Детство. Отрочество. Революция.

– Mademoiselle Trevelyan, tenez-vous bien! – раздался над садом надрывный крик madame Беловой. – Je vous demande pardon, Madame Belova, – Эльза скорчилась в карикатурном реверансе, едва не касаясь коленом земли, – je ne sais pas comment. Не договорив фразы, она со всех ног бросилась вглубь зарослей. Над дорожкой поднялся клуб были, а юбка Эльзы задралась куда выше, чем полагается “jeune femme décente”. За это Белова тоже устроила бы нагоняй, но Эльза точно знала, что воспитательнице недосуг гоняться за ней по всему институтскому саду. “Je m'excuse”, “s'il vous plaît”... тьфу. Тётя Сильвия требует дома говорить на русском, хотя сама немка. Белова, хоть тысячу раз себя “мадамой” назовёт, меньше русской не станет, а всё туда же. Ещё бы для каждой комнаты свой язык назначили: “в гостиной мы говорим по-немецки, в спальне изъясняемся исключительно на русском, а для уборной прекрасно подойдёт латынь – туда ей и дорога”. Делать людям нечего, проблемы себе выдумывать. После почти недели дождей, открывшей учебный год, выдался солнечный выходной. Август не хотел умирать и силился делать вид, что смерть его не наступит со дня на день. Сквозь тягучий воздух и застывшие в последних часах своей красоты цинии, Эльза шла в дальний тенистый угол большого институтского сада, к своему любимому дереву с треснувшими ветками, которое чудом ещё не срубили за три – пошёл четвёртый – года, что она отбывает заключение в Институте благородных девиц императрицы Александры. Ни инстиутки, ни воспитательницы сюда не заходили, и она могла, наконец, отдохнуть, и обдумать, как прожить ближайшую неделю. В институте ей, разумеется, не нравилось: здесь приходилось носить дурацкую форму, сидеть часами за партой и выслушивать занудных воспитательниц и тупых куриц-однокурсниц. Зато здесь не было тёти Сильвии с её вечными придирками, дяди Нортмана, пытающегося делать вид, что ему не плевать на Эльзу, и предателя-Камвелла, который считает нормальным, что её здесь заперли, и который в этот раз даже не пришёл, собака такая, её проводить. Так что, в целом, жизнь в институте казалась скорее сносной, чем нет. Младшие родственницы: зазнавшаяся идеальная Марисса и тряпка Лина, – учились в других классах и попадались на глаза достаточно редко. Из двух сортов помоев ей сейчас доставался более приятный. Но по привычке Эльза шла, злая на весь мир, и мир отвечал ей взаимностью: когда она свернула с дорожки и протискивалась между кустов, ветка оцарапала ей щёку, едва не попав в глаз, и испачкала белый воротник. Да чёрт бы с ней, с щекой и с веткой! Подбираясь к дереву, она заметила в ветвях девичий силуэт. Эльза аж пропустила вдох. “А это ещё что за коза?” – мелькнула гневная мысль. Это был только её секрет, что одна из треснувших ветвей, близких к земле, достаточно надёжна, чтобы забраться по ней на более высокие – целые – ветки старой ольхи. Эльза несколько раз свалилась с высоты метра в три, прежде чем нашла среди них достаточно устойчивую, и теперь не собиралась делиться убежищем с чужачкой. Она стиснула зубы и, как могла тихо, подкралась к дереву со стороны каменного забора. Благо, сейчас на нужные ветки падала густая предсумрачная тень. Оттолкнувшись сначала от земли, потом от забора и, наконец, от пересохшей ветки, Эльза подтянулась среди листьев. Выступы на коре привычно царапнули ладони. Она даже не подозревала, что может быть такой тихой. Вот бы сюда историка Павла Палыча, который вечно укоряет её за шум. Густая листва создавала надёжное укрытие, и, обхватив руками ствол, Эльза глядела на вражескую спину. Как лучше преподать нахалке урок? Здесь не очень высоко, если её столкнуть, то испугается она сильнее, чем пострадает. Ну руку, может, сломает. Это мелочи – срастётся. Главное, что вторжение будет отбито, и на эльзину территорию больше никто не покусится. Как на зло, институтка, чьё лицо Эльза не видела, сидела дальше, чем доставала рука. Медленно-медленно, затаив дыхание, чтобы ни единым звуком себя не выдать, она скользнула вперёд по ветке. – Привет! – девчонка обернулась и тонкой рукой раздвинула листья, так, что ей становилась видна Эльза. – Я и не думала, что кто-то ещё знает про это дерево. Эльза чуть не захлебнулась от возмущения. Новенькая, а именно она сейчас сидела напротив – новая одноклассница, которую перевели в начале года из Смольного, – и десяти дней не провела в институте, а уже говорила, будто это её, а не эльзино дерево. И будто это Эльза, а не она так нагло, без спроса, вторглась на чужую территорию. – Чего здесь делаешь? – хмуро спросила Эльза. Ишь чего, прищурилась. Ожидала, небось, что здесь все будут с ней по французски щебетать и за ручки держаться? Эльза точно не будет. – Сижу в тишине и выясняю, как и что устроено в вашем институте, – медленно проговорила новенькая, опуская подозрительный синий взгляд на вытянутую руку Эльзы. Эльза замялась: толкать новенькую с дерева, когда та её заметила, точно не стоило. Да и изначально, наверное, идея была дурацкая. Она опустила руку и устроилась, вытянув ноги, на ветке. Не самой своей любимой, но тоже надёжной. – Странное ты место выбрала, чтобы изучать устройство института. Новенькая пожала плечами: – Мне так кое-что понятнее. Эльза сложила руки на груди: – А то, что это дерево моё – тебе понятно? Ответом ей послужила едва уловимая усмешка. – Я почти уверена, что это не так. Возможно, идея сбросить её вниз – не такая плохая, как казалось минуту назад. Новенькая, щурясь куда-то в сторону, распустила волосы, встряхнула рыжей копной, сияющей на солнце в тех местах, куда попадали лучи, и затянула белой лентой новый хвост, на сей раз повыше и потуже. – Ты ведь Эльза, да? Мы в одном классе? – А ты – Лелиана, – вместо ответа сказала Эльза. Новенькая кивнула и перебросила ногу через ветку, окончательно отворачиваясь от сада, за которым наблюдала. Теперь Лелиана смотрела на Эльзу. – Мне показалось, что ты не очень общительная. Сидишь на уроках, смотришь в окно или под парту, ни с кем почти не говоришь. – Тебе не показалось, – Эльза тоже сощурила веки, передразнивая её. Эльза удивилась, что новенькая обратила внимание, как она сидит на уроках, и что делает. Только что теперь делать с этой информацией? – А сейчас, – медленно продолжила Лелиана, – ты хочешь, чтобы я ушла. – Именно, – ещё медленнее, по слогам проговорила Эльза. И Лелиана… рассмеялась. Хохотала она недолго, а, закончив, сказала с лукавой улыбкой: – Поняла-поняла, ты большая и страшная, тебя лучше не трогать, а это дерево – твоё. Как скажешь. Я пойду тогда. Лелиана махнула ей на прощание и, ловко цепляясь за ветки, спустилась вниз. Совсем не тем маршрутом, к которому привыкла Эльза. – Подожди… – окликнула она, но новенькая уже бежала к кустам, ведущим на общую дорожку. Голоса Эльзы она то ли не услышала, то ли сделала вид, что не услышала. Ну и ладно. Эльза торжественно перелезла на свою законную ветку. Как-никак, она победила. С этого места видно почти весь сад: старшеклассниц, гуляющих парочками, гоняющихся друг за другом толпой первогодок, дежурную воспитательницу мадам Белову, которая пытается читать какую-то книгу, но постоянно подрывается восстанавливать порядок, – наблюдать можно за кем угодно, а саму Эльзу никто не видит. Через пару недель станет понятно, кто и в какой части сада обычно проводит время, и тогда Эльза сможет осуществить самый свой грандиозный план. Сбежать из института. Конечно, она думала об этом и раньше, но решилась готовить самый настоящий план побега только в