Самовыдвиженец

В воскресное утро старший дворник Леви Аккерман проснулся от телефонного звонка. Солнце едва встало, светило тёпло-рыжим на стену спальни и шкаф, и Леви мысленно проклял звонящего ещё до того, как притянул к себе телефон с тумбочки. Звонил, как оказалось, Моблит. Чертыхнувшись, Леви принял звонок. — Жить надоело? — хрипло пробормотал он заплетающимся голосом. — Мистер Аккерман, сэр, — Моблит, несмотря на ранний час, звучал совершенно бодро, а ещё — удивительно решительно. — Я честный человек, поэтому хочу сказать кое-что сразу, прежде, чем вы узнаете это от кого-то другого. — Звучит, как будто ты переспал с моей женой, — проворчал Леви и сел в постели. — Но у меня нет жены. Метлу, что ли, мою сломал? Ну? Чего натворил? — Вчера, — сказал Моблит невообразимо уверенно, — я гулял с мисс Зоэ. — Это кто? — Леви знать не знал ни о каких Зоэ. Он спать хотел. — Это секретарь Эрвина Смита, — напомнил Моблит. — Которая осадила вас на сцене, когда вы его оскорбили. — А, очкастая швабра? — напрягая не вполне пробудившийся мозг, припомнил Леви. — И? Ты с ней гулял, я понял. Я сам тебя просил к ней подкатить и выведать какую-то информацию. Удалось узнать что-то ценное? Компромат на Смита? Он работорговец? Педофил? Марлийский шпион? — Нет, — Моблит вздохнул. — Мистер Аккерман, я просто гулял с Ханджи. — Кто такой Ханджи? — Мисс Зоэ. Леви помолчал, пытаясь осмыслить. Осмыслить не выходило. — Захуя ты с ней гулял, если ничего не узнал? — вопросил он наконец. — Мы просто гуляли, — ответил Моблит. — Как друзья. Купались, катались на велосипедах, поужинали в её номере. Я сознаю, что для вас Ханджи — враг, поэтому хотел чётко обозначить характер моих с ней отношений. Это не имеет ничего общего с политикой. Не считайте меня предателем. Она просто мне нравится. Леви кашлянул. За время этой речи он проснулся и теперь пялился на собственные колени в пижаме с пингвинчиками, пытаясь осознать происходящее. — Хо, так тебя переманили, — наконец понял он. — Лопух библиотечный. Повёлся на столичную бабу. Ты тупой, Бёрнер? Тебя используют. Купился, как ребёнок. Эта очкуша просто убирает соперников. И ты, башка пустая, уже обезврежен. Какие, нах, велосипеды? Какой ужин? Она — враг! Тебя юзнули, как полного придурка. Может, вы ещё и переспали до кучи? Она сейчас начнёт шантажировать тебя ребёнком, и вообще, это жесть какой компромат! Скажет тебе — или плати алименты брильянтами, или убери Аккермана с дороги. Ты ж уберёшь, предатель. Ах ты зараза. Пригрели змею на груди! — Мистер Аккерман, — Моблит звучал тихо, но уверенно. — Не додумывайте, пожалуйста. Мисс Зоэ не использует меня. Я не настолько беспринципен, чтобы подставлять вас, и не настолько глуп. Мои отношения с мисс Зоэ правда не связаны с политикой. И с вашей стороны очень грубо предполагать, что мы могли бы вступить в преступную близость, едва познакомившись, тем более, что она не стала бы использовать невинное дитя как рычаг для политического шантажа. — Чего? — Леви спрыгнул с кровати и встал у окна. Вздохнул, поняв, что поспать уже не получится. — Рыцарем себя возомнил? Тебя юзают, Бёрнер. Тебя перевербовали на сторону зла! — У вас паранойя, — попытался возразить Моблит, но, услышав в ответ раздражённую брань, вздохнул. — Хорошо, мистер Аккерман. Если вы считаете это предательством — я ухожу из вашего штаба. Не хочу казаться вам двуличным. Я предпочитаю сторону того, кто меня не подозревает. — Ну и уёбывай! — рассердился Леви. — Посмотришь, как твоя очкуша тебя отопнёт, когда ты перестанешь быть рычагом давления на меня. Скатертью дорожка. Лузер. Тц. В трубке раздались гудки, и Леви зло зацыкал, ворча ругательства. Этот Смит оказался хитрее, чем он думал — вот так, легко и играючи, отобрал одного из сторонников, пока Леви ни о чём не подозревал. Следовало сказать Фарлану и Изабель, чтобы не разговаривали с командой Смита — ребята ведь дураки и простофили, купятся ещё, и Леви окажется в одиночестве против этого хитрожопого столичного монстра. Впрочем, от своего плана Леви отказываться не планировал. План этот казался ему чудесным и спасительным, по-настоящему весомым в борьбе со Смитом. Доказать, что тот гей — и весь город отвернётся. Никто не поддержит его у власти. Никто не допустит в главы Троста мерзкого педика. Уязвлённый потерей сторонника, уведённого так легко и играючи, Леви лишь сильнее распалился в своём желании изобличить гнусного и коварного Смита. Моблит был ценным союзником. Умным, обстоятельным и