«Шрамы говорят громче, чем лезвие меча, которое их вызвало».
Ким Анна
— У тебя десять минут на сборы, — ни здравствуй, ни как дела. Юнги словно призрак, что оказывается на пороге дома, от голоса которого Мануэль чуть не давится горячим чаем, вовремя делая глоток. Этот мужчина выглядит так, словно едет не в город, а на собственный эшафот. Девятый час утра, Мануэль только проснулся, всё ещё не привыкнув к мягкой двуспальной кровати и чистому воздуху без городского шума, не считая разговоров местных рабочих неподалёку от дома. Те каждое утро с восходом солнца собираются у смотровой площадки под боком главного дома Тэо, где отмечаются у поста охраны, забирая инвентарь и отправляясь к плантациям. Каждое утро несколько десятков людей начинают работу над созревшими зёрнами кофе, которые вскоре отправляются на экспорт. За несколько дней нахождения в Хаэн, Мануэль заметил одну особенность: люди здесь свободны. Омеги, как и альфы с бетами, в среднем от двадцати пяти до пятидесяти лет, спокойно общаются с Тэо, но и не переходят грань. Мануэль заметил эту непринуждённость ещё в первые дни, когда хвостиком следовал за Чимином, который хоть и щебетал словно соловей, указывая, что за каждым работником закреплено определённое количество соток, которые человек обрабатывает ежедневно, но в то же время Пак внимательно следил за территорией плантаций с самой высокой точки Хаэн, в близь дома хозяина. Каждый из работников оточенными движениями обрабатывал ценный продукт: омеги зачастую работают с чайными листьями, альфы с кофейными зёрнами. Как и часть более зрелых мужчин в одном из ангаров занимающиеся обжаркой кофе. Ведь Хаэн — это просторная территория, ограждённая могучим лесом, забором и множеством охраны с дулом автомата на перевес. С хозяином, который не принижает, как тот же глава Севера, действуя по заслугам. По крайне мере, пока что подобного Мануэль не наблюдал. Он уже успел пару раз наткнуться на Тэо, который не брезговал работой, но при этом даже с далека можно заметить его тяжёлую ауру хозяина местности. Его взгляд давит. Как-то раз, когда Чимин был занят разговором с Дэни — главой охраны, Мануэль встретил одну из работниц: омегу лет сорока, ярко-рыжими кудрявыми волосами по плечи и чашкой холодной воды, с капельками пота на лбу из-за палящего солнца, от которого та пряталась в обеденном шатре, где остальные уже закончили трапезу и небольшой отдых, а после вновь отправились за работу. Был самый разгар обеда, ровно час на еду и отдых от палящего солнца. Но даже в это время Мануэль замечал сосредоточенного Тэо у одного из ангаров, переговаривающегося с альфой в возрасте, который потирал колено, отмахиваясь от нахмуренного Тэо. Этому старику лет за шестьдесят, но он никогда не жаловался на собственное самочувствие, честно отрабатывая долг хозяину плантаций. А та самая женщина подозвала молодого омегу, заметив его любопытство. — Ты главное не строй воздушные иллюзии — и Тэо подарит возможность находиться здесь. Тебе же нравится, — не позволяя ответить, констатирует. — Хотя кому может не понравиться, живя до этого в кишлаке... — шепотом, понуро извещая. — Что Вы имеете ввиду? — в недоумении поинтересовался, до этого лишь из далека здороваясь с этой приятной голосом, хоть и довольно широкоплечей — из-за работы над увесистыми зёрнами кофе, дамой. Но та лишь усмехнулась, похлопав по собственным коленям, вставая с лавки и отправляясь за работу, бросив в конце: — Ты скоро все поймёшь, — и просто ушла, так и не ответив. Сейчас же он находится в белоснежном гелендвагене с рычащим двигателем поначалу, но плавной и мягкой поездкой по лесной местности. В авто, которого не видел до этого момента. Салон пропитан лёгким ароматом корицы, из-за чего Мануэль понимает, что скорее всего это машина Тэо. Чёрная матовая кожа с подогревом приятно греет тело, а плавные движения Юнги за рулём и слабо уловимый феромон — помогают успокоиться. Кончики пальцев подрагивают в предвкушении. За окном могучие сосны, вдали протяжные горы и утрамбованная глиняная дорога от множества проезжих авто к сердцу Юга. Хаэн — это просторная земельная территория в кольце пары километров леса, в котором легко заблудиться. Мануэль всё ещё не понимает, как добрался к границе этого места. — Мин Юнги, — вот так просто, спустя пару минут гробовой тишины. — Мануэль... — Батиста. Я уже в курсе, — помнит их встречу, но омега вряд-ли расматривал в то утро всё окружение, только попав в Хаэн. И вновь тишина, сковывающая всё тело. Но не та, когда дуло пистолета у лба и грозные альфы у порога дома с «приветом» от Хосе, а тот страх