Мы знать не знаем и не помним,
Пока не встретимся с бедой,
Что весь наш мир, такой огромный,
Висит на ниточке одной.
«Заслужил... – мысленно признал Флетчер сквозь кровавую пелену, застилающую глаза, не то видя, не то слыша, как маршал Драхмы на повышенных тонах объясняет вождю восточных никенавтов, какие эксперименты можно поставить «на этом биологическом оружии». Как только они друг друга понимали? И почему они говорили на ломаном аместрийском? Хотя… какая разница. – Такер был прав...» «Ладно я, – равнодушно согласился Рассел, которого сильно мутило от недостатка воздуха и металлического привкуса во рту (боли в правой глазнице он уже почти не чувствовал, а вот кровь, заливавшая лицо, затекала в рот и пропитывала насквозь ткань, которую каждому из них сунули между зубов – так, на всякий случай). – Я заслужил. Я алхимик. Опыты, эксперименты... пусть. Но Флетчер… Винри?» – он вздрогнул от знакомого голоса – но в этот момент стало совсем нечем дышать, и перед единственным здоровым глазом окончательно потемнело. И последним делом он списал всё на галлюцинации. Ал слышал и видел больше, чем их с Эдом лучшие друзья, уже потерявшие сознание. Младший Элрик слышал возмущения жреца западных никенавтов, кричавшей, вместе с восточной, на ломаном драхмийском, что по традиции тела «спасителей» нужно сжечь ради упокоения их душ (непонятно ещё, что хуже – эксперименты или сожжение заживо), видел, как, крича что-то неразборчивое, с лицом, искажённым яростью и страхом, буквально из ниоткуда выскочила на оторопевших вражеских главарей Винри... Ал даже ощутил, как полыхнуло и больно огрело по щекам алхимическое пламя – но на этом его организм, худо-бедно справлявшийся с восприятием, но не с анализом, решил, что с него довольно – и, напоследок дав о себе знать чудовищной болью, прокатившейся по левой руке и правой ноге, тоже отключился. Правда, младшему Элрику было уже всё равно – думать он не мог. Последним из всех четверых потерял сознание Эдвард. Может, потому, что ему не впервой было терять вырванные с мясом протезы. Может, потому, что эмоции и чувства у него отключились ещё раньше – когда под ключицами больно заскрежетало, и горло наполнилось кровью. Кажется, перед этим он заметил зелёное свечение, как от медицинской алхимии Флетчера, но Эдвард вполне допускал, что его измученному сознанию просто показалось... о чём вообще может думать человек, оглушенный, истекающий кровью, когда на его глазах связывают и равнодушно, как вещи, кидают на сани таких же окровавленных и обессилевших брата и друзей – а потом то же проворачивают с ним самим... да ещё пинают ногами с этим деловитым: «А этот самый опасный, руку ему посильнее назад заломи...» Балансируя на грани между сознанием и бесчувственностью, путая реальность и всплывающие в голове воспоминания (Пятая лаборатория, Милос, Аэруго, опять Пятая лаборатория, опять Милос, Такер, Мюллер, Мустанг... Мустанг?), Эд всё же услышал гремящее «ДА ПОТОМУ, ЧТО ЭТО МОИ ДЕТИ!», увидел бледное перепуганное лицо Винри, склонившейся над ним, – и после этого тоже обессиленно опустил веки и провалился в глубокое забытье. Как позже оказалось – на грани комы.***
– Эмма, скажите хоть что-нибудь, – Мира Оливия угрюмо гипнотизировала спину своей подчинённой, замершей у окна. – Мне нечего вам сообщить, – глухо ответила та, не оборачиваясь. Пауза. – Пожалуйста, доктор Энберг, – Мустанг, прислонившийся плечом к дверному косяку (категорически не мог сидеть) поджал губы. – Это не приказ, а просьба... – Просьба? – Эмма Фрида медленно повернулась. Её губы искажала горькая усмешка. – Какая может быть просьба? Кто меня слушал, когда я говорила не трогать Рассела?.. – она помолчала. Винри, без движения лежавшая на кушетке лицом в подушку, сдавленно всхлипнула. Доктор Энберг поморщилась и снова отвернулась к окну. – Мы с вами сами виноваты. И мы ничуть не лучше их, – она кивнула куда-то за стекло, где в темноте бесновался ураган. Тихо: – Абсолютно – ничем. – Эмма, вы служите на Севере уже пятнадцать лет, – жёстко и резко ответила Армстронг. – Прекратите из себя строить человеколюбца. Вы прекрасно знали, что происходит в застенках Штаба. Вы сами, – с ударением, – участвовали в этих экспериментах. И вы прекрасно понимаете, что мы не могли в этот раз сделать исключение. Я не могла. – А я себя и не оправдываю, – еле слышно возразила ей доктор Энберг, прижавшись лбом к холодному стеклу. – Я в этом ряду стою первая. Я дала разрешение. И мне нечего сказать в своё оправдание – поэтому я и молчу. В полной тишине она развернулась, вытянулась во весь рост и, глядя в глаза не Мире – Рою – негромко и как-то очень по-человечески (оттого ещё более жутко) пояснила: – У Эдварда с особой жестокостью вырваны с кожей и мышцами оба протеза, после чего острыми краями наживую «ввинчены» обратно. На оставшихся конечностях потемневшие гноящиеся ногти. Похоже, под них вводили иглы. Вывихнуты суставы левой ноги. Она говорила так бесстрастно, что побледнела даже «Ледяная