Доктор,
Что так болит внутри,
Бьется на раз-два-три
Весело-грустно?
Это
Счетчик ночей и дней,
Что остается мне?
Перезагрузка!
"Перезагрузка", Драконь
Винри несколько раз нерешительно поднимала руку и вновь её опускала. Сердце внутри колотилось так, словно готово было выломать рёбра. Она безумно хотела их (его) увидеть. Но ей было страшно. Очень страшно. Доктор Энберг не врала, когда говорила, что Винри не уходила из палаты все три дня, что мальчики были без сознания. Она сама делала перевязки, сама меняла капельницы. Когда дел не оставалось, садилась по очереди рядом с каждым из них, протягивала руку, чтобы коснуться… и всегда останавливалась. Забота медсестры – это одно. Хотя руки у неё тряслись и тогда, когда она снимала бинты, скрывающие искорёженный глаз Рассела или его кровивший длинный шов на животе. С Эдовыми обрубками руки и ноги ей не было так жутко даже в детстве – как не было жутко сейчас с ладонями и лбом Флетчера, как не было жутко с рукой и ногой Ала, лишёнными кожи. Как дочь врачей, она этого не боялась. Но всё же и это были только медицинские махинации. А вот коснуться любого из них (особенно его) по-человечески, как друг, подруга, фактически сестра (для троих), как девушка (для одного) – она не имела права. Не боялась – чувствовала себя недостойной. С виду казалось, что Расселу досталось меньше всех из четверых, – может, потому, что свои долго не решались начать. Но это только внешне. Но в отличие от Эда, от Ала и от Флетчера, он пережил, может быть, даже более страшное – предательство одного из самых близких людей. Да, предательство – ведь она ушла, просто ушла от него в тяжёлый момент… Рокбелл тряхнула головой и постучала. – Да, пожалуйста, – ответил вежливый спокойный голос Ала. Почему Ала? Наверное, потому что он обычно лучше всех владел эмоциями. Потому и дипломат. Винри шагнула внутрь и быстро подняла глаза, чтобы взглянуть на них. – А, Винри… привет, – махнул ей рукой (по-прежнему спокойно, почти даже нарочито безэмоционально) Альфонс. – Рад тебя видеть, – произнёс Флетчер, старательно пряча глаза. Ему хуже давался контроль над собой, чем его лучшему другу, поэтому по голосу было понятно: никакой радости он не испытывает. – Денёк добрый, – сощурился Эд. Этот, как всегда, и не пытался особо скрывать свои эмоции. Поэтому по тону сразу стало ясно – это лишь дежурная вежливость. Рассел, которому, очевидно, приходилось тяжелее всех, медленно поднял голову, и Винри на секунду стало нечем дышать. В отличие от своих друзей и брата… он не сердился на неё. По крайней мере, глаза у него были такие же, как всегда, когда он смотрел на Винри – добрые, ласковые… тёплые. – Привет, Винри, – улыбнулся он и, хоть улыбка эта вышла болезненной, она была вполне искренней. – Надеюсь, ты в порядке. Мне жаль, что мы заставили тебя так переживать. Только проговорив это, он отвернулся в сторону окна. Флетчер недовольно поджал губы. Ал закатил глаза. Эд неодобрительно хмыкнул. Винри какое-то время стояла с опущенной головой, не в силах выдавить из себя ни слова. Хуже. Много хуже. Какую же боль она ему тогда причинила?.. И какое у него сердце, что он так с ней говорит, – так, как она не заслуживает?.. Проглотив желание разреветься, Винри вновь подняла голову и через силу, как и Рассел, улыбнулась. – Я рада, что вы целы. Вы ни в чём передо мной не виноваты, – еле сдержалась, чтобы не крикнуть: «Это я виновата во всём, простите!». – Вы… вы в очередной раз спасли мир, – «А мы… а я…». Сквозь вновь подступившие к горлу слёзы, не своим голосом: – Все вами гордятся. Повисла тишина. Никто из парней не смотрел на Винри. «Заслужила, – горько думалось ей. – Заслужила… как с прокажённой…» – Спасибо, – наконец, ответил за всех – опять – Рассел. Правда, на этот раз всё-таки не оборачиваясь. Винри сглотнула. Правильно. Всё правильно. – Эд, ты… позволишь? Я взгляну, как заживает твоё плечо и твоё бедро. Определю, когда примерно можно будет ставить автопротез. – Автопротез можно будет ставить после того, как я залечу разрывы тканей, – довольно жёстко отозвался Флетчер, откидывая голову назад и с интересом принимаясь разглядывать потолок. – Но ты, конечно, можешь посмотреть и сейчас. Доктор Энберг оставила перевязочные материалы, а бинты всё равно пора уже менять. Эд? – Да, конечно, – старший Элрик сел на кровати, покосился на Ала, погладил притихшего на животе брата Хеймерика. По-прежнему не глядя на Винри, холодно: – Пожалуйста, Винри. Я ничего не имею против. Уговаривая себя не плакать – это было бы унизительно сейчас, как будто она прощения пришла