом удалился за кулисы. — Куда пошёл? — прикрикнул ему вслед Леви, не впечатлившись такой игрой. — Правда глаза режет? У меня вот не было отца, а тебя твой, небось, на бриллиантовой коляске возил, а потом в твой чудо-универ по щелчку пальцев пристроил! А? Скажи давай, что я неправ. Смит никак не отреагировал, и его широкая спина исчезла за занавесом. Леви фыркнул, пытаясь разобраться, чувствует ли он триумф. С одной стороны — он прогнал соперника, и теперь мог толкать свою речь перед целым залом. С другой — было в лице уходящего Смита что-то странное, от чего в груди свернулась непонятная, необъяснимая горечь. — Я скажу, — громко клацая каблуками, на сцену вышла Ханджи Зоэ. Схватила второй микрофон и развернулась к Леви с видом осуждающим и укорительным. — Ты совсем тут зарвался, а, коротышка?! Сам не знаешь, что вякаешь! И не стыдно?! Никакой папочка Эрву не помогал, и вовсе его семья не была богатой! Его отец умер, когда он был маленьким! Он сам всего добивался! Своим умом в универ поступил! А ты… Хоть бы не позорился! Какой из тебя мэр, ты даже с людьми не умеешь общаться! Леви хотел ей ответить, но почувствовал, что в этом нет никакого смысла. Ему стало дурно — проебался по всем пунктам. Выставил себя беспардонным и некультурным идиотом, оскорбил Смита, хотя вроде бы, не собирался переходить на личности. Даже его отца оскорбил, хотя это было распоследнее дело. Продолжать речь, словно ничего не произошло, сейчас стало бы верхом лицемерия. Чувствуя себя грязным, как никогда, Леви бросился со сцены, едва не споткнувшись о край тяжёлого занавеса. Слетев по ступеням, завернул в коридор, пронёсся по нему, отчаянно желая спрятаться и не попадаться никому на глаза, пока весь мир не забудет о том, какой он кретин. Ворвавшись в пустой туалет, он спешно вымыл руки и закрылся в кабинке, испытывая искреннее желание утопиться в толчке. Ведь хотел же он говорить только о себе, не переходить на личности. Хотел следовать советам умного библиотекаря Бёрнера. Хотел выглядеть приличным и солидным. А в итоге повякал что-то, как склочная баба на рынке, оскорбил, пытаясь унизить, а унизил лишь самого себя, подчеркнув собственные глупость и неосведомлённость. — Кретин! — процедил Леви, опершись спиной о стенку кабинки и обращаясь к самому себе. — И кто тебя за язык тянул оскорблять чужих родителей? Нет, а каково было бы, если бы он сказал, что тебя, Леви, мамочка не научила хорошо выражаться?! В соседней кабинке что-то шелохнулось. — Он бы так не сказал, — раздался спокойный голос Смита. Леви обмер, надеясь, что ему послышалось. Но нет — за перегородкой, к которой он прислонялся, раздался смыв воды, потом звякнула старая щеколда. Леви съёжился, умирая от неловкости. Сперва оскорбил этого градского, теперь ещё и показал собственную слабость… Кошмар! Трагедия! И отчего ему не пришло в голову проверить, нет ли кого в туалете, прежде чем заговорить вслух?! Шуганувшись, Леви захотел было с ногами взобраться на унитаз и понадеяться, что Смит не узнал его голос или вообще подумал, что ему послышалось, но вовремя сообразил, как по-детски убого это выглядит. Отсиживаться в туалетной кабинке, пока враг ждёт снаружи — такое ребячество. Эдак можно ещё больше опозориться, хотя, казалось бы, больше уже некуда. Он тоже смыл воду в унитазе, не решившись отлить — да не особо и хотелось, потому как он ворвался сюда в поисках укромного уголка, а не ради справления нужды. Тихо вздохнув и приняв вид как можно более суровый и равнодушный, Леви вышел из кабинки. Эрвин Смит стоял у раковин, сложив руки на груди и явно ожидая его. Что ему было нужно? Извинений? Леви не готов был дать их человеку, которого ненавидел уже неделю и которого считал врагом. Стараясь не меняться в лице, впервые в жизни не подойдя ополоснуть руки, он сразу свернул к выходу. Смит не двинулся с места. Три торопливых шага, пять, дверь