скала Бриггса» – не говоря уже о посеревшем Рое, вздрогнувшем Майлзе и сглотнувшем Бакканире (!). И о совсем замершей Винри. Это были все находившиеся сейчас в кабинете – не считая целой толпы, тайком подслушивавшей за дверью. Эмма, между тем, так же буднично продолжала: – У Альфонса с левой руки и правой ноги полностью срезана кожа. Одни голые мышцы. Никенавтам не занимать умения управляться с охотничьими ножами, – кривая усмешка. – Вдоль всей спины выжженные чем-то раскалённым «узоры». Вдоль позвоночника глубокий порез, сквозь который местами видны позвонки. Спасибо, что не перерезали нервы и, кажется, он не парализован. Винри съёжилась. Рой опустил голову. – Рассел... вы и без меня отлично знаете, – доктор Энберг прикусила губу. – Иссечено в лохмотья правое веко, сам глаз залит разведённым экстрактом белладонны, про остальное умолчу, – её голос стал вдруг до странности ледяным. – А у Флетчера... Ладони – лучше бы, как Альфонсу, просто срезали кожу. Похоже, несколько раз подвергали термическим перепадам. Обморожения нижних конечностей, общее переохлаждение. Плюс крайнее истощение… – она махнула рукой. – Не говоря о глубоких порезах на лбу, – пауза, глухо: – При всём том у всех четверых гортани буквально разорваны чем-то острым, как будто из яремных впадин что-то вырвали… – жёстко: – По логике мира в живых они не должны были остаться ни при каких условиях. Но… – Что – но? – не выдержал Мустанг, вскинув чёрные безнадёжные глаза. Доктор Энберг глубоко вздохнула и прикрыла глаза веками. – Но вопреки всем законам – они живы, – почти с удивлением мягко подытожила она. – Я медик, а значит, скептик, и в чудеса не верю. Но я не могу объяснить ничем, кроме чуда, тот факт… что у них уцелели сонные артерии, – она задумчиво потёрла переносицу. – Словно кто-то… укрепил стенки сосуда? Но разве это возможно?.. – Флетчер! – звонко воскликнула Винри – и, испугавшись своего голоса, прикрыла рот ладонями. – Простите… но это точно Флетчер! Я видела зеленоватое свечение, а это его алхимия! Оттуда и истощение организма! – Что? Как истощение связано с алхимией? – Эмма нахмурилась. – Понимаете… – Винри вскочила на ноги, нервно сжимая ледяные пальцы. В её душе сейчас боролись глубочайшее чувство вины и стыда и громадное облегчение, потому что она поняла – и, наконец, поверила. – Это сложно объяснить, но дело в том, что Флетчер с детства… Конечно, Рассел неоднократно рассказывал ей о реакции организма его брата на алхимию, особенно медицинскую. А Винри всегда внимательно и очень серьёзно слушала – потому что знала: нет у Рассела никого дороже Флетчера. И, на удивление, даже никогда не ревновала… Когда девушка закончила свой сбивчивый и путаный рассказ, доктор Энберг мерила шагами небольшой кабинет, совершенно не обращая внимания ни на генерал-майора, ни на фюрера. – Алхимия, алхимия… – бормотала она. – Выходит, это так… а если… ну нет, ерунда… А если так? Нет, тоже не годится… Взгляды всех присутствовавших в кабинете были прикованы к ней. И во всех читалось только одно – мольба. Даже в глазах суровой Ледяной скалы Бриггса. «Ну скажи, скажи, что всё будет хорошо…» Эмма вдруг остановилась и хлопнула в ладоши. Глаза у неё загорелись. Она снова была деловитый и собранный доктор, способный справиться с самыми сложными случаями. – Непросто, но мы повоюем! – она кивнула Винри. – Пойдём со мной – будешь помогать! Рокбелл, уставшая от бездействия и отчаянья, с готовностью кинулась к ней. – Доктор Энберг… – окликнул Эмму Рой прежде, чем эти двое – женщина и девушка – выскочили за дверь. Эмма повернула голову и впервые за долгое время ободряюще усмехнулась: – Ничего, господин фюрер. Они сильные. Выкарабкаются. А мы поможем, – и дверь за ними захлопнулась.***
– Ну почему?! Эд, почему он не приходит в себя? Ал, сколько ещё ждать? А может, нам позвать доктора Энберг? А вдруг что-то идёт не так? – Рассел, во имя Фламеля, успокойся, она ушла пять минут назад и сказала, что всё в норме… – Какое в норме, если он всё ещё без сознания?! Флетчер, различавший напряжённые, но почему-то очень знакомые голоса так, словно они звучали из-под воды, немного нахмурился. Звуки становились чётче, в голове яснело… Это не Эд ли сейчас громко возмутился? – Сказано тебе, дурень, что у него, в отличие от нас, была из-за последних трансмутаций крайняя степень физического истощения! Ему отлежаться нормально надо, вот он и придёт в себя! Мы сами очнулись только вчера вечером! Может, ему пару дней поваляться так надо будет! – Пару дней?! Да я тут с ума сойду, если он без сознания и дальше лежать будет! – А что ты предлагаешь делать, надеть гавайские юбки и станцевать румбу? Сдавленный смех. – Ал, а ты-то чего ржёшь?! Плакать надо! – Это я истерически – вас в юбках представил… Флетчер через силу открыл глаза и попытался сфокусировать взгляд. Получалось медленно – так же, как и со слухом. Сначала всё плавало в какой-то густой дымке, потом эта дымка начала редеть и растворяться и, наконец, расплывчатые