I. Старшие
Холодная пустынная равнина. Пробирающий до костей ветер. Перед Расселом стоял Альфонс – и в его глазах не читалось ничего, кроме какой-то жуткой неизбывной тоски. – Ал… Ал, пожалуйста… – Рассел чувствовал, как мелко дрожат его колени. – Ал, прошу тебя… где мой брат? Где Флетчер? Младший Элрик безжизненно смотрел на него исподлобья и молчал. У Рассела больно заныло под рёбрами – как некстати… – Ал, где мой младший братик?! – не в силах больше сдерживаться, крикнул Рассел, кидаясь к Альфонсу и хватая его за грудки. – Где он, что с ним, говори! – Рассел, он… его нет, – будь здесь Эд, старшему Трингаму непременно прилетело бы за такое грубое обращение с Алом. Но его почему-то не было, а сам Альфонс вовсе не сопротивлялся. И даже больше – Рассел вдруг заметил, что у него дрожат губы. – Нет? Что значит – нет?.. – он растерянно застыл, не выпуская куртку Альфонса. – Так, Рассел. Это моя вина. Я его не уберёг. Опять, – Альфонс сглотнул. – Была лавина, и… я даже понять не успел, что произошло. Он толкнул меня в плечо, а потом… потом было всё белое. И ничего. Ничего больше. Я сделал всё, что мог, но без алхимии это было бесполезно. Я… – Ал обессиленно прикрыл глаза. – Я хотел бы попросить у тебя прощения. Но я не имею на это никакого права. Мне так жаль. Старший Трингам разжал пальцы. Альфонс медленно отступил назад на шаг. Рассел так же медленно, как оглушённый, опустился коленями на ледяную землю. Значит, тот грохот и отчаянный крик, звенящий в ушах как будто изнутри, а потом абсолютная тишина… вот о чём говорил Эд. Это значило, что всё действительно кончено. Навсегда. А он так и не попросил прощения. Вокруг бушевала метель, Альфонс в абсолютном молчании стоял поодаль от него. Рассел опустил голову. Всё? Вот так? И больше ничего не будет? И он даже… даже больше никогда его не увидит? – Альфонс… но тело? – Я не знаю, Рассел. Я даже не знаю, где и как я очнулся. Это снежная пустыня. Барханы меняют очертания каждую минуту. Без алхимии мы ничего не сможем сделать. Рассел изо всех сил сжал виски и зажмурился. Перед глазами замелькали воспоминания. «Рассел, не будь букой, знакомься – это твой младший братик Флетчер, береги его!» Из маленького свёртка на него смотрели огромные любопытные синие глаза. В тот момент сердце пребольно ёкнуло – и он выпалил: «Я буду его защищать!» Старший был первым, кому улыбнулся младший, первым, кого он ухватил за палец – этот жест надолго оставался в их жизни, и Рассел всегда чувствовал себя таким взрослым и ответственным, а ещё счастливым, что младший брат так безоговорочно верит и доверяет ему. Старший был единственным, у кого на руках Флетчер не плакал никогда и засыпал чуть ли не моментально. Они росли. Уход отца, смерть матери. В день похорон он не отпускал брата со своих рук. Его самого от отчаянной истерики удерживало лишь то, что надо было не дать Флетчеру, ещё слишком маленькому для такого потрясения, сломаться. Но это его «Зачем опускать маму в землю, братик, она же не сможет встать, не надо, пожалуйста!»… Они тогда заснули вместе, и, когда Рассел проснулся от слёз посреди ночи, он обнаружил, что Флетчер крепко вцепился ручками в его кофту и заснул, прижавшись лбом к его груди. Ощущение маленького, хрупкого и бесконечно дорогого существа, так отчаянно нуждающегося в нём, перевернуло старшему душу. Уже на утро он улыбался, уговаривая младшего съесть «вот эту последнюю ложку каши – ну давай, за меня, за братика!» – и Флетчер недовольно фыркал, но покорно открывал рот, давясь нелюбимым рисом. После этого вместе они не спали – он сам с того же дня сел за книги, потом нашёл работу – благо вымахал рано, и ему все давали больше, чем есть, – но