вымаливать, а прощения просить было нельзя – не заслуживала – Винри молча взяла бинты, марлю, вату, бетадин со спиртом и перчатки, подошла к койке Эда и присела на самый край. Эдвард, отведя глаза в сторону, сел к ней правым боком. – Можешь начинать. В полной тишине Винри принялась разматывать пропитанные тёмно-бордовой свернувшейся кровью и чуть более светлым пахнущим бетадином бинты. Эд наклонялся, когда было нужно, но никаких звуков – ни стонов, ни шипений – не издавал, даже тогда, когда она добралась до «мяса» и принялась снимать марлю уже с самой раны. Ал беззвучно шевелил губами, неотрывно следя за руками Винри. Изредка он морщился. Винри робела, но Ал ничего не говорил. Конечно, будь он в состоянии, перевязки брату делал бы он. Рокбелл не сомневалась, что это у него получилось бы куда аккуратнее, мягче и нежнее – ведь Альфонс чувствовал Эдварда действительно на феноменальном уровне… Флетчер тоже молча наблюдал за движениями Винри. Под этими двумя холодно-жестокими осуждающими взглядами у девушки всё внутри сжималось. Никогда ещё Ал и Флетчер, эти две ласковые булочки, так не следили за ней. Никогда ей не хотелось сбежать от их больших глаз, серовато-карих у одного, глубоко синих – как и у Рассела – у другого. Когда она только увидела глаза Рассела, она подумала, что они у него ничуть не уступают по красоте глазам Эда. «Соберись, соберись!» Осуждение во взгляде Флетчера было профессиональным. Доктор Энберг хвалила Винри, но девушка понимала, что до совершенных отточенных движений настоящего профессионала ей ещё далеко. Младший Трингам – даром, что младший, младше её самой – отработал в медицине уже лет шесть, не считая долгой теоретической подготовки едва ли не с самого раннего детства, и нечеловеческим трудом обрёл своё мастерство. Но раньше он был снисходительным и доброжелательным. А сейчас – сейчас никакое снисхождение ей не светило. Обжигающе ледяной взгляд замечал всё: резкие движения, неточное расположение бинтов… До абсурда: когда Винри взяла в руки пузырёк с бетадином, руки у неё начали дрожать, и Флетчер разве что языком не цокнул. Винри было по-настоящему страшно. Тишина начинала давить на её уши, в глазах темнело. Парни показательно молчали. Безмолвно агрессивным не был только Рассел, который, уйдя в свои мысли, наблюдал за кружащимися за окном снежинками. Но он же – как это часто бывало за последний год – её и спас. Почувствовав, что напряжение в воздухе скоро можно будет ножом резать, Рассел в недоумении обернулся. Ему хватило беглого взгляда, чтобы всё понять. – Да прекратите вы! – он возмущённо хлопнул ладонью по подушке. – Хватит уже таращиться на Винри, как на врага народа! Что она вам-то сделала?! Рокбелл вздрогнула и, втянув голову в плечи, растерянно исподлобья взглянула на старшего Трингама. Бетадин из бутылька продолжал пропитывать марлю, которую она держала в руке. Глаза у Рассела горели настоящим благородным гневом. Винри почувствовала, что к горлу опять подступают слёзы. Скоро она уже не сможет их сдержать. – Нам? – Флетчер повернул голову и укоризненно поджал губы. – Вот прям лично нам? – Да, лично вам! Что вы её мучаете?! – Рассел свёл брови на переносице. – Лично нам, Рассел, – спокойно отозвался Ал, – она обидела тебя. – Может, мы с ней между собой этот вопрос решим, а? – процедил старший Трингам сквозь зубы. – Что вы лезете-то в наши отношения, какими бы они ни были? То, что было, было только между мной и Винри, вы тут ни к чему! Были – были, разошлись – разошлись, взрослые люди, сами приняли решение!.. – Да не в том, дурень, дело, что вы разошлись или не разошлись, – Эд повернулся всем телом, отобрал у Винри бетадин (марля промокла, и красноватый раствор уже начинал стекать по её ладоням и капать на пол) и, свесив единственную ногу с кровати, угрюмо уставился на Рассела. – Не в том, понимаешь? В это мы и не лезем. Дело в том, что и как она тебе тогда сказала. Стало тихо. – Я всё равно не могу понять, как это касается… – начал было Рассел. – Напрямую, – Эдвард сурово смотрел исподлобья ему в глаза. Выглядел он жутковато – особенно теперь, когда бинты не скрывали в мясо разодранное и искорёженное плечо. – Напрямую, Рассел. Для меня ты – мой лучший друг. Для Флетчера ты – любимый старший брат. Для Ала ты – старший брат его лучшего друга, лучший друг его старшего брата и просто его собственный хороший друг. – И что же из этого… – щёки у старшего Трингама покраснели. – А то и следует, идиот! – Эд в сердцах стукнул кулаком по стене над кроватью и, потеряв равновесие, непременно упал бы, если бы Ал не удержал