цветные пятна, нависавшие над Флетчером, превратились в до боли знакомые и родные лица. – Не смешно! – Рассел, явно сидевший справа от Флетчера, обиженно мотнул головой. Светлая чёлка растрепалась, и Флетчер разглядел повязку, полностью скрывавшую правый глаз брата. Это если не считать многочисленных пластырей, покрывавших его щёки, и плотных белых бинтов, которыми был перемотан его живот вплоть до грудной клетки и потом выше – в районе шеи. Вот что значит жизнь потрепала… Выглядел старший Трингам на редкость встревоженным и нервным и, судя по отрывистым жестам, явно не находил себе места. Но изумлённого, ещё растерянного взгляда Флетчера ещё не замечал. – Что бы ты на моём месте делал, а, умник? – Сидел бы и ждал! – а это действительно был Эд. Флетчер, которому почему-то было больно напрягать любые мышцы, скосил глаза – и увидел старшего Элрика слева от себя. Эдвард, тоже не замечая того, что младший Трингам пришёл в себя, сердито скрестил руки на груди. Вернее… руку. Автопротезы у него сейчас полностью отсутствовали, правое плечо и половина грудной клетки были тоже туго забинтованы. На лице живого места почти не было – всё в заживающих, смазанных зелёнкой ссадинах и царапинах. Пальцы нормальной, живой руки, которой он сейчас указывал на Рассела прямо над лицом Флетчера, также замотаны. Опять самому старшему из них досталось на орехи по самое не хочу… – Что ты возмущаешься на моего брата? Я неделю в коме при нём провалялся, думаешь, он тебя не понимает?! Рассел прикусил губу и низко опустил голову. – Прости, Ал. Я… не подумал. – Да ничего, всё в порядке. Я же понимаю, что ты нервничаешь. Мы с Эдом тоже очень переживаем. Но не давай панике захватить тебя. Он ведь дышит, причём сам – значит, всё будет хорошо. – Да, но… Рассел тяжело вздохнул, Эд, закатив глаза, опять принялся его уговаривать не накручивать себя в своей обычной грубоватой манере. А Флетчер всё же заставил себя чуть-чуть наклонить голову влево – и, наконец, увидел Ала. Тот полулежал на большой подушке и внимательно следил за перебранкой старших грустными карими глазами. Уголки его губ время от времени вздрагивали, как от горькой улыбки, но в остальном он казался сейчас самым серьёзным и замкнутым. Торс у него был забинтован полностью, от подбородка до низа живота, как и висящая на перевязи левая рука. Как и, наверняка, правая нога, прикрытая белым покрывалом… Беспокойный Эд то и дело оборачивался к брату и окидывал его испуганным взглядом, Ал успокаивающе улыбался и кивал, и Эд, ненадолго действительно успокоенный, снова возвращался к недо-перебранке с Расселом. Кровати у Элриков были сдвинуты, поэтому для Эдварда, пусть и лишённого пары конечностей, такие манёвры не составляли особого труда. По всей видимости, кровати были также сдвинуты у самих Рассела и Флетчера, потому что брата Флетчер видел лучше всех и действительно прямо над собой… Младший Трингам, растерянно моргая, то поднимал глаза, то отводил их в сторону, чтобы видеть поочерёдно всех троих. Постепенно светлело и в мыслях. И тело своё он тоже начинал ощущать. Похоже, перевязан, плотнее, чем обычно, лоб, забинтованы шея и ладони, как-то по-особенному укутаны колени… Но это, в конечном счёте, не так ведь важно. Если они все вчетвером сейчас в окружении всяких медицинских приспособлений, перебинтованные, на койках, в большой светлой комнате с высоким потолком… это значит, что тогда у него всё получилось – и они всё-таки каким-то чудом выжили. В этот самый момент Ал решил взглянуть Флетчеру в лицо – и, встретившись, к своему изумлению, с его растерянным и даже немножко испуганным взглядом, буквально просиял. Глаза у него загорелись, щёки разрумянились. Он улыбался – уже не уголками губ, а во все тридцать два. – Эд, Эд! Рассел! – Что такое, Принцесса? Что-то случилось? – Эд перепуганно обернулся. Альфонс отрицательно помотал головой. – Нет… то есть да… то есть, – он поднял глаза на Рассела и кивнул ему, недоумевающему, на Флетчера, – смотри! Рассел вздрогнул, опустил глаза – и столкнулся взглядом с братом. Флетчер, широко распахнув и без того огромные синие глаза так, что они аж заслезились, и точно в этот момент напоминая совёнка, слабо улыбнулся. Рассел несколько секунд сидел, как истукан, как будто не мог поверить себе, после чего глубоко выдохнул, зажмурился и спрятал лицо в ладонях. – Бра-атец… – Ну вот. А сам раньше ворчал, что это у Флетчера глаза на мокром месте, – хмыкнул Эд, впрочем, тоже украдкой вытирая заслезившиеся глаза и растроганно шмыгая носом. *** – Такая вот петрушка, – закончил, наконец, Эд, разведя руками (рукой). – Вот как, – Флетчер, устало прикрыв глаза, снова улыбнулся. – Неплохо вышло… – Ага, неплохо, – буркнул Рассел, у которого всё ещё предательски першило в горле. – Ты такой типа: «Ща я тут всех спасу, только сам чуть коньки не отброшу!», а потом: «Неплохо…» – Не отбросил же, – Альфонс всё никак не мог перестать улыбаться. Видно было, что у него с души свалился огромный камень, когда