иногда, тайком от младшего, часами просиживал рядом с его кроваткой, то поправляя одеяло, то просто глядя, как мерно дышит брат во сне. Но всегда успевал уйти до того, как тот проснётся. Ещё чего не хватало. А потом… потом Флетчер рос, да и он сам взрослел. Как-то он обнаружил младшего брата, с интересом листающего один из забытых им на столе трактатов. Тот, заметив старшего, испуганно соскочил со стула с виноватым выражением лица, но Рассел присел перед ним на корточки и спросил: «Ты понял, что там было написано?» Флетчер потупил взгляд и молча кивнул. «И что ты думаешь?» После короткой паузы младший застенчиво сообщил: «Я думаю, что для второй реакции преобразования в книге указан недостаточный объём магния». Сказать, что Рассел был в восторге – значит ничего не сказать. Ему в тот раз и потом стоило огромного труда скрывать эту радость и бесконечную гордость («Мама говорила, что папа считал, что баловать нельзя, а вдруг…»). Дальше шло как по накатанной. Они тайком заботились друг о друге, росли, учились, работали уже вместе… случайно в их жизнь ворвались Элрики, которые вдруг доказали, что на отца равняться вовсе не обязательно, и вытащили их двоих из жуткой авантюры… Флетчер тоже начал работать – пропадать в больнице с четырнадцати лет, хотя Расссел и был изначально против. Возвращался под утро измотанный, с синяками под глазами, молчаливый – ложился спать на два часа, вставал и вновь садился за учебники. «Я хочу помогать людям, братик». И как у него, ещё маленького и наивного ребёнка, хватало сил на тяжёлую, на износ, работу медбратом? Взрослые-то не всегда выдерживали. Возможно, старший Трингам всегда немного недооценивал своего младшего… Рассел никогда об этом не говорил, но гордился братом безумно, просто до абсурда. И любил его, конечно. Всегда, когда он смотрел на него, погружённого с головой в конспекты или позже в работу, его синие глаза лучились восхищением и счастьем. Но вот сказать об этом вслух Флетчеру… или больше, обнять его… иногда Расселу жутко хотелось сгрести очаровательно серьёзного младшего в охапку и не выпускать его из объятий минут хотя бы двадцать – но он себя останавливал. В апреле прорвалось – когда этот ублюдок Такер чуть было не перерезал Флетчеру горло. Тогда казалось, что они оба многое поняли. Оказалось, нет. Не всё. По крайней мере, он, Рассел, не понял. В душе старший Трингам скучал и по тем временам, когда мог держать Флетчера на руках, но никому – даже себе – в этом не признавался. Оттого и были такие противоречивые чувства, когда в мае он делал раненому младшему перевязку, а потом сам, никому не доверяя, нёс его (особого труда это не доставляло – тот по-прежнему был худеньким и хрупким, как в детстве) до самого Штаба. Смертельный ужас от возможной потери брата, от того, что ему больно… и его же тепло и забота. Воспоминания острым комом встали в горле. Горькое переплелось с радостным и больно душило. Рассел вдруг понял, что всё, чего ему бы сейчас хотелось – это обнять Флетчера. Просто обнять. Просто уткнуться носом в его светлую вихрастую макушку и погладить по острым плечам. И пусть даже не его самого, а только… хотя бы тело. – Он хотел ещё передать тебе… – голос Альфонса доносился из-за унылых завываний бури, – … что… он, наверное, никогда не сможет простить тебе. Рассел скрючился на земле, обхватив себя руками и уткнувшись лбом в холодный колючий снег. Такой боли ему ещё в жизни не доводилось испытывать. Разве с такой можно жить? Боль, страх, вина, холод и снова вина… и тоска. Грудную клетку рвало на части – и лучше бы физически, чем вот так. Становилось нестерпимо. Этого он явно не переживёт.***
