Иной путь

Вечер, переходящий в ночь. Тихо, спокойно, на улицах ни души. Невысокие, аккуратные домики выпускают из окон, жёлтый, уютный свет, поют птицы, редкий асфальт полностью растрескался под покрытой вечерней росой травкой. Всё вокруг, кажется, слегка гудит, тихонько, неуловимо. На тёмно-голубом небе высыпаны первые кристаллики звёзд, неясные, мерцающие. Всё тихо, спокойно и мирно; не верится в то, что здесь может кто-то шуметь. Но, несмотря на все размышления, из одного из домов, точнее, из одного фургона, всё-таки слышались тихие, смеющиеся и простые голоса. — Хэ-ей, чува-ак, будь проще. Ну подумаешь — проверка. Расслабься, лови кайф, — невысокий мужчина в бандане дружески улыбнулся во весь тридцать один зуб, растягиваясь на диване. — Всё будет в норме. — Да я сам знаю. Всё в порядке, — другой мужчина, худой и высокий, с прилизанными бледно-желтыми волосами улыбнулся, кажется, сгоняя со своего лица тоску. — Не волнуйся за меня. Я со всем справлюсь. — А я и не сомневался в этом, — пятерней взъерошив недлинные каштановые волосы и поправив бусы, висевшие на шее, мужчина приобнял собеседника, хлопнув его по спине, чуть не вышибив дух. — Ты сильный у меня. — Спасибо, Арчи, — по-доброму улыбнулся мужчина. — Не знаю, что я делал бы без тебя. — Жил бы, — ухмыльнулся Арчи. — Но плохо, мало и через раз. И вообще, я прекрасен. Кстати, как тебя зовут? — Эм... Издеваешься? Мы знакомы больше двадцати лет! — это восклицание осталось без ответа. — Ричард меня зовут, чёрт тебя дери! — Ой! — с издёвкой проговорил мужчина. — А я-то, червь презренный, думал, что Ричард Швагенвагенс, владелец фирмы по производству бильярдных шаров! А ты, оказывается, просто Ричи. — Ты невыносим, Аристарх, если уж мы бросается полными именами, — блондин устало потянулся, механическим жестом пригласил и без того прилизанные волосы. — Ровд спит? — Ну, по идее должен, но фиг его пойми. Читает наверное опять, он в очередной раз залип на что-то, — потянувшись и поправив бандану мужчина крикнул куда-то в тёмный коридор: — Ровд! Спишь? — Ай, минуту! — в глубине дома что-то громко упало, после раздались торопливые шаги. Спустя мгновение в комнату заглянул мальчишка лет четырнадцати; его длинные, сероватого цвета волосы рассыпались по плечам, длинная футболка и короткие шорты были мятыми - явно их обладатель долго лежал в одной и той же позе. На лице подростка было недоуменное выражение, мальчик недоумевал, почему отец зовёт его в столь поздний час. — Ой, здравствуйте, Ричард! Пап, ты чего звал? — Чем ты там занимаешься, бродяга? — поднявшись, Аристарх подошёл к сыну, потрепав его по рассыпавшемуся словно бы венцом пучку тонких волос. — Опять в своих книжках? — Да, очень интересно. — улыбнулся подросток и почесал затылок. — Прости, пап, я чуть позже лягу. — Да ладно тебе, чудо. Читай уже, днём отоспишься, — добродушно отозвался мужчина, погладив сына по плечу. Ричард наблюдал за ним с мягкой, будто бы несвойственной ему улыбкой, только отчего-то покачивая головой. — А можно с вами посидеть? Я тихонько! Ричард, вы не против? — спросил Ровд, с нетерпением глядя то на отца, то на его друга. Те переглянулись, а после сдержанно, но очень весело рассмеялись. — Ну, Арчи, чего ты творишь? Бедный ребёнок! — сквозь смех проговорил Ричард, зачем-то закрывая ладонью лицо и будто стесняясь своей необъяснимой радости. — Можно конечно, если, разумеется, тебе можно быть вне кровати в такое позднее время. — Ему всё можно, — с ухмылкой заявил Аристарх, хлопнув сына по плечу и снова садясь на своё на диване. — Раз он всё ещё тут. Ладно, не нам париться, ребят, всё круто будет. — Я сейчас, только за книжкой сбегаю! — Ровд, сорвавшись