его за талию. – Она не имела никакого права говорить, что ты её не достоин и что она найдёт толпу парней лучше тебя, потому что, блядь, ЛУЧШЕ ТЕБЯ НИКОГО БЫТЬ НЕ МОЖЕТ, СКОЛЬКО РАЗ Я ТЕБЕ ГОВОРИЛ! – Эд, да что ты… – Рассел вспыхнул до корней волос. – ЗАТКНИСЬ, ПРИДУРОК, НА ПРАВДУ НЕ ОБИЖАЮТСЯ! – Эд фактически кричал. Глаза у него опасно сверкали. – ТЕБЕ ЛЮБОЙ ИЗ НАС ЗДЕСЬ ЭТО ПОДТВЕРДИТ! НО ДАЖЕ ЭТО МОЖНО БЫЛО БЫ ПРОСТИТЬ И СПИСАТЬ НА НЕРВЫ, ЕСЛИ БЫ, ДЕБИЛ, НЕ ТА СИТУАЦИЯ, В КОТОРОЙ ОНА ЭТО ГОВОРИЛА! ГОВОРИТЬ ПОДВЕРГШЕМУСЯ ПЫТКАМ ЧЕЛОВЕКУ, ЧТО ТЫ НАЙДЁШЬ ЛУЧШЕ НЕГО И ЧТО ТЫ ОТ НЕГО УХОДИШЬ – ЭТО УЖЕ НЕ ХАМСТВО, ЭТО ДАЖЕ НЕ СКОТСТВО, ЭТО, ИЗВИНИ МЕНЯ, БЛЯДСТВО! – ЭДВАРД, КАК ТЫ СМЕЕШЬ- Винри вдруг вскочила на ноги. Руки у неё были залиты повидон-йодом, по палате витал его острый запах, но ей было уже всё равно. – Не одёргивай его! – крикнула она ошарашенно застывшему с открытым ртом Расселу. Впрочем, ошарашенно замер не он один – все четверо парней. – Не одёргивай, он прав, он до последнего слова прав! Я поступила не то что подло или мерзко – я поступила именно так, как он сказал! Почему, Рассел, почему ты продолжаешь за меня заступаться, даже после моего предательства в такую минуту?! По щекам у неё катились слёзы. Она неотрывно смотрела своими голубыми глазами в растерянные синие глаза Рассела. – Почему, Рассел, за что? – прошептала она. – Потому что я тебя люблю, – тихо ответил он. – Это же очевидно, Винри. Тишина. И… Винри, спрятав лицо в ладонях, звонко упала на колени прямо на пол. – Винри! – Рассел вскочил на ноги, чтобы броситься к ней. Но не успел сделать и шага, как побледнел, схватился за живот и упал обратно на кровать. – … ч-чёрт… – Винри! – Флетчер тоже было подорвался на ноги, но, услышав голос Рассела, в ужасе обернулся и метнулся через койку к нему. – … Рассел! – Винри! – Эд, которому до Винри было ближе всех, рванулся из полуобъятий Ала и, опять забыв, что у него нет протезов, упал-таки рядом с захлёбывающейся рыданиями девушкой. – Винри! Эд! Да чтоб вас всех! – Альфонс, игнорируя забинтованные ногу и руку, которыми ему временно было категорически запрещено пользоваться, кинулся поднимать этих двоих. Хорошо, что в соседней комнате дежурила доктор Энберг, которая и прибежала на шум, – иначе закончиться это точно могло бы печально.***
– Дурни! Идиоты! Все пятеро! – в сердцах ругалась Эмма, перебинтовывая Алу локоть. – Вам вставать толком нельзя, а вы тут что устроили?! Рассел, вот зачем ты это сделал?! Винри стояла на коленках у койки Рассела, уткнувшись лбом в его живот и наотрез отказываясь сесть хотя бы рядом с ним или хотя бы на стул. Плечи у неё ещё мелко подрагивали, лица не было видно. Рассел, которому помощь пришлось оказывать в первую очередь (от физического и нервного перенапряжения шов на животе разошёлся), устало, но растроганно улыбаясь, гладил девушку по голове. – Я подумал, она ударилась! – он едва заметно пожал плечами. – И вообще… у девушки истерики, эти все таращились на неё, как на врага народа, а я её люблю… как я мог на это спокойно смотреть?.. – Досмотрелся! – доктор Энберг убийственно взглянула на него, затем на Флетчера. Глаза у неё метали молнии. – А ты, Флетчер, как это всё объяснишь?! – А что объяснять?.. – Флетчер, белый, как подушка, на которой он лежал, улыбнулся бескровными губами. – Я сначала тоже за Винри испугался, вдруг она себе что-то повредит… А потом Рассел… – он прикрыл веки. – Я понял, что шов разошёлся, ну и… – Ну и себя решил угробить за компанию?! – Он же мой братик! – И что?! А ты час назад ещё без сознания валялся, да и до сих пор сесть нормально не можешь, чтобы давление не упало, а туда же – братик! Дурень малолетний! Рассел, подавившись смешком, подвинулся чуть-чуть в бок и положил левую ладонь на лоб Флетчера. Тот удивлённо приоткрыл глаза – и благодарно улыбнулся. – Не ругайтесь на моего брата, это у нас с ним семейное, – Рассел хмыкнул. – Я дурак, а он с меня пример берёт… – Да уж заметно, что семейное! – буркнула Эмма. – Даже больше, чем семейное! – она укоризненно покосилась на Эдварда, тоже уже перебинтованного и уложенного на своё место. – Ну а ты, ты, балбес, самый старший из всех! Ты какого полез?! Какая от тебя польза без руки и без ноги?! – Большая! – Эд, обнимающий Хеймерика единственной рукой, надулся, как мышь на крупу. – Даже больше, между прочим, чем от Мустанга, чего вы… И вообще – я по привычке… Я уже больше десяти лет без родных конечностей живу, вот и забыл… И вообще она ко мне ближе всех упала, я ж тоже испугался! – Забыл он… голову ты не забыл?! – доктор