начитанным. И советы всегда давал дельные. Леви надеялся на его помощь даже после того, как стал бы мэром и, вероятно, сделал бы именно его, а не Фарлана, своим заместителем. Но тот предпочёл знаться с врагом. Купился на дешёвые бабские трюки, и Леви сердился на то, что Смит отнял у него полезного сообщника. — Ну ничего, изврат столичный, — думал он, выпекая оладушки на завтрак. — Вот я тебя сегодня найду и как соблазню! Пулей из города вылетишь, гомик нахальный. День был воскресный, выходной даже для дворников, и Леви был абсолютно свободен. И готов к разоблачению ориентации своего противника. Вернее, не совсем готов. А по правде, совсем и не готов. Он плохо представлял, как вообще соблазняют, ещё меньше имел догадок о том, как соблазняют геев, и совершенно не подозревал, как соблазнить гея, чтобы не выставить геем себя. Действовать нужно было предельно аккуратно. Позавтракав, Леви хотел было отправиться к гостинице и маячить поблизости, надеясь на встречу. Но вчерашнее расставание оказалось слишком уж неловким, а на центральной площади всегда шлялись посторонние — плохо и для извинений, и для соблазнений, и для упрёков в нечестной игре относительно Моблита. Поэтому Леви решил продумать свою стратегию чуть более тщательно. А лучшим занятием во время продумывания стратегий он считал уборку. Даже в нерабочий день. После вчерашнего дождя в подъездах было натоптано, и Леви бодро направился в дворницкую подсобку в подвальчике на углу дома, чтобы взять оттуда ведро и швабру. Но, едва выйдя из подъезда, напоролся взглядом на Эрвина Смита, бодро сидящего на лавочке. Леви покосился на витринные часы аптеки напротив — полседьмого утра. Воскресенье. Весь город спит. И только этот мужик сидит у него перед подъездом и чего-то выжидает. По спине пробежали мурашки. Вообще ситуация была хороша для осуществления плана: никаких свидетелей, они совсем одни, улица залита нежным утренним светом, щебечут птицы, цветут крокусы. Лучшее место и время, чтобы попытаться соблазнить этого типа. Но Леви вдруг стало неловко и жутковато, и он решил отложить соблазнение для более подходящего случая, а пока — хотя бы завязать разговор и понять, что этому странному мужику нужно. — Надеюсь, ты не торчишь здесь со вчерашнего вечера, — буркнул Леви, остановившись на безопасном расстоянии и глядя на Смита свысока. Сощурился, потому что в глаза било солнце. Смит улыбнулся. — И тебе доброе утро, Леви, — поздоровался он. — Благодарю за заботу, но я ночевал у себя в номере. А вернулся, потому что ещё не утратил надежду с тобой поговорить. Как насчёт чашечки кофе? С утра предложение немного более актуально, не так ли? — Неактуально, — буркнул Леви, и лишь произнеся это слово, понял, что следовало бы уже согласиться, в кои-то веки. — Я убираться иду. Видишь, в форме. Смит склонил голову чуть набок, внимательно рассматривая его комбинезон, резиновые перчатки и косынку на голове. — Я думал, у тебя выходной. — Выходной, — Леви закатил глаза. — Прелесть жизни дворника в том, что он может убираться в любое время. Я хочу убираться в выходной. Отвали. — Можно, я помогу? — Да на здоровье, — буркнул Леви, не подумав, и только выдав эти слова, осмыслил суть вопроса и оторопел. — Тц. С чем поможешь? — С уборкой, — пояснил Смит, поднимаясь со скамейки. На скамейке он казался не таким здоровенным, как на самом деле, а тут выпрямился, развернул плечи, заслонил Леви от солнца своей мощной тенью. Леви едва удержался, чтобы не попятиться. Но выражение лица Смита было самое что ни на есть приветливое и дружелюбное. — Леви, я пришёл извиниться. И думаю, что делом исправлю свою вину больше, чем словами. — Хо? — Леви снова опешил. — Извиниться? — Да, — Смит тихо вздохнул. — Во-первых, за то, что нагрубил тебе на дебатах. Не подумай, я не скандалист, но вращаясь среди столичных политиков, привык к подхалимажу и к тому, что никто не высказывает прямо свое мнение. А ты нахамил мне, и я растерялся. И от неожиданности нахамил в ответ. — Хамство в ответ на хамство — не считается, — примирительно возразил Леви. И вообще, ты мог это сказать вчера, пока пёрся за мной всю дорогу от магазина. — За вчера я тоже хочу извиниться, — сказал Смит. — За излишнюю назойливость. Я хотел поговорить с тобой, а ты так пытался меня отшить, что я поддался нецелесообразному азарту преследования. Леви цыкнул. Мужик, в простой речи использующий слово «нецелесообразный», казался ему слишком подозрительным. Тем более, что этот мужик увёл у него