Флетчер очнулся. – Но мог! Чтоб я ещё раз вырубился в такой ситуации! Опять, стоило мне отвернуться, ты уже себя довёл, Флетчер! – Я не нарочно, братик… – Да ну тебя, дурак! Кровати у них действительно были сдвинуты «по-братски». И теперь, когда все четверо были в сознании, это было очень кстати. Рассел, убедившийся, что Флетчер в самом деле жив и что его жизни и здоровью в данный момент ничто не угрожает, сгрёб брата в охапку. Теперь младший Трингам, ещё бледный и слабый, но уже вполне довольный собой и окружающими, полулежал на плече старшего (тот придерживал его на всякий случай за плечи) и слушал немного сбивчивые, но радостные рассказы своих старших товарищей о том, что тут происходило во время их отключки. Пока что говорил только Эд – и дойти он успел только до того, как им удалось выжить вопреки всем законам логики. Устав от бурного и эмоционального рассказа (будучи крайне воодушевлённым и оживлённым, Эдвард как всегда очень активно жестикулировал, восполняя нехватку пары конечностей частотой махания имеющимися), старший Элрик привалился к правому плечу Ала и утомлённо прикрыл глаза: – Фух, что-то я как-то не это… – Естественно, сам только накануне вечером очухался. Отдыхай, – Альфонс приобнял брата за талию здоровой рукой и прижался щекой к его макушке. Эдвард моментально «растаял» и, зажмурившись, расплылся в широкой улыбке. Рассел фыркнул, Флетчер улыбнулся. Ал, чуть покраснев, лукаво сощурился, глядя на Флетчера. – Ты, Авиценна, лучше вопросы задавай. А то мы так можем в какие-нибудь дебри уйти. А нам самим долго говорить пока что нельзя – мол, слабые ещё. Только коротко спрашивай, а то ты у нас совсем не этого, как говорит Эд… – А того… – задумчиво протянул Флетчер, немного ёжась. Рассел, истолковав этот жест по-своему, поправил покрывало, укутав в него брата, и, сев поудобнее, опустил подбородок ему на макушку. Тот сопротивляться не стал, только тихонько фыркнул: – Ну… расскажите мне… чем в итоге «война»-то закончилась? Кажется, никенавты нас хотели сжечь, а драхмийцы – пустить на эксперименты… – О, это долгая история. Но, судя по тому, что мне вчера рассказал Майлз, очень весёлая, – Альфонс не сдержался и подавился смешком. На вопросительно приподнятые брови Флетчера он кивнул и пояснил: – На самом деле, наш фюрер… – Который вчера при нас устроил такую сцену – и орал, и плакал, и смеялся, жаль ты не видел! Всем, кроме тебя, подзатыльников надавал! – ввернул Эд. – Да-да, вот этот самый наш фюрер Мустанг всё-таки не зря фюрер, – Ал хмыкнул, покосившись в окно. – Оно, конечно, когда нас с вами забрали, наши отделали никенавтов и драхмийцев по самое не хочу… – Рой там чуть ли не извержение вулкана устроил, когда алхимия вернулась, – вставил Рассел. – Ага, но суть не в этом. В общем, когда все успокоились, он подумал-подумал… и позвал вождей никенавтов и главнокомандующего драхмийцев в ту же долину. И сам пришёл, – Ал выдержал театральную паузу. – И знаешь, что предложил? – Что? – Флетчер с любопытством заморгал. Глаза у Ала заискрились смехом. – Он пригласил всех… наорать друг на друга! Флетчер озадаченно хлопал ресницами. – Не понял? – Ал наклонил голову. – Они позвали переводчиков и стали по очереди орать – каждый на каждого. Всё, что у них за все эти годы накопилось. Орали-орали… – … три дня и три ночи, пока не охрипли… – прошептал Эд. – … и доорались, – Альфонс царственно повёл в сторону забинтованной левой рукой, чуть поморщившись. – Знаешь, чем кончилось? – Не тяни этого… Хеймерика за хвост! – Флетчер, оживившийся, даже нетерпеливо заёрзал. – Ну так… – Ал победно вскинул голову, ослепительно улыбнулся и торжественно объявил: – Пакт о полном разоружении и установлении дружеского союза трёх сторон – никенавты-то вообще решили объединиться! – и, чуть менее пафосно, зато более ворчливо: – Короче, до них дошло, что они себя вели как дети малые, детский садик «Лопушок», и они просто: «А чего мы вообще так бесились друг на друга?».. Никенавты вдруг выяснили, что их магия в преданиях – всё та же наша алхимия, и никакие мы не «богопроклятые» и высшие силы не бесим, драхмийцы и наши обнаружили, что земля между государствами исторически не принадлежит ни первым, ни вторым, что нашего посла замучали из-за того, что какой-то мудак доложил, что наши замучали их посла, и пошло-поехало… – Вот нашлись же Монтекки и Капулетти чёртовы, – буркнул Эд, сам ластясь к брату, как котёнок. – А мы, по такой логике, сыграли за Ромео и Джульетт что ли? – Рассел, уже немного пришедший в себя (но Флетчера не отпускавший), насмешливо приподнял брови. – А что, скажешь, нет? – И кто ты, Джульетта? – Если и Джульетта, то явно не про твою честь, а про Алову! – Ну вот, а я так надеялся… – Вы хоть когда-нибудь перестанете спорить на пустом месте? – Ал, зарывшись носом в волосы Эда, беззвучно хихикал. Старшие переглянулись. И, пафосно воздев кулаки к потолку, жизнерадостно провозгласили: – Никогда! – Ведь тогда жизнь станет слишком скучной – верно, братец? – Рассел подмигнул Флетчеру. Тот только вздохнул и с улыбкой покачал головой. А что тут ещё скажешь?***