Энберг убийственно фыркнула и повернулась лицом к Альфонсу, закрепляя бинт у него под мышкой. – А уж про тебя, обормот, я вообще молчу! – А что я-то? – Ал виновато заморгал, поглядывая на Эда. – Как я должен был реагировать, когда братик упал?.. Да ещё Винри там на коленях… Да ещё Рассел чуть сознание не теряет… Ещё и Флетчер скелета напоминает… Я что, отлёживаться должен был?! – Именно! – рявкнула на него Эмма, легонько щёлкнув его по носу. – Лежать и смотреть, как им всем плохо?! – Да! – Да за кого вы меня вообще держите?! – За самого адекватного и спокойного из всего вашего алхимического братства, мать вашего Уроборосса или как вы там говорите! Эд сдавленно хрюкнул в шерсть Хейма, Флетчер прыснул со смеху, перевернувшись на бок и уткнувшись под мышку Рассела, а сам Рассел, которому с трудом удавалось сохранять невозмутимое выражение лица, серьёзно покачал головой: – Алхимическое братство – это вы хорошо сказали. Про то, что Ал самый спокойный и адекватный, это тоже правда, чего греха таить. Но вот кто такая мать нашего Уроборосса, – он озадаченно пожал плечами. – Этого я, хоть убейте, не знаю… Эмма Фрида, закончив экспресс-перевязки, обвела всех усталым взглядом, провела рукой по лбу и с видом великомученицы подытожила: – Хорошо, что я не в Централе с вами работаю, честное слово…***
– Рассел, – робко, совсем даже тихо позвала Винри, когда ей удалось немного успокоиться и поднять заплаканное лицо. Рассел удивлённо опустил глаза. Эмма всё ещё продолжала ворчать на них, Флетчер, Эд и Ал отбрыкивались в ответ, поэтому сейчас на них двоих никто не смотрел. – Да, Вин?.. – То, что ты сказал… что ты меня любишь… – она сглотнула. – Это правда? – Конечно, – старший Трингам поджал губы. Что за дурацкий вопрос? – Даже после всего, что я сделала? – Винри, я тебе тогда в застенках тоже правду сказал, – Рассел укоризненно покачал головой, не переставая гладить девушку по распущенным длинным волосам. – То, что было там, для меня ничего не изменило. Я действительно как любил тебя, так и люблю. Но именно поэтому… – он прикусил губу. – Именно поэтому я всегда считал чудом, что ты меня тоже любишь… и всегда был готов к тому, что ты уйдёшь. Понимаешь?.. – Я тебя не заслуживаю. Ты слишком хороший, – Винри, шмыгнув носом, снова попыталась уткнуться лбом в живот старшего Трингама. Но на этот раз он ей не позволил, придержав за подбородок указательным пальцем. – Винри, я серьёзно, – красивые синие глаза с этим его хитроватым лисьим разрезом сейчас смотрели прямо, спокойно и чуть недоверчиво – хотя и с бесконечной любовью. – Я… если ты… если ты действительно хочешь… – он болезненно зажмурился на секунду и вновь широко открыл глаза. – Если ты хочешь уйти, я не буду тебя удерживать. Я не хочу, чтобы ты была со мной против своей воли. – Да как ты… – голубые глаза Винри снова наполнились слезами. Голос у неё задрожал. Рассел обеспокоенно наклонился было к ней, но она не дала ему добавить ни слова: – Неужели ты не понимаешь, что там, тогда это была только игра?! Я так говорила только потому, что хотела тебя спасти, хотела тебя заставить сказать хоть что-то… Я надеялась, что ты испугаешься и расскажешь! – Винри тряхнула головой. – Да, это ужасно, да, так нельзя, но мне было очень страшно за тебя, за наших… Я только одну глупость сделала – что не сказала тебе сразу, что это была только шутка… Я не понимаю… не знаю, что со мной тогда было! – Винри зажмурилась. У неё была истерика, она уже кричала, давясь рыданиями: – Я дура, дура, трусиха и предательница, я не заслуживаю твоего прощения, я не заслуживаю даже возможности просить у тебя прощения, но… но я никогда и не собиралась от тебя уходить, потому что Эд абсолютно прав, лучше тебя не бывает, а если бы и были, какое мне до них дело, ведь люблю я только тебя! В этот момент Рокбелл сообразила, что на неё круглыми глазами смотрят все находящиеся в палате – Эд, Ал, Хеймерик, доктор Энберг, Флетчер… Рассел. Осознав это, она сдавленно всхлипнула, вскочила с колен на ноги и хотела было выбежать из комнаты, но не смогла – её удержали за руку. Обернувшись, Винри сквозь дымку слёз увидела всё тот же преследовавший её все эти дни взгляд – только теперь лишённый страха и боли. – Не уходи, Винри, – твёрдо попросил Рассел, крепко сжимая её пальцы своими. – Останься. Пожалуйста, – пауза, тихо и спокойно: – Я тебя прощаю. Уже когда Винри, постепенно успокаиваясь, лежала под правым боком Рассела (под левым лежал Флетчер, который попытался было технично «слинять», но Рассел его не пустил: «Куда это ты лыжи навострил? – Так у тебя ж это… любовь, все дела… – И что, у меня что ли только одно должно быть, или любовь, или брат? – Ну-у… – Хорош придуриваться, тебя я тоже люблю. – … – ДА НЕ ПО-ЭЛРИКОВСКИ, ДУРЕНЬ! – Тогда ладно)))»), Альфонс, одной рукой обнимая Эдварда, а второй гладя Хеймерика, ворчливо заметил: – А вообще шантаж – это, между прочим, уголовка. Но я тебя, Винри, прощаю. Пауза. – Прощай – и ничего не обещай, и ничего не говори… – затянул вдруг Эд какую-то мелодию. Ал хихикнул. А Флетчер даже в ладоши захлопал: – Ура, «Случайное радио» включилось! Значит, жизнь налаживается!***