с места быстро забежал в собственную тёмную комнату, схватив с кровати толстый раскрытый том. Когда он вернулся в гостиную, мужчины уже были заняты разговорами о своём: смелись, спорили о чём-то. Из лампы лился уютный, жёлтый свет, было спокойно, тепло и тихо. Что, что может поменяться? Ровд тихонько устроился в одном из кресел, подтянув ноги к подбородку. Ему казалось, что в его жизни все хорошо и что иначе, по-другому, быть попросту не может. Чей-то шёпот, преследующий его уже несколько дней: «Бедный мальчик», «ужас какой», «как же так вышло» - все эти слезливые восклицания ничуть не делали легче, а лишь злили. Не бедный он! Не надо его жалеть! И все эти люди, которые почему-то были в его доме, совсем, совсем не понимали, что ему не нужны ничьи ласки. Ему вообще ничего не нужно сейчас. Крепко сжатые кулаки, опущенный взгляд, стекающие по серым волосам капли бесконечно моросящего дождя. Нет. Это всё сон. Просто-напросто сон, самый обыкновенный. Это происходит не с ним. Кто-то плачет. Интересно, кто? Над кем? В голове ни единой спокойной мысли. Ну хорошо, вот сейчас всё это закончится - уедут странные, незнакомые люди, вновь будет привычно и тихо. А ему как жить дальше? Что ему вообще сейчас нужно сделать? Но на все эти мысли у подростка не было ответов. Поэтому он, не найдя, что же можно сказать жестокой судьбе, просто тихонько застыл на этой утоптанной земле, в которой совсем скоро должна была исчезнуть его прежняя, спокойная и счастливая жизнь. А неподалёку, в паре метров от этого растерявшегося мальчишки, застыл высокий и худой мужчина в строгом официальном костюме, без единой эмоции на лице. Он тоже не знал, как ему теперь жить. Не знал, но осознания в его голове было больше, разум искал какие-то альтернативы, предлоги остаться здесь, не уйти вслед за тем единственным, тем самым дорогим, что было в его жизни. Мужчина, горько задумавшись, тихонько замер; взгляд отчаянно голубых глаз без особой цели остановился на худой, привычной фигурке. Так, надо успокоиться, собраться. Что мы имеем? Аристарх мёртв. Он, пренебрегая этикетом, припёрся сюда и стоит, как баран. Вот и всё. Как жить дальше? А так же, как и жил, просто без него. Да, будет сложно, но он взрослый мужчина, он сможет справиться с этим, ему хватит сил. Ну всё, значит проблема решена. Значит, всё в порядке, больше не о чем беспокоиться. Но почему-то не хотелось отрывать взгляд от застывшего неясного силуэта, выражавшего, кажется, всю тоску этого нерадостного мира. А ему куда? Все эти люди, вообще непонятно зачем взявшиеся здесь, уедут - поохают, повздыхают, поплачут... И уедут. И никто из них не поможет этому растерявшемуся мальчишке - Ричард точно знал, что совсем никто не поможет. А вот ему после всех этих похорон надо, на минуточку, жить. А как жить? С кем? И почему-то именно после этого вопроса, в голове ярким огнём вспыхнул огонь уверенности: здесь этот пацан не останется. Нет, не будет этих бесконечных судов, истерик с юридическими показаниями, не будет! Хотя бы ещё хоть раз, последний раз, надо как-то выручить своего друга, что-то сделать, чтобы быть уверенным в том, что с этим подростком всё в порядке. В интернат его засунуть, что ли? — «Выдумал тоже - интернат!» - возмутился голос из самых глубин подсознания. — «Бери себе и всё, концы в воду». «Бери себе»... Хм... А ведь это действительно выход. Он, Ричард, может себе позволить такое. Родных детей у него нет, а жена вряд ли будет против этого мальчишки; впрочем, жену можно даже не спрашивать. Ну, даже если он сам не справится с воспитанием, можно нанять кого-нибудь, кто справиться, в конце-концов. А почему бы и нет? Да, Ричард отлично