библиотекаря. Но начинать сейчас с упрёков тоже было нецелесообразно. В конце концов, план вынудить Смита доказать свою гейскость подразумевал, что Смит будет считать Леви хорошим другом. Или чем там геи друг друга считают. Поэтому Леви решил, что раз Смит сам к нему липнет — может, и соблазнять особо не придётся; только подпустить достаточно близко, и дело в шляпе. — И что, столичный понтушник будет мыть подъезды? — уточнил Леви, приподняв одну бровь и упорно стоя на одном месте, даже когда Смит подошёл совсем близко, на расстояние всего пары шагов. — Если позволишь, — смиренно ответил тот. Леви решил, что здесь какая-то уловка. Что его сейчас пытаются обмануть, как лоха. Но спрашивать в лоб было глупо, поэтому он решил разобраться по ходу дела. — Ну пошли, — сказал он, махнул рукой и направился по тротуару в сторону подсобки. Смит мигом поравнялся с ним, шагая рядом — В детстве я всегда сочувствовал дворникам, — заметил он. — Возятся в грязи, убираются даже в лютые морозы, разгребают тяжёлый снег… — А потом? — уточнил Леви. — Перестал сочувствовать? Похер стало, как влез в конгресс? Правильно, нефиг золотым мальчикам о черни беспокоиться. Подумаешь, вытираем ссаньё за вашими собаками. Мы для вас низшие слои общества, да? Рабы рабов? — Отнюдь, — Эрвин звучал почти обиженно. — Я никогда не считал обслуживающий персонал менее достойным уважения, чем конгрессмены. Но с возрастом добавляются проблемы, дела, заботы, и когда стремишься к общему благу, думать о каждом человеке отдельно невозможно. — Вот как, — заметил Леви, доставая из кармана связку ключей. Спустился по лесенке в подвальчик и принялся искать нужный, чтобы отпереть дверь. Смит спустился следом, стоял рядом, и Леви напрягся, в любой момент готовый к удару. Мало ли. Вдруг этот тип решит забить его головой об стену, а потом запрёт в подвале и слиняет? Весь город спит, никто не видел, как они сюда спускаются. Сердце забилось быстрее, отсчитывая удары. Короткие волоски на загривке встали дыбом. Пальцы, перебирающие ключи, дрогнули. Леви ещё никогда не был в тесном подвале наедине с гомиком, и сама мысль об этом была воистину жуткой. И немножко возбуждающей. Но в основном жуткой. Главное — вовремя успеть врезать и вырубить этого изврата. Найдя нужный ключ, Леви вздохнул и, отпирая дверь, сунул вторую руку в карман и незаметно включил диктофон. — Думать о благе каждого человека невозможно, да? — переспросил он, продолжая диалог, который уже не казался существенным. — Поэтому вы, политики, думаете только о собственном благе? — Ты так упорно ровняешь меня со всеми прочими политиками, — заметил Смит. — Неужели то, что я иду вместе с тобой за швабрами, не даёт тебе хоть малейшей мысли, что мир не такой, как тебе казалось, и что политики — тоже люди, и они все разные, и по сути несколько сложнее, чем ты думал? Леви отпер, наконец, дверь, толкнул её плечом и шагнул в темноту. Щёлкнул выключателем. Услышал, как Смит ступил в подсобку следом за ним. Обернулся, внезапно решив, что сейчас его вырубят, но Смит стоял перед ним совершенно смирный и спокойный, и никаких преступных или извращенческих действий пока не предпринимал. — Слышь, ты, — сказал Леви. — Эрвин. — О? — Моё имя — Эрвин, — пояснил Смит. — Ты сам предложил вчера перейти на «ты», Леви, и довольно невежливо звать собеседника «слышь, ты», «изврат», «отвали», и как ты там ещё ко мне обращаешься. Я Эрвин. — А мне срать, — фыркнул Леви. — Это вы, столичные, вежливые. А мы тут — так, тупые ничтожества. — Леви, — Эрвин так неожиданно положил ладонь ему на плечо, что Леви едва не присел и совершенно позабыл эту ладонь сбросить. — Перестань утрировать, пожалуйста. Мы оба знаем, что ты преувеличиваешь. — А ну не лапай меня! — возмутился, наконец, Леви, и хлопнул его по руке, спихивая со своего плеча. Вздрогнул, запоздало ощутив, какой большой была эта ладонь и какой горячей даже сквозь ткань одежды. Сердцебиение снова участилось, и он сглотнул, напуская на себя суровый и бесстрастный вид, чтобы скрыть усилившееся волнение. — Вон ведро, вон швабра. Вон там тряпки сохнут. Кран в углу. Наливай воду и пошли. «Надо было как-то тронуть его в ответ, — запоздало подсказал взбудораженный мозг. — Тогда-то Смит и показал бы свою гейскую натуру!» Леви цыкнул. Логика в этом была. Зачем терпеть этого типа рядом, когда можно попробовать закончить всё быстро и просто? Собравшись с духом, он подошёл к Смиту, склонившемуся над вёдрами и выбирающему себе какое получше. Первой