Из ребра Адама

      — …все никак не перестаешь меня удивлять. Три с половиной тысячи залога! Ради чего, Лили? Был бы я человеком, ой-ей тебе пришлось бы… — Сатана попытался устроиться поудобнее, однако ржавые пружины скрипели и неприятно впивались в ноги и копчик. Его черные глаза мельком скользнули от подранного подлокотника к истоптанному под ногами ковру, — По правде говоря, это никакой не дом, а чертова покосившаяся дыра. Мужчина развел руками в теплом пиджаке, озираясь. Жёлтый свет давно отжившей свое лампочки в старой, покрытой горстью приторно-мерзостной пыли люстре, с которой вниз свисали радужные в ее свете хрустальные «капли». От двери неухоженного балкона, служащего кладовой, веяло холодом, в щели между окон завывал неугомонный порыв предзнаменующего декабрьские морозы ветра. — Должна признать, в последний раз, когда он лежал в постели без дыхания, здесь было несколько поприятнее. — Лилит стояла у деревянной полки с подбитым, залапанным стеклом, когда-то пестрящей шершавыми обложками толстых книг. Она выискивала взглядом ту самую литературу, о которой так упорно твердили те две пожилые женщины в церкви несколькими неделями ранее, однако на деревянных стелажах не было по большому счету ничего. Успела ли племянница замести следы и вывезти все личные вещи этого заплутавшего мужчины, имевшего тесную связь с нечестивым? Что ещё раз подтверждает уязвимость любого человека, как бы отчаянно он не служил Всевышнему, — Ты очень приятно пахнешь. Что это? Блондинка элегантно присела рядом с Дьяволом, закинув одну тонкую ногу на другую. Было заметно, что Лилит делает это не специально, а всего-навсего так, как умела в превосходстве — просто, равнодушно, без энтузиазма, но для чужого взгляда так неописуемо сладко. Шатен ощутил, как крепко завязывается его живот в узел при виде показавшейся из-за подола облегающего платья кружевной оборки ее черных чулок. Мужчина не знал, чего ему действительно хотелось от нее больше — заключить в самых теплых и искренних объятиях, зацеловать в эти бледнющие щеки до красноты или заставить корчиться под собой от удовольствия. — Знаешь, у тебя есть отвратительная во всех смыслах этого слова привычка, — девушка отодвинулась. Он хихикнул. — Попробуй удивить меня. Лилит толкнула мужчину в плечо и показательно встала с голой, прогнувшейся под ее весом софы. Блондинка подняла голову на деревянную багету. С секунду разглядывая полупрозрачный материал мутно-бежевых штор в незатейливый узор, она злостно взметнула их в воздух, прежде чем дёрнуть и сорвать добрую долю занавески с металлических прищепок, — Ещё мне нужно, чтобы ты приложил свою умелую руку. Только посмотри на это. Ещё немного и меня точно стошнит. — Если ты не прикладываешь усилий, чтобы проделать подобного рода вещи со мной, то этот несчастный просто сойдёт с ума в конечном итоге. Сатана давно сам себе признался, что это ее занятие — поиск чего-то, а точнее — кого-то, кто был просто похож на ее погибшего мужа — бессмыслица. Не был переродившимся в Люцифера, только похожим. Шатен ещё не видел этого мужчину в лицо, не знал его привычек и жизненных принципов, и его совсем не волновало, насколько схожи они друг с другом. Все это шло в разрез с тем, каким Самаэль был на самом деле. Лилит просто влюблялась, каждый раз проделывала одну и ту же работу и любой человек, которого когда-либо касалась ее нежная ручка — умирал. Ни одно смертное существо, живущее на этой дрянной планете, (о который, наверное, уже пожалел и сам Создатель), не выдерживало близкой связи с бесом. Его раздражало то, как Лили действует методом тыка, методом проб и ошибок, хотя была и есть достаточно мудрой и по-серьезному зрелой женщиной, чтобы понять тщетность своих попыток оживить что-то, что давным-давно безвозвратно умертвили. Именно «что-то», а не «кого-то». Оживить чувства, которых она так давно не ощущала. Она бежала за тем, что никогда не достанется ей в руки и требовала от своих напуганных до чёртиков служащих то, чего они не были в состоянии выполнить. Сказанное мужчиной прозвучало забавно, несопоставимо с тем, каким строгим образом осунулось его лицо. Демоница не развернулась к мужчине, в задумчивом расположении предугадывая, что ему вздумается выплюнуть следующим. Говорят, как только вы поклянетесь перед бесом на собственной крови, навсегда будете связаны с низшим миром толстой нитью. Так, каково же это — уверовать в существо, целиком и полностью противоположное Богу?

