Детство. Отрочество. Революция.

Послеобеденный урок давался тяжело. Тем, по крайней мере, кто пытался учиться. Эльза подпирала голову рукой и играла в гляделки с выцветшими портретами на стенах. С начала учебного года прошёл месяц, и они успели опостылеть, но всё ж не так сильно, как бубнёж учителя-географа. За окном моросил дождь. Эльза нещадно зевала, аж глаза слезились. Но это не важно. Важно, что она прикрывала рот ладонью, как подобает леди. Через два ряда ей передали записку. На клочке бумаги значилось угловатым почерком: “С С. договорилась, за цветами послала. Твоя часть готова?”. Эльза подняла глаза на Лелиану – та выделывалась и метила в отличницы, а потому отказалась сидеть с ней за последней партой – и кивнула. Лелиана весело подмигнула и отвернулась к карте восточных губерний, закрывающей доску. Эльза сложила записку в карман испачканного чернилами фартука: за последний год она ещё твёрже, чем раньше, усвоила, что улики оставлять нельзя, сколь бы запутанными ни были их шифры. Лелиана, вот, шифры очень любила. Даже в записке их помощницу в сегодняшнем деле, медицинскую сестру Дарью, она записала как “С.”, что значило “союзник”. Попади записка не в те руки, никто не догадается, о чём речь. Уже неделю Лида Серо заключена в лазарете, и любые контакты с внешним миром, будь то визиты одноклассниц, гостинцы или просто записки, ей строжайше запретили. “Скука смертная, – жаловалась она в недавнем послании. – Зато выспаться можно вдоволь!”. Разумеется, Эльза с Лелианой нашли способ держать надёжную связь с больной Лидой, и сегодня готовили новую передачку. Лелиана настояла, что без вестей и внимания Лида зачахнет ещё сильнее, а раз уж Лелиане надо – Эльза нашла способ обойти строгую лазаретную защиту. Урок, наконец, закончился, учитель попрощался, и четверокурсницы выскользнули в коридор. Ближайшие десять минут никто не загонит их обратно в класс. Заговорчески улыбнувшись, Лелиана схватила Эльзу за руку и потянула в общую рекреацию между учебными комнатами. Вести себя следовало как обычно: ничем не привлекая внимания, затеряться в шумной толпе, вывалившейся в коридор. Но Эльза-то знала, что всё совсем не как обычно, и через урок им пробираться в лазарет, и от того неспешная беседа о планах на выходные приобретала особый смысл: – … и раз ни к тебе, ни ко мне не приедут… – равномерно говорила Лелиана, качая их сцепленными ладонями в такт. – Ой, что это с ней? Эльза встрепенулась. В коридоре, ведущем к классу младших, стояла лавка, а на той – уткнулась лицом в ладони Лина. Спина её тряслась, а по плечу кузину гладила какая-то девочка. Эльза покосилась на Лелиану и закатила глаза. На её светлом веснушчатом лице немедленно отразилась решимость спасти всех слабых и обездоленных этого грешного мира, а значит – Эльзе тоже придётся участвовать во всеобщем спасении. Положа руку на сердце, Эльзе было плевать, с чего это мелкая разревелась. Но она понимала, что Лелиане понравится, если она поможет сестре. А радовать подругу нравилось уже самой Эльзе. Когда Лелиана улыбалась, она смешно морщила нос, и Эльза на пару секунд забывала, что весь мир против неё. Лелиане об этом знать, конечно, не обязательно – слишком много о себе возомнит. – Сейчас разберёмся, – твёрдо сказала Эльза и, расталкивая с дороги особо неповоротливых дам, направилась к скамейке. – Эй, ты чего? – со всем участием, на какое была способна, спросила она, нависнув над содрогающейся фигуркой. Место на скамейке оставалось одно, и досталось оно Лелиане. Та принялась мягко гладить Лину по голове, касаясь волос едва-едва, самыми кончиками пальцев. Сама Эльза изящно, соответствуя статусу княжны, уселась на корточках напротив. – Чего рыдаешь? Обидел кто? – Письмо… – еле сумела выговорить Лина сквозь всхлипы. – Какое ещё письмо? Но ответом послужил лишь новый поток слёз. – Во время обеда ей передали письмо из дома, – вмешалась успокаивающая Лину одноклассница. – От брата. За большой перерыв она не успела прочесть всего и продолжила на уроке. Но злющий Павел Семёнович, – девочка сжала кулак, произнося имя учителя, – заметил это, отобрал письмо, ещё и отругал на весь класс. А когда Лина попыталась спорить, обозвал её смутьянкой и попросил классную даму поставить ей двойку за поведение. – Вот скотина! – нахмурилась Эльза. Они обменялись угрюмыми взглядами с Лелианой, и та кивнула. – Хочешь, мы ему отомстим? Лина уже перестала рыдать, а