Иди за мной по краю – не пугайся.
Флетчер лежал на полу и бездумно, отрешённо смотрел в потолок. Он ничего не чувствовал, ни о чём не думал. Видимо, ни на что больше не хватало сил. Непонятно, откуда они взялись, когда он схватил Альфонса за плечи и прижался лбом ко лбу другу. Впрочем, Ал не особо сопротивлялся. Вернее, вообще не сопротивлялся – просто прикрыл глаза и позволил Флетчеру «говорить» с Эдом. Что чувствовал в этот момент младший Элрик, неясно. Было страшно даже думать в эту сторону – такой у Альфонса был прозрачный, нездешний взгляд, когда Флетчер отстранился от него и обессиленно повалился на пол, тяжело дыша. Тогда даже мороз по коже пробрал, и у младшего Трингама мелькнула мысль, что Ал выглядит так, словно его душа была где-то на грани между тем и этим миром. А может, так оно и было – во всяком случае, это бы объяснило саму возможность того, что Флетчер напрямую говорил с Эдом… Но это было тогда. И мысли были тогда. А сейчас – сейчас ни мыслей, ни чувств. Пусто. Всё. Финал. Младший Трингам зачем-то прикрыл глаза. Уже всё равно, открывать их или закрывать. Когда это началось? Тогда, когда он перестал слышать голос Эда? Тогда, когда его, Флетчера, оставили последние физические силы? Тогда, когда Ал, страшно сверкнув глазами, внезапно, не говоря ни слова, подорвался на ноги и выскочил за дверь – прямо в тёмную ледяную пустоту, из которой доносился вой волков?.. Он израсходовал всё, что у него было. Да, виноват. Страшно виноват. Но неужели Истине было охота вот так добивать и без того лежачего?.. Зачем?.. Флетчер моргнул и с равнодушным удивлением отметил, что за ушами стало щекотно. Значит, слёзы. А почему слёзы, если он ничего не чувствует? Тоже, наверное, остаточное?.. Остаточное от пережитого потрясения. Никогда прежде Флетчеру не доводилось испытывать такое. Даже когда Рассел лежал рядом с ним, совсем ещё ребёнком, в забытьи, на грани смерти – даже тогда младший Трингам не испытывал такого липкого ужаса. Он заставил Эда сделать то единственное, что вообще можно было сделать в такой ситуации. Помогло ли? Никто не знает. Он попытался. Что ещё? Человеческих сил больше нет. Нечеловеческих – тоже. Остаётся последнее. Флетчер вновь опустил веки. К стадиям терминальным состояниям относятся: предагональное состояние, терминальная пауза, агония, клиническая смерть… У Рассела была физическая агония. У него, младшего, похоже, наступала психологическая клиническая смерть. Можно ли говорить о психологических терминальных состояниях? Наверное, можно. Потому что это уже не отсутствие желания жить. Это просто отсутствие. Ведь действительно больше ничего не оставалось. Он, Флетчер, наломал таких дров, что невозможно даже осмыслить. Он сказал непоправимые, страшные вещи своему старшему брату – и уже, наверное, совсем потерял его. Потому что кровопускание – это блеф, это плацебо, эта последняя соломинка для спасателя – не для утопающего, которого уже не спасти… Рассел и так всегда тяжело переносил забор крови, организм не справлялся. Так с чего же сейчас… За ушами вновь стало щекотно, но Флетчер уже совсем не обращал на это внимание. Он поссорился с братом по своей вине – раз. Он потерял брата по своей вине – два. Он довёл брата лучшего друга – как минимум – до обморока и заставил его пройти буквально через ад – три. Наконец… наконец, он потерял лучшего друга. Единственного лучшего друга. Единственного человека, который мог бы ему хоть как-то помочь выкарабкаться из этой пропасти. Ал сбежал. Куда, зачем – не имело значения. Наверняка просто подальше от Флетчера. Наверняка. А разве он не заставил Альфонса тоже пройти через персональный ад?.. То, что он оказался далеко от Эда, то, что почти уже лишился рук, то, что, возможно, после насильственного влезания