мыслью было хлопнуть его по крепкой заднице — но за такое, кто знает, и Смит мог бы его обвинить в нетрадиционной ориентации. Поэтому Леви сдержал свой порыв и, встав рядом, просто задел бедро Смита своим. Так, словно бы ненароком. — Бери любое, тут все вёдра старые, — стараясь звучать не слишком командно и не чрезмерно жёстко, выдохнул он. — Эрвин. Имя прозвучало мягко, сладко прокатилось по языку и пронеслось по подсобке тёплым ветерком. Тихое, произнесённое осторожно, почти нежно, хоть Леви и не думал вложить в него подобных интонаций. Пожалуй, следовало на досуге попрактиковаться в произношении этого имени. Эрвин удивлённо выпрямился, повернул к нему голову. Прислушался, словно Леви только что сказал, что подарил ему трёхпалубную яхту с бассейном. Они стояли совсем рядом, в тусклом освещении глаза Смита казались совсем тёмными, его штанина ещё соприкасалась со штаниной комбинезона Леви, его тёплое дыхание окутывало запахами молока и мёда, и Леви поплыл, ощущая, что кончики пальцев покалывает, а в паху становится тесно. Что-то в подсознании подсказало, что это гейский момент. — Ты убираться будешь или нет? — рявкнул Леви, не на шутку обеспокоившись и разбивая уединённую, почти уютную тишину. — Припёрся, трёпом отвлекает. Или бери ведро, или уёбывай. — Я ведь взялся помочь, — возразил Смит. И добавил таким тоном, что вздыбились даже волоски на руках: — Леви. Он произнёс это простое, краткое имя так, как никто и никогда не произносил. Так мягко, сладко, бархатисто, и в то же время так сильно, твёрдо, глубоко, что у Леви действительно встало, и он сжал бёдра плотнее, пытаясь унять нечаянное возбуждение. Быть может, одного этого слова на диктофоне хватило бы для демонстрации ориентации Смита, хотя скорее, народ засмеял бы Леви и назвал его озабоченным, раз он возбуждается от звука собственного имени. Нет, эту запись на диктофоне следовало оставить для собственных ушей. И не только для ушей. А Эрвин — в этот миг он отчего-то трансформировался в сознании Леви из «Смита» в «Эрвина» — наклонился гибко, взял первое попавшееся ведро и снова выпрямился, высокий, стройный, плечистый. Леви счёл его очень красивым. Но решил, что это благодаря ведру для мытья полов. И подумал, что если Эрвин действительно станет намывать подъезды — это будет просто преступная, невообразимая эротика. Длинный, гибкий, сильный мужик с длинной крепкой шваброй в руках, которую он сжимает так крепко и решительно, трёт ступеньки так упорно, мощно и ритмично… У Леви аж слюни потекли. Не потому, что ему нравились мужики, конечно. Просто потому что он любил чистоту. — Воду наливай, — скомандовал он, из последних сил удерживая самообладание. И закусил губу, давя стон, когда большие, длинные пальцы Эрвина уверенно обхватили ручку швабры. * * * Леви понятия не имел, почему так быстро возбудился в том тёмном подвале, но тогда ему хотелось лишь извиниться и сбежать быстренько подрочить. Уж слишком соблазнительны были мысли о том, как столичный щегол будет убирать его подъезд в знак извинения. Однако, как только они вышли из подвальчика и приступили к работе, возбуждение ушло не только в ноль, но и в минус. Эрвин был старательным, но убираться совершенно не умел. Его приходилось учить, как держать швабру правильно, как полоскать тряпку в ведре, как часто следует менять воду, как, чёрт возьми, нажимать на швабру, чтобы не только намочить пол, но и оттереть с него следы. Эрвин казался совершенным ребёнком. Но способным. Быстро схватывал, хорошо слушался, легко обучался. И спустя минут двадцать Леви стал ловить кайф от того, что облагораживает этого красивого мужика, даёт ему ценный опыт, дарит ему тайные и ценные знания, от чего он ощущал себя всемогущим сенсеем, а Эрвин мнился ему благодарным и признательным учеником. Леви даже забыл, что это — его противник и конкурент. Просто тащился, указывая на ошибки, и Эрвин послушно исправлялся. Спустя полчаса Леви почти с сожалением оставил его и пошёл мыть другой подъезд — обучил достаточно для самостоятельной работы и чувствовал себя лишним и бесполезным, стоя над душой и ничего не делая. Несомненно, смотреть, как Эрвин работает, было приятно — как он переставляет свои длинные ноги, упираясь ими в старую, потёртую плитку на полу, как ерошатся светлые волоски на его предплечьях, как покачивается чуть растрепавшаяся чёлка. Намывающий полы Эрвин Смит показался Леви даже приятным человеком. Во всяком случае, при этом он был не только красив, но и приносил пользу обществу. Вероятно, не стоило оставлять его одного с казённым инвентарём, но Эрвин выглядел серьёзно, и Леви решил ему довериться. В конце концов, вряд ли столичный конгрессмен сворует старую облезлую швабру. Кто он после этого будет? Позорник. Сразу можно списывать в утиль. Для чего ему эта швабра? Он, небось, может себе золотую купить. И наверняка имеет служанку-уборщицу, готовую протирать его стокомнатную квартиру хоть губками, примотанными к груди, хоть самой грудью — всё равно искуственная. Ещё через час Леви решил проверить своего помощника. За это время он поостыл, немного успокоился, и даже списал своё замешательство в подсобке на гипноз клятого Эрвина. — И вовсе я не возбуждался, — бормотал он, полоская тряпку в ведре. — Просто этот столичный хмырь в своём ультра-университете научился гипнотизировать людей голосом, убеждая в разной хреноте, которая ему на руку. Надо с ним поосторожнее. «Столичного хмыря» он обнаружил на тротуаре перед подъездом, окружённого небольшой толпой. Тот стоял со шваброй, улыбался вежливо, но лучезарно, и давал интервью местной телеведущей, Ильзе Лангнар. Это была совсем молоденькая девчонка, но упорная, целеустремлённая и говорливая. Она умела взять интервью даже у засохшего кактуса, поэтому сразу по окончании учёбы сумела пробиться на местный новостной канал и очень быстро стала бессменной журналисткой «Вестей Троста». В вестях этих до увольнения Гриши редко появлялось что-то интересное, но сейчас Эрвин что-то рассказывал на камеру, и скорее всего, это должно было появиться в вечернем выпуске. — «…Я вызвался помочь, чтобы лучше узнать своего соперника по выборам, — распинался он, демонстрируя в кадр палку от швабры. — И доказать вам, дорогие жители, Троста, что я — обычный человек, не брезгующий простой работой. Многие здесь считают, что я — чистоплюй, ставящий себя выше прочих. Это не так. Я только что вымыл два подъезда, и…» — Эй, эй! — Леви, возмутившись, ворвался в толпу и отпихнул его от камеры. Воззрился на слушателей хмуро и недовольно. — Чего вы тут развели?! Он же выёбывается опять! Герой, тоже мне. Два подъезда он помыл! Каждый дворник в этом городе ежедневно моет по паре десятков подъездов! И ничего, все считают, что так и должно. А этот принц два помыл — значит, герой сразу?! Вы не видите, что он понтуется? Он же специально. Этому жуку нельзя доверять, он из всех нас лохов делает! Его там, в столице, научили лапшу на уши вешать — вот он и вешает, а вы и купились! Люди зашептались, признавая справедливость. Дворники, и действительно, выполняли куда больше работы, и жест Эрвина, особенно на камеру, выглядел как чистой воды показушничество. Леви самодовольно хмыкнул — успел предотвратить очередное оболванивание тростчан. — Хитришь, хитришь! — пристыдила Эрвина бабуля Спрингер. — Этак он похитрее прежнего мэра будет! — поддакнула её лучшая подруга, бабуля Шульц. — И хапить будет больше! Гриша-то, здешний — вон сколько наворовал! А у столичного небося ого-го какие аппетиты! Без пенсии нас оставит! — Вот-вот, — подтвердил Леви, довольный, что его мнение попало на благодатную почву. Теперь сплетни должны были разнестись по городу, даже если бы видеозапись Ильзе не попала в вечерний эфир. Подошёл к Эрвину и, важно отобрав у него швабру, гордо удалился, чувствуя себя триумфатором. Смит, может, и был хитрым, но Леви его только что переиграл. И убраться заставил, и жуликом выставил. Восхитительно. Эрвин, тем не менее, последовал за ним. Подобрал ведро с тряпкой, вырвался из ропщущей толпы и быстро нагнал дворника. — Неплохо, — похвалил он, ни капли не расстроенный. — Не перестаю тебе удивляться. — Я тебя ещё и не так удивлю, — пригрозил Леви самодовольно. Только что одержанная победа дарила ему наглое чувство полной неприкосновенности. — Буду ждать с нетерпением, — заверил Эрвин. Он отчего-то казался не менее самонадеянным, словно это не его только что опустили. — Чего прёшься-то за мной? — фыркнул Леви. Конечно, он от своего плана недособлазнения не отказался, но сейчас был слишком сердит, что насчёт уборки его просто использовали, чтобы побахвалиться. — Всё ещё надеюсь поговорить, — отозвался Эрвин. — Ты по-прежнему отказываешься, так что мне приходится проявлять изобретательность, чтобы что-то о тебе узнать. Например, как ты поведёшь себя в той или иной ситуации. Если бы ты нашёл для меня хотя бы четверть часа… Леви остановился. Обернулся. — Ты свои заёбы на меня не переваливай, — отчеканил он. — Пошли. Отнесём