всё ближе, сейчас можно будет сбежать и не бояться поднять взгляд, не бояться увидеть в этих голубых глазах осуждение и презрение… — Господин Аккерман. Леви едва не вздрогнул и отчего-то остановился, повинуясь мягкому, усталому и удивительно дружелюбному тону. Но не обернулся. Протянув пальцы, положил их на дверную ручку, готовый уйти в любой момент, словно ощущение тусклого металла под пальцами давало ему контроль над ситуацией. Паника затопила сознание, и происходящее казалось дурным сном. Крайне нелепым и крайне кошмарным. — Господин Аккерман, — произнёс Смит негромко, но без всякой враждебности. — Я полагаю, нам нужно с глазу на глаз обсудить сложившуюся обстановку. Вы выставили себя перед залом в некрасивом свете и не вернётесь туда, потому что вас заклеймят, решив, что вы идёте по головам. Я тоже не вернусь, по множеству причин. Я не выношу скандалы и не хотел бы занимать пост в итоге одного из них. Как вы смотрите на то, что я угощу вас чашечкой кофе, и мы спокойно оговорим дальнейшие действия? Леви опешил — и от спокойствия, с которым враг предлагал его угостить, и от того, что тот так пофигистично оценивал произошедшее. Словно Смит вовсе не сердился и не обижался на захолустного дворника, а хотел помириться с ним и, возможно, составить какой-то общий план действий. Леви прикрыл глаза, обдумывая дальнейшие шаги. Согласиться — значит, пойти на поводу, подчиниться, повиноваться. Согласиться — значит, сразу признать его власть. А за чашкой кофе Смит наверняка предложит оппоненту мирно выйти из предвыборной гонки и не позориться дальше. Для Леви это стало бы концом самоуважения — поддаться, покорно выслушать, выпить кофе за чужой счёт… — Нам нечего обсуждать, — бросил он, собрав в кулак жалкие остатки своей гордости. Повернул ручку и, не оборачиваясь, вышел из туалета, оставив растерянного Эрвина Смита стоять у раковин. * * * Вернувшись домой, Леви снова впал в уныние. Казалось, он поставил крест на своей политической карьере, не дав ей начаться. Теперь все, конечно же, поддержат бедного-несчастного Смита, потерявшего отца в раннем возрасте, уязвлённого и оскорблённого, да ещё и такого красивого. Когда они стояли друг напротив друг друга на крыльце перед дебатами, и Леви был уверен, что размажет конкурента, а тот протягивал ему ладонь для рукопожатия… О, тогда Леви действительно подпал на мгновение под его чары. Непроизвольно, совершенно бессознательно, вне зависимости от собственной воли — просто поплыл от свежего запаха одеколона, от вежливой улыбки на решительном лице, от задорных искорок в светлых, как небо, глазах. От нескольких мелких, едва-едва заметных, мать их, веснушек на охуительно красивом носу с горбинкой, который вдруг оказался так близко, что можно было протянуть руку и прикоснуться. Всю предыдущую неделю Леви был уверен, что ненавидит Смита каждой клеточкой своего тела, но сегодня помимо ненависти ощутил, как внутри шелохнулось что-то иное, отдалённо схожее с желанием — и может, именно из-за этого он плохо себя контролировал и наговорил гадостей. Теперь было поздно гадать, и Леви оставалось только думать о причинах столь резкой и неожиданной реакции своего тела. Вероятно, это было связано с тем, что в подростковые годы он дрочил на журналы с юным Смитом. На журналы, в которых тот, вероятно, снимался, чтобы заработать денег на жизнь и на учёбу… Лишь теперь Леви подумал, что сынок богатого политика и столичный мажор вряд ли пошёл бы во второсортный каталог шмоток в качестве модели для ширпотребных плавок и пляжных шорт. Отчего-то вчера эта мысль не пришла в голову, хотя была довольно очевидной. И выходило, что Смит всё время и все силы посвятил учёбе, из низов добился места в конгрессе, где несколько лет блистал на политической арене, пока зачем-то не был перенаправлен в захолустный Трост. Возможно, догадки Фарлана в чём-то были верны, и Смит