понимал, что он должен обязательно со всеми посоветоваться, но в тот момент было наплевать на все «обязан» и «должен». В голове остались исключительно «хочу» и «буду». — Простите, — он подошёл к стоящему рядом полицейскому, который явно намеревался подойти к давно ставшей привычной и знакомой фигуре Ровда. Вот что здесь вообще, чёрт возьми, делает полицейский? Он-то тут сейчас на кой? — А кто станет опекуном мальчика? — Хах, сказали тоже, опекуном, — ухмыльнулся тот, с нагловатой улыбкой глядя на заметно побледневшего собеседника. — В детский дом и точка. У нас тут таких как он, как котят нерезанных, особенный он что ли? — А может... — отчего-то голос предательски сорвался. — Может быть, я могу занять эту роль? Уверен, что проблем с этим не возникнет. — Неожиданно, — ухмыльнувшись, полицейский бросил взгляд на застывшего неподалёку подростка. — Он хоть знает вас? — Знает, — заверил собеседника Ричард. — Конечно же знает. — Ну, в детский дом ему всё равно придётся поехать, а уж как оттуда заберёте, так заберёте, — пожал плечами полицейский. Ричард только улыбнулся своей особенной, ненормальной улыбкой — она подходила к ситуации, как никогда. — Я думаю, всё можно решить проще, — его тощая рука полезла в карман. — И надеюсь, что вы меня поймёте. — Кхм... - полицейский поперхнулся. Все они такие — делают вид, что ничего подобного и не ждали. — Ну хорошо... Я попробую позвонить, думаю, удастся что-то сделать... Стоит ли говорить о том, что уже через пару дней Ровду пришлось оказаться на пороге этого огромного, холодного дома, с рукой отцовского друга на плече? Было ли ему страшно? Да, было. Говоря откровенно, боялся он сильно, мучительно сильно — а вот чего, не знал. Никакого диалога и в помине не было; ему, кажется, и пары слов никто не сказал во время того, как всё произошло, хоть он и задал миллион вопросов. Так что да, бояться было чего. — Ровд, — подросток вздрогнул, услышав своё имя. Ричард, подойдя, опустился перед мальчиком на колени, положив худые руки ему на плечи. Растерянный взгляд встретился с отчаянно голубым. — Раз уж так вышло, что твой отец умер, — эти страшные слова настолько резко и больно проехались по слуху, что подросток поморщился, чуть не заплакав; скорее от неожиданности, чем от боли. — Чш-чш, всё хорошо. Итак, раз уж... — голос мужчины резко затих. — Раз так всё складывается, я буду твоим опекуном. Понимаешь, что это значит? — Понимаю, — тихонько кивнул Ровд, не зная, что ему вообще можно сказать. — Хорошо, — Ричард постарался улыбнуться. Вышло слабо, но это волновало меньше всего. — Значит... В общем, я постараюсь справиться. — Спасибо... — Тихонько прошептал подросток, понимая, что по всем канонам они должны обняться и не чувствуя того, что он в принципе может это сделать. — Я тоже постараюсь... И, впрочем, какое-то время всё действительно было в порядке. Да, неловкость, что отчётливо проскальзывала в отношениях этих вроде бы ладящих раньше людей, всё-таки оставалась черезмерно заметной, но по крайней мере всё несомненно было лучше, чем могло бы быть. Даже несмотря на то, что жена Ричарда отнеслась ко всей этой затее с невероятным сарказмом и практически не подходила к подростку. Даже несмотря на всю огромную боль от потери самого светлого и доброго в жизни. Даже несмотря на неловкость и страх. Всё было относительно хорошо. Ровно до того момента, пока в семье не появился родной ребёнок. Нет-нет, Ричард не стал пренебрегать приемным сыном, не стал уделять ему меньше внимания. Напротив... Было видно, что Густав, а именно так назвали мальчика, чертовски раздражает его. И если первые три года эта неприязнь не выражалась ни в чём, помимо колких