И бусы твои рассыпались по ковру

      Они познакомились после заката, и это имело смысл. С заходом солнца просыпалась вся нечисть и вместе с ней — неутолимое любопытство Арно Савиньяка, тайком выбиравшегося из отчего дома через окно. Каменная кладка имела удобные, но скользкие выступы, обвившие стены лозы помогали удержать равновесие, пусть и впивались порой в ладони так сильно, что оставляли порезы. Арно был готов расплатиться кровью за те мгновения, в которые мог почувствовать себя свободным. Он стерпит насмешливые взгляды братьев за обеденным столом, они сразу приметят перемотанную небрежно руку, стерпит и хмурое недовольство матери, как всегда, обо всем догадавшейся. Его не будут ругать за эти побеги, в доме есть старшие мужчины, от него не требовалось слишком многого, лишь бы не убился раньше времени и не валял дурака. Младший-младший Савиньяк, пусть уже и считался юношей в свои пятнадцать, в душе оставался сущим мальчишкой, которому требовался воздух. Оттолкнувшись от очередного уступа и спрыгнув на мягкую траву, Арно бежал так, будто за ним прямо сейчас объявили погоню.       Маменька хочет, чтобы сын выучился владеть хозяйством, пошел в подмастерья то ли к врачевателям, то ли к кузнецу. Но сына упорно тянуло в город, обучиться воинскому делу да приткнуться куда-нибудь к солдатне. В семье уже есть два воина, которые под родной крышей гостят дай бог раз в год, их удержать у Арлетты не вышло, в стране смутное, лихое время. Младшенького она не отпустит, ей так в это хочется верить. У мальчиков нет отца, погиб там же, куда тянет нерадивых сынков, Арно вовсе его не застал почти что, тот не учил его держать меч, не травил душу рассказами о подвигах. Откуда все эти желания у него только взялись?       Неужто правда все дело в крови? Или насмотрелся на близнецов?       Он удирал в лес, и, думая о всяком, слонялся между деревьев. Взбирался на некоторые, на самые макушки, разглядывая с высоты родную деревню, стараясь приглядеть собственный домик. Матушка имело право бояться. Он имел право выбирать.       Гуляя без дела, он то и дело приходил к озеру. Поговаривали, тут время от времени видели всякое: чертей, утопленниц, лешего. Никогда эти встречи не сулили хорошего, такая примета. Попался такой нечестивый гость, значит, быть скорой беде. У кого-то корова умирала, не проклевывался весь выводок утят или еще какие напасти. У других рождался калечный ребенок, внешне здоровенький, но несмышленый, такого даже не научить говорить. Каждое несчастье увязывали с нечистой силой, так повелось, такому люди верили.       Так Арно повстречал юношу с печальными серыми глазами, блестящими, точно речные камешки. Тот сидел у самого берега в легкой рубашке, промокшей насквозь, прилипшей к телу, как вторая кожа. Летние ночи были теплыми, но не настолько, чтобы сидеть в мокром, да еще и наполовину занырнув в ледяное озеро, к полуночи успевшее остыть. Лунный свет отличался от солнечного, воду не грел совсем, только красиво подсвечивал. Арно подкрался тогда на цыпочках, пытаясь разглядеть незнакомца. Вдруг все-таки кто-то из соседей, просто полумрак так исказил черты лица, просто так упала тень? Юноша будто бы почуял Арно, ведь услышать точно не мог, и обернулся в его сторону.       Так и познакомились.       — Выходит, не сносить мне буйной головушки? — спросил Савиньяк и рассмеялся.       Он сидел уже рядом, почти плечо к плечу, пробираемый холодом, идущим от Валентина. С тем, что русалкам не обязательно быть всегда только девицами, он смирился на удивление легко, да как тут поспорить? У названного Валентином не ноги уходили в воду, а самый настоящий хвост, серебристый с черным отливом, чешуйчатый, но все-таки непохожий на рыбий. Арно сам не понял, как не испугался, когда разглядел, а взял, да и завел беседу, упав на место рядом. Его не прогнали, русалка не шмыгнула обратно в озеро. Только сидела да смотрела на него с тоской и грустью, улыбалась тонкими губами.       — С чего ты решил, что сгинешь? — голос у Валентина оказался еще красивее, чем хвост. Глубокий, бархатистый, чересчур взрослый. У Арно голос сломался давно, в тринадцать, а все равно звенел юношескими петухами, тут впору завидовать.       — Ну так, русалка же. У нас все знают, что вас повстречаешь, так точно беды не миновать, а я в армию собрался бежать. Вот и решилось…       — Глупости знают, — Валентин плечами пожал и улыбнулся иначе, так и за живого, настоящего сойти можно было. — А на войну ты пока все равно не иди, нечего там делать сейчас. Обожди пару лет, все само разрешится.       Савиньяк отчего-то ему поверил. Это ведь не запреты, какими сыпала матушка, это нечто другое, ну вот нельзя не принять за чистую монету то, что сказано этим голосом. Да еще и глаза водянистые смотрели прямо. Не врут так. Нечисть вообще поразительно искренняя, как оказалось. Арно прождал оговоренные два года, заняв местечко в учениках кузнеца. А на излете последней осени ему вдруг раз и выпала возможность пристроиться к действующему полку королевскому по советам братьев. Войны изжили свое, утихли на какой-то срок, а новое оружие требовалось еще сильнее, чем обученные вояки.       Но сражаться Арно тоже учился, мужчине положено.       — Говорят, с зимой надо будет уезжать, — Арно лежал головой на той части хвоста, где у человека были бы колени, и не обращал никакого внимания на то, как потяжелели от воды распущенные волосы. Собиравшая их лента обвилась вокруг русалочьего запястья и горела алым в полуночном мраке. Удивительно даже, в лесу так темно, хоть глаза выколи, а над озером всегда луна и звезды лучше фонарей освещали местность. Валентин коснулся лба Савиньяка кончиками пальцев, скользнул к носу, оставив на самом кончике каплю.       — Не вздумай прощаться, с нечистью не прощаются. Набери с собой бутылочку озерной воды, смогу к тебе во снах приходить.       — Ты думаешь, что без этого мне не снишься? — улыбнулся Арно со всей наглостью, перехватывая чужую руку и прижимаясь к ней губами.       — Глупый, — вздохнула русалка, обреченно и смиренно, — так я смогу по-настоящему приходить, мне расстояние неведомо. Только по воде смогу быстрее тебя отыскать. Как бы далеко ты не забрался… все равно найду. И не отпущу.       Валентину не нравились человеческие прикосновения, они оставляли ожоги, его чешуя слишком холодная для живых рук. Только Арно умудрялся не обжигать, а согревать. К его ласке тянуться хотелось, а он только рад. Сев, положил руки Валентину на грудь, опрокинул на спину, чтобы нависнуть сверху. Гладил торчащие костьми ребра, тоже местами украшенные брызгами чешуи, как иные тела украшают родимые пятна. Хвост легонько шлепнул Савиньяка по голени, когда он накрыл поцелуем подставленный рот. У Валентина не получилось бы украсть вдох при всем желании, поэтому Арно приходилось дышать за двоих.       — Не отпускай. Так в любой передряге выживу.       — Выживешь, — снова отозвался Валентин, снова ответил единственным словом и сделал паузу, целуя его щеку, носом ведя по короткой щетине, — а как не получится, утащу тебя к себе, будешь нежитью. Сам привязался.       — И ничуть не жалею об этом, чтобы ты там себе не надумал.       Кто и к кому привязался, спорить не стали. Ночь у влюбленных споров не любит, а у этих двоих только она и оставалась.