– А, братец, я вспомнил! – Рассел вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. – Тебе ж никенавты в знак извинений подарок притащили! Флетчер, в этот момент мелкими глотками пивший воду из стакана, поперхнулся, и Эду, наклонившемуся вперёд, пришлось похлопать его по спине. – Переживаю, переживаю… сам чуть до смерти брата не довёл! – проворчал Эд, возвращаясь на своё место под боком Ала. – Я не нарочно… извини, Флетчер! – Рассел отобрал у брата стакан и с самым несчастным видом сложил ладони. – Прости, пожалуйста! – Да ну… – Флетчер, ещё немного покашливая – вперемежку с нервными смешками, – откинулся на подушку и озадаченно уставился на старшего. – Ты сказал… никенавты притащили… подарок?.. – Ага! – Рассел утвердительно кивнул. Флетчер никогда не был так рад тому, что у брата длинная чёлка, – смотреть на скрытый повязкой глаз ему, даже будучи врачом, было жутко. – И ты ни за что не догадаешься, что это! – Честно говоря, вчера даже я маленько прифигел… – меланхолично заметил Ал, позволяя ни с чего вдруг засуетившемуся Эду поправить себе на шее бинты. – Это прям… – А что там такое? – младший Трингам вытаращил глаза – и стал похож на совёнка. – … Рассел? Тот поджал губы. Было смешно и грустно разом. – Братик?.. – Да вон, – Рассел ткнул пальцем куда-то в сторону столика с лекарствами, на нижней полке которого лежало что-то большое, белое и подозрительно пушистое. – Смотри! Пауза. – Это, – Флетчер сощурился. – Это же… но… не может же… Да ну, нет… или… – Угу, – Эд закатил глаза. – Это шуба. Снова пауза. – ..? – Та самая. – …??? – … Из того медведя, который чуть не угробил Рассела. То есть того же медведя, которого угробил я, потому что он меня выбесил. Тишина. – Они, в общем, решили, что, раз мы не сатанисты и не исчадья Ада, которые оскорбляют их богов, а лично представители тех богов, которые должны были, по преданию, спасти мир, то убитый нами, то есть вами, то есть ими, то есть Эдом и Расселом медведь – это не надругательство над природой, а жертва новому миру, – пояснил Ал, вытягивая перед собой ноги во всю длину. – Ну, и… кому ж ещё нужно дарить шубу из него, как не их персональному представителю бога, которого они с перепугу да по незнанию чуть не замучали до смерти?.. Флетчер приподнялся на локтях и ошарашенно гипнотизировал эту белую огромную шубу (даже отсюда видно, что огромную). Рассел встревоженно переводил взгляд то на «подарок», то на брата. Может, слишком рано рассказал?.. Да он и сам понять не мог, как относился к этой шубе. А для младшего, наверное, это ещё больший стресс. Эд нервно мотал головой, стараясь уследить за эмоциями на лицах обоих Трингамов. Ал хмурился. – Флетчер, ты если не хочешь… – Это что же, – перебил Альфонса Флетчер, часто моргая и переводя синий озадаченный взгляд с шубы на брата, а затем с брата на Элриков. – Типа… месть такая с моей стороны? – он вздёрнул брови и совсем уж превратился в маленького сычика. – Типа… ты, козёл, моего брата чуть не съел, а я теперь твою шерсть носить буду, выкуси? – он заморгал ещё чаще. – В духе… от злорадства мне должно стать легче?.. После непродолжительного молчания, Рассел, взвыв со смеху, схватился за живот. Эд запрокинул голову и принялся издавать крики чаек. Ал просто зажмурился и звонко расхохотался. – Флетчер, блин! – Да что я такого сказал?.. – тот застенчиво улыбнулся. Как же он соскучился по простому и искреннему веселью своей компании. – Мы думали, ты там… скажешь… типа, мишку жалко… – Ал смахнул выступившие на глазах слёзы забинтованной рукой. – Или наоборот: Рассела жалко… – между воплями морских котиков выдохнул Эд. – А ты… – Рассела трясло от смеха. В конце концов он махнул на всё рукой и крепко обнял Флетчера. – Вот балбес мелкий, а! Когда веселье немножко улеглось, Флетчер, вновь уложенный обратно на подушки (потому что побледнел и явно утомился от такого взрыва эмоций), развёл руками: – А если серьёзно, то мне и Рассела жалко, – он покосился на перебинтованный живот брата. Ясное дело, что рана вернулась в то состояние, в каком и должна была быть после применения медицинской алхимии без всяких кристаллов – то есть, была нормальной, но нити из шва ещё предстояло вытаскивать, да и заживать шрам будет не менее полугода… – … и мишку тоже. Рассела больше, чем мишку, но шубу я всё равно носить не буду, – он нахохлился и скрестил на груди руки. – К тому же она всё равно наверняка на меня большая! – Логично, – согласился с ним Эд, которого, уставшего от смеха, Ал тоже уложил на подушку. – Там медведь в два раза больше нас с Расселом вместе взятых был. Даже если они кусок на капюшон пустили, это тебе не шуба будет, а, не знаю, палатка какая-нибудь… или подметалка для дома, только ты же все свои алои поопрокидываешь… – Вот именно, – кивнул Флетчер. – Может, мы её, не знаю… подарим кому-то? Ну зачем мне шуба, у меня и так одеяло дома есть… – Шубы вообще