И бусы твои рассыпались по ковру

      — Зови, только зови! Кого ты хочешь? Зови, все придут!       Перед Луиджи плясал пестрый хоровод из людей, в котором он уже не отличал знакомых от незнакомцев. Лица, веселые и пьяные, сменялись одно другим, но звонкий голос звал чуть в сторону от веселящейся толпы. Некто заманивал фельпского капитана ближе к краю скалы, и он не видел не малейших причин сопротивляться. Воскресшая из мертвых Поликсена пропала, на ее месте мелькнула другая смутно знакомая девица, одна из плененных «пантер». Кошечка стрельнула глазками, зацепилась рукой и за плечо какого-то здоровяка и скрылась вместе с ним из виду. Почему же Луиджи отверг свою первую настоящую любовь, не удержал единственный шанс скоротать с ней часы этой сумасшедшей ночи? Их пути больше не пересекутся, он чувствовал. Ему не увидеть ни призрака Поликсены, ни оборотня, одолжившего ее облик на время. У него была возможность обнять ее. Хотя бы для того, чтобы запомнить изгиб талии, запах жестких от соленого ветра волос, тонкое и упругое, точно ивовый прут, тело. Эта обманка могла бы вытравить из воспоминаний застывший образ Поликсены, которая вовсе не из-за слабости повисла на приведшем ее моряке. Она бы стояла, будь сто раз уставшая, если бы было, на чем. Луиджи помнил. И, вероятно, именно поэтому отказал ведьме.       Поликсена — образ. Невинное дитя войны, бойкая и смелая, вот она-то была бы достойна делить море с мужчинами. Увлечься перевертышем с ее маской означало бы опорочить память моряка, погибшего на войне.       Звать… но кого еще звать Джильди? Он один, и настроение в раз стало скверным. Снова перед ним залитая кровью палуба, дрогнувшие черные ресницы. Но Поликсена уже сменила облик, теперь горная ведьма танцевала в платье другого цвета, и глаза ее сверкали весельем для другого. Ворон советовал ему не бежать за женщинами ночью, и он послушался. Ворон? А разве Рокэ не тут? Самое место для кэнналийского соберано, если на то пошло. До Луиджи снова донесся голос, просивший его звать. «Зови, ну же, капитан, не молчи!» Но ему упорно мерещилось, что это его куда-то звали. И он шел, не задумываясь и не разбирая пути, огибая разгоряченные тела танцоров.       Алва вынырнул с очередной цепочкой плясунов из-за скалы, напоминавшей птичье крыло. Первый маршал заливался смехом, снова обманувший и людей, и смерть, и судьбу. Ну, разумеется, никаким стенам, будь до даже Багерлее, не удержать Ворона запертым. Он не пойман Раканом, ни за что великий полководец не склонил бы колени перед этим ничтожеством, он здесь, с Луиджи и его товарищами. Вернулся в самый подходящий момент, чтобы отпраздновать победу. Рокэ запрокинул голову, и тяжелые черные волосы хлестко ударили по спине, украшенной шрамами. На нем не было рубашки, только простые походные штаны, не стеснявшие движений. Танцы — это тренировка похлеще фехтования. Луиджи не мог отвести взгляда от напряженных мышц, перекатывавшихся под кожей. Он никогда не желал мужчину… До того, как у него разбилось сердце. До того, как он, будучи ужасно пьяным, посмотрел в синие глаза человека, стащившего его с проклятой пегой кобылы. Он желал, чтобы на него смотрели так, именно так.       Как будто он еще чего-то стоит и кому-то нужен. Как будто пустоту внутри не поздно заглушить.       — Ты меня ищешь? — Алва, потерянный Луиджи на секунду, разыскался у самого обрыва. Толпа и шум остались позади. Впереди только пара часов до рассвета и Рокэ, к которому страшно подойти. Ворон весь из себя плотский, телесный, как все южане, но фельпец отчаянно убеждает себя, что тот мог раствориться в воздухе. — Снова много думаете, капитан. Прочь. Зовите и танцуйте, пейте и пойте. Такая ночь — одна из тысячи подобных ночей, но может быть для вас единственная. Будете сомневаться, даже если наверняка знаете, что ничего не повторится?       Луиджи шагнул вперед. Неловкое движение он оборвал на середине, снова замер, ртом вдыхая холодный горный воздух. Кружилась голова. Душа тянулась следом за Вороном. Разум упирался, но что есть разум против сердца? У Джильди был выбор, у всего живого и одушевленного он есть всегда, без сомнений, и в то же время его не было. В одной из возможных реальностей Луиджи отвернулся бы от оборотня, отказал бы собственному искушению.       Алва изогнул тонкие губы в улыбке. Он распахнул объятия, покачнувшись весело, скорее предпочитая казаться пьяным, нежели им быть. Луиджи мог сопротивляться Кэцхен и требовать что-либо от них. Но не от Рокэ.       — Капитан, один раз вы уже не захотели веселиться. Танцуйте, иначе я решу, что вам не нравится моя компания, и глубоко обижусь, — у смерти, поговаривали, синий взгляд. Если глаза Алвы помогут умереть всем сожалениям и боли, Джильди останется в неоплатном долгу перед ними.       Губы Рокэ на вкус солоноватые от пота и ветра, они жесткие, подминающие губы Джильди. Тот готов повиноваться, ведь это по его желанию Рокэ оказался здесь. Один позвал, второй откликнулся. Луиджи не доводилось тонуть, однако, он представлял себе, что то, как он схватился за Алву, напоминало хватку идущего ко дну. Алва не просто так был Повелителем Ветра, сейчас он и впрямь заставлял его дышать. Сумасшедше, страстно, горько. За скалой, похожей на вспорхнувшую птицу, их никто не мог увидеть, но Луиджи и думать забыл о посторонних. Ничего, кроме глупого, отчаянного поцелуя для него не существовало в тот момент. Кроме губ Рокэ и его ребяческого прищура с легкой смешинкой.       С рассветом Джильди понимает, что выбор сделан правильный. С первыми лучами солнца он навсегда отпускает и Поликсену, и Рокэ Алву.       Этой ночью он выбрал настоящее, оставив прошлому положенное место. Этой ночью он решился продолжать жить.