лишь тихонько всхлипывала, лёжа на плече Лелианы. Лицо её раскраснелось и опухло, а при словах о мести она вздрогнула. – Ты хочешь ему навредить? Эльза только собиралась кивнуть, как Лелиана её опередила и заговорила: – Вы очень добрая девочка, раз так заботитесь о своём обидчике. И, разумеется, – последнее слово она выделила особо, – мы бы не стали устраивать слишком жестокую расправу. Но, согласитесь, он заслужил того, чтобы столкнуться с некоторыми последствиями своих действий? Одноклассница Лины горячо закивала, но сама сестра ещё мялась. – Ты так считаешь, Бетани? – растерянно спросила она. Бетани так считала. – Учитель несправедливо поставил вам двойку за поведение на уроке, верно? – вкрадчиво продолжила Лелиана. Эльзе знаком этот тон, отказать ему почти невозможно. – А какую оценку за поведение в отношении Вас он заслужил? Лина притихла, совсем уж слабо всхлипнула и вытерла следы от слёз. – Двойку, – произнесла она на выдохе. Губы Лелианы тронула едва заметная улыбка. – В таком случае, mesdemoiselles, я советую вам никому не сообщать о нашем разговоре. Клянётесь сохранить его в тайне? Одних слов Лелиане было мало, и девочки трижды перекрестились, подтверждая собственную надёжность. “Вот уж неоспоримое свидетельство”, – мысленно скривилась Эльза. Но идея мести учительскому беспределу уже будоражила её. Прозвенел звонок, и девочки мигом вспорхнули со скамейки. Эльза поднялась на ноги, развернулась вслед Лелиане, но в последний момент схватила сестру за руку и, наклонившись, прошептала на ухо: – И не позволяй им видеть, что они могут тебя задеть. Не реви. Они чувствуют слабость. Сестра пролепетала что-то в ответ и убежала в класс. Весь урок французского портреты неотрывно смотрели на Эльзу, но вновь втянуть в игру её не удалось. У Эльзы возникло новое, по настоящему важное дело. Едва ли не подскакивая на скамье, она перебирала в голове планы мести, один другого краше. Иголки в стуле? Грязь в сумке? Нет, тогда под подозрение попадает конкретный класс. Их класс. И вычислить, виновна Эльза или Анора Мак-Тир, будет проще простого. Слишком просто жить, зная, откуда готовится удар. Она хищно улыбнулась. Павел Семёнович должен ждать возмездия повсюду, особенно в самых безопасных местах. Перо заученно склоняло в тетради глаголы почти без участия Эльзы, сама она уже думала, как пробраться в крыло учительских спален. – Тебе нужно будет написать письмо! – заявила Лелиана, едва они шагнули за порог класса. Эльза вопросительно изогнула бровь: совершенно очевидно, что ей нужно раздобыть много воды, муки и мыла. И лейку. Какое ещё письмо? Дальнейший план обсуждали уже вдали от лишних ушей, среди облетевших ветвей старой ольхи. – Если письмо Лины просто исчезнет, – пояснила Лелиана, – станет очевидно, кто его выкрал. Нужно заменить его чем-то похожим. О чём твой брат мог бы написать Лине? Эльза небрежно пожала плечами: – Чёрт его знает? “Ох, дорогая моя сестра, помните, что Вам выпала честь представлять фамилию Тревельян среди благородных стен института… не опозорьте нас своим поведением: молитесь усердно, не сморкайтесь в один платок больше одного раза и не отвлекайте нас своими глупостями, пока мы занимаемся священным делом службы Отечеству и беганья на задних лапках перед Сильвией Петровной… как погодка в пригороде?” – о чём ещё он может писать? – Нам нужно письмо, от которого не разит за версту твоим авторством. Она фыркнула. – Напишу, напишу я нормальное письмо. А что ты придумала насчёт самого Павла Семёновича? Лелиана рассмеялась и покрутила в пальцах жёлтый листок: – Я абсолютно уверена, что этот план уже есть у тебя. Она лукаво уставилась на Эльзу, словно призывая: “Давай, скажи, что я не права”. Эльзе улыбнулась в ответ ещё шире. – О, да. Только нам придётся кое-что достать. Лелиана приложила руку козырьком к виску и воскликнула: – Будет сделано, Ваше Сиятельство. Обращение по официально й форме было крайней наглостью, такое Эльза стерпеть уже точно не могла и с криком “Эй!” потянулась за ближайшей сухой веткой. Но кинуть в Лелиану ничем уже не успела: та со звонким визгом спрыгнула с дерева и помчалась к Институту. Ничего, кроме как бежать следом не оставалось. *** В деле с Лидой совершенно необходимо попасться. Нет ничего постыдного в том, чтобы заботиться о подруге и нарушить из-за этого пару школьных правил. В наказание за такой проступок, наверняка, лишат сладкого на