– Ал? Альфонс, где ты? – Эдвард нервно озирался. Что за место такое странное – белое, пустое? Под ногами пол непонятно из чего, вокруг словно белый туман. Куда девался Рассел? Ладно, если его здесь нет, это можно ещё хоть как-то понять… (почему-то это казалось Эду логичным). Но где же брат? – Ал, братик!.. – Эдвард, вот ты где, а я тебя заждалась! – мелодичный женский голос ласково окликнул его из-за спины, и Эдвард потрясённо обернулся. – Мама?.. Нет, не ты, ты не мама… – он болезненно поморщился. – … Лень? – Ну зачем же так категорично? – красивая женщина с чертами лица их с Алом матери и такими же тёмными волосами, одетая в длинное лиловое платье и отчего-то роскошный бархатный плащ, лукаво наклонила голову. – Разве не вы создали меня из останков вашей мамы? Разве нет у меня некоторых её воспоминаний?.. – Ты гомункул, а значит, не она, – жёстко оборвал её Эд, сжимая кулаки и подходя ближе. – Мёртвых нельзя вернуть никакой ценой, и мы это знаем. – Мы? – лицо женщины выразило удивление. – Мы с братом. И не только мы. – Ах да, прости, Альфонс… – она провела ладонью по своему лбу. – Вы умные дети, ваша мать могла бы вами гордиться. – Надо иметь смелость признаться себе в своих чувствах, – Эдвард стоял шагах в пяти от Лени. – Вот и всё. Не наша вина, что мы были детьми и не понимали этого. – А потом поняли? – женщина сощурилась. Казалось, ей доставляло удовольствие вести неспешную беседу. А вот Эда это уже начинало раздражать. – Да, поняли. И какое только вам дело? – процедил он сквозь зубы. – Лучше скажите, что это за место? – Это? – гомункул задумчиво подняла глаза. – О, никто этого не знает. – Как здесь оказалась ты? – Уже на ты? Впрочем, неважно… Это тоже никому неизвестно. – В таком случае наш разговор окончен, – Эдвард сердито отвернулся, собираясь уходить. – Мне нужно найти Ала, так что… – И ты не спросишь у меня, где он? – Вы всё равно ответите «не знаю». – Иногда закономерности нарушаются. Старший Элрик медленно повернулся обратно к ней. Что-то болезненно ёкнуло под рёбрами. – Ты знаешь, где мой Альфонс? После короткой паузы Лень кивнула. – Знаю. – Где он? – глаза Эдварда вспыхнули. Скоро он увидит младшего. Но что-то не давало покоя. Что? Может, этот плащ? Как будто он уже видел его где-то… – Ты действительно хочешь это узнать? – женщина как-то зловеще сощурилась. Эд побледнел. Сердце бешено колотилось. Да, он уже видел этот плащ – однажды во сне… как в плохой сказке. – Да, говори немедленно! – Правда может ранить, Эдвард… – Я сам тебя «раню», если ты мне не скажешь сию секунду, где мой братик! У меня опыт есть! – Что ж… я тебя предупреждала, – гомункул грустно вздохнула, высвободила руку и взялась за тяжёлый подол своего плаща. –… АЛ! – Эд грохнулся на колени. Голова кружилась, перед глазами всё плыло. Да, он это уже всё видел. Тогда это был кошмар. И сейчас кошмар. Точно кошмар, это не может быть правдой… Как же проснуться от наваждения? – Я ведь говорила, – Лень покачала головой, стоя теперь чуть поодаль. – Это ведь… – АЛ, АЛЬФОНС, СОЛНЦЕ, ПОЧЕМУ, ЗА ЧТО, В ЧЁМ Я ВИНОВАТ ТЕПЕРЬ?! – Эд, не слушая и не слыша её, поднял на руки безжизненное тело Ала и крепко прижал к себе. – Ал, Ал, братик, маленький мой… Не уходи, вернись, я не смогу без тебя жить, я не умею без тебя жить, я тебя люблю, люблю, люблю, вернись ко мне, умоляю! Да как же проснуться, как?.. – Мёртвые не возвращаются, Эдвард. – АЛЬФОНС!!!***