действительно перешёл кому-то дорогу. Леви почти пожалел, что отказался от разговора тет-а-тет… Впрочем, едва ли Смит стал бы рассказывать ему про причины, по коим его спихнули сюда. Оставалось надеяться лишь на то, что Моблит последует указанию и попытается подкатить к Зоэ, из которой сумеет вытянуть какую-то информацию. Из лохматой, мерзкой, вредной Зоэ, которая вот так в лоб взяла и унизила Леви перед целым залом. Разумеется, она прикрывала своего босса, и возможно, Смит потому и ушёл со сцены, изобразив святую оскорблённость — знал, что за него вступятся, и правда будет раскрыта самым позорным для Аккермана образом. Возможно, он даже изначально это спланировал, чтобы выставить конкурента полным ничтожеством. Думать о таком было ещё гаже, но не думать Леви не мог. И маялся весь день дома, затеяв генеральную уборку для самоуспокоения и стыдясь выйти на улицу и показаться людям на глаза. * * * Вечером в его безмолвную, тёмную квартиру завалились Фарлан и Изабель. Леви, вымотавшийся, встрёпанный и вспотевший, сидел на кухонном табурете, прижавшись спиной к прохладной стене и вытянув ноги. Чёрные пряди, торчащие из-под косынки, налипли на лоб, а на столе стояло шесть пустых чашек из-под чая. — Бухаю, — вяло пояснил Леви своё состояние и прикрыл глаза. — А чё так? — удивился Фарлан, включая свет и прислоняясь плечом к дверному косяку. — Опозорен, как полное чмо, — тихо выдохнул Леви и потянулся за чайником. — Как теперь людям на глаза показаться? Куда я вообще полез?.. — Отставить нюни! — воскликнула Изабель и, подскочив, вытянула вафлю из вазочки с печеньем. Отступив к плите, бодро сделала вафлей фехтовальный жест. — Старый морской волк не должен унывать! Всё отлично, братишка! — Какое там… — траурно вздохнул Леви. — Всё правда отлично, — повторил за подругой Фарлан. — Леви, людям ты понравился. — Не утешай, — хрипло и уныло откликнулся Леви, наливая себе седьмую чашку. — Нет, правда, — Фарлан хлопнул себя ладонью по груди. — Шваброй клянусь! Когда ты ушёл со сцены, в зале началась шумиха. Ор, ругань и всё такое. Кто-то тебя осуждал, конечно, но в основном люди решили, что ты был прав и классно уделал этого здоровяка. Эти столичные шишки всем кажутся неприступными, против них никто и пикнуть не смеет, а ты при целом зале готов был противостоять и доказывать ему свою правоту. Так что люди впечатлились. — А как же то, что я наговорил про его отца? — Леви тревожно выпрямился на табурете. — Ой, — Изабель пожала плечиком. — Не переживай, братишка. Почти все думали, что дядя Смит — богатенький и рос на золотом горшке, так что ты выразил общую мысль. Ты же не знал, что он сирота. — Ага, — поддакнул Фарлан. — А когда ты сбежал со сцены, все решили, что ты побежал извиняться перед Смитом, и сочли тебя мегаблагородным! — Тц, — Леви закусил губу, не веря своей удаче. Только что он думал, что всё кончено, а оказалось — даже повысил свою популярность, представ едва ли не героем в глазах народа. А ещё — пристыдился, что сбежал, ведь мог бы и на самом деле спокойно подойти к Смиту и бросить ему сухое «Прости, я не знал»… Это было бы по-взрослому. И сошло бы за извинение. Но Леви лишь опозорился, заговорив сам с собой в туалете, да ещё и отказался от приглашения выпить кофе. Это был тысячный раз за день, когда он понял, что является бо́льшим дураком, чем казалось минуту назад. — Но я не извинялся перед Смитом, — заключил, наконец, он. — Если блондинчик даст интервью, меня легко разоблачат. — Ты можешь пойти и извиниться, — предложила Изабель. — Он остановился в гостинице в номере 41. Леви попытался представить, на что это вообще может быть похоже — если он вот сейчас, в весенних сумерках, заявится в гостиничный номер к объекту своей подростковой дрочки, чтобы униженно попросить прощения. От одной этой мысли внутри что-то ёкнуло, а сердце пропустило удар. Интересно стало, какой