Их узы: alternative

      До рассвета Итачи не сомкнул глаз. Он даже попытался один раз прилечь, но в итоге проворочался несколько часов и обречённо встал с постели. Его не было в Конохе всего ничего, а здесь будто бы прошла целая жизнь. Параллельный мир, затянувшаяся иллюзия — всё это звучало абсолютно бредово, но реакция Аюми была красноречивее любых слов. Её заледеневшие руки, застывший во взгляде ужас… Она всегда верила в него: как бы ни относились другие, как бы ни презирали — кликали предателем и убийцей, беспринципным и жестоким. Но теперь нежная девушка шугалась одного его приближения. Невыносимо.       — Чёрт, — погрузившись в пучины переживаний, шиноби не заметил, как чашка, которую взял, чтобы налить немного чая, рассыпалась грубыми осколками. Кровь от свежих порезов тяжёлыми каплями стала проступать на поверхности кожи.       В каком-то трансе юноша сгрёб остатки керамической утвари, машинально кинул к мусору, а затем техничными и идеально отточенными движениями обработал свежие порезы и замотал их бинтами. Долгие годы в АНБУ, а затем и в «Акацуки» научили справляться с любыми травмами почти играючи. Физическими, но не душевными.       Итачи был абсолютно растерян. Он не знал, что произошло в мире вражеской техники. Мог только предполагать, какие ужасы сотворили с его женой, отчего становилось нестерпимо больно и плохо. Встревоженное сознание медленно прокручивало давние и ветхие, словно диафильм, воспоминания...       Ночь. Тишина, прерываемая неистовыми криками младшего брата. Родной когда-то дом, в котором для Итачи теперь не было места. Он исполнил приказ Данзо, сделал выбор, выжег собственную душу адским огнём и лишил права на счастье. Конец. Сегодня Учиха Итачи — гений великого рода — умер. Теперь остался только отступник и безжалостный палач. Пусто. Он уже выплакал все слёзы над трупами родителей: больше нечему было всколыхнуть похороненные в глубинах эмоции. Шиноби размеренно брёл по заснувшему навечно поместью, озабоченный теперь лишь тем, чтобы правильно закончить прерванный диалог с Саске. И уйти. Навсегда. Не оглядываясь.       Короткий и едва слышный вскрик донёсся из коридора. Слишком высокий голос — ребёнок, но не мальчик. Неприятное подозрение проползло в голову, но юноша предпочёл проверить, а не строить бессмысленные догадки.       «Это не она», — мягкий лунный свет, озарявший вход в особняк, уже виднелся вдалеке, — «Не она, её не должно здесь быть, не сейчас», — сияние освещало хрупкую фигурку. Сжавшаяся, точно запуганный крольчонок, Аюми сидела на холодном полу с зажмуренными глазами. Такая маленькая и беззащитная.       — Почему ты здесь? — в парализующем неверии спросил Итачи.       Единственный человек в этом мире, который мог защитить, кому она верила безоговорочно, в эту минуту замер прямо напротив и... сомневался. Он не знал, как следует поступить. Все мысли смешались в кучу, а затем взорвались в сознании, точно снаряды, оставив за собой только невесомый пепел.       Тихий всхлип. Шаринганом он видел, как колышется чакра, которую девочка совсем не умеет контролировать. Проклятые глаза запоминали каждую мелочь: вздымающиеся от дрожи плечики, чёрные, словно сердце Итачи, локоны, почти неразличимые прозрачные капельки на полу. Когда он почувствовал, что девочка вот-вот поднимет взор, то лишь трусливо уставился вниз. Не выдержал бы презрения во взгляде. Только не от неё. От кого угодно, но, прошу, только не от неё.       — Прости, Аюми, кажется, твои данго мне больше не понадобятся, — что за несуразицу он только что ляпнул? Впрочем, неважно, поздно корить себя за беспечность. В мгновение шиноби приблизился к подруге и одним точным ударом отключил.       После воссоединения с девушкой в настоящем Учиха порой задумывался: что было бы, повернись к ней тогда? Увидел бы страх? Или призрачную надежду? Итачи не мог точно знать, но почему-то внутри появлялась уверенность, что ненависти там не было...       Судьбоносная встреча, которой никак не ждал. Селение близ Конохи. Постоялый двор. Второй этаж захудалой гостиницы. Мальчик с цыплячьего оттенка шевелюрой и грозными полосками на щеках. Кажется, именно с ним когда-то водила дружбу бестия Учиха. Упоминание чертовки даже в мыслях было опасно, смертельно опасно: образы давней поры сразу же заполняли разум, переплетаясь полотном обрывочных эпизодов.       — Мы пришли за тобой, Узумаки Наруто, — ехидность напарника привела в чувство. Да, сейчас не время тонуть в прошлом.       Огромный Хошигаки уже намеревался сделать шаг вперёд, дабы схватить столь желанного носителя демона, но человеку-акуле дерзко помешали. Гигантский огненный сгусток возник со стороны лестницы, разросся в несколько раз и растворился, не сумев задеть противника. До боли знакомая техника. Неужто явился Саске?       Но, вопреки всем чаяниям, надеждам и мольбам, перед ним предстала девушка. Любительница холодного льда в жаркую пору. Вечно пререкавшаяся с младшим братцем. Подруга детства, которую Итачи бросил на произвол судьбы.       — Не смейте! — крикнула она, что есть мочи, заслоняя опешившего Узумаки. — Иначе я сожгу всё дотла! — травянистая радужка налилась кровью, сменяясь на багряный Шаринган.       