неизвестности, и, немного предвкушения. Ещё вчера Тэо заверил, что он в безопасности отправится в Юг, и ему не о чём беспокоиться. Главное, довериться его человеку, который прямо сейчас так уверенно ведёт авто. Мануэлю не приходилось часто общаться с людьми, даже работая с малых лет за швейным станком в соседнем от матери помещении Хосе, запаивая концы ткани и отмеряя метраж новых заводских мотков. Он рос в одиночестве, из-за бедности, тяжёлой работы и матери, что бывала дома к поздней ночи. Со временем он и сам отправился на один из складов альфы, всё так же находясь среди людей, которые ни разу не улыбнутся, только скажут от силы «привет, подай это, сделай то и сходи туда». Но, почему-то, именно сейчас ему хочется вновь услышать спокойный, хоть и внешне не заинтересованный голос старшего мужчины. А ещё взгляд с этими глазами, лисьего разреза и внимательным взором. — У Вас красивая машина, — ему не хочется показаться падким на деньги, он просто и вправду поражается внешним видом дорогого авто класса люкс. С, как он понимает, натуральной кожей, которую не удержавшись, касается кончиками пальцев. Что не утаивается от альфы. — Это выходная машина Тэо. Он выезжает на ней в город, чтобы не расслаблялись, — о ком речь не совсем понятно, но омега догадывается, что о тех, кого можно повстречать в Юге. — И кожа, — на этих словах Мануэль спешно убирает руку от подлокотника, — очень качественная, но не из животных. Ты ведь видел Муна? — заметив вопросительный взгляд, поясняет: — Его пантера. Прямо сейчас, где-то на нагретом солнцем камне недовольно фыркает Мун. — Два раза, — впервые в том самом ангаре, во второй раз животное находилось под боком Тэо, в то время как тот был неподалёку от дома, наблюдая за поедающим кусок мяса пантерой. — Должно быть, он любит животных? — Они его семья, и очень его любят, — коротко, спустя недолгую паузу. И вновь дорога в тишине. В общей сложности, проехав около получаса по лесу и оказавшись на пустой трассе, Мануэль смог заметить проплывающие редкие дома, и в конечном итоге то, что называют городом Юга. Мануэль всю жизнь прожил у границы Севера и Востока, где каждую ночь дрожишь от холода, а к обеду готов отдать душу из-за палящего солнца. Он жил с матерью в однокомнатной квартирке, в одном из многоквартирных домиков из тонких стен и шумных неприветливых соседей — таких же работяг. Спал на противоположной стороне стены от матери, на односпальной кровати с вечно впивающейся пружиной в копчик — кажется, тот иногда фантомно стреляет болью. Омега полноценно питался дважды в день, работая не покладая рук. Иногда мог позволить купить свежих фруктов и ароматного хлеба с пекарни знакомого дедушки. Он никогда не жаловался матери, был всегда благодарен за жизнь. И то, что его мама получила возможность находиться в Севере, работая на небольшой фабрике, будучи уверенной, что на сегодня у них есть еда и дом. Иногда, лёжа поздно ночью в постели, слыша пьяные крики местных жителей у окна третьего этажа, он рассуждал в слух с матерью, как в будущем у них будет домик у моря с двумя этажами, как у тех же магнатов и влиятельных личностей города. Бассейн на заднем дворе и вид на океан с шумом бриза и криками чаек. Большой золотистый ретривер по кличке Роки, который каждое утро пробирался бы в постель и лизал лицо, выпрашивая утреннюю порцию корма и ласки. Он мечтал о будущем: без зловонных улиц, опаской, что зайдя в тёмный переулок, тебя могут обокрасть, напоследок взяв силой у очередного мусорного бака или стены. Когда-то в отгороженных территориях было безопасно. Относительно. Но всё же лучше Юга с 60-ти процентным населением заключённых, на которых не желали тратить деньги из бюджета на их содержание в тюрьмах, поэтому и сослали кучку народа на одну территорию. Тогда верили, что подобное решение предотвратит разруху и внешнюю нелицеприятную картинку. Но не сейчас. — Расслабься, — в руках оказывается бутылка воды. Юнги не смотрит в его сторону, но омега чувствует его редкие взгляды. — Нам ехать ещё час, так что не ёрзай, я не кусаюсь. Только если иногда. — Мы не в город? Он помнит слова Тэо о том, что Юнги будет тем, кто отвезёт его показать Юг. Но сейчас альфа говорит, что они куда-то направляются. Это, будем честны, немного настораживает, но не пугает — страшнее уже не будет, вспоминая известие о смерти матери. Пока что он опирается на обещание Тэо — это единственное, что ему остаётся. Но и доверия именно к этому мужчине, пока что никакого. Если только совсем немного благодарности за учтивость. — Пха, — скорее с сарказмом. — Когда мы заедем в кишлак, которым