– Ну, раз все помирились… – Эд многозначительно подмигнул доктору Энберг. – Вы же понимаете, что это значит?.. Реакцию это произвело двоякую. – Э-э-э… что? – в недоумении приподняла брови та. – АХ ВОТ ТЫ КАКОЙ, БРАТЕЦ! – громко возмутился Ал и, картинно насупившись, отвернулся. – Что?.. Ал?.. Что я не так сделал? – Эд беспомощно всплеснул рукой, заваливаясь на брата. – Ал… ну Ал… ну Альфонсик… – Я же просил не называть меня так! – Ну булка моя философская, чем я тебя обидел? – Чем?! И ты ещё спрашиваешь! – Ну А-ал… – Флиртуешь тут со всякими! – … Я-Я-Я?! ФЛИРТУЮ?! – А как это ещё назвать? Подмигивать можно только мне! – А они всегда такие? – Эмма недоверчиво покосилась на давящихся смехом Трингамов и хихикающую Винри. – А вы не заметили? – Рассел ухмыльнулся. – Это ещё приличный вариант… Ай, Флетчер, ты чего? Флетчер, пихнувший Рассела в бок, выразительно посмотрел на брата, и тот притих. Винри удивлённо заморгала. Это что такое – была «элриковская телепатия», а теперь есть ещё и «трингамовская»? Дело было куда проще – Трингамы просто клятвенно пообещали Элрикам не палить их перед незнакомыми людьми. И вообще не палить. Иначе… А Флетчеру жить ещё хотелось. А Рассел это понимал. – Ну ладно, допустим… – доктор Энберг нервно усмехнулась. – Так что ты там имел в виду, Эдвард? – А, я? – Эд отвлёкся от крайне сердитых (читай: влюблённых) гляделок с Алом и обиженно фыркнул: – Я всего-то хотел спросить, будут нас сегодня в этой шарашкиной конторе кормить, или так и придётся голодать! – А-а, вот чего ты так разошёлся, – улыбнулся на это Флетчер. – Теперь понятно… – Обед будет, – Эмма взглянула на свои часы, – через пятнадцать… Да кто это там топочет, как слон?! За дверью действительно раздавался быстро приближающийся топот нескольких пар ног и крайне эмоциональный разговор на повышенных тонах. Парни переглянулись, Винри поёжилась, доктор Энберг привстала… но сделать никто ничего не успел: дверь открылась, и в палату влетел взъерошенный и крайне сердитый… фюрер всея Аместриса. – Здра… сьте, – в унисон выдали мальчики, уставившись на него круглыми глазами и одномоментно забыв про уставное обращение (обычно этим страдал только Эд, но в этот момент понесло всех). Мустанг, чуть отдышавшись (за его спиной маячили ещё какие-то люди, но зайти пока не решались), потряс головой, поднял глаза – и… – ФЛЕТЧЕР, ДУРЕНЬ ТЫ МАЛОЛЕТНИЙ! Младший Трингам так и не понял, что вообще произошло, но через пару минут он сидел на кровати, потирая одной рукой ноющую от подзатыльника макушку, а другой – хрустнувшие от объятий рёбра. – Очень смешно, – обиженно шмыгнул он носом на зажавших рты руками (чтобы в голос не рассмеяться) Рассела и Винри. – Что за рукоприкладство… и чем я заслужил вообще?.. – Терпи, – назидательно посоветовал ему старший, вновь взъерошивая младшему волосы. – Мы своё вчера вечером отгребли… Ты бы слышал, что тут творилось: и мат, и крики, и ой-ёй-ёй… – Про ой-ёй-ёй мы с вами ещё позже поговорим, – сурово отрезал Мустанг, стараясь не смотреть на эту троицу (то есть на обоих Трингамов и на Винри), хотя (или именно из-за того, что?..) ему мешал комок в горле. В конце концов, он переживал не меньше Винри. Плюс ко всему как всегда чувствовал за собой громадную вину. А тут ещё и Флетчер никак в себя не приходил, и эти невыносимые разговоры с представителями Драхмы и никенавтов… И то, что младший Трингам уже почти в порядке – во всяком случае, сидит вон, бурчит и даже немножко улыбается… Как камень с души свалился. Сделав вид, что откашлялся в кулак (на самом деле смахнув набежавшие-таки две предательские слезинки) Рой повернулся к Элрикам. – У меня вообще срочное дело к вам двоим! То есть к Альфонсу! – К нам? – во весь голос изумился Ал, хлопая ресницами. Хеймерик, мягко вспрыгнувший ему на здоровое плечо, тоже озадаченно мяукнул. – К Алу? – подозрительно сощурился Эд, придвигаясь к брату поближе, совсем вплотную – ну их, знает он эти дела… опять заберут его Альфонса куда-нибудь, а он тут