слов, до потом все пошло вниз по наклонной, без шанса уцепиться за что-либо. Ровд был удивлен такому поведению, ведь при отце Ричард никогда себя так не преподносил. — Тупая тварь! — эти крики стали чем-то обычным, понятным. Послышался тихий, горький детский плач. Ровд, обхватив голову руками, сидел в какой-то кладовке. Ему семнадцать лет. Семнадцать лет, а он не знает, что делать и кто же неправ в этой простой, но мучительно страшной ловушке. Да, Густав часто плакал, но разве же это повод вести себя так? Хотелось выбросить из головы то множество отвратительных эпизодов и никогда их не вспоминать. Резко замотав головой он встал. Надо сбегать посмотреть, что твориться в гостиной. Ну да, всё как обычно: Густав, закрывая ладонями глаза, горько плачет, даже не стараясь сдержать своих слёз. На лице Ричарда напротив, ненормальная улыбка, от которой становится не по себе, а по коже пробегают мурашки. В его руках ничего нет, что странно - обычно к этому этому ссоры он уже хватал какой-нибудь сподручный для избиения инструмент. — Подойди к камину, — этот приказ, видимо, ошарашил в равной мере как Густава, который даже перестал плакать, как и Ровда, застывшего в дверях и раздумывающего, что же предпринять. — Быстро и тихо. Густав, тихонько всхлипнув, утёр слёзы кулаком; его трясло от плача, а на лице, ближе к щеке, виднелся тёмный, почти чёрный синяк; даже не стоило спрашивать, чья это работа. Ровд сжал руки в кулаки; он давно запутался в происходящем и не знал, что ему предпринять сейчас. Первые, неуверенные шаги к камину прошли в полной тишине. Всё, кажется, замерло. — Молодец, — улыбка на лице Ричарда стала шире. Он, подойдя к сыну практически вплотную, простым движением взял его за руки своей сильной рукой — мальчик непонимающе глянул на отца, но промолчал, лишь в глазах отразилась какая-то мольба. Мгновение, второе. Что-то в воздухе щёлкнуло. Ричард, не переставая улыбаться, с силой толкнул ребёнка в огонь. Спасли... А впрочем, он практически не пострадал: так, пара ожогов. Но плакал ещё несколько дней, не останавливаясь. Почему Ровд не предвидел этого исхода? Он же был настолько логичным... Но когда, когда, чёрт возьми, такое стало для него логичным? Да, Ричарду тоже трудно. Он тоже устал, а Густав с его вечным нытьём действительно может утомить. У всех есть право на гнев. Да-да, подобные мысли возникали в голове постоянно, не решая при этом проблемы. Неясно откуда, но в сознании Ровда точно была мысль, что так поступать нельзя, что это неправильно, дико. Откуда? Кто мог сказать ему такое? Ответа всё не было, но с каждым днём всё отчаяннее думалось о том, что бы на происходящее сейчас сказал отец. А он, несомненно, сказал бы «Так, нахрен эту машину, дайте пожить ещё немного. Мда-м, вот же задница». А что? Он именно так и сказал бы. Происходящее неправильно, в корне неправильно. Не должен отец бить собственного сына, не должно быть в доме так громко и страшно. Но повлиять на это Ровд не мог. А что он, собственно говоря, мог сделать? Общаться с Ричардом - мёртвое дело, с тем же успехом можно зачитывать отрывки из Гамлета столу. Звонить в полицию ещё смешнее — да всем просто наплевать, что твориться, а на взятки у Ричарда денег всегда хватало. Общаться с приёмной матерью? Увольте. Она и так совсем плохо относилась к нему, чуть лучше, чем к предмету интерьера, так что общаться с ней это значило уже самому занимать позицию стола, которому читают Гамлета. Никаких рычагов воздействия у него не было. Оставалось только пообещать себе, что хоть он будет стараться, по мере сил, защищать это маленькое и хрупкое создание, своего приёмного брата. И Ровд пообещал. А что ещё оставалось