***

      Он помнит, как впервые соприкоснулись их губы. Помнит, как Лилит резко отпрянула, глядя на него, словно обезумевшая, рвано и надрывисто цепляясь за воздух. В тот момент она готова была разорвать себя, его, всех на мелкие кусочки — зал с высокими потолками, в отражении которых Сатана видел себя и ее, дрожащую и ошарашенную, сверху, соседнее место на кожаной тахте — абсолютно все опустело и похолодело сильнее, как только девушка оттуда вышла, хлопнув тяжелыми дверями. Ему посчастливилось найти ее сидящей на лавочке в саду, на лужайке заднего двора. Закутавшейся в теплую шаль, с горячим стыдом и слезами запечатлевшимися на тонко очерченном лице; молоденькая лань, запутавшаяся в сетях браконьера. Предаться соблазну дважды было для нее завлекающе, даже более, чем завлекающе, однако непосильно трудно до такой степени, что ее изящный стан дрожал, как самый паскудный смертник перед загребущими ручищами костлявой смерти в лице обплёванной платформы старой-доброй виселицы.       Перед большим окном, из которого выглядывала просторная столовая с длинным столом в кружевной скатерти и обитыми красным бархатом стульями, колыхался на лёгком ветру излюбленный, далеко раскинувшийся куст диких роз, устремивший свои колючие ветки прямиком вверх по стене, намереваясь опоясать ее целиком и навсегда. Крупные бутоны разинули свои кроваво-алые пасти-лепестки, оберегаемые одними только свирепыми колючками, словно острыми вилами. Солоноватая свежесть влажного ветра со стороны морской глади с кристаллически чистой в ней водой смешалась с ярким запахом покрытых мелкими каплями росы цветов. Слышался шум надвигающегося прибоя, бьющихся о ровные сколы отшлифованных временем камней волн, пенящихся у края молочных берегов. Окрашенное темно-красным оттенком солнце готовилось отдать честь недавно родившемуся месяцу, которого тучи, напоминающие нежную и мягкую вату, бережно прикрывали собой. Девственное сияние, едва проглядывающееся сквозь гущу надорванных кусочков облаков трепетно обволакивало светло-янтарный песок, бросая отблески вглубь никем прежде неизведанного морского дна — соленого и оживляющего, полностью в себя поглощающее ледяные лучи рассекающей чёрное небо серповидной луны.       Он подступается к Лилит настолько аккуратно, насколько аккуратно подступается охотник к молочному ягненку в зарослях кустарников, — Лилит, пожалуйста, посмотри на меня. Ее белоснежно-лунные глаза с острыми зрачками, похожими на кошачьи, расширились до размера нормальных ещё до того, как она заглянула в чужое лицо. Девушка выглядела особенно несчастной. Почти удручающе посмотрела она на него в ответ и даже больше, чем почти. Королева опустила босые ноги на землю, отдернула юбки длинного платья. Платиновые волосы, балующиеся с отражением месячного света на воде ослабили тугую резинку. Густые локоны Лилит выбрались из сплетенной Вельзевул ранее косы. Сатана помнил, что демонице особенно нравилось, когда кто-то заботился о ее волосах. — Мне стыдно. Не вынуждай меня. — впервые Дьяволу довелось увидеть, как нервозно демоница сжимает руки в кулаки. Мужчина не мог выразить, до чего же стыдно в свою очередь было ему. Он ощутил себя предателем и самым паршивым на свете другом, смотря, как плечи Лили подрагивают от всхлипывания. Больше всего ему было плохо не перед Утренней Звездой или самим собой, а перед Лилит, которая — он точно был уверен — не планировала с ним целоваться. «Возьми себя в руки, идиот» — повторялось в закутках его опьяненного разума. Как другие женщины, неважно — какие и откуда, могли сравниться с этой единственной в своем роде, самой неповторимой из всех? Теперь он заставил ее пролить слезы и его долгом было либо наконец-то заткнуться и уйти, избавив любимую от своей надоедливой компании ради ее же блага, либо попросить прощение и успокоить. — Извини, Лили. Я должен был догадаться, что мне не стоило этого делать, ведь твой выбор не пустой для меня звук. Ты же знаешь, я никогда не стану обязывать тебя делать что-то, чего ты действительно не хочешь. — демон ласково улыбнулся, поправив намеревающуюся соскользнуть шаль с женских плечей. Блондинка наконец-то повернулась к нему, в ее глазах плыло, однако слезы на них высохли. — Пойдем, я прикажу подать нам ужин. Или собственноручно принесу поднос в твою комнату, если ты захочешь. — Давай поужинаем прямо здесь. — демонесса кивком головы указала на беседку, обвитую по бокам и сзади тонким плющом с сердцевидными листиками, — Я вынесу несколько одеял и лампу, пока ты накрываешь нам стол. Сатана — имя само за себя говорящее — это не тот, кого волнуют чужие чувства и желания. Но она была единственной из всех, о ком он по-настоящему переживал.