этом году. Воспитательницам, конечно, влетит. И инспектриссе влетит. Зная тётю Сильвию, даже директриса получит на орехи. И так им всем и надо. А потом её будут искать, перепугаются и решат, что она умерла. Чтобы сохранить лицо, все сделают вид, будто расстроились. А Эльза найдёт каких-нибудь контрабандистов и будет с ними… чего вообще делают контрабандисты? Не важно! Эльза уйдёт к ним, как когда-то сделала мама, и ищи ветра в поле. Но пока что ветер находил её сам, обнаруживая себя в бесконечно мягком шелесте листьев. Холодало, и Эльза прятала руки под передник. План никак не придумывался. Она победила, отстояла свою территорию, но победа не вызывала заслуженного ликования. Из головы никак не шла мерзкая новенькая со своим снисходительным “поняла-поняла”. Будто это не Эльза её прогнала, а она сама решила уйти. Эльза поморщилась, тряхнула головой и вновь всмотрелась в фигуры визжащих внизу девчонок. Вон и Лелиана среди них бегает в “ручейке”. Она как пришла сразу со всеми стала такая милая: “ravi de vous rencontrer”, “voudriez-vous quelque chose de la salle à manger, chérie?”, “ой, какой у Вас красивый почерк, дорогая”... А вон тоже сидела, чего-то замышляла. Теперь, вместо того, чтобы строить важнейший план в своей жизни, Эльза размышляла, что же здесь делала новенькая. Ни с планом, ни с размышлениями не складывалась, к тому же, время прогулки явно близилось к концу. Нужно вернуться к классу, пока её не начали искать и не обнаружили её убежища. Напоследок Эльза попыталась соскрести грязь с белого ещё два часа назад воротника, получилось паршиво. Вздохнув и приготовившись получать нагоняй, она спустилась на землю. Своим способом. А нагоняй, действительно, вышел знатным. Мадам Белова, выведенная из себя не только её выходками, но и первоклассницами, кричала, что Эльза несносная девчонка, позорит своими выходками семью и институт, которые делают всё, чтоб вырастить из неё приличного человека. Ничего нового за четыре года в репертуаре не появилось. – Ваша младшая сестра – одна из лучших учениц института. Почему Вы не можете брать пример с неё? – сокрушалась Белова. Марисса, затерявшаяся среди свидетельниц публичной порки, спешно начала шептать что-то подруге, делая вид, что её происходящее не касается. Белова вздохнула. – Я списываю Вашу дерзость на начало учебного года, а потому просто лишаю Вас полдника. Идите в дортуар и не покидайте его до вечера. Подумайте над своим поведением! По рядам институток пробежал вздох: лишение воскресного полдника считалось суровым наказанием. Не самым строгим, конечно, но близко к тому. Эльза, смиренно склонив голову перед пылающей праведным гневом воспитательницей, не удержалась от ухмылки. Откуда им, овечкам этаким, знать, что уж без полдника она точно не останется. Смиренно пройдя в общую спальню, Эльза уселась на кровать. Прямо как была, в форме и чулках, потемневших у пальцев от пыли. Место Эльзы было во втором по удобству ряду, у окна. Лучшими считались места рядом со стенами. Стена с окном чуть хуже, поскольку с октября по март от окон тянет холодом. Но даже мёрзнуть не так противно и страшно, чем быть окружённой со всех сторон, как девочки, чьи кровать стоят в среднем ряду, не защищённые ни одной стеной. Она достала из тумбочки книжку, “Пятнадцатилетнего капитана” Жюля Верна. Она стащила её из библиотеки дяди Нортмана, потому что на первой странице нарисован большой парусный корабль. Эльзе очень нравились корабли. То есть, плавала она редко. Точнее, всего пару, когда семье приходило в голову проделывать по воде часть пути до имения в Ялте. Но видела корабли, плывущие куда-то в горизонт, она часто, и зрелище это всегда чем-то завораживало. Больше историй про корабли в целом, Эльзе нравились истории про пиратов. Пряча