в свою голову, возможно, лишился возможности хотя бы слышать Эдварда… Это разве можно простить? Нельзя. Ничего удивительного, что Ал вылетел в пустоту и темноту и предпочёл умирать там, а не здесь. На какое милосердие, на какое сочувствие Флетчер вообще мог рассчитывать?.. Альфонс всё время, постоянно делал для него всё, что может сделать человек. И даже немного (много) больше. Он всегда был рядом. Всегда – даже когда они с Расселом ссорились, даже когда Флетчер был не в духе, даже когда… всегда. А младший Трингам всегда знал, что не заслуживает этого. Всё это время нужно было на коленях благодарить судьбу за то, что у него есть в жизни такое солнышко. Ведь не зря Эд ласково зовёт своего брата солнцем, это справедливо… Флетчер зачем-то измученно сощурился, позволяя тусклому красноватому отблеску пламени проникать через веки. Никакой жалости к себе. Ведь некого винить, кроме себя самого. Всё правильно. Он зажмурился. Пустота в душе разрасталась. Хотя в хижине было пока ещё тепло и светло, казалось, что откуда-то из живота ледяными побегами расползаются холод и тьма. Хотя, может, дело в том, что огонь в очаге догорает, а подкинуть дрова некому. Да и незачем. Чем скорее потухнет огонь, тем скорее он замёрзнет на смерть. И больше не будет позором для этого мира. Лучше бы он никогда не рождался. Лучше бы… – Флетчер! Флетчер, господи, ты живой? Я дурак, забыл подкинуть дрова, когда убегал… да у тебя руки совершенно ледяные! Флетчер, чёрт возьми, ты меня слышишь?! Красноватый свет, мучительно давивший на глаза сквозь веки, полыхнул и превратился в золотистый, и Флетчер, не веря ни одному из своих пяти чувств, растерянно приоткрыл глаза. – Ал, ты?.. Ты… здесь? – изумлённо, одними губами, выдохнул он. – Хвала Фламелю, живой! – Альфонс (а это, естественно, был он) крепко, до хруста костей стиснул друга в объятиях. – Прости-прости-прости, я идиот… я просто… просто сам в неадеквате был, посмотрел на тебя, понял, что ты сейчас в обморок грохнешься, решил, что срочно нужна еда, и решил… Прости, Флетчер, я просто… как ты меня напугал! – голос Ала сорвался, и младший Элрик, истерично всхлипнув, зарылся носом в мех на капюшоне друга. До Флетчера, уже решившего, что жизнь подошла к концу, доходило медленно. Очень медленно. По крайней мере, по его собственным ощущениям прошло не меньше пяти минут, прежде чем он начал понимать. – Так ты… – через силу выдавил из себя он, судорожно хватаясь за локти Альфонса. – Ты не… бросил меня?.. Не ушёл?.. – Что?! Да у меня и в мыслях не было тебя бросать, балбес! – Альфонс, которого мелко потряхивало от подступивших к горлу рыданий, зажмурился и ещё крепче обнял Флетчера. – В таком состоянии?.. После того, что тебе только что пришлось пережить?.. Да что я, сволочь распоследняя что ли – бросать своего лучшего друга в таком состоянии?! Изверг я?.. Люцифер или кто там у этих христиан в аду сидит?!.. Дурак, дурак, дурак… прости! Младший Трингам потихоньку приходил в себя. Становилось теплее – от стальных ли (не зря у Альфонса брат – Стальной алхимик) объятий, от весело трещащего ли огня – неважно. Сердце нехотя, словно переступив через самое себя, начало-таки биться быстрее. Даже щёки у Флетчера немного порозовели. Теперь-то он чувствовал, что глаза отчего-то щиплет. Да и в горле першит. Но взгляд его в этот момент упал на пол, за спину Альфонса – и это был последний шаг, который вывел младшего Трингама из психологического терминального состояния. На голых, кое-как обструганных досках лежал уже безжизненный большой белоснежный заяц, придушенный верёвкой – похоже, попал в силки… И большой ворох разных веток, листьев и ягод («Я не знал, что именно нужно, – оправдывался потом Ал, – поэтому срезал всё, что попадалось под руку, вдруг