неделю, заставят дополнительно заниматься или помогать на кухне. Ну даже если и всё сразу. Главное – им будет обеспечено алиби. Ни классные дамы, ни директриса, ни даже батюшка Алексий не в состоянии оценить мощи преступного гения Эльзы и Лелианы. Ночью они пробирались в лазарет, а значит, что бы ни случилось с Павлом Семёновичем, они к этому отношения не имели. Точка. И вот, переговорив через тонкую дверь с Лидой о тяготах жизни в палате, они оставили ей корзину с угощением, записками от однокурсниц и несколькими пёстрыми хризантемами. В коридоре объявилась Дарья и махнула рукой, чтоб они пошевеливались – на дежурство заступила её сменщица. Здесь, на выходе из закрытого крыла осталась первая улика – лелианина лента для волос. Теперь она белела на тёмном полу ярким пятном грядущей выволочки. Лелиана выскользнула наружу, а Эльза ещё раз громко пробежала туда-обратно по коридору. Даже ковры, подаренные институту очередной великой княжной, не заглушали её топот. Дежурная сестра должна быть совсем слепой и глухой, чтоб не заметить хотя бы край её платья. Улика номер два. Ну и третьей уликой станут показания самой Лиды Серо, которая очень удивилась просьбе выдать их при случае, но согласилась ничего не спрашивать и всё сделать в лучшем виде. Готово. Алиби обеспечено. Эльза поспешила к умывальникам, где дожидалась её Лелиана. – Отбой был четверть часа назад! – крикнула ей классная дама какого-то из младших классов, из ниоткуда появившаяся в коридоре. Эльза застыла: – Прошу прощения, эээ… mademoiselle, – выдавила она. И добавила самым неправдоподобным голосом, на который была способна, – я засиделась с книгой и не уследила за часами. Классная дама хмуро оглядела Эльзу с ног до головы и кивнула: – Бегом в комнату… Ну не на самом же деле бегом! – крикнула она вслед. Наскоро умывшись, Эльза и Лелиана пожелали доброй ночи соседкам. Классная дама спустила газ в лампах, вечерние девичьи разговоры постепенно стихли. Эльза сразу закрыла глаза и натянула одеяло на голову. Лелиана прочитала вечернюю молитву перед небольшой иконкой на тумбочке, после чего широко зевнула и тоже улеглась. Петербургский ноябрь – самый мерзкий ноябрь в мире. Эльза не видела ни одного другого ноября, но была уверена в этом на двести процентов. В вечных сумерках постоянно клонило в сон, девочки вечно клевали носом то на заутрене, то в столовой, то на уроках. И сейчас, согретая под тяжестью одеяла, Эльза бы провалилась сон, не ткни её в бок Лелиана, неслышно опустившаяся с кровати. Подождав минуту – выходить по одному было надёжнее – Эльза тоже выскользнула из постели и прихватила из-под подушки поддельное письмо. Ночные коридоры давно не пугали. Тусклый свет и длинные тени стали союзниками Эльзы в ночных вылазках. Единственными союзниками на долгие годы младших курсов. Проходил час после отбоя – и это становился её институт, она знала здесь каждый угол, каждую каморку, куда можно спрятаться от внезапного дежурного. В ночной неспокойной тишине институт становился её царством. И впустить в свои владения Лелиану оказалось чертовски верным решением. Впервые у неё появилась союзница среди людей. Вот так – поверять кому-то тайные места и собственные секреты, договариваться без слов, одними жестами – было странно, совершенно непривычно. Это и радовало, и пугало Эльзу одновременно. Но сейчас, когда они вдвоём тащили из кладовки тяжелое ведро с клеем, больше радовало. В учительском крыле дежурных не было – кому придёт в голову надзирать за преподавателями? Зато ковры лежали мягче, чем в коридорах учениц. Весьма кстати. Эльза весело кивнула на нужную дверь. Они опустили ведро, Лелиана взяла лист бумаги и приступила к самой рискованной части плана. – Может, не надо? – прошептала Эльза. Мстить преподавателю было весело, а рисковать, что Лелиану застукают, что-то у него ворующую, – совсем нет. Это Эльзе не вырваться из института ни при каких обстоятельствах, а Лелиану могли запросто исключить. А этого допускать нельзя. Уж точно не из-за какого-то дурацкого письма Лины. Подруга убрала за ухо выбившуюся рыжую прядь и сосредоточенно покачала головой: – Я знаю, что делаю. Через щель у пола она просунула в комнату лист бумаги, только кончик остался белеть с их стороны, затем прислонилась ухом к двери и прислушалась. Эльза старалась дышать как можно тише и напряженно всматривалась в очертания дверей других комнат – не загорится ли где