книжку в сумку, она надеялась, что и здесь будет что-то про пиратов. Но пока что говорили только про команду китобойного судна, и никому из главных моряков не было пятнадцать лет, тем более – капитану. Вздохнув, в который раз за день, о несправедливости мира, Эльза подумала, что делать до вечерней службы всё равно нечего, и продолжила читать. А справедливость она восстановит чуть позже. В какой-то момент коридорная девушка сжалилась и приоткрыла газ в лампах. Стало светлее, но очень скоро налетели одноклассницы, и книгу пришлось отложить. Оставшийся вечер: переодевания, болтовню, службу, ужин, и всё прочее, – Эльза просто выжидала. Наконец, настал час приготовления ко сну. Сказавшись уставшей, она первой умылась под солоноватой водой из медного крана, расплела куцый тёмный пучок, переоделась в ночную рубашку с нелепым чепцом и с самым невинным видом устроилась на подушке. Предстояла сложнейшая часть плана, не заснуть, пока одноклассницы не улягутся. Из-под полуприкрытых ресниц она видела, как девочки залезают под одеяла, переплетают косы, а кто-то – молится перед висящими на спинках кроватей распятиями. Почему им не хватило долгой-долгой вечерней службы, Эльза искренне не понимала. Шикнув на самых нерасторопных, m-m Белова спустила газ, и дортуар погрузился в серую темноту. Осталось подождать пятнадцать-двадцать минут, пока самые бессонные девочки устанут шептаться и заснут. Наконец, шорох голосов стих. Выждав для верности ещё немного, Эльза опустилась босыми пятками на холодный пол. Стоило бы надеть туфли, но стук каблуков был сейчас совсем не на руку. Лавируя между кроватями, она вышла в тусклый коридор. Все дежурные-коридорные-надзиратели-надсмотрщицы уже ушли. Она поспешила на противоположную сторону, к лестнице, ведущей вниз. Та уже не освещалась всю ночь, как коридор. Нужно было аккуратно ступать по красно-бежевой шахматной плитке, чтоб не поскользнуться. Длинный белый подол путался в ногах. Надо бы его как-нибудь обрезать. Пригнувшись, она выглянула из-за поворота лестницы. Видимо, та единственная молитва, которую Эльза не прозевала вечером, очень сейчас ей помогала. На площадке первого этажа тоже никого не было. С улицы, к тому же, донёсся шорох дождя, а в нём хорошо тонет шум шагов. Она прошмыгнула в арку под лестницей и спустилась ещё на семь высоких – выше, чем остальные в институте, – ступеней, на цокольный этаж. Здесь, в закутке одной из кладовых, самой дальней, маленькой и тёмной, нечистый на руку экзекутор прятал еду, которую ему удалось умыкнуть или списать из столовой. Эльза не знала, что Владимир Владимирович делает со всей этой снедью, но точно знала, что воровать ворованное не грех. И что экзекутор никому не заявит о пропаже, ведь тогда придётся сознаться в собственных происках. Решающий момент. Иногда Владимир Владимирович пытался поймать воришку, таскающую его еду. Иногда выносил продукты куда-то, и тогда Эльзе ничего не доставалось. Пару раз, сволочь такая, даже менял тайник, но Эльза всегда его находила. Она закусила губу и прислушалась. Только стук часов на первом этаже да шелест дождя, который теперь больше мешал. От волнения ладони вспотели, и, чтобы не мучаться больше в неизвестности, она тихо отворила дверь. Пусто. Она проскользнула внутрь. Действительно, свёрток пряников с сегодняшнего полдника покоился на верхней полке стеллажа со старыми учетными книгами и журналами успеваемости с пожелтевшими страницами. “Интересно, – подумала Эльза, доставая завёрнутые в ткань пряники, – а журналы класса, где училась тётя Агнесс, здесь есть?”