мучайся… Хотя куда заберут, в таком состоянии?.. Рой не выдержал – уголки губ у него всё же дрогнули. Ну вот сколько раз за последние пару лет он их в таком состоянии видел?.. Вернее, не в таком… Раньше у них на двоих было хотя бы шесть конечностей, а теперь – четыре. Теперь их точно «не разделить» будет. Ох эти Элрики… сколько нервов… В этот раз так вообще всю страну довели. «Да что с нами вчетвером будет?» С вами вчетвером – с вашими друзьями – масштаб проблем увеличился вдвое… – Мне нужна экстренная дипломатическая помощь. Майлз не справляется. А эти, – Мустанг обиженно кивнул на дверь, которую всё же прикрыл в знак своей здесь власти, – кричат, мол, дайте с Величайшими поговорить, у нас срочное… Глядишь, ещё очередная война начнётся. И да, я знаю, что им нельзя сейчас нервничать, – Рой кивнул недовольно фыркнувшей Энберг. – Думаете, я бы сам по доброй воле на это согласился?.. Очень смешно, – он покосился на недовольного Эда (тот скривился: «Опять эти ваши послы?.. Мы о чём договаривались?») и неподдельно вздохнул: – Эдвард, я серьёзно: если не дать им с вами поговорить, они из меня котлету сделают… Пять минут мучений или котлета из фюрера – что ты выберешь? – Вообще, как вы знаете, я предпочитаю котлеты… – Эд всё-таки улыбнулся. – А я-то надеялся, я тебе хоть немного как глава государства симпатичен… – Мустанг трагически схватился за сердце, вызвав дружный смех остальных. – … но лишать родину управляющего в такое непростое время как-то не в моём вкусе, да и Рози расстроится, если ты ей мандаринов и братьев не привезёшь, – лукаво сощурился Эдвард. – Так что… Ал? Альфонс, посмеиваясь, махнул рукой, и Эд величественно кивнул: – Зовите! – и шёпотом добавил: – А ещё почаще называйте меня Величайшим, и я вообще добрым стану… – Братик! – Что? Приятно же! Рой, посмеиваясь, отвернулся к двери. Как ему этого не хватало.***
– О Величайшие из Величайших, простите, но у нас возникли разногласия… – два вождя никенавтов из прежде враждебных кланов – мужчина лет сорока, одетый в причудливо завёрнутую оленью шкуру, и пожилая женщина в роскошных, отороченных песцовым мехом синих одеждах, – выпрямились после поклонов и взглянули в лица этим самым «Величайшим», глазевшим на них с нескрываемым любопытством. Правда, в глазах никенавтов – они же «плывущие во льдах», они же «незаконные нацменьшинства на северных территориях» вплоть до сегодняшнего дня по законодательству Аместриса и Драхмы – время от времени мелькала растерянность. Четверо светловолосых мальчишек?.. Худые, перемотанные бинтами?.. Величайшие?.. Но, выученные годами, столетиями даже потрясений, никенавты вновь с достоинством и благоговением наклонили головы. Всё-таки сомневаться в «великости» не приходилось – они своими глазами видели, как «эти мальчишки» недавно спасли мир. – Это не к нам, – Флетчер развёл руками. – Это вон, к этому… «Второму из Величайших», – он кивнул в сторону Альфонса. – Он у нас спец по всяким разногласиям. – Вот спасибо, «Младший из Величайших», – передразнил его Ал, впрочем, серьёзно кивая уставившимся на него посланникам. – Что за разногласия?.. Мужчина переглянулся с женщиной. Женщина обернулась. Мустанг, стоявший у дверного косяка, хмуро кивнул. Большой молчаливый мужчина в чёрной шинели и каракулевой шапке – несомненно, главарь Драхмы, тоже пришедший «улаживать разногласия», – тоже кивнул. Женщина шагнула вперёд и с низким поклоном протянула Альфонсу маленькую каменную дощечку. Когда тот взял её здоровой рукой, она выпрямилась и пояснила (говорила она, как и её собрат, на ломаном – в смысле произношения – и медленном, но всё же правильном аместрийском): – Это о пророчестве о явлении Величайших. Мы нисколько не сомневаемся, что вы и есть Они, – снова поклон, – и глубоко извиняемся, что не узнали Вас и Младшего, – поклон в сторону закрасневшегося польщённого Флетчера, – но… видите ли, у нас были для этого свои основания. Они – на этом письме. Ал внимательно разглядывал дощечку, поднеся её поближе к глазам. Длинные тёмно-золотые волосы рассыпались по его плечам, и Эд машинально принялся убирать их назад, чтобы брату было удобнее. – В этом суть, – добавил от двери Мустанг. – Майлз не смог прочитать. Альфонс, может быть, сможешь ты… Ты ведь прекрасно разбираешься в разных языках. Ал ничего не ответил, продолжая молча шевелить губами. Мужчина-никенавт, выждав паузу, тоже шагнул вперёд: – Наши народы пережили уже два пришествия Величайших! – он говорил хуже своей соплеменницы, но и больше торопился, от чего глотал окончания. – И оба раза это были наши! Мы ожидали наших