Эдвард широко распахнул глаза. В ушах звенел крик – собственный, сиюсекундный… и ещё чей-то. Его трясло, как в лихорадке. Что происходит? Он с трудом заставил себя повернуть голову. – Рассел, ты?.. – Эд?.. – старший Трингам, сидящий на кровати, испуганно дёрнулся и отнял от лица руки. Его трясло не слабее, чем Эда. – Я… тебя разбудил? – Н-нет, – у Эда стучали зубы. Он сел, оказываясь плечом к плечу с другом. – М-мне… к-кошмар п-приснил-лся… – заикаться он начинал только в самых крайних случаях. – А т-ты… Рассел повернулся к нему всем телом, и они оказались лицом к лицу. Хватило пяти секунд обмена взглядами, чтобы они оба всё поняли. – Господи, Эд, это просто… просто пиздец, – Рассел, давясь слезами и судорожно всхлипывая, крепко обнял Эдварда. – Од-дноз-знач-чно… – Эд ткнулся лбом куда-то в район ключиц друга. У него по щекам тоже градом катились слёзы. – Я т-так… з-за нег-го ис-спуг-гался… эт-то б-было т-так б-больн-но… – Больно. Адски. Хуже, чем когда меня медведь… Эд, мне так страшно… – М-мне т-тож-же… – Ты думаешь, с ними что-то… Оба замерли. – Н-нет, всё хорошо… – вслух выдохнул Эдвард, моментально расслабляясь. – Всё по-прежнему – значит, в-в п-пор-рядке. – Значит, это, – Рассел чуть-чуть ослабил хватку, – просто… кошмары? – Да, п-просто к-кошмар-ры… – Эд давно уже не помнил случая, чтобы он не мог справиться с заиканием. Нонсенс. Вот это подсознание их обоих тряхнуло. Вот что значит нервы и долгая разлука. – Хвала Фламелю, – Рассел тоже ощутимо выдохнул, впрочем, не меняя позы. Тишина длилась долго. Говорить ни один из них не то что не хотел – просто не мог. Мешали слёзы, к которым старшие не привыкли. – Ну вот и что бы они сказали, если бы нас в таком виде увидели? – наконец, ухмыльнувшись, шмыгнул носом Рассел. – Тоже мне старшие братья… Устроили тут трагикомедию… – Ой и не говори… всемирный потоп просто, – улыбнулся сквозь дымку слёз Эд. – Но… Я думаю, это просто нервное. Я бы понял, если бы с Алом было что-то не так. А сердце не тянет, – пауза, чуть веселее: – Нутро тоже не ворчит! – Нервы, нервы, нервы, нервы… – старший Трингам подавился слегка истеричным смешком, вспомнив последнюю строчку из своего любимого стихотворения про лаборанта и медичек. – Знаешь, в кои-то веки я рад, что твоё нутро чует не котлеты, а неприятности, и что в данный момент оно не чует ничего. – Это точно, Блистательный товарищ, – Эд, которому, наконец, удалось справиться с заиканием, ещё раз глубоко вздохнул и отстранился. Теперь они сидели лицом к лицу. Пауза. И шёпотом: – Пора отсюда сваливать. Иначе я скоро свихнусь. – Я тоже, – Рассел кивнул. Хоть ему и было намного лучше, чем накануне, он всё ещё казался бледным и измученным. Но глаза горели. – Завтра идём. – А ты сможешь… – с сомнением протянул Эд, но Рассел не дал ему договорить. – Нет варианта не смочь – пока это не случилось наяву, а не во сне, – твёрдо ответил он.II. Младшие
– Эд… Эд… ты… что с тобой, почему ты весь в крови?.. – Флетчер, белый как мел, круглыми глазами смотрел на Эдварда. Тот медленно поднял на него глаза, и младший Трингам крупно вздрогнул. Вокруг бушевала вьюга. Снег летел огромными колкими хлопьями, за ним с трудом можно было что-то разглядеть, но этот взгляд… У Эда были глаза покойника. – Напали, – коротко, почти одними губами выговорил он. На щеке старшего Элрика запеклась – если не сказать застыла, по такому-то морозу, – глубокая косая рана, весь лоб был залит кровью, куртка была разодрана. – Я… ничего, Флетчер. Но… Тот опередил его. – А… Рассел? Эдвард опустил голову. Сердце у Флетчера пропустило удар. – Эд… не молчи, Эд! Скажи мне, где Рассел, что с ним, Эд, что с моим братиком?! – Флетчера начинала захлёстывать паника. Он с трудом шагнул к Эдварду. – Скажи!.. – Прости, – по-прежнему одними губами произнёс Эд, не поднимая глаз. – Это моя вина. Я его не уберёг. Флетчеру показалось, что вокруг моментально стало тихо – как под землёй. Словно разом выключили звук. – Где… где?.. – изменившимся голосом сипло