инвентарь, и у тебя будет четверть часа. — Спасибо. — Ни минутой больше. — Мне хватит, — заверил Эрвин. — Я просто хотел бы задать один вопрос и сделать тебе предложение. — Угу, — буркнул Леви и, ускорив шаг, поторопился к подсобке. Нащупал диктофон в кармане, готовясь снова его включить, как только они окажутся наедине. Эрвин уже настолько обнаглел, что собрался ему делать предложение. Леви охреневал. Он что тут, девица на выданье? Или его мрачная рожа в косынке так и кричит «женюсь на гомике»? Нет! Какое ещё, в жопу, предложение?! То есть, нет, в жопу не надо, это всего лишь словесный оборот. Своей девственной жопой Леви дорожил, как и своей мужицкой честью. Никаких жоп, никаких предложений. Но пусть, пусть только Эрвин своё похабное предложение озвучит — у Леви на него сразу появится безупречный компромат. Предложение. Ну надо же. Они отнесли инвентарь, убрали его, и Леви запер подвальчик. Подумав, повёл Эрвина на крышу. Там не было посторонних слушателей — тишина, покой, солнышко, уединение. Идеальная обстановка и для предложений руки и сердца, и для отказов, и вообще для диктофонной записи. Кнопочкой Леви щёлкнул ещё на входе. Крыша была широкой, просторной, залитой ярким солнечным светом. Леви подошёл к парапету и присел на край — с виду расслабленный, на деле — напряжённый и абсолютно готовый дать отпор, если Смиту вдруг вздумается сбросить его вниз. Но Эрвин сам подошёл и присел рядом, свесив обе длинных ноги с края. — Хорошо тут, — заметил он, с улыбкой щурясь на солнце. На вид невинный, как ребёнок, как будто и не он пришёл сюда предлагать какую-то похабщину. — Пятнадцать минут, — напомнил Леви. — Верно, — по-прежнему неспешно согласился Эрвин. — Я хотел спросить, отдаёшь ли ты себе отчёт, что тебе предстоит, если получишь пост мэра. — Не «если», а «когда», — самонадеянно заявил Леви. То, как быстро собеседник перешёл на политическую тему, сбивало с толку. Возможно, Эрвин хотел его дезориентировать, прежде чем попросить выйти за него замуж. Так, чтобы Леви вконец растерялся и сдуру согласился. Эффект неожиданности. Застать врасплох. Взять горяченьким. Ну или как там у геев это работает. — Нет. Понятия не имею, что мне предстоит. Разберусь по ходу дела. Эрвин заинтересованно покосился на него. — Мне правда интересно, с какой целью ты хочешь стать мэром, — признался он. — А угадай, — фыркнул Леви. — С какой целью становятся мэрами? Эрвин задумчиво потёр переносицу. — Полагаю, ты решил стать мэром, потому что хочешь поднять свой социальный статус в глазах населения, — откровенно ответил он. — У тебя нет высшего образования. Это, быть может, твой единственный шанс выбиться в люди. Леви поморщился. — Я ж говорило, что вы, столичные — корыстные выебки. Накой мне выбиваться в люди, когда я и так весь в людях? Меня от людей подташнивает. — Тогда зачем ты идёшь в мэры? Леви пожал плечами. Он понятия не имел, почему ему не делают комплименты и не признаются в гейских чувствах, но такая тема для разговора, несмотря ни на что, казалась куда более комфортной. — Хочу навести в этом городе порядок, — просто пояснил он. — Ты видел, как тут всё засрато? Мусор вывозят раз в три дня! Я его сортирую — а вывозят всё равно в одном баке! Метлу новую выписывают с восьмого раза! Нужен человек, который возьмёт и разберётся с этим бардаком. — Погоди, — Эрвин пытался скрыть улыбку, но получалось плохо. — Ты сейчас шутишь? — Я похож на шутника? — Ты… — Эрвин не нашёлся со словами; от его пристального взгляда Леви стало почти некомфортно. — Ты что, хочешь сказать, что сортировка мусора для тебя важнее возможности стать почётным в городе человеком и получать в сотню раз больше, чем ты получаешь сейчас? — Это вы, городские, корыстные. А мне что с таким баблом делать? — возразил Леви. — На жратву мне и так хватает. А вот стремянки не хватает. Эрвин в восхищённом шоке хлопнул глазами. — Пойдём в кафе вечером? — пригласил он. Приглашение на свидание! Гейство! Трагедия! Леви хотелось сбросить его с крыши, но нужно было больше компромата. Ещё пара фраз, и доказательство в кармане. — Ого, — изображая интерес, лукаво произнёс он, хотя охотнее бы ухватил за ворот и рявкнул: «Чё сказал?!» Эрвин, не получив отпора, заинтересованно хмыкнул. — Выпьем пивка, — пояснил он. — Обсудим предстоящие выборы. — Я не пью пиво. — Вино? — Иди нах. — Может, хотя бы по коктейлю? — с надеждой предложил Эрвин. — Нет? А если сок? Хотя бы молоко? Леви задумался. С одной стороны, он панически боялся гейской