***

      Уголки рта Вельзевул с острыми зубами устало опустились вниз, она сама опустилась чуть ниже на спинку кресла, словно бескостная материя. То ли разочарованно, то ли радостно вздохнув, девушка отхлебнула горячего супа из ложки. Демоница притворилась, будто не заметила украдкой переглянувшихся Лилит с Сатаной. Осуждать Асмодея за некоторую в своем роде бесцеремонность и бестактность — вздор. Он занят своими личными делами и, ко всему прочему, понятия не имеет том, как глубоко озабочена происходящим королева. Единственные, кого она просвещала в свои действительные эмоции и переживания, свои неприятные беды с невзгодами и сладкие по ночам грёзы — только они двое; Вельзевул и Сатана. Легко было догадаться о чем-то, что возникло между Лилит и ее другом. Аналогично, только с точностью да наоборот было скрывать от Вельзевул такие вещи. Она уже видела по глазам госпожи, что случилось кое-что, о чем ее до поры не посвещали, и сейчас — сидя за большим столом, она наконец в этом убедилась. Смолчит, пока не скажут сами.       Винить в чем-либо Дьявола Лилит не стала. Он плохо скрывал свои истинные чувства, не умел прятаться за завуалированной и скрытой лучиной. В этом был весь он. Она знает, они оба знали, как предан Сатана Люциферу. Эти двое шли рука об руку, нога в ногу почти с первых дней своего падения и пребывания здесь. Потому простила. Наверное, единственное правило из библейского завета, которому она бессознательно следовала.       В глубине их сада, помимо пышных и пахучих кустов чайной розы с тянущимися далеко вверх липами, истекающими медовой смолой, возвышался отлитый чистой бронзой памятник, столь сокровенный для глаза проживающих в этом дворце королевы и ее заступников. Когда Лилит было особенно чуждо, она едва-едва касалась кончиками пальцев изящно расправленных ангельских крыльев, настолько идеально похожих на настоящие, что, смотря издалека, можно было не отличить бронзовой скульптуры от живого ангела. Для них обоих до сих пор оставалось тайной, каким образом Самаэлю удалось сохранить свои крылья, несмотря, конечно, на то, что они заметно потемнели, отливая иссиня-черным, прямо как крыло крупного и величественного ворона, опустившего свою голову над чьей-то покинутой и одинокой могилой, или прямо как кромешно звёздное небо без луны. Это Лили настояла на памятнике и даже сама контролировала процесс воссоздания в нем Люцифера с портрета в их со временем опустевшей спальне — в тяжелом белоснежном костюме с королевскими погонами и… копьём в правой руке вместо позолоченной трости. Теперь, когда его не стало, она садилась вечерами рядом, прислонившись спиной к холодному металлу. И говорила, говорила до тех пор, пока не замёрзнет, пока первые проблески утреннего предзнаменования не проткнут пелену густого тумана в мелкую решетку сквозь лесные зеленые рощи. Слезливо целовала его руку, до которой могла дотянуться, будто божеству, которому преклонялась, и уходила прежде, чем кровавое пятно округлого солнца окончательно взойдет над сонным и спящим королевством.

***

      За окном опустились ранние сумерки; недалеко лаяли и рычали друг на друга бездомные собаки в схватках за прежде обглоданное до кости чужими зубами свиное сухожилие, которое кто-то особенно ловкий и шустрый успел стащить на рынке с прилавка невнимательного продавца, пока тот не видит дальше своего носа. — Езжай в отель, пока я здесь разберусь. А всего лучше было бы отправиться домой, — что он только что назвал домом? — кто-то же должен угоманивать разбушевавшихся бесов. Они уже порядком — знаешь, Лили — ждут момента, когда смогут созерцать тебя снизу, взошедшую на пьедестал. Вельзевул руководить не умеет, а я руку приложить не могу. Все тобой занимаюсь. — Очень умно. Но я предпочту остаться тут. Может, не на пуховых подушках и одеялах, но жаловаться не стану. Мы видели времена и похуже, не так ли? — девушка подошла к зеркалу, чтобы расправить сбившийся воротник своего пальто, а потом подойти к окну и опустить жалюзи, — Чтобы меньше кто видел. — Конечно. Тогда увидимся, — шатен вложил ключ от двери ей в руку и на секунду Лилит показалось, будто он хочет к ней наклониться, чтобы поцеловать, однако мужчина отошёл и опёрся об дверной косяк — Неизвестно, когда Самаэль придет в себя. Что же ты с ним сделала, что он сейчас не в состоянии выбраться из постели? Глаза Лилит улыбнулись, расширились, а брови очаровательно подпрыгнули перед тем, как нахмуриться в лёгком недопонимании, — Ничего? Мы просто немного поговорили, он был до безумия пьян, едва мог передвигаться на своих двоих после пары-тройки стаканов пива и ещё чего покрепче. Предполагаю, он видел… сны. — блондинка очень коварным образом улыбнулась, захватила бумаги со стола под зеркалом в коридоре и коснулась дверной ручки, — Пока, Сатана!