. Раньше она никогда не думала об этом. А было бы здорово узнать, что все разговоры, какой распрекрасной ученицей была в её годы Агнесс Филипповна, на самом деле, брехня, и найти у той единицы за что-нибудь. Например, за Закон Божий! Ну не может нормальный человек за семь лет не получить ни одной единицы за Закон Божий! Ух, позеленеет она от злости, когда Эльза предъявит, что всё знает про её тёмное прошлое… Но интерес к пряникам пересилил интерес к тётке, и Эльза, отвернувшись от стеллажа, развернула свёрток. В нём обнаружилось почти два десятка пряников. За потрясения и несправедливости сегодняшнего дня она вполне заслужила аж три штуки. Вытащив добычу, Эльза вернула свёрток на место. Раньше, в первом и втором классе, она ходила есть украденные сладости на балкон. Пока ещё было тепло, конечно. Там Эльза смотрела на звёзды и представляла, как, ориентируясь по ним, она ведёт собственный корабль по ночному океану. Но в начале прошлого года какая-то семиклассница бросилась с третьего этажа и разбилась насмерть. С тех пор инспектриса лично запирала все балконы на ночь, а вскрыть замок никак не получалось. “Ну и дура эта семиклассница, – думала Эльза, усаживаясь на скрипящий стол и откусывая шоколадный пряник. – Всего год в этой тюрьме оставалось, шесть же уже отмучилась”. Ориентироваться по звёздам Эльза, кстати, не умела. И пряники не очень любила. Особенно институтские, приторные и липнущие к зубам. Но мадам Белова так жестоко и обидно лишила её полдника, что никак нельзя было спустить ей это с рук. Дожевав пряники, Эльза вернётся на жилой этаж, запьёт всю эту гадость водой в умывальне и, с чувством выполненного долга, уляжется спать. А завтра она проснётся, зная, что опять всех победила, что она самая хитрая, и что никому ничего у неё не отнять. * * * – Mesdemoiselles, c'est scandaleux! – вещала раскрасневшаяся m-m Белова. По случаю этого скандала она даже осталась после дежурства, хотя должна была идти на выходной. Да что там выходной. Из её всегда безукоризненного седого пучка даже выбилась прядь. Учительница рисования, робкая и добрая m-lle Беже, забилась в угол у доски и предоставила класс на растерзание воспитательнице. – Я понимаю, что иногда хочется пошалить, иногда можно позволить себе вольность, но воровства в институте мы не потерпим! – она даже раскраснелась. Девочки притихли за партами. Эльза опустила голову и смотрела на руки. Неужели она вчера где-то попалась? Или экзекутор взял m-m Белову в долю? – А почему Вы думаете, что это мы? – подала голос Анора, староста класса. – Украсть еду мог кто угодно из института. Воспитательница склонилась над учительской кафедрой, упираясь в неё локтями, и устало сказала: – Коридорная слышала шаги и голоса именно у вашего дортуара. – Но она могла сама украсть еду, а обвинить нас, – голос Аноры едва заметно дрогнул, она словно испугалась собственных слов. “А хорош план, – подумалось Эльзе. – Только непонятно, чего она так упирается, ведь не Анора стащила пряники, а я”. – Вы обвиняете m-lle Манцевич во лжи и воровстве, mademoiselle Мак-Тир? – ноздри воспитательницы опасно расширились. – Она работает у нас уже третий год и заслужила доверие директрисы… – Прошу меня простить, madame Белова, но мы учимся здесь уже четвертый год и тоже заслужили некоторого доверия. Губы Беловой сжались в ещё более тонкую нить, чем обычно: то ли она разозлилась, то ли признала справедливость слов Аноры, то ли всё сразу. – Помимо этого, дорогая Анора, прислуга нашла крошки на полу вашего дортуара. Староста дважды испуганно моргнула и опустила голову, признавая поражение. “Это, наверное, третий пряник, который я доедала в кровати! Вот балда,” – отчаянно подумала Эльза. Теперь её, наверняка, вычислят. – Это я украла еду, madame Белова, – грохот двигающейся скамьи прорезал тишину громче, чем полагалось. В среднем ряду встала из-за парты Лелиана. – Вы, Соловьёва? Как же так? У вас такие хорошие рекомендации из