понадобится…»). А поверх них – тот самый походный нож, который каждому из них в числе обязательного снаряжения выдали ещё в Бриггсе. На рукоятке ножа темнели и поблёскивали разом красновато-бурые пятна. Ну конечно. Ведь держать нож обмороженными, покрытыми волдырями пальцами – это… Ал, конечно, Флетчера видел во всяких состояниях. И неоднократно успокаивал своего друга, когда у того случались истерики. Но с таким он столкнулся впервые. И если до этого ругал себя распоследними словами, что без объяснений оставил младшего Трингама в одиночестве, то теперь просто мысленно молился, чтобы ему хватило сил удержать Флетчера и не дать ему покалечить себя.***
– Я думал, ты себе лоб разобьёшь, так тебя колошматило, – с улыбкой признался Ал, подбрасывая ещё дрова в очаг. – Прости, – виновато шмыгнул носом Флетчер, вновь пристроивший голову на плече у Альфонса. В руках он держал большую жестяную кружку с горячим облепиховым чаем и вообще помаленьку начинал по-настоящему оживать. – Я сам не знаю, что это было – просто как будто крышу сорвало… Я даже не понимаю, откуда у меня на это силы взялись, ведь вообще не было… – Меня это тоже удивило, – хмыкнул Ал, стараясь не двигаться, чтобы не мешать Флетчеру. – Но ты не извиняйся. Всё хорошо. Это как раз от недостатка сил и было – наверное, твоё тело решило, что ты умираешь, и решило психануть напоследок… – Это ты хорошо агональное состояние описал, – тихо фыркнул Флетчер. Ненадолго повисла тишина, прерываемая лишь завываниями ветра за окном да уютным треском огня в «камине». – Ал, – Флетчер опустил глаза и сглотнул. – Ты не знаешь… – Точно – не знаю, – спокойно ответил Альфонс, угадав, о чём тот хотел спросить. – Я не слышу мыслей Эда. Скорее всего, это из-за твоего вмешательства. – Прости, – Флетчер съёжился. – Я не хотел… – Да брось, – Ал осторожно приобнял его. Голос младшего Элрика звучал совсем мягко, и Флетчер в который раз поразился, насколько же его лучший друг сильный человек. – Это было необходимо, я понимаю. Хорошо, что вообще получилось, потому что Эд реально тебя слышал, – он помолчал и негромко продолжил: – Вполне вероятно, я больше и не смогу его услышать до того, как мы встретимся вживую. – И ты говоришь об этом так спокойно? – Да, Флетчер, я говорю об этом так спокойно по двум причинам. Первая – это нужно было для того, чтобы Эд успел с твоей помощью спасти Рассела, – Ал замер, не мигая глядя на языки пламени. – А во-вторых… во-вторых, – он вдруг усмехнулся, и Флетчер растерянно покосился на друга, – ты ведь знаешь, что мы с братом, даже не слыша словесные мысли друг друга… можем продолжать чувствовать друг друга на расстоянии. Пауза. – То есть, ты хочешь сказать?.. – Флетчер, разволновавшись, поднял голову и с надеждой и мольбой заглянул в лицо Алу. – Да, – Ал повернул голову, чтобы смотреть в глаза Флетчеру, и без тени улыбки кивнул. – Помнишь, я рассказывал – весной, когда меня похитили и я закрыл своё сознание, чтобы Эд не мог ничего видеть… Эд всё равно меня нашёл. Почему? Потому что это не тут, – он коснулся пальцами свободной руки своего виска. – А тут, – и указал на грудь с левой стороны. – Как бы это пафосно ни звучало. Вновь пауза. – И ты можешь… – руки у Флетчера мелко дрожали – но чай ещё не выплёскивался. Альфонс выдержал его отчаянный синий взгляд – и, наконец, едва слышно хмыкнул. Уголки его губ дрогнули. – Флетчер, ты ведь тоже это чувствуешь. Ты оживать начал не потому, что я тебе ягод дал пожевать и зайца вариться закинул. Ты потому начал оживать, что кризис прошёл, – после секундной тишины: – Флетчер, всё хорошо. Наши с тобой братья живы. Оба. Благодаря тебе. Ты справился. Младший Трингам молча отставил кружку в сторону, спрятал лицо в ладонях и втянул голову в плечи. Теперь тряслись