свиданки, а с другой — беспокоился, что если окончательно откажет — Эрвин может не сделать ему предложение, а предложение — лучший компромат. Поэтому вздохнул, смягчился и уступил. — Чай, — сказал он. — Закусочная на центральной площади. В восемь. Опоздаешь — нос разобью. — Договорились, — согласился Эрвин и, глянув на часы, отметил: — Пятнадцать минут прошли. Что ж, я считаю, в наших отношениях наметился прогресс. Ну, до вечера? — А предложение? — возмутился Леви. — Эй, изврат. Ты хотел сделать мне предложение! Микрофон в его кармане всё ещё был включен, а сенсационное гейское «выходи за меня замуж» ещё не прозвучало. — Вечером, — заверил Эрвин. — В кафе. Полагаю, там более подходящая атмосфера. Атмосфера! Леви фыркнул. Этот гомик ещё и об атмосфере заботится. Ну каков, а! Сделать предложение на крыше ему недостаточно романтично. Впрочем, до вечера это терпело. До выборов ещё было время, чтобы изобличить извращенца. — Кстати, когда выборы? — не в тему поинтересовался Леви. — Закклай не говорил? — В следующую пятницу, — ответил Эрвин и добавил выразительно: — Если один из нас не отступит. — Хуй я отступлю, — проворчал Леви. Слез с парапета и направился к выходу. — Эй. Пошли, а то запру. Выход на крышу запрещён всем, кроме дворников. — Благодарю за заботу, — Эрвин поднялся и довольно быстро его догнал. — В крайнем случае, если бы ты меня запер, я воспользовался бы пожарной лестницей. Ишь какой. Всё-то у него предусмотрено. — Это тоже запрещено, — проворчал Леви, хотя и ему было запрещено пускать на крышу постороннего. А ещё запрещено было думать о том, насколько он близко, такой большой и горячий, что впору распасться на атомы от желания дотронуться. Разумеется, это было спровоцировано мыслями о неправильной ориентации Смита, а не чувствами самого Леви, конечно, нет. Но мысли о том, каким крепким, мощным и обжигающе жарким оказался бы Эрвин на ощупь, снова разожгли постыдное пламя вожделения в паху. Фантазии живо нарисовали Эрвина без футболки, и его чёткие, точёные мышцы живота и груди, загорелую кожу, слегка поблёскивающую от пота, потому что стало пиздецки жарко, и то, какой гладкой будет эта кожа под пальцами, как дрогнет и напряжётся пресс, когда Леви прикоснётся к нему — сперва кончиками пальцев, а потом положит всю пятерню и жадно проведёт снизу вверх, а потом опять вниз, до самого пояса джинсов… Безумно захотелось узнать, есть ли у Эрвина волосы на груди, животе и в паху, или он настолько выпендрёжник, что бреет жопу, как гламурная девка. Наклоняется под своим тропическим душем или садится в джакузи, раздвинув длинные мускулистые ноги, и... — Леви? Леви вздрогнул и выронил связку ключей. Кажется, он уже пару минут стоял перед дверью с крыши и оглаживал головкой самого большого ключа не предназначенную для него, слишком узкую замочную скважину. Чёрт. Задумался так задумался… — Клятый гипноз, — процедил он, нагибаясь за ключами и чувствуя, что бесконтрольно покраснел — не только ушами, но и всей рожей, густо и позорно. — Гипноз? — невинно удивился Эрвин. Леви цыкнул, выпрямился со связкой ключей, поспешно отпер дверь и юркнул в спасительный полумрак лестничной площадки, чтобы скрыть свой нездоровый румянец. Эрвин шагнул следом, бережно прикоснулся к его плечу. Без малейшего подтекста, с простой тревогой и обычной человеческой заботой. Но Леви словно током прошибло от этого касания, и он нервно отпихнул тёплую руку, пока не захотелось прижаться к ней плотнее, наплевав на всё. — Не лапай. — Ты в порядке? — обеспокоенно спросил Эрвин. — В полном, — процедил Леви. Хотя ни о каком порядке и речи не шло. Спустились на первый этаж они молча, а у подъезда Леви махнул рукой, безмолвно прощаясь и отсылая Смита ко всем чертям. — В восемь? — уточнил тот напоследок. — В восемь, — проворчал Леви и мрачно, быстро пошагал домой. Ему срочно нужен был холодный душ. И самоанализ. Потому что он понятия не имел, почему так распалился от близости этого мужика. Что-то немыслимое и непостижимое. Гомиком Леви, разумеется, не был. И почему он так волновался, находясь рядом с Эрвином, было совершенно необъяснимо. Просто переживал из-за выборов, наверное. Непонятно только, на что списать желание прикоснуться. Но может, организм Леви просто слишком сильно переживал из-за грядущих выборов, вот и искал разрядки в пошлых фантазиях. По пути домой Леви решил, что так и есть. Но снимая одежду в ванной, снова почувствовал, как участилось сердцебиение. Словно он раздевался сейчас при