делать? Девять лет. Нет, не прошло девять лет, прошли только шесть. Просто Густаву сейчас именно девять лет, а за его возрастом Ровд давно привык следить в разы больше, чем за своим. Вот уже шесть лет он - единственная, тонкая стена покоя между приёмными отцом и братом, покоя смутного и неясного, со всплесками агрессии в нём, но покоя. Но сколько пришлось сделать даже для этого! Конечно, Ричард немало удивился, услышав от Ровда о том, что ему хотелось бы больше времени проводить с братом, но всё-таки разрешил ему заниматься с ним самостоятельно, а это уже огромный плюс: занятия - почти половина побоев, а отсутствие на них Ричарда снимало эту половину. Конечно, иногда он всё-таки приходил, раз в месяц, но эти посещения были настолько редки, что их можно было вовсе не брать в расчёт. Помимо этого, приходилось постоянно быть начеку и, едва ли услышав что-то, похожее на начало ссоры, со всей силы мчаться в ту комнату, где начинался скандал, а по дороге мучительно обдумывать, что предпринять на этот раз. Обычно Ровд пользовался банальной тактикой отвлечения внимания, быстро выпаливая приёмному отцу все хорошие новости, что только были, а потом как можно старательнее развивая эту тему и делая вид, что ему чёртовски важно узнать его мнение, причём прямо сейчас. Драться - не выход. Не может Ровд всё время сидеть дома, выйдет куда-нибудь, а когда вернётся, найдёт труп брата и милицию. Так что приходилось хитрить, если хитрость, конечно, срабатывала. Ну, а если это не срабатывала... Приходилось бежать за Виолеттой, женой Ричарда, и тогда она, нехотя выслушав приёмного сына, поднималась со своего любимого кресла и шла в комнату, перед этим обязательно одернув узкое чёрное платье и недовольно тряхнув копной густых и волнистых блестящих волос глубокого коричнево-рыжего цвета. И её усилиями ссора иногда сходила на нет. Ну, а если и она не могла ничего сделать... Оставалось звонить скорой, которая уже ездила к ним домой, как в гости, и молиться. Итак, ему девять лет. Это Густаву. А вот самому Ровду двадцать пять, и он идёт из этого чертового магазина, в который он непонятно зачем согласился пойти. На улице светло, поют птицы. Уже апрель. Деревья шумят свежими листьями, всюду влажно от недавнего дождя, небо похоже на синий купол - не день, а сказка, честное слово! Но не у всех сказок хороший конец. Ключ с трудом проворачивается в замочной скважине. Дверь, мягко щёлкнув замком, открывается - снова это знакомое до боли место. Душно, пахло каким-то одеколоном и цветами — совсем не по-весеннему пахло. Было пусто, только на верхнем этаже раздавались крики и плач. Поспешно поставив сумки на пол, Ровд закрыл дверь — всю чистоту этого дня как отрезало. Ну вашу ж мать! Сколько можно?! Ну ненадолго же вышел, на минуточку, чёрт вас всех возьми! Ну зачем это всё надо было устраивать? Но все эти мысли — уже по пути в комнату Густава. С ходу толкнув дверь Ровд понял, что она заперта; так, а вот это уже серьёзно. Но запасные ключи у него, кажется, были. Длинные пальцы трясутся, не желая открывать замок, но наконец-то всё удаётся и с тихим, зловещим скрипом дверь открывается. — Здравствуй, отец, — голос Ровда звучит натянуто, неправдоподобно. — Прости за то, что я вошёл без стука. — Ничего. Больше не делай так, — не переставая улыбаться, Ричард подошёл и слегка хлопнул старшего сына по спине — это действительно всё, что он позволял себе по отношению к нему. Ровд проигнорировал этот формальный жест, поспешно оглядываясь; никаких следов обыска или драки видно не было. На кровати лежал Густав — от его вида парня передёрнуло. Нет, он ожидал увидеть что-то подобное, но всё-таки увиденное повергло его в