не только руки. – Господи, – пробормотал он, улыбаясь сквозь вновь выступившие на глазах слёзы. – Пресвятая блядь Истина… – Но-но, куда плакать опять, дурак! – Ал всплеснул руками и опять – который раз за сегодня – обнял Флетчера за плечи. – Ты ещё водно-солевой баланс не восстановил, а уже снова-здорово! – Я знаю, знаю, прости… БРА-АТИК! – Да тьфу на тебя, Флетчер! Прекрати, затопишь ведь! – НЕ МОГУ-У!.. Альфонс беспомощно озирался в поисках того, что может помочь ему успокоить вновь разревевшегося друга. Взгляд остановился на побулькивавшем в котелке бульоне на заячьем мясе. И тут Ала осенило. – Ну Флетчер! Я понимаю, что тебе зайчика жалко, но между тобой и им я всё-таки однозначно выбираю тебя, и ты не можешь на меня за это дуться! Сработало – и Флетчер прямо сквозь слёзы и всхлипы истерично расхохотался, запрокинув голову. «А вот с этим уже можно жить!» – мысленно резюмировал Ал, вполне довольный собой, роясь в карманах в поисках «походного носового платка», который полнедели назад вызвал такой бурный приступ смеха у старших. Руки, тщательно промытые специальным отваром и туго перебинтованные Флетчером, почти не болели. В голове не стучало так, как будто кто-то хочет проломить череп. Сердце не тянуло так, будто его вытягивают по жиле наружу. А значит, самое страшное… действительно прошло. И они все вчетвером живы. Благодаря Флетчеру. Господи. Да этот платок сейчас ему самому понадобится, а не младшему Трингаму… По очереди успокаивая друг друга, младшие, наконец, обоюдными усилиями справились с истериками и притихли, разморённые теплом и спокойствием. За окном снова слышалось завывание диких зверей попеременно со свистом вихря, но оно больше не казалось таким жутким. Наевшись пусть и несолёного, но бульона, заев его мясом («Диетическое и питательное – мы с тобой просто по-королевски устроились, Ал!» – весело подытожил Флетчер, без всяких угрызений совести уплетая зайчатину за обе щёки под смех Ала) и ягодами («Глёд и шиффердия? А я говорил, что мы с тобой по-королевски устроились? – Говорил-говорил, Авиценна, ешь давай…») и запив всё это несколькими кружками чая, мальчики почувствовали, что у них слипаются глаза. Сил хватило только чтобы подбросить побольше дров в очаг, вытянуться на расстеленной на полу мешковине плечом к плечу – и оба почти моментально провалились в сон. И проспали до самого обеда.***
– Эд… Эд! – А, что, где, почему?! – Эдвард ошалело вскинул голову и заозирался. Избушку заливал нестерпимо яркий солнечный свет. – Я… пресвятая блядь Истина, я вырубился… Рассел, ты живой вообще?!.. – Эд поспешно обернулся, во все глаза уставился перед собой и с облегчением выдохнул, схватившись за сердце. – Твою ж налево… Старший Трингам, бледный, с синяками под глазами, с резко заострившимися скулами и впалыми глазами, полулежал на том, что условно можно было назвать подушкой, и вымученно и устало, но всё же – улыбался. – Прости-прости-прости, господи, я, я просто присел на минутку, когда тебе руку перевязал… – Эд, вскочив на ноги, потянулся к его лбу. – Как ты себя чувствуешь? Что вообще… – Эд, постой, не тарахти, – Рассел на полпути перехватил его руку. Не то, чтобы это было реальным препятствием, но Эд покорно замер, внимательно глядя в лицо друга. – Как видишь, живой… вроде. Похоже на то, – он хмыкнул, но тут же посерьёзнел – и кивнул на свою правую руку, пальцами которой держал сейчас запястье Эдварда. – А что… что это такое? Старший Элрик опустил руку, озадаченно нахмурился, бросив взгляд туда, куда указал Рассел, – и побелел как полотно, вспомнив, что было вчера. – Эд? Эд, ты мне не нравишься… Удивительный политик, приём… Да твою мать, полковник Элрик! – А, чего? – Эд, отвиснув, помотал головой и присел на край лежанки рядом с