он, этот Смит, под маской идеальности? Может, он пришибленный маньяк, жестокий и безжалостный, который затащит в свой номер и переломает все кости за то, что Леви посмел перейти ему дорогу? Представив лицо противника, искажённое гримасой безумной ярости, и треск собственных костей, Леви вздрогнул и мотнул головой. — Не сейчас же, — отмазался он. — Вдруг этот градский уже спит. Завтра зайду. Фарлана и Изабель это убедило, хотя сам Леви не был уверен, что справится. Они посидели вместе за чаем, отмечая в целом успешные дебаты, и, ложась спать, Леви беспомощно булькал литрами жидкости в животе. День казался сплошной чередой проблем и ошибок, а завтра мнилось чем-то бесконечно страшным. Заявиться к Смиту в номер, даже при свете дня, было довольно тревожно. Леви мог бы пойти туда, чтобы чего-то потребовать или просто отругать его. Но чтобы извиниться… Это было слишком незнакомым. Слишком интимным. Леви вообще мало извинялся, потому что в большинстве случаев считал себя правым. Возможно, на сей раз он тоже был прав — ведь он действительно ничего не знал о прошлом Смита. Хотя это всё ещё не было поводом для оскорбления. Ситуация казалась дурацкой, безвыходной и проблемной при любом раскладе. Если Леви не извинится и не попытается наладить отношения — Смит наябедничает журналистам. Если же переступит через гордость и пойдёт извиняться… Он прикрыл глаза, а по телу вновь пробежала стайка мурашек, остановившись где-то в районе копчика. — Завтра разберусь, — пробормотал Леви в подушку, поняв, что у него совсем не осталось моральных сил, чтобы сделать верный выбор. — Всё завтра. Завернувшись одеялом поплотнее, он вздохнул и насильно прервал поток хаотичных мыслей, погружаясь в медитативное состояние, предшествующее сну. * * * В тот же день, ранее «Ходи за этой бабой, ты ей глянулся. Авось выведаешь какую информацию о наших конкурентах». Эти слова вертелись в голове Моблита во время всех дебатов, а на кончиках пальцев так и искрило от ощущения крепкой девичьей спины. Кажется, когда он поймал на ступеньках мисс Зоэ и помогал ей подняться, он даже ненароком ощутил сквозь плотную ткань пиджака и блузы под ним отсутствие застёжек бюстгальтера — это открытие ещё там, на ступеньках, жарким кипятком обожгло сознание скромного библиотекаря, помутнило разум, разожгло отчаянное желание бухнуться на колени и извиниться за то, что посмел так бесстыже прикоснуться. Но всё было как в тумане, а очнулся Моблит уже тогда, когда Леви сбежал со сцены — бледный, с покрасневшими ушами и губами, стянутыми в тонкую ниточку. — Ч…то произошло? — осведомился Моблит, на которого разом обрушился и шум зала, и крики со всех сторон, и он словно бы впервые за последний час сделал глоток свежего воздуха. Никто, конечно, не стал ему объяснять, что произошло, но в зале мгновенно завязались ссоры, и из воплей обеих сторон Моблит выяснил предостаточно. — Так с ними, городскими, и надо! — кричали одни. — Пора их всех поставить на место! Дворник прав! — Хамло и грубиян ваш дворник! — огрызались другие. — Обидел такого красивого мальчика! А Смит вон какие умные вещи говорил! — До того умные, что ни черта не понятно! — возмущались первые. — Дворник-то наш прав! Этот столичный мерзавец вам лапши на уши навешал, а вы-то и купились! «Ясно, — думал Моблит, выбираясь из зала сквозь толпу. Люди оставались, рассчитывая на продолжение дебатов, но Моблит решил, что если оба участника ушли со сцены — вряд ли имеет смысл ждать продолжения. — Значит, мистер Аккерман всё-таки не сдержался и начал оскорблять мистера Смита. Хорошо, конечно, что часть электората его поддерживает, но это всё ужасно некрасиво, неприлично и неправильно». Выбравшись из шумного ссорящегося зала Моблит прислонился к пожелтевшей от времени стене и закрыл лицо руками. В голове всё кипело. Он целую неделю уговаривал Леви быть тактичным и соответствовать