свет. Бумага не шевелилась. – Спит, – шепнула, наконец Лелиана. Отточенным, но слишком театральным, чтобы поверить, что она не красуется, движением Лелиана вытащила из-под ночной рубашки две шпильки. Дальше началась магия, которой Эльза страшно завидовала: пара минут, нахмуренные брови, несколько неуловимых движений – и с тихим щелчком дверь отпирается. Чему их вообще учили в этом Смольном? На секунду они замирают, Лелиана вновь прислушивается. Ничего не происходит, никто не выскакивает с разоблачающими криками из соседних комнат. Пересилив сомнения, Эльза протягивает поддельное письмо. – Что ты там написала? – Лелиана склонила голову набок, рассматривая неровные строчки на свёрнутом листе. – Какая разница? Топай, давай, Сонька Золотая Ручка, пока не проснулся. Лелиана быстро показала язык и, отвернувшись, приоткрыла дверь. На мгновение, которое потребовалось ей, чтобы проскочить внутрь, коридор огласил звонкий храп Павла Семёновича. Но дверь затворилась, и всё стихло. Эльза нервно била ногтём по подушечке большого пальца. Что она там делает так долго? Пора ли врываться и спасать? Может… Не успела Эльза надумать, сколько щупалец, на самом деле, у монстра, который притворяется Павлом Семёновичем, как Лелиана вышла – коридор вновь огласил храп – прикрыла дверь и победно помахала письмом. Хотелось с облегчением выдохнуть, но Эльза только насупилась и потянулась за ведром. Дурацкая часть плана выполнена, наступило время главной. – Закрывай дверь, – шепнула она Лелиане. – А я не умею закрывать. Эльза оторопело на неё уставилась, а потом махнула рукой: – А к чёрту, клея всё равно много намешали, и так зальём. Лелиана бережно сложила письмо и бросилась помогать переливать клей из ведра в небольшую лейку, одолженную во всё той же каморке экзекутора Владимира Владимировича, где они регулярно поедали по ночам пряники. Даже тоненький носик домашней лейки оказался слишком большим для замочной скважины, и половина клея текла мимо. Приходилось постоянно вытирать дверь припасённым листом бумаги. Эльза вспомнила всё богатство всех известных ей языков, пока заливала щель, а Лелиана неслышно смеялась в ладонь и поправляла её французское произношение. Да и сама Эльза всё больше успокаивалась и нет-нет, да прыскала от особо громкого храпа учителя. Когда работа была, наконец, сделана, она проверила дверную ручку. Даже не заблокированная замком, она едва-едва шевелилась и не позволяла открыть дверь. А как клей застынет – так и вовсе встанет намертво. С выражениями абсолютного торжества на лицах Эльза и Лелиана пожали друг другу руки. Предстояло ещё замести следы – вымыть ведро и лейку, вернуть их на место, а потом ещё и вернуть на место себя. Но сегодняшнее дело стало, определённо, самым грандиозным из всего, что они совершали за институтскую жизнь. Ночь удалась, да и весь учебный год наперёд – тоже. По мягкому ковру они поспешили прочь. На утро был, конечно, страшный скандал. Не сразу. Павел Семёнович не смог выбраться из комнаты около 6:50, на зов его никто не откликнулся. Неладное заподозрили в 7:40, когда он не пришёл на завтрак. Тревогу забили в 8:15, когда ученицы четверть часа просидели без преподавателя. Классная дама младшекурсниц оставила класс шептаться, а сама отправилась на поиски. Около 8:50 Павел Семёнович был обнаружен в своей собственной комнате, но попасть к нему было решительно нельзя даже при помощи запасного ключа. Клей в замочную скважину заливали щедро и старательно, а потому дверь решили снимать. Искали человека, искали инструменты, искали правильные инструменты… из комнаты Павла Семёновича вызволили только под конец учебного дня. Пострадавшему оперативно выдали тарелку бутербродов, чай с двойной порцией сахара и рюмку настойки пустырника. Директриса с инспектрисой были в ярости, и немедленно приступили к расследованию. Допрашивать институток отправили m-elle Белову, большую специалистку в таких делах. – Ваших ли рук дело, mademoiselle Тревельян? – подозрительно прищурилась она, заходя в пустой класс. Эльзу уже настиг нагоняй за провинность с санитарным пунктом, и она отбывала наказание: из волос её исчезли ленты, зато в руках появились ведро и тряпка. – Как видите – нет, — сказала она, оставляя блестящий мокрый след на доске. И тут же добавила, – хотя жаль, что не моих. Идея-то отменная! Белова тяжело вздохнула, черкнула что-то в блокноте и отправилась дальше – искать нарушителя.