Эрвине, и тот смотрел, цепко и пристально, и по спине бежали мурашки от этого взгляда. Леви разделся по-солдатски быстро, сложил одежду на краешке раковины и забрался в ванную. Врубил ледяную воду, хотя обычно мылся под горячей, и тупо стоял под неровным потоком, пока тело не покрылось гусиной кожей, зубы не застучали, а член не съёжился от холода. — Ид-д-ди к ч-чёрту, Эрв-вин См-мит, — ворчал он, обтираясь полотенцем, уже успокоившийся, но вконец замёрзший. Пожалуй, следовало выпить горячего чая. Но выпить чая Леви не успел: едва вышел на кухню, чтобы включить чайник, как зазвонил телефон. Это была Изабель, и он взял трубку, ещё поёживаясь и кутаясь в старенький халат. — Братик, братик, у меня такая новость! — воскликнула Изабель, едва он принял звонок. — Я тебе помогла с дядь Эрвином! — Хо? — Леви только надеялся выбросить этого человека из головы до вечера, и тут снова он изо всех щелей. — В каком смысле «помогла»? — Я звонила раньше, но ты не брал трубку, — пояснила Изабель. — Я мыл подъезды, — пояснил Леви. Телефон на работу он никогда не брал, чтобы ненароком не разбить, да и чтобы не мешался — его ведь всё равно не взять грязными перчатками, а постоянно снимать перчатки — то ещё развлечение. — Что случилось? — О-о! — Изабель затопотала ножками по ту сторону трубки. — Дядь Эрвин вчера помогал мне починить Лопушка! — Чего? — Мой мотоцикл! Он мне помог починить мотоцикл, представляешь, братишка?! — восторгалась Изабель. — Он отлично управлялся с инструментами. Что-то там поковырял, подкрутил — и всё завелось! У нас получилось!!! Здорово, правда?! — Нихуя не здорово! — возмутился Леви. — Ты хоть представляешь, какой он опасный! Ты чем думала?! Ты что, пустила его в ваш сарай? Ты была с ним наедине в вашем сарае?! А если бы он тебя убил?! — Ихи-хи — Изабель даже умилилась. — Да нет, ты чего! Эрвин, оказывается, добрый. Он мотики любит, а обижать меня даже не собирался. — Он подлизывается. Хочет переманить тебя на свою сторону. — Бра-а-атик, ну ты что? Я всегда на твоей стороне. Но он вовсе не такой мерзкий, как ты говорил. А ещё я смогла ему понаушничать. Угадай, угадай, что я ему сказала? — Что хочешь стать пираткой? — наугад предположил Леви. Он всё ещё кипел, считая, что подруга повела себя необдуманно, так слепо доверяя незнакомцу. Вдруг бы тот ударил её гаечным ключом по башке да утащил, чтобы продать в рабство. — Нет! — Изабель снова хихикнула. — Я сказала Эрвину, что ты сказал, что он тебе нравится. — Хо? — Да! — подтвердила девушка. — Это чтобы он был посмелее и поскорее признался тебе, что он гей. Я молодец, да, да? Леви хмыкнул. Первой мыслью было наругать её за такую пропаганду, но по кратком размышлении он понял, что подруга поступила довольно хитро. — Молодец, — одобрил он. — Эрвин меня сегодня позвал на свиданку. Хочет сделать предложение. — Ого!!! — восхитилась Изабель. — И кольцо подарит?! — А я откуда знаю? — И ты разобъёшь ему сердце?! — Нет, блин, побегу за фатой. Изабель засмеялась. — Какие вы, геи, смешные, — прокомментировала она. — Чего? — взвился Леви. — Я-то не гей! Ты не путай тут! То, что я хочу вывести Эрвина на чистую воду, не значит, что меня можно к нему приравнивать! Я порядочный мужик! Поняла? — Хи-хииии! — Изабель. — Поняла, поняла, — лукаво подтвердила Изабель, хотя по тону ясно было, что ничего она не поняла. — Я понятливая. Ты только что дважды назвал его "Эрвин". Леви вежливо матюгнулся и отключился. Что это были за шуточки и намёки, он не понял, и оттого лишь сильнее кипятился. В какой-то мере Изабель была права, и Эрвин действительно его заинтересовал, только Леви не понимал, в каком плане. Отчаянно хотел понять, и потому весь день промаялся, шатаясь по комнате туда-сюда и размышляя над природой этого странного чувства. Пытался отвлечься, выбирая перед зеркалом футболку поновее, потом ругал себя, говоря, что нечего наряжаться ради какого-то там извращенца, а потом снова шёл выбирать футболку, заверяя себя, что перед врагом нужно выглядеть солидно и представительно. Почистил и без того чистые ногти. Вымыл голову. Трижды перечитал интервью Эрвина в газете, потом полез гуглить, что такое гейство, потом полчаса слушал на повторе сегодняшние записи с диктофона. В итоге тёплый и солнечный выходной день подошёл к концу, Леви так и не смог проанализировать, почему его тело и сознание так странно реагируют на столичного пришельца, а час свидания быстро и неумолимо приближался, вселяя в душу и тревогу, и сладость ожидания.