короткий шок. Вся спина ребёнка была изрезанна глубокими, длинными рубцами, что кривыми рваными полосами ложились поперёк всей спины, казалось, что кожу попросту разодрали тупым топочным ножом. Юноша слегка приоткрыл рот, но ту же взял себя в руки; удивляться можно позже, сейчас в приоритете — не это. — Могу я помочь ему, отец? — он постарался придать своему голосу хотя бы тень спокойствия, но эта затея с треском провалилась. — Конечно можешь, но для начала разберите сумки, — велел Ричард. — И передай, пожалуйста, Виолетте то, что я сейчас уезжаю в клуб и буду только вечером. — Спасибо, отец, — послушно ответил Ровд. Других вариантов ответа у него не было. — До свидания. — До встречи, — слегка погладив сына по плечу Ричард вышел из комнаты. Минуту юноша стоял, чутко прислушиваясь к звуки внизу. Слышалась возня, после хлопнула входная дверь. Ушёл. К черту сумки! Подорвавшись с места, Ровд быстро, но тихо, прошёл в ванную, беря в руки полотенце. Сколько раз он уже таскал это полотенце наверх? Пожалуй, узнать это сейчас не представляется возможным. И он даже не представлял, сколько раз ему ещё придётся пронести такое же полотенце наверх, и даже не представлял, кому... Аптечка, этот отвратительный кусок ткани наконец-то мокрый — всё, можно подниматься. Шаги по лестнице осторожные и мягкие, почти неслышные, но чьи-то, как выяснилось, оказались бесшумнее. — Постой, — властный голос приёмной матери заставил Ровда замереть на месте. — Подойди ко мне. — Разумеется, — всё внутри рвалось исключительно на второй этаж, но юноша всё-таки сделал пару шагов вниз по лестнице, спускаясь к тонкому, строгому силуэту. Виолетта, взяв сына за острый подбородок, внимательно вгляделась в его лицо; только сейчас Ровд понял, что она его ниже даже больше, чем на голову. — Отец очень ценит тебя, Ровд, — проговорила женщина, всё вглядываясь в серые, как и у неё, глаза подопечного. — Постарайся не потерять это. — Хорошо, — ошарашенно ответил Ровд, даже не зная, что ответить. — Ну вот и договорились, — выпустив, наконец, бывшего подопечного женщина усмехнулась. — И разберись с покупками. Свободен. Ровд, молча кивнув, покрепче сжал аптечку и пошёл на второй этаж, уже, правда, не настолько быстро, как раньше. Это даже не лень. Это пара часов одного дня. А таких дней, и часов, и лет, было много, очень много.... А дальше пустота. Как отрезало — нет воспоминаний, хоть чего-то интересного, неординарного. Словно все дни слепили в один и вставили в память — вспоминается что-то общее, отдельного совсем нет. Уже в двенадцать лет Густава отдали в интернат — да, там плохо, но поверьте, в камин никого не бросали. Всё происходило как-то неясно и быстро, непонятно; единственное, что всплывало в сознании яркими пятнами, так это каждое возвращение юного господина и, стоило им остаться наедине, его робкие и неловкие, но искренние объятья, вместе с по-детски навиным шепотом «Наконец-то! Я очень скучал...». И казалось, что Ровд готов отдать всю жизнь только за эти светлые минуты. А вот то, что вспоминается хорошо — так это утро перед баллом, на котором Густава должны были познакомить с его женой. Знал бы Ровд, что лет через двадцать ещё один юноша так же будет мозолить ему глаза, он бы придумал что-нибудь, чтобы избежать этой участи, но он не знал. Помнилось только, как он, в последний раз осматривая своего подопечного, тихо, чтобы не потревожить его, проговорил: — Всё будет не так плохо, как вы думаете, сэр, — говорить о том, что всё будет хорошо, было бы безмерно жестоким. Густав, пусто, безэмоционально мазнув взглядом по лицу старшего друга, пожал плечами: — Мне всё равно, — он поправил форменный галстук. — Пора.