выдавил он. Эд коротко махнул рукой через плечо, и Флетчер, не разбирая дороги, ничего не видя и не понимая, бросился туда, куда он указал. Снег сыпался за воротник, таял, ветер пробирал до костей, горло и лёгкие саднило, он не чувствовал ног – но продолжал бежать. Зачем – он бы и сам не смог объяснить. Чтобы убедиться, что он бессилен? Чтобы поверить в то, что не могло быть правдой? Чтобы что?.. – РАССЕЛ! Как можно было разглядеть его в такую бурю – одному богу известно, если он, конечно, существует. Но синий китель и золотые волосы… – БРАТИК!!! Флетчер грохнулся рядом с ним на колени и трясущимися руками схватил старшего за плечи. Снег и холод делали своё дело – сугробы вокруг были безупречно чистыми. А пятен на белой ткани перчаток не оставалось. Но куртка у Рассела была разорвана, на боку зияла чудовищная рваная рана – внутренности вперемежку с переломанными костями, – глаза были плотно закрыты, а в лице… в лице не было ни кровинки – если не считать тех пятен крови, что зловеще темнели на самой коже. – Братик, братик… Флетчер зубами стянул перчатку и прижал два пальца к шее старшего, где должна была быть сонная артерия, другой рукой умудрившись уложить его на собственные колени. – Пожалуйста… Младший Трингам с силой стиснул зубы, давясь внутренними рыданиями и пытаясь унять дрожь. Ценой чудовищных усилий ему это удалось, он зажмурился и затаил дыхание. – Прошу… Секунды складывались в минуты. Флетчер не знал, сколько он так просидел – одну, две, пять, пятнадцать, тридцать минут, час, два, полжизни – значения не имело. Важно было лишь одно – слишком поздно. Он опоздал. И ничего не сказал человеку, который был для него семьёй, которым он дорожил больше жизни. Младший Трингам опустил голову и прижался лбом к груди брата. Слёз не было. Потому что не было ничего. Это полный финал – и ничего и быть больше не может. Ал был прав. Ал всегда был прав. Надо было смотреть в глаза. А может, надо было даже зажмуриться, шагнуть вперёд и обнять Рассела, наплевав на все эти недоговорённости, на страх и на робость. Как тогда, весной, после взрыва лабораторий Такера. И пусть бы старший ругался, зато знал бы… А теперь? Теперь как жить? Без улыбок брата, без его шуток, без его тёплого родного взгляда, без всего, что было дорого, что было важно… Перед глазами вихрем проносились воспоминания. Раннее детство – Рассел протягивает к нему руки и смеётся: «Не бойся, братик, иди, я тебя поймаю!» Смерть мамы – и он сидит на руках у брата и рыдает ему в воротник рубашки, а тот шепчет: «Я тебя никогда не оставлю, всё будет хорошо». Выходит, не сдержал слово… после их знакомства с Эдом и Алом – Рассел, опустив глаза, кусает губы: «Знаешь, я понял, что был не прав. Мы должны идти своей дорогой. Я заметил, что у тебя кое-что получается. Не хочешь попробовать себя в медицине? Ты у меня гений, я знаю, что у тебя всё получится». Перед тем, как они решились уехать в Централ – брат улыбается: «Я не знаю, что мы там будем делать, но что-то придумаем, опыт есть. Твоим мозгам грех пропадать». Апрель – Рассел до боли сдавливает его в объятиях после того, как Такер едва не устроил очередную трагедию. В мае – старший стоит перед ним на коленях, в глазах – ужас: «Хвала Истине, ты живой!» Брат думал, что он не помнит этого, но Флетчер чувствовал тогда сквозь тягучую кровавую пелену, застилающую глаза, что Рассел крепко и бережно держит его на руках… а мало ли такого на самом деле было?.. Флетчер часто заморгал. А вот и слёзы. Горячие, горькие, прожигающие щёки насквозь… Если бы они могли что-то исправить. Если бы он мог вернуть брата к жизни. Он бы отдал всё, что угодно. Но мёртвых не вернуть. Не вернуть даже с помощью алхимии, которой сейчас нет. И больно – чертовски больно. Невыносимо. С такой болью не живут.***