и в этот раз! Даже поссорились с кланами, чтобы решить, чьи дети достойнее! – он кивнул на женщину. Она вздохнула и опустила глаза. Эд, Рассел, Флетчер, Винри и доктор Энберг, присевшая на подоконник, слушали с нескрываемым интересом. – Мы даже готовили их, но появились вы… – брови у мужчины встали домиком. – Почему, почему вы? Этого не может быть! Так сказано в пророчестве! – он ткнул рукой в неснятой варежке в дощечку в руках Ала. – Так правильно! Так было всегда! После его эмоциональной тирады стало тихо. Ненадолго. Ал вдруг поднял глаза (Эд заметил, что брат прячет в уголках губ улыбку, и успокоился, принявшись, как мог, одной рукой заплетать младшему косичку) и хмыкнул: – А где же тут сказано, что Величайшие должны быть из племени никенавтов? – Как где! – вспыхнул мужчина. Но женщина остановила его жестом. – Погоди. Я сама, – она подалась вперёд, наклонилась, сощурилась (Ал любезно протянул ей табличку) и указала пальцем на одну из строчек, покрытых таинственными иероглифами. – Видите этот знак? Как говорят предки, здесь стёрлась ещё одна линия сверху. Если читать с этой линией, получается «Величайшие будут из племени никенавтов». Видите? Альфонс не смотрел на дощечку – он глядел прямо в глаза женщине, исподлобья, чуть насмешливо. – А что значит этот знак без линии сверху? – Очень просто, – женщина выпрямилась и с достоинством пожала плечами. – Просто – «человек». Пауза. – Скажите, – Альфонс перевёл вдруг взгляд на молчаливого и угрюмого драхмийца и обратился к нему на чистейшем драхмийском, – у вашего народа есть легенды о пришествии четырёх магов? Трингамы, Рокбелл, доктор Энберг, Эд, Мустанг и никенавты в лёгкой прострации уставились на Ала. Тот, впрочем, был совершенно серьёзен и пока не беспокоился, что его не понимают остальные. Грузный чёрный человек, приятно удивлённый тем, что к нему обратились на родном языке (ох, не зря Ал чрезвычайный и полномочный посол Аместриса…), пристально взглянул на странного длинноволосого паренька (так похожего на своего брата, над которым они, увы, здорово поиздевались…) и, подумав несколько секунд, утвердительно кивнул: – Да, есть. Всего одна. Её даже не легендой зовут, а мифом. Очень старая, очень. Ещё до того, как мы стали Драхмой, – подумав ещё немного, он снял папаху, под которой оказалась остриженная под ёжик круглая голова) и серьёзно добавил: – Четыре маленькие девочки во время ледохода ушли к морю. Магия. И всё. Пропали. Но – пришёл медведь и зацвела вишня. – Спасибо, – Альфонс поблагодарил его ещё на драхмийском и, вновь взглянув на переставших что-либо понимать никенавтов, буднично спросил их: – А кто в ваших преданиях были Величайшие? – О, первые – это были четыре мудрые женщины моего возраста, – женщина наклонила голову. – Они явились летом и принесли своей магией птиц и холод… – А последние, – перебил её мужчина, – последние были четыре седовласых старца! Они пришли зимой, и всё сковал благостный лёд… они научили нас охотиться! И они были в длинных шубах! – он возмущённо замахал руками. – А не в этих… Женщина громко возмутилась на странном языке, и мужчина притих. Рассел хмыкнул, Флетчер понимающе кивнул, Эд вздохнул. Ну да. Если до этого были стариканы в шубах до земли, а тут явились какие-то, прости Фламель, недомерки в подстреленных полушубках… Альфонс помолчал немного, глядя в окно, а потом вдруг встал на ноги прямо на кровати. – Ал! – Эд перепуганно схватил его за здоровую коленку. – Куда! – Ал, тебе нельзя стоять! – в один голос запротестовали Рассел и Флетчер. – Альфонс! – в унисон возмутились Мустанг и доктор Энберг. – Подождите, я буквально на минутку, – Альфонс поднял здоровую ладонь перед собой, и все притихли. Все взгляды – чьи-то встревоженные, чьи-то озадаченные и удивлённые, – были прикованы к нему. – Я просто… всё теперь могу объяснить. В потрясающей тишине он улыбнулся и продолжил: – Видите ли, даже если вы были бы правы с пророчеством на камне, – он кивнул никенавтам, – мы были бы не единственным исключением. Например… До ваших старцев и женщин были четыре маленькие девочки. И они были драхмийки. – Что?! – в один голос изумились вожди никенавтов. Военачальник Драхмы грузно зашевелился и по-аместрийски подтвердил: – Это правда. Альфонс благодарно улыбнулся. Мустанг покосился на доктора Энберг. Оба ошарашенно моргали. К чему это?.. – На самом деле, даже это ещё не всё, – Ал здоровой рукой откинул на спину растрёпанную косу, заплетённую ему Эдом. – Вы никогда не задумывались, что в дописьменную эпоху тоже могли быть Величайшие? – он выдержал театральную паузу