давно из моды вышли, – подтвердил Ал, который, в отличие от Флетчера и Эда, сидел почти ровно, хоть и морщился изредка от болей в спине. – Это тоже Майлз рассказал, от тех же никенавтов. Мы, говорят, почему их за шпионов приняли – потому что они в новые одежды какие-то были одеты… Полушубки, сапоги… Ещё и, говорят, молодые… – Ах ну да, а они ожидали седых старцев в шубах до пола, – вздохнул Рассел. Он полулежал, приподнявшись на локте, чтобы видеть друзей и брата. – Вообще да… – Ну так что, шубу-то подарим? – напомнил Флетчер. – Твоя шуба – тебе и решать, – Эд пожал плечами. – Хочешь подарить – дари. Только кому? – А правда, кому? – задумался Рассел. – Ума не приложу, – Альфонс поджал губы. Все четверо притихли. Флетчер свёл брови на переносице. – Придумал, даже два варианта! – он вдруг хлопнул в ладоши и резко сел – напугав Элриков, Рассела… и только что вошедшую доктора Энберг. – О, доктор Энберг! – Флетчер просиял. – Вы не хотите шубу из белого медведя? Хорошая, большая, натуральная! Эмма Фрида потерянным взглядом смотрела прямо в лицо Флетчеру. Когда она уходила из палаты, она сама весело и бодро успокаивала встревоженных Рассела, Ала и Эда, что с младшим Трингамом всё будет хорошо. Но, вернувшись к себе в кабинет, сама не находила себе места – мерила комнату ногами, забывала о пациентах и бормотала под нос. У неё почти не было родни, кроме пожилых отца и матери в одном из городов северного Аместриса. Но если бы вдруг у неё была сестра, а у сестры сын… он бы однозначно был таким, как Флетчер. Поэтому подсознательно, не признаваясь в этом самой себе, доктор Энберг считала Флетчера практически племянником. И переживала за него именно как за племянника, а не просто как за знакомого парнишку-коллегу… Флетчер по-прежнему широко улыбался, хотя от перенапряжения у него на лбу выступили капельки пота и он слегка побледнел. Эмма, придя в чувство, отбросила папку с медицинскими записями на столик у двери, в пару широких шагов оказалась у койки Флетчера и, строго взяв его за плечи, уложила обратно. – Нет, поглядите, сам медик – и сам пренебрегает рекомендациями! – возмутилась она, впрочем, как-то очень тепло, по-матерински, помедлив пару секунд прежде, чем выпрямиться. – Извините, это я так… случайно, – Флетчер смущённо улыбнулся, поняв, что она задержалась, чтобы обнять его.***
– Кажется, действительно без последствий, – доктор Энберг удовлетворённо кивнула сама себе и сунула стетоскоп в карман. – Даже удивительно, до чего у вас всех крепкие организмы – такое переохлаждение, и хоть бы хны… – Это мы умеем, – важно согласился с ней Эд. Рассел, совсем успокоившийся после осмотра его брата, хмыкнул, вальяжно устроившись на своей подушке. – Го-оды тренировок, знаете ли, зря не прошли… хотя лично мне это мало помогло, – он, поморщившись, потрогал сначала свой бок, затем – глаз. – Жалко, что от механических повреждений тренировки не спасают… – Я тебя вылечу, братик! – пообещал Флетчер, вновь приподнимаясь на локтях. – И Эду плечо и бедро залечу, чтобы автопротез можно было поскорее поставить! И Алу кожу на руке и ноге регенерирую! Только… – Только отлежись сначала, герой, не всё сразу, – усмехнулась доктор Энберг, легонько толкнув его в грудь. – Ты и так всех спас. Хорошенького по чуть-чуть. – Но они же мучаются, пока я тут валяюсь! – попытался было возмутиться младший Трингам. – Ну уж знаешь, Авиценна, между своими конечностями и твоей жизнью я однозначно выберу твою жизнь! – буркнул Альфонс, потирая опять занывшую по шву спину. – Плюсую! – Эд вскинул единственную руку над головой. – Потерпим! Не сахарные, не растаем, нечего тут до инфаркта себя и Блистательного товарища доводить! Мне вообще не впервой, понимаешь ли! – Вот именно! – Рассел даже кулаком по матрасу стукнул и укоризненно покосился на брата. – Ты что, идиот что ли, братец? Лечить он нас решил! Сначала сам на ноги встань, а потом уже поговорим! Флетчер растроганно опустил глаза. – Так я же… для вас… – Ну так для нас – подумай сначала про себя! – А сам учил, что первое правило первой помощи – обезопасить себя, а потом уже спасать остальных! – Придурок! – Что придурок, то верно, – вздохнула Эмма Энберг, тоже растроганная таким единодушием. – Но слушай, чисто гипотетически… – она с интересом наклонила голову, и в её глазах загорелись азартные огоньки. – А что, ты правда сможешь их полностью вылечить? – Ну-у… – Флетчер немного замялся и передёрнул плечами. – Честно признаться – не до конца. Я ж не бог и не маг… – Пральна, ты маг и волшебник! – Да заткнитесь вы уже, хватит меня смущать! – Флетчер, покраснев, как помидор, прижал ладони к щекам и продолжил под сдавленные смешки своих: – Так вот, полностью не смогу, но большую часть… – он вздохнул. – У Эда прибавится шрамов, конечно, на плече и бедре. У Ала шрамы точно будут по руке и ноге целиком. А Рассел… – младший Трингам покосился на брата и ещё раз тяжело вздохнул. – Правый глаз всё равно будет видеть мутновато. Может, даже как при