другом. – Чего, чего… – Рассел закатил глаза. – У тебя видок был, словно тебя по голове шандарахнули и ты сейчас вырубишься! В конце концов, кто тут больной, ты или я? Подумаешь, повязка какая-то на локте… – он пожал плечами, поджав губы. – Единственная лично для меня проблема – в том, что я нихрена не помню с ночи… – он исподлобья взглянул на Эдварда. – Может, всё-таки расскажешь, что было?.. И с какого перепугу у тебя самого рука замотана? Эд отвернулся. Помолчал. И старательно будничным тоном безэмоционально выдал: – У тебя началась агония. Твой младший братец с помощью Ала связался со мной и наорал на меня, потому что я запаниковал. Потом он сказал прокалить ножик и пустить тебе кровь. Мы опять мысленно поорали друг на друга. В итоге я сделал, что он сказал. Когда сделал надрез, меня затошнило, и я вырубился. Очнулся, увидел, что тебе полегчало, перевязал тебе руку, притащил снега, повесил котелок на огонь. Пока ждал, чтобы снег растаял, задремал, сунул руку в огонь, обжёг, перевязал. Потом поменял тебе компресс, присел на пол. Всё. Дальше я тоже нихрена не помню – с чем я нас и поздравляю. Повисла долгая, тягучая тишина. – Пиздец, – сдавленно пробормотал Рассел, когда к нему-таки вернулся дар речи. Ну конечно, приходишь в себя после того, как чуть коньки не отбросил, а тут тебе такие новости. – И не говори, – задумчиво согласился с ним Эд, поглядывая на почти совсем погасший очаг. Хорошо он ночью сообразил закинуть туда побольше дров. Хотя сообразил, конечно, сильно сказано. – Мне вот до сих пор нихрена не понятно… – он вновь обернулся – и тепло улыбнулся Расселу. – Кроме того, что ты по крайней мере живой. А это уже не может не радовать. – А, ну да… – Рассел, сосредоточенно нахмурившись, запустил пальцы левой руки в волосы на макушке. – То есть наверное… то есть не знаю… то есть… – он дёрнулся и ошарашенно широко распахнул глаза. – … Эд! Эдвард спрятал лицо в ладонях и сидел теперь, низко опустив голову. Плечи у него мелко дрожали. – Эд, ты чего? – Рассел, поморщившись, сел, стараясь не смотреть на свой разодранный и перебинтованный бок, и пальцами правой руки несмело коснулся плеча своего лучшего друга. – Я что-то не то сказал?.. – Да иди ты уже сюда, идиот! Рассел изумлённо заморгал, утыкаясь носом в плечо Эдварда, сгрёбшего его в охапку. – Эд, ты… – Я жутко боялся, что могу тебя потерять, – тихо произнёс тот, снова шмыгая носом. Горло предательски першило. – Больше не смей меня так пугать, понял? – Понял… ты же меня с того света достанешь, чтобы врезать, – растроганно хмыкнул тот, крепко обнимая Эда в ответ. И тихо добавил: – Спасибо, что не бросил. И что вытащил. – Это не я. Это твой младший брат. – Нет, Эд. Не отнекивайся, – Рассел прикрыл глаза. – Флетчер сказал, что делать. А сделал – ты. И если бы тебя не было рядом, я бы уже давно сыграл бы в ящик, – пауза, совсем шёпотом: – Ещё там, в лесу. – Идиот он и в Драхме идиот, – грустно усмехнулся Эд. – Сказал же, что не брошу. – За это и спасибо. – Ты бы на моём месте поступил бы так же. – Да. Но я не на твоём месте. Так что заткнись уже и не дави на рёбра. – Ой, прости… – Да не переставай обнимать, дебил, а просто на рёбра не дави, ну! Подавившись смущёнными смешками, оба притихли и замерли. Не то чтобы им часто приходилось в открытую демонстрировать, что они друг для друга значат. – Эд, – наконец, решился прервать уютную тишину Рассел, почти что робко наклонив голову, – а ты не знаешь… ну… – Не знаю, – коротко ответил Эдвард. Молчание. – Но чувствую, что с ними всё в порядке. Хотя твой братишка меня ночью знатно перепугал, когда заявил, что ему нужен равноценный обмен – мол, я спасу тебя, а он вылечит Ала… – Эд негромко фыркнул. – Я уж подумал было, что это шантаж… – Он что? Вылечит Ала? А что с