и усмехнулся. – А мы видели. Видели, там, во Вратах. Их много – старые, молодые, мужчины, женщины… Циклов было немереное количество, – он пожал плечами. – Письменные свидетельства дошли до нас только о последних циклах. У них, – он указал на драхмийца, – миф о четырёх маленьких девочках. У вас, – это никенавтам, – зрелые женщины и пожилые мужчины. У нас, – он кивнул друзьям, – ничего… только отзвуки в обезличенной легенде – которую слышали от своих мам, как ни удивительно, только Величайшие. Винри, ты слышала легенду о четырёх магах? Та отрицательно помотала головой: – Нет… разве только… – она задумалась. – Когда вы с Эдом играли на улице в этих магов… – Вот, – Ал кивнул. – Почему? Потому, что родители Рассела и Флетчера были с Севера. А наш отец вообще… – он поджал губы и покосился на Эда. Тот моментально нахохлился. – … ну не будем, не будем, хорошо. Короче, суть в том, – он снова поднял голову и ясным взглядом обвёл всех присутствующих, – что мы застали лишь последний цикл. И лично мы, – жест в сторону друзей и брата, – его завершили. Весна, лето, зима… не хватало осени. Девочки, женщины, старики – не хватало парней примерно нашего возраста. Всё верно. Круг замкнулся. Единственное, чем мы отличились от остальных, – мы выжили. Благодаря тому, что один из нас владел медицинской алхимией. Флетчер опустил глаза. – Ну и… – Ал снова открыл было рот, но его перебил нетерпеливый мужчина-никенавт. – Я всё понимаю, всё! – он решительно сжал кулаки. – Но наши предсказания не могут врать! – А они и не врут, – Альфонс торжественно улыбнулся. Видно было, что он специально приберёг эту часть напоследок, чтобы эффект был больше. – Но… – Скажите, вы знаете, из какого материала сделана эта плитка? Мужчина изумлённо пожал плечами. Женщина отрицательно покачала головой. Младший Элрик, дёрнув уголком губ, над головами всех протянул дощечку Расселу. – Главзав лабораториями Централа, не взглянете? Рассел молча кивнул, Ал подкинул дощечку. Старший Трингам поймал её, поднёс к глазам. Потёр пальцами, попробовал согнуть. Принюхался. Подумал несколько мгновений. И вынес вердикт: – Чёрный алмаз. Выше обычного. Высший класс по шкале Мооса. Альфонс щёлкнул пальцами. – Именно! То есть физически на нём трудно даже оставить царапину! А уж стереть, – он с видом победителя взглянул на никенавтов, – не под силу никому – особенно времени! И знаете, что из этого следует? Обескураженная тишина. Аместрийцы и драхмиец смотрели на Ала в искреннем восхищении. Никенавты – в шоке. – Это значит, – Альфонс вскинул здоровую руку над собой (и чуть не разбил лампу) и радостно объявил: – что вы сами себе придумали проблемы! И на самом деле там сказано всего-то обыкновенное, человеческое: «Величайшие будут – из людей!» В потрясающей торжественной тишине урчание живота Эда показалось оглушительно громким. – И…извините, – Эд, красный, как помидор, отвернулся к стенке. – Есть очень хочется. Ал, всплеснув руками (в том числе и больной), завалился обратно на кровать, едва не придавив Хейма, и звонко расхохотался. Рой, не выдержав, схватился за живот, согнулся пополам и тоже разразился громким смехом. – Ну ты, Эд… – Рассел пытался удержать на кровати одновременно и задыхающуюся от смеха Винри, и подвывающего в подушку брата… да ещё и сам не сползти на пол: – Такой момент испортил! – Я не виноват! – Эд беспомощно поднял руку в знак капитуляции, но было поздно – хохотали теперь все: и доктор Энберг, и огромный суровый драхмиец, и даже никенавты. – Эх… ну что б вас, – проворчал старший Элрик, опуская глаза и старательно уговаривая себя быть выше этого. Судя по дрожащим губам… не получится. Голод – он тоже объединяет. Как и труд.***
– Как ты думаешь, теперь всё будет хорошо? – тихонько поинтересовался Флетчер у Ала, когда вечером их, наконец, оставили одних. А тихонько – потому, что Рассел, примостившийся сбоку от Флетчера, уже задремал, объевшись – равно как и Эд – крайне вкусным ужином и подаренной драхмийцами в знак извинения мандаринами. Ал поправил свою чёлку, чтобы не лезла в глаза, и задумчиво покосился сначала на столик, где были аккуратно сложены остальные примирительные подарки – оказалось, что роскошные полушубки и древнее оружие (копьё, лук, катана и меч) у никенавтов сохранились, и они принесли эти богатства их законным владельцам, – а затем – на своего лучшего друга. Младший Элрик лежал на животе. На его пояснице сопел Эдвард. На животе Эда – Хеймерик… – Однозначно, Флетчер. Иначе и быть не может, – и, после паузы, еле слышно, – думаю, этого приключения нам надолго теперь хватит.