Отступник узнал её. Сразу же, как только увидел. Повзрослевшая — уже не шумная малышка, а юная статная девушка. Аюми стала по-настоящему красивой: фигура вытянулась, волосы отросли ещё сильнее, а на голове — гордо повязан протектор Конохи. Она выбрала путь шиноби. Хотя не должна была.       Ворох мыслей мигом зашелестел в измождённом сознании. Вопросы сменялись невнятными предположениями, затем возникали новые, и ещё, и ещё... Но была одна вещь, которую аналитический ум никак не мог разгадать. Как ни старался, почему юноша не мог разглядеть в удивлённых глазах ненависть?       — Хах, — Итачи горько поморщился, словно заново переживая произошедшее. Какую бурю тогда подняло её появление! Учиха метался, злился, проклинал себя — за слабость, за возрождающееся желание жить, — жаждал искоренить образ, который мучил, буквально душил следующие несколько лет. А потом вышел к ней сам, наивно надеясь избавиться от проклятия черновласой ведьмы... чтобы в итоге обрести покой.       Небольшая поляна, затесавшаяся среди многовековых деревьев, что длинными рядами простирались почти до самого горизонта. Смелая Учиха отважилась принять бой в одиночку, позволив напарникам пройти дальше. Наивная. Итачи оценил способности девушки ещё в тот раз и точно знал: он ей не по зубам.       Однако решимость горела в юной ниндзя, разливаясь вовне — яростной дорожкой пламени, оружием, неистово летящим в стороны. Аюми предстала настоящей бестией, неудержимой в своём страстном желании. Но чего она хотела? Наказать человека, что разрушил жизнь? Остановить Акацуки, дабы тот не помешал товарищам? Итачи должен был узнать.       Ведомый намерением открыть истину, юноша несколькими точными комбинациями обездвижил девушку: навалился сверху и прижал запястья к земле, чтобы не смела бежать. Не отпустит её. Эту чёртову фурию, что отравляла и без того безрадостное существование! Демоницу, развращавшую истерзанное и остановившееся много лет назад сердце! Пока не, пока... Пока что? А что он, в сущности, намеревался сделать?       Сомнения и сожаления растекались противной смолью, перемешиваясь с выцветшими картинами минувшего и наваждением, нашёптанным сладкой фантазией. Итачи сходил с ума. Кровь вскипала в венах, а тело, напротив, словно обессилило. Заставь распахнуть веки и примени Цукиёми, узнай, что так жаждешь, и возвращайся обратно — назад, к серому существованию в ожидании кончины от руки брата! Давай же!       Но, вопреки отчаянным потугам внутреннего голоса, юноша лишь осторожно придвигался ближе, всё больше окутываемый сладковатым ароматом. Прохладный протектор прислонился к её лбу, — Аюми ахнула, отчего в груди мерзко кольнуло, — шиноби очутился непозволительно близко, кожей чувствуя щекочущее дыхание.       Как она сейчас смотрела на него? Со злобой? Ненавистью? Омерзением? Он боялся ответа: благо, с такого расстояния Итачи хотя бы не видел колкое осуждение — лишь ощущал манящее тепло. Самообман. Осязаемая иллюзия. Но только чуть-чуть, хотя бы немного...       — Итачи... — девушка позвала столь тихо и жалобно, что стало вновь противно от самого себя. Что же он творит?       — Не уходи... — нашептал мираж, — не уходи... — повторила пленница. Похоже, Учиха окончательно лишился рассудка. Или же попал в невероятно искусное гэндзюцу. А, может, наконец умер и сейчас наслаждался предсмертным видением?       Но игра воображения не рассеялась. Напротив, стала только реальнее, усилив смятение одной лишь фразой:       — Хватит... Уже достаточно...       Она видела его насквозь. Даже сейчас, спустя годы разлуки, Аюми могла проворно вскрыть самые старые раны, безошибочно различая идеальную, как думал Итачи, маску и его истинное нутро.       Юноша в шоке застыл, когда ресницы её трепетно дрогнули, явив тёмно-зелёные огоньки, сиявшие каким-то особенным светом. Не заметил, как отпустил руки, которыми Аюми плавно коснулась скул, чуть отодвинула его напряжённое лицо и нежно очертила линию подбородка.       Во взгляде не было ни капли презрения или же осуждения: только надежда и доверие. К нему — человеку, от которого отвернулся весь мир...       Прокручивая давние события, Итачи не заметил, как растрепал туго затянутую повязку: некогда белоснежная марля окрасилась алым. Юноша вздохнул и принялся вновь повторять медицинские манипуляции, разумом упорно сопротивляясь гнетущему отчаянию.       Аюми разбаловала хладнокровного юношу: он так бы и сгинул, окутанный дымкой обмана и лжи, смирившийся с безрадостной участью, принёс бы себя в жертву во имя благополучия Листа, но она не позволила. Бестия планомерно утягивала, сбивала с выбранной дорожки, порицала за самонадеянность, разрешала быть неидеальным... И Итачи изменился. Только сейчас осознал, что — крупица за крупицей, — но менялся. Он больше не мог быть «совершенным ниндзя», не мог столь же бесстрастно, как раньше, отбросить чувства в угоду общему благу. Аюми сделала его жадным, «испорченным», но искренним и счастливым. И Итачи обязательно защитит её. Даже от собственного призрака.