статусу будущего мэра — и вот, все его увещевания осыпались прахом, и теперь дальнейшие действия предвыборного штаба надо строить иначе, заново решать, как преподнести людям такого хамоватого недополитика, как Аккерман. А ещё нужно побольше узнать о Смите — Моблит каждый день задавался мыслью, отчего же тот, имея прекрасное образование и блистательную карьеру в конгрессе, приехал сюда, в маленький, богами забытый городишко? Может, стоило последовать совету Леви и попытаться ухаживать за Ханджи Зоэ, но это было бы слишком некрасиво и слишком манипулятивно с его стороны. Моблит не собирался использовать чужое сердце, чтобы добиться каких бы то ни было целей, поэтому решил, что куда проще будет просто прокрасться и что-то подслушать. Побуждённый неведомой смелостью, он пригладил волосы и направился за кулисы. Он сегодня коснулся прекрасной девушки — чего теперь было опасаться? Спустившись по лестнице к костюмерным, он решительно пошёл вдоль ряда дверей. В коридоре было полутемно, старые потёртые ковры приглушали чуть слышимые шаги. За третьей дверью он различил голоса и, прильнув к деревянной лакированной поверхности, обратился в слух. — Считаешь, мне не стоило уходить со сцены? — спросил сильный мужской голос, кажется, принадлежащий Смиту. — Я б не ушёл, — отозвался второй голос, ещё более низкий и глубокий. — Я б этого клопа поставил на место. — Майк, я не хочу прослыть скандалистом. Я пришёл сюда сегодня, чтобы говорить о политике, хотя ситуация и так глупая. Закклай не должен был допускать второго участника, это незаконно. — Закклай — глава муниципального образования, — хохотнул Майк. — Клал он на законы. Он сам может их править. Старик просто захотел шоу, и ты отлично об этом знаешь. — Знаю, — Смит недовольно вздохнул. — А этот дворник… Он всё воспринимает слишком серьёзно. Не смейся, он действительно верит, что может получить место мэра. Даже не понимает, что он — всего лишь клоун на этой сцене, а Дариус, как ребёнок, наслаждается происходящим фиглярством с первого ряда. — Так поговори с Дариусом, пусть прекратит эту клоунаду. — Я поговорю. Но если мистер Аккерман на самом деле считает, что у него есть шансы — это может сильно его… мм… огорчить. — Пф. Эрвин. А не всё ли тебе равно? Он не слишком с тобой церемонился. — Он первый, кто со мной не церемонился после того, как я получил членство в конгрессе. — А ты что, любишь, когда тебя опускают? — Майк, прекрати. Он испытывал вину за сказанное. Я встретил его в туалете, и… Моблит невольно заслушался и полностью утратил бдительность — чья-то ладонь решительно шлёпнулась ему на плечо, и он обмер, вмиг покрывшись холодным потом. — Ай-ай-ай, сеньор Антонио, — радостно воскликнул ему в затылок голос Ханджи Зоэ. — Подслушиваем? Как нехорошо-то. — Эм… Я… — Моблит замялся. — Я хотел… Э… Ещё раз с вами увидеться. Он не собирался лгать, но ложь сама легла на язык. Возможно, это было негативным результатом взаимодействия с сомнительными личностями вроде Аккермана. А возможно, было не совсем ложью. — Со мной?! — женщина перешла в восторженный фальцет и спешно развернула его к себе лицом. В полумраке коридора её очки блестели загадочно и таинственно, а глаза за ними — большие, красивые, тёмные — так и заворожили. Моблит понял, что пропал. — Д-да, — промямлил он. Дыхалка сразу засбоила, словно он только что пробежал кросс вокруг городка. — Я… Эмм… подумал, может, я… мы… может, вы куда-то сходите со мной? Слова дались тяжело, прозвучали почти обречённо, словно он уже заранее ожидал отказа. Моблит закусил губу, размышляя, почему бы богатая столичная красавица должна принять его сбивчивое приглашение невесть куда. — Конечно, схожу, — улыбнулась Ханджи с крайне коварным выражением лица и, подтолкнув его за плечо, распахнула дверь мыском туфли. — Сходим прямо сейчас. Заходи, милый, располагайся. Майк, Эрв. Гляньте-ка, у нас шпион.