– Эд? Эд, братик, где ты? – Альфонс обеспокоенно озирался. Странное место. Кажется, однажды он уже видел подобное. Но где?.. Под ногами глухо гудели каменные плиты, вокруг витал белёсый туман. Где он и куда делся Флетчер – эти вопросы отчего-то Ала совсем не волновали. Куда более серьёзным вопросом было, где его старший брат. Почему-то он был уверен, что Эд здесь. – Эдвард! Ал неуверенно шагнул вперёд – ничего не изменилось. Дежавю какое-то. Но откуда? – А-а, а вот и младшенький! – раздался насмешливый ехидный голос откуда-то сверху. У Альфонса от ужаса перехватило горло. Он застыл на месте на пару секунд и резко обернулся. – Ты?! Какого чёрта?! Я же тебя сам… – Ух, какой злюка, – Зависть гадко ухмыльнулся. Конечно, это был он. И он сидел на не слишком высокой старинной каменной арке, которой ещё минуту назад – и Альфонс мог в этом поклясться – здесь не было. – Я бы пожаловался на тебя твоему старшему братику, да вот только… – Где он? Где мой Эд? – Ал в два шага оказался перед гомункулом. – И что здесь делаешь ты? – Твой? Нет, ну какие же вы собственники, Жадности бы это понравилось, – Зависть поморщился. – Что здесь делаю я? Этого не знаю ни я сам, ни кто бы то ни было ещё. А вот твой обожаемый братец… – он с сожалением вздохнул. У Ала всё перевернулось внутри. – Где он, что ты с ним сделал?! – сорвавшись, надрывно крикнул он, почти схватив гомункула за волосы – тот вовремя отскочил на другую сторону арки. – Я? Я польщён, искренне польщён, что ты всё приписываешь мне, – Зависть желчно оскалил зубы. – Честно говоря, я бы хотел это сделать сам… но увы, когда я оказался здесь, он уже был таким… – Каким?! – Альфонс из белого стал серым. – Да не ори ты, – тот деланно обиженно вздохнул. – Каким-каким… пойди да сам посмотри. Вон он, твой бесценный Эдвард, – и он указал пальцем куда-то за свою спину. Ал, не раздумывая и не слушая бормотаний Зависти, со всех ног бросился туда, чтобы только… – ЭДВАРД, БРАТИК!!! Опять. Вот где это было. Это был такой же кошмар, один в один, только без гомункула. Альфонс поднял безжизненное холодное тело Эда на руки. Взгляд зацепился за две свежих глубоких пореза на внутренней стороне локтя. Точно как тогда. Как от этого проснуться, как, как? – Эд… Эд… вернись… вернись, не уходи, я не могу без тебя жить! – Тоска смертная, – зевнул откуда-то сбоку Зависть. – Ну и не живи, раз не можешь, ему-то что? – Эд… Эд… – по щекам Альфонса градом катились слёзы. Опять не успел. Опять потерял. А вдруг насовсем? – Конечно насовсем, а ты что думал, всегда везти будет? Хватит, детки, поиграли с Богом – и хватит! – Братик… – нечеловеческая боль раздирала грудную клетку на части. Альфонс зажмурился. Это уже слишком… слишком… – ЭДВАРД!!!***
Флетчер распахнул глаза и часто заморгал. Сон? Так это был только сон? Всего лишь сон – и такой страшный, такой реальный?.. он поднял руку и коснулся ею подушки. Ну так и есть – грубая ткань мокрая насквозь от слёз, а его самого колошматит так, будто… Внезапно он услышал рядом приглушённый всхлип – и резко сел, оборачиваясь. – Ал?.. что такое? Альфонс сидел, сгорбившись и обхватив колени руками. Его плечи мелко подрагивали, светлые длинные волосы спутались, и лица совсем не было видно. – Флетчер? А ты чего… – Ал поднял голову, и синие глаза встретились с карими. Пары секунд для полного понимания было более чем достаточно. – Ал, это было просто ужасно… – теперь уже не стесняясь, Флетчер позволил себе по-детски громко расплакаться на плече Альфонса. – Да, я знаю… – Ал сам судорожно вцепился в плечи друга, захлёбываясь слезами. Это был взрыв