Смольного… В смысле, это она украла? Что задумала эта нахалка? Сначала хотела отнять у Эльзы дерево, а теперь – и славу?! – Это я украла еду! – услышала Эльза собственный голос, прежде, чем успела подумать. Видимо, её выкрик тоже оказался громче, чем ожидалось. Белова слегка вздрогнула. – Ну, в это я ещё могу… – Это я украла! – вскочила совсем уж неожиданно Лидочка Серо, тихая девочка, которая умудрялась дружить почти со всеми в классе. – Что ещё за цирк вы устроили? – выгнула бровь Белова, окидывая взглядом троих хулиганок. Девочки молчали, учительница Беже молчала, Анора молчала. Все ждали решения воспитательницы. – На обеде, – процедила она сквозь зубы, – будете стоять без передников перед всей школой. Ясно вам? Эльза, Лелиана и Лида кивнули. Белова позволила им сесть и ушла, её резкие злобные шаги ещё долго раздавались из коридора. M-lle Беже тихо попросила приступить к уроку. Пока Анора раздавала карточки для срисовывания, учительница попыталась подбодрить наказанных девочек. Но Эльзе не нужна была ничья жалость. Демонстрируя полное безразличие: с поджатыми, как у Беловой, губами и красными щеками, – она взяла свою карточку и приступила к рисованию. Эльза не отрывалась от альбома весь урок, коряво, но старательно перенося на лист пейзаж с речкой и еловым лесом. Не то, что ей нравилось бы рисовать, но, по крайней мере, это её не раздражало. В конце урока Беже даже похвалила, как получилась вода. Но Эльза не была уверена: действительно той понравился рисунок, или она просто хотела ещё раз её утешить. Прочие уроки смешались в одну скучную вечность. Кроме Закона Божьего. Когда Эльза только пришла в школу, его вёл вечно сердитый поп, требовавший подробнейшим образом рассказывать урок. Через полгода он куда-то ушёл, говорят, на повышение, а в институт приехал батюшка Алексий. Батюшка был очень добр к институткам, и те отвечали взаимностью. Но Эльзе он нравился тем, что позволял читать припрятанную под партой книгу. На том и держалось хрупкое равновесие: Эльза не срывала урок, а батюшка не мешал ей заниматься важными делами. Пришёл обеденный час, и пришло время самого страшного наказания, которое только и было в институте: стоять у всех на виду без передников, с открытой юбкой, как эдакой меткой позора, символом совершённого преступления. Девочки насмешливо поглядывали на них из-за столов, младшеклассницы показывали на них пальцами и перешёптывались. Лина пыталась пересечься с сестрой взглядом, но Эльза гордо вздёрнула подбородок и надменно смотрела поверх голов трещащих о всяких глупостях институток. Чтобы представить, как, побледневшая от её появления в таком виде, Марисса отворачивается и делает вид, будто опять ничего не происходит, Эльзе не нужно было даже смотреть на неё. Лелиана стояла рядом с совершенно равнодушным лицом. Казалось, больше любопытства у неё вызывает содержимое тарелок, чем реакция одноклассниц. Им-то пообедать получится, лишь когда все девочки уйдут из столовой, и наказание будет закончено. Но после разговора на дереве Эльза не верила в такое безразличие, оно точно было показным. Опять что-то задумала? – Зачем ты сказала, что украла еду? Новенькая удивлённо подняла тонкую бровь: – Потому что я её украла? Эльза насупилась. Такие игры ей совсем не нравились. – Но мы обе знаем, что пряники украла я! На выкрик обернулась дежурная по столовой, но Лелиана мягко и виновато ей улыбнулась, и дежурная вернулась к созерцанию толпы обедающих учениц. Лелиана вплотную приблизилась к Эльзе, их плечи соприкоснулись. – Слушай, – тихо начала она. – Я понятия не имею, когда, зачем и где ты чего-то крала. Но, возможно, мы просто сделали одно и то же в разное время. Ты правда сейчас хочешь выяснять, кто же из нас попался? Ничего выяснять Эльзе не