Алом? А с самим Флетчером? – Рассел всё же отстранился и теперь испуганно моргал, глядя в лицо Эдварду. – И ты у него не спросил?.. И что он тебе вообще сказал?.. А вдруг они оба… Эд вдруг зажмурился, истерично хохотнул – и мягко, но сильно толкнул Рассела в лоб так, что тот, не имея никаких сил, упал обратно на импровизированную подушку. – Эй!.. – Да расслабься ты уже, ну, – Эд, устало улыбаясь, смотрел на старшего Трингама ясными карими глазами. – Если бы я знал ответы на твои вопросы, я бы их тебе уже сказал. Да, я не спросил, потому что, извиняй, на тот момент у меня была одна очень срочная проблема по имени майор Рассел Трингам. Вернее, не так – я-то спросил, но Флетчер вполне справедливо на меня наорал, что времени на объяснения нет. Пришлось послушаться, – Эд встал, чтобы всё же подбросить дров в очаг и между делом пояснил: – Флетчер у тебя всё-таки просто умница. Я подумал, правда, что либо у него, либо у меня мозги набекрень, когда он сказал мне пустить тебе кровь… думал, капец, младший братец решил старшего угробить… с голодухи да с холода что ли озверел… – Эдвард присел на корточки, чтобы разгрести тлеющие угли. – А он, оказывается, знал, что делает, – пауза. Снова тихо: – Надеюсь, он действительно вылечит Ала, что бы там с ними сейчас ни было. Рассел, гипнотизировавший до этой фразы стенку, потому что у него предательски щипало глаза (Флетчер, который кричал Эду про равноценный обмен? Шантаж?.. «Флетчер у тебя всё-таки просто умница»? Почему же у него, когда они из-за Рассела так по-идиотски поссорились, что это чуть трагедией уже не закончилось?), торопливо повернул голову и уставился на спину друга. – То есть ты действительно не знаешь, что с ними сейчас?.. – А зачем мне тебя обманывать? – Эд, не оборачиваясь, поднялся на ноги. Огонь разгорался. По стенам начинали плясать оранжевые отблески, спорящие с холодным белым светом, льющимся через окно. Становилось теплее. Во всех смыслах. – Не в том мы оба состоянии, чтобы я над тобой издевался, – пауза, – хотя жаль… – Да ну Эд! – Но я точно знаю ещё одну вещь – помимо того, что ты живой, – Эдвард обернулся, и Рассел с удивлением отметил, что старший Элрик действительно абсолютно спокоен. И улыбается не натянуто, а искренне. – Хоть после вмешательства Флетчера в сознание моего Ала я и перестал слышать мысли брата… я чувствую, что с ним всё хорошо. Он жив и спокоен. А раз так – наверняка и с Флетчером всё в порядке, – Эд выдержал театральную драматическую паузу – и схватился за живот: – Ясно тебе? Не думаю, а чувствую! Не головой, а нутром! Вот! Ровно в этот момент «нутро» Эда решило издать жалобный крик кашалота. Старшие замерли, уставившись друг на друга, – и Рассел, взвыв от смеха, прикрыл глаза рукой. – Твою мать, Эд! Ты вообще думаешь только о двух вещах – об Альфонсе и о еде… или одновременно! – Правильно, потому что моя Принцесса у меня ассоциируется только с самым приятным в жизни, – весело заметил Эд, тоже давясь смехом, – то есть с едой! – Ой блядь, Удивительный политик… – Рассела буквально трясло от хохота. – Мне нельзя так ржать, кишки наружу вылезут… – Заправим назад! – оптимистично уверил его Эдвард, который наконец-то по-настоящему поверил в то, что теперь всё будет хорошо. – Только ты погоди, пока я на охоту сбегаю, а то, собсна, поесть нам будет и нечего – не веточки же жевать… – Куда… один… – Рассел, стараясь не хвататься за живот, замахал рукой, всё ещё пытаясь отсмеяться. – А вдруг… снова… – Не, никакого снова, уж поверь! К тому же теперь у меня есть опыт борьбы с медведем! – совсем жизнерадостно объявил Эдвард. – Не надо… без меня… Ой, блин… – Спокуха, только спокуха – щас устроим пир богов! – Спасибо, я ещё пожить хочу, не надо богов… – Вот именно, что надо, – чтобы пожить!