накопившейся у обоих боли, страха, отчаяния и вины. И тоски по братьям, разумеется. Прошло минут десять до того, как Ал обессиленно провёл забинтованными пальцами по своему горячему лбу, всё ещё тяжело вздыхая. Флетчер, прикрыв воспалённые веки, тихо редко всхлипывал. Наконец, младший Трингам развёл руки, давая Альфонсу вздохнуть поглубже, поднял голову и измученно улыбнулся, шмыгая носом: – Вот это мы тут с тобой эту… как там её… – Ниагару, – подсказал Ал, дёрнув уголком губ и вытирая мокрые глаза рукавом кителя. – Да, именно, Ниагару устроили… И что бы нам наши старшие братья сказали?.. – Что сказали, что сказали… «Что за вой, что за рёв, там не стадо ли коров…» – «Не-е-ет, то не коровушки, это братья-рёвушки…» Младшие одновременно хихикнули, но Флетчер тут же посерьёзнел. – А если по правде… Ал, как ты думаешь, с ними всё в порядке? – Думаю, что да, – Альфонс покачал головой, вставая, чтобы налить себе и другу воды из котелка. – Если с Эдом что-то не так, у меня тянет под сердцем, а сейчас я себя нормально чувствую, за исключением раскалывающейся головы… – Это от слёз, – Флетчер понимающе кивнул, благодарно принимая из рук Ала стакан. – У меня тоже мигрень… А Рассел… – Если бы с Расселом было что-то не так, во-первых, Эду тоже было бы не очень, потому что он за него как за себя переживает, а во-вторых, ты бы и сам почувствовал, – Альфонс снова опустился рядом с ним. – Но мне сегодня что-то было не очень хорошо, странное ощущение, ещё до кошмара… – Сквозь сон? – Да… – У меня тоже. Но сейчас – сейчас всё хорошо. Я чувствую. Поверь мне, пожалуйста. Пауза. – Верю, Ал. Верю, – Флетчер опустил голову и тяжело вздохнул. – Но я… я так больше не могу. – Да, – согласился с ним Ал, невидящими глазами глядя в темноту за окном. – Хватит. Утром пойдём дальше, – он вдруг усмехнулся. – Ты не поверишь, но у меня хорошее предчувствие. Словно… словно осталось совсем немного. – Пойдём? Завтра? – младший Трингам недоверчиво покосился на друга исподлобья. – Но как же твои руки? Они ещё не зажили, а если придётся лезть в гору… – … то я потерплю, – Альфонс улыбнулся, продемонстрировав Флетчеру свои ладони. – Я ведь говорил уже, что ты настоящий маг и волшебник. Они не болят. И не кровоточат. И я их чувствую. Этого достаточно. – Да, но… – Флетчер поджал губы. – Я знаю, что ты врач, Авиценнушка, – младший Элрик тепло хмыкнул, – но ты же меня понимаешь, как никто. Я больше не могу без Эда. Пауза. Флетчер тяжело вздохнул – и тоже улыбнулся: – Вы с Эдом действительно стоите друг друга. Когда он валялся в Южном городе после операции, когда мы тебя искали, он примерно так же меня уговаривал позволить ему встать… – Правда? – Ал отчего-то разрумянился и смущённо опустил глаза. – Вот же дурак… – Но ведь он тебя правда чувствовал. И промедли мы ещё несколько часов – тебя было бы уже не спасти, потому что… – Потому что я тоже дурак, я знаю, – Альфонс растроганно шмыгнул носом. Вновь ненадолго повисла тишина. – Хорошо, Ал. Пойдём завтра вперёд, – Флетчер доверительно прижался плечом к плечу друга. – С одним условием. Нет, двумя. Нет, тремя… – Ну, включился доктор, – подавился смешком Ал. – Какие там у тебя условия? – Первое, – Флетчер, важно откашлявшись, загнул палец, – сегодня надо выспаться. – Не спорю. – Второе – с утра нормально поесть. – Тоже согласен. – Ну и третье… – Флетчер немного помедлил, но всё же вздохнул и негромко попросил: – Пожалуйста, Ал, если тебе будет больно или что-то пойдёт не так – говори, – совсем тихо, – не хочу, чтобы ты лишился рук. И не хочу тебя потерять. Хватит с меня. После непродолжительного молчания Альфонс кивнул: – Хорошо, Флетчер. Обещаю, что не буду молчать и терпеть.