катаракте. Но, может, я что-то потом ещё придумаю… – он поджал губы. – Я стараюсь совершенствоваться, честно. Понемногу сделаю лучше. Хотя это физически и правда очень утомляет. – Ну вот, а ты хотел прямо сейчас хвататься, – проворчал Рассел, отворачиваясь в сторону. Вот что с этим маленьким доктором делать? Даже лёжа на больничной койке о себе не думает. – Талант ты, – Эмма задумчиво посмотрела в окно. – Да нет, талант слабо сказано. Гений, пожалуй. И то слабовато. Хотелось бы мне быть похожей на тебя. – Да ну перестаньте! – Флетчер, побагровев, как свёкла, от безысходности натянул покрывало себе на голову. – И вы туда же! Обычный я, обычный, понятно? – Не хватайся забинтованными пальцами, рано ещё! – доктор Энберг, фыркнув, одёрнула одеяло на место. – Говорили мы тебе, – хихикнул Ал. – Не веришь нам – поверь хоть своей коллеге… Флетчер, лишённый возможности хотя бы визуально скрыться от тёплых и чуть насмешливых взглядов («Изверги, – обиженно думал он, – вот поднимется у меня сейчас от нервов температура, белок свернётся – и всё!»), сурово погипнотизировал потолок несколько секунд, а потом перевёл взгляд на Эмму и как ни в чём не бывало буднично спросил: – Так что, шубу заберёте? – Шубу? – доктор Энберг вскинула одну бровь в недоумении. – Ту, что тебе вчера никенавты принесли что ли?.. – Её самую. Зачем она мне в Централе? К тому же я маленький. Только пол ей подметать буду. А вам тут на севере в самый раз. Эмма озадаченно покосилась на роскошный даже в свёрнутом виде предмет гардероба. Рассел переглянулся с Эдом, Ал пожал плечами. Все трое еле слышно фыркнули. Флетчер опять умудрился вывернуться. – Нет, знаешь, спасибо, но не возьму, – наконец, решительно подытожила доктор Энберг. – Куда мне тут её носить? Я тоже в Штабе постоянно. Да и потом, как-то не по статусу и не по росту. В конце концов, я даже ниже тебя – куда же мне, как ты выразился, тоже что ли полы подметать? – Ну блин, – Флетчер нахохлился, поправляя себе подушку, чтобы всё-таки не лежать, а сидеть. – Не поспоришь… Но я не хочу везти её в Централ. А кому её ещё можно?.. – он прижал указательный палец к нижней губе и задумался. В дверь вдруг довольно настойчиво, хотя и аккуратно постучали. – Войдите, – крикнула Эмма, бросив быстрый взгляд на мальчиков. Дверь открылась… и изумлённому взору всех пятерых предстала никто иная, как Мира Оливия Армстронг собственной персоной. Только персона её была в каком-то странном виде. Обычно идеально выглаженная, без единой пылинки форма была помята. К ней прилипли какие-то светлые ворсинки. Щека у бравого генерал-майора была расцарапана. Волосы спутались. На лице вселенская усталость. А на голове… – Не ваш? – устало спросила она, указывая рукой в разодранной белой перчатке на… – ХЕЙМ! – не своим голосом заорал Эд, забывший, что у него нет руки и ноги даже в виде простейших протезов. – ХЕЙМЕРИК! – с не меньшим ужасом и восторгом заорал Ал, едва успевший подхватить рванувшегося вперёд Эда под мышки, чтобы тот не грохнулся с кровати. Правда, это стоило Альфонсу сбившейся повязки на руке, и он, охнув от боли, зажмурился. – Твою ж… – МЯ-А-А-У!!! – совершенно в духе Элриков заорал огромный белоснежный пушистый кот, прямо с головы Миры Оливии сиганув на кровать к своим хозяевам. – ХЕЙМ, ТЫ ЗДЕСЬ! – КАК ТЫ ТУТ ОКАЗАЛСЯ?! – Я ТАК РАД ТЕБЯ ВИДЕТЬ! – А Я БОЛЬШЕ РАД! – НЕТ, Я! – НЕТ, Я! – Я ПЕРВЫЙ ЕГО ОБНИМАЮ! – Я ТОЖЕ ХОЧУ! – ОН МЕНЯ БОЛЬШЕ ЛЮБИТ! – НАГЛАЯ ЛОЖЬ! – Я ПОСТРАДАВШИЙ, ИМЕЮ ПРАВО! – Я РИСКОВАЛ ТВОИМИ И СВОИМИ КОНЕЧНОСТЯМИ РАДИ НЕГО, Я ТОЖЕ ИМЕЮ ПРАВО! Пока Эд и Ал ругались за право обнимать своего кота-реинкарнацию Хейдерика, попутно обнимая и гладя этого кота, сам кот с обожанием и ужасом переводил красивые сапфировые глаза с одного из своих хозяев на другого, оглушительно мяукал, почти по-собачьи облизывал им щёки и пальцы (а Эда даже успел цапнуть – от большой любви). – Я И ТАК ПОСТРАДАВШИЙ, БОЛЬНО ЖЕ! – МЯУ-У! – Вот это я понимаю, любовь, – давясь смехом, резюмировал Флетчер. – Может, нам тоже котёнка завести? – предложил Рассел, с лёгкой завистью поглядывая на друзей. – Чтоб вернулись домой, а он нас дома ждёт… – И чтоб он мне все мои монстеры и сансевиерии пообгрыз? Ну уж уволь! – Ах да, я забыл, что ты у меня чокнутый ботаник, – хмыкнул Рассел, оборачиваясь к генерал-майору. – Здравия… Та только рукой ему махнула – мол, нашёл время. – … ай, ладно, – Рассел с любопытством наклонил голову. – А как же это у вас вдруг кот Эда и Ала оказался?.. – Так вы у него и спрашивайте, – угрюмо буркнула Мира Оливия, прислоняясь плечом к дверному косяку. – Я понятия не имею. Меня позвали проверить контейнеры с поставками нового обмундирования из Централа, пока фюрер всей этой… писаниной с послами занят. Открывают коробку, а оттуда это, – она кивнула на мурчащего теперь как трактора Хеймерика, свернувшегося клубочком между довольными, хоть и расцарапанными Элриками, – как выскочит с шипением – и на меня… Уже стрелять хотели, а тут Алекс мне: «Стой, сестра… – КАКАЯ Я ТЕБЕ СЕСТРА?! – Виноват, генерал-майор… стойте, это кот Эдварда и Альфонса! – КАКИХ ЭДВАРДА И АЛЬФОНСА?! – Виноват, полковника и подполковника Элриков!» Рассел прижал ладонь к губам, делая вид, что закашлялся (на деле борясь с распирающим его хохотом). Доктор Энберг намеренно избегала смотреть на свою начальницу и гипнотизировала Элриков – уголки губ у неё предательски подрагивали. А вот у Флетчера в голове, очевидно, совершались какие-то крайне сложные процессы. Потому что, внимательно оглядев генерал-майора, которую до всех этих северных приключений боялся до дрожи в коленках, внезапно улыбнулся и, очаровательно захлопав ресницами, спросил: – Товарищ генерал-майор, разрешите сделать вам подарок за доставленные неудобства и за проявленную заботу! – Что?.. – Мира Оливия, и без того пребывавшая в лёгкой прострации всю последнюю неделю (мальчики валялись в госпитале уже три дня), осоловело уставилась на младшего Трингама. – Подарок?.. Какой подарок, Флетчер? – она даже забыла, что буквально пять минут бушевала, требуя уставных обращений… – Хороший подарок, серьёзный, дряни не дарим! – Флетчер с видом скучающего королевича царственно повёл рукой в сторону столика у двери. Взгляды всей притихшей компании были прикованы к нему. – … Разрешите подарить вам шубу из меха белого медведя! Феноменально большая особь! Полковник Элрик и майор Трингам-старший лично принимали участие в охоте! Выделка – высший класс! Никенавтовская! – он лукаво сощурился с видом заправского уличного зазывалы, предлагающего на летнем базаре купить «самые сладкие персики» по «самой низкой цене», которая выше средней по этому самому рынку раз так в пять. – Не шуба – загляденье! И как раз на ваш рост будет! Что скажете? После затянувшегося почти минутного молчания Рассел схватил подушку, зарылся в ней лицом и затрясся от неконтролируемых взрывов хохота. Элрики переглянулись, покосились на озадаченного Хейма – и тоже покатились со смеху, едва не упав с кроватей. А Эмма Фрида, смахивая выступившие-таки на глазах слёзы, сипло выдавила из себя: – Вот ты… актёр. А с виду и не скажешь… – Это вы ещё моего брата и его лучшего друга не видели – у меня чудесные учителя! – скромно улыбнулся Флетчер. Правда, ему тоже было очень смешно – от обескураженного вида «Ледяной стены Бриггса».***
Когда Мира Оливия ушла, перекинув всё же шубу через руку («Принимаю, – буркнула она, – для маскировки и устрашения врагов на поле боя сгодится»), а парни немного отошли от бурного веселья и снова все четверо лежали на своих подушках, Эмма Фрида, поглядев на свои наручные часы, встала. – Обед будет через час, – пояснила она, внимательным врачебным взглядом «сканируя» каждого из своих подопечных. – Пока отдыхайте. Нужно будет сделать перевязки. И ещё, Эдвард… – Да? – встрепенулся тот, подняв голову. – Я хочу, чтобы кто-нибудь из автомехаников сегодня осмотрел твои плечо и бедро. Желательно, твой механик, а не Ник. Рассел дёрнулся и отвёл глаза. Но чувствовал, что взгляды остальных – брата и друзей – устремились на него. Повисла неловкая пауза. – Она к вам ещё не заглядывала? – доктор Энберг нахмурилась. – Нет, – коротко и довольно сухо отрезал Альфонс. – Ни вчера, ни сегодня. – Странно, – Эмма потёрла переносицу. – Пока вы все были без сознания, она от вас просто не отходила. Я её даже на ночь не могла из палаты выгнать. Во всех перевязках мне помогала. – Вот как, – как-то неловко, не своим голосом, пробормотал Рассел. – Именно так, – кивнула Эмма. – особенно от тебя, – снова пауза. Все четверо смотрели теперь куда угодно, но не на неё и не друг на друга, и ей это не нравилось. – А вчера, когда я ей сказала, что вы трое очнулись, она сначала побледнела, потом покраснела, потом чуть сама не упала, пробормотала что-то вроде «Слава богу» – и потом мне её пришлось снова отпаивать чаем и валокордином… – пауза. – Может, впрочем, она всё ещё спит, потому что успокоилась. До этого она не спала совсем – с того самого момента, как приехала. – Ясно, – как-то зловеще усмехнулся Эд, глядя на свою единственную руку. – Ну что ж. Как проснётся, пусть приходит. Будем ждать. Доктор Энберг кивнула. Направилась к двери. Постояла. И обернулась: – Будьте с ней помягче. – Не переживайте – кого четыре калеки смогут обидеть? – Флетчер устало прикрыл глаза. – Уж явно не девушку, которая за ними ухаживала. Доктор Энберг уходила из палаты с тяжёлым, хотя и спокойным сердцем. Спокойным – потому, что все четверо были в сознании и шли на поправку. Тяжёлым – потому что между Винри и этими молодыми людьми что-то произошло. Винри ничего не рассказывала о своих попытках уговорить Рассела рассказать правду, но вернулась она тогда в состоянии, близком к обмороку. А судя по реакции парней, сделала она что-то очень серьёзное – если Рассел прячет глаза, а остальные смотрят так холодно и безразлично. У них ведь как у мушкетёров – один за всех и все за одного. Один за всех уже сделал, что должен. Теперь все станут горой за этого одного.