хотелось. Но верить, что у какой-то там новенькой хватило храбрости на ночную диверсию, да ещё и всего через неделю после начала учебного года – не хотелось тоже. Эльза скрестила руки на груди и нахмурилась. – А зачем ты полезла за пряниками? Тебя ведь не лишали полдника. Лелиана шумно выдохнула и повертела головой по сторонам: проверяла, может ли кто их услышать. – Обещаешь никому не рассказывать? Эльза аж поперхнулась. – Да за кого ты меня… – Ладно, – кивнула Лелиана. Она приблизилась ближе, и заговорщический шёпот коснулася уха Эльзы. – Я заметила, что Левашова и Мелецкая очень расстроились, что в приёмный день к ним не приехали родители. Почти всем привезли гостинцы, а им ничего не досталось, и поделиться с ними забыли. Мне хотелось их как-то утешить, и я решила раздобыть им ещё пряников. – Не верю, – буркнула Эльза. Она и вправду не верила. Ну и что с того, что эти две расстроились? Они и так постоянно ходят с понурыми мордами. А новенькой в том какой прок? Хотела подмазаться? А ещё Эльзе было обидно. Если уж на то пошло, к ней тоже в субботу никто не приехал. К ней вообще никто не приезжает. А ещё её, на секундочку, лишили полдника. Но Лелиана полезла за пряниками только для Левашовой и Мелецкой. Так не честно. Какое-то время они молчали. Некоторые ученицы уже пообедали, и младшие толпились у дверей, ожидая, когда их построят парами и отведут в класс. Звон столовых приборов затихал, гул голосов нарастал. К наказанным четвероклассницам интерес почти угас. Девочки в передниках либо хихикали друг с другом, либо разглядывали пасмурную улицу сквозь большие окна. Кто-то засыпал прямо за столом и вскакивал под окрики воспитательниц. – Когда я училась в Смольном, – неожиданно сказала Лелиана, – ко мне тоже очень редко приезжали. И одна старшеклассница тоже таскала мне сладости с кухни. Мне становилось не так грустно. Этот разговор вызывал у Эльзы какие-то чувства, которые она не понимала, и от того нравился ей всё меньше. Но она зацепилась за проскользнувшее у Лелианы “с кухни”. Значит, изначально пропавшие пряники заметили и подняли шум на кухне. Значит, попалась всё-таки Лелиана. Мысль принесла удовлетворение, но не принесла ожидаемой радости. Эльза с удивлением смотрела на опечаленную Лелиану и не знала, что делать. Сказать, что ей даже старшеклассница никакая ничего не таскала? Это поможет? В поисках спасения от непонятных чувств, Эльза обернулась к Лиде Серо, которая всё это время стояла слева, сцепив руки в замок за спиной и потупив взгляд. – А ты-то почему встряла? Лида не сразу поняла, что обращаются к ней. Пришлось окликнуть. – Эй! Она встрепенулась и туманным взглядом посмотрела на Эльзу. Кажется, она успела немного вздремнуть. – Я? – сонно переспросила Лида. – Ну… я думала, что, если будет много тех, кто повинится, нас накажут не так сурово. А ты разве не за этим встала? Она говорила с такой искренностью, что у Эльзы даже вырвался смешок. Губы Лелианы тоже тронула лёгкая улыбка, и Лидочка, постепенно просыпаясь, кажется, поняла, какую глупость сморозила, и тоже заулыбалась без тени смущения. Эльза посмотрела на стремительно пустеющую столовую и тяжело вздохнула. Наказание подходило к концу. Она тяжело вздохнула, поняв вдруг, что стоять здесь втроём и дальше, ей хочется больше, чем идти обедать, а потом возвращаться к классу на уроки. – А хотите, – сказала она, привлекая девочек к себе за рукава, – я расскажу вам, как красть полдники, чтобы никто не заметил? Если поклянётесь никому не рассказывать, конечно. Лелиана, заметно повеселев, тут же кивнула. По лицу Лиды было видно, как любопытство борется со страхом, но и в ней победило желание узнать эльзину тайну. – Нужно будет выждать неделю, чтобы к нам присматривались не так внимательно, а потом…