прозвали не только главную улицу Юга, но и весь район, тогда ты мне и скажешь, как тебе этот город, — усмехаясь, словно он уже знает, какой реакции ожидать. «Юг — это не Хаэн», — не пересчитать сколько раз альфа слышал эту фразу. Кишлак не территория местного бизнесмена и участка без мусора — будь-то объедки или люди. — Вы же не оставите меня посреди поля? Нескольких дней хватило, чтобы привыкнуть к размеренной жизни в Хаэн. А так же спокойствию и безопасности. По крайне мере, местные работники ни разу не дали усомниться в себе, несмотря на то, что некоторые и перешептывались о новеньком омеге, живущем у дома хозяина. Мануэль с каждым днём всё чаше коммуницировал с работниками, привыкая к тем. Но даже это не остановило любознательного омегу от желания узнать, что же там — в Южном районе. — А что? Уже собираешься идти к Жанне в кабаре? Мануэль не решается спрашивать, кто такая Жанна, и, что за кабаре у неё такое. Но слыша разговоры местных Хаэн, ничего хорошего можно не ожидать. Даже вспоминая момент, когда он сболтнул, что всё ещё сомневается оставаться ли у Тэо, желая отправиться в город, тот самый старик у печи с кофейными зёрнами лишь хохотнул, пробубнив «ну глянь, глянь». А Мануэль не настолько наивный, хоть и понимает, что ему вряд-ли что-то сделает Юнги. Он просто хочет убедиться в тех самых сплетнях о Юге. На данный момент Мануэль уже не раз видит дома по типу мазанок из глины, неподалёку от трассы посреди пустынных полей, на которых неспешно жуют траву скот. Но чем ближе к городу, тем чаще омега замечает даже не дома, скорее, бараки. Множество мусора, ту самую вонь и взгляды: презрительные, злобные, настороженные или совсем незаинтересованные — привыкшие. Всё зависит от выбранной стороны. — Я направляюсь по делам. Пойдёшь со мной и ни на шаг не отстаёшь, если не хочешь стать куском мяса за несколько песо, — всё так же продолжая вести авто, сообщает Юнги. — До тех пор, пока ты не решишь покинуть добровольно этот автомобиль и уйти восвояси, ты находишься под юрисдикцией Тэо. Соответственно, я ответственен за тебя, так что помалкивай, и не вздумай говорить с прохожими, чтобы те не сочиняли. — Хорошо, но... Я не могу просто остаться в машине? Ему не было страшно ехать с незнакомцами через весь Восток, избегая от прошлого и тех самых альф с разгромленной квартиркой, а после пробираться под стеной к южному лесу. Но сейчас он чувствует давление со всех сторон. — Тогда ты уже решил остаться здесь? — и речь не о салоне авто. — Ты же так хотел побывать в Южном районе. В городе. — Нет... я... — он и сам не знает. Но знает Тэхён. С первого взгляда понял. — Пойдём, — покидая салон и ожидая у бампера, пока омега покинет гелендваген, Юнги замечает колыхающую штору второго этажа здания у которого он припарковался. Значит, хозяйка кабаре уже в курсе о его приезде. Дверной замок щёлкает и тёплое дуновение ветра окутывает всё тело, а с тем и резкий неприятный запах въедается в носоглотку. Это не определённая вонь вообще чего-то, возникает чувство, словно даже земля впитала всю боль, грязь и порок этого места. Шаг, и Мануэль чувствует осторожную хватку за край собственной лёгкой светлой рубашки с длинным рукавом, за который его и придерживает Юнги. Они молча направляются к одному из переулков, за стену от здания с огромными окнами с неоновой подсветкой. Не трудно догадаться, что ночью это бордель, но не как выразился альфа, кабаре. Мануэль замечает курящих альф среднего возраста, играющих в шашки у соседнего здания через дорогу. Те лишь бросают незаинтересованные редкие взгляды, а после один из мужчин с седыми усами, кивнул своему соседу, обращая на себя внимание. Словно все друг друга поняли без слов. Вновь шаг в узком проулке и перед лицом оказывается серая металлическая дверь. Юнги тянет ручку и та без проблем отпирается, словно это его дом. Они оказываются в тёмном длинном коридоре, но даже здесь можно почувствовать запах сигарет — этот второй выход используют как курилку. Юнги всё так же не отпускает его руку, что даёт мнимое чувство присутствия ещё одного человека. А дальше всё словно в тумане: главный холл с бордовыми стенами, полуголые омеги в одних лишь полотенцах, направляющиеся из душа, уставши плывущие по просторному холлу с чашкой чая. Ещё пара бродит на второй этаж, и лишь один парень с блондинистыми волосами, сидя на кожаном красном диванчике в холле, сообщает: — Здравствуйте, господин Мин. Хозяйка у себя, — а после так же отправляется на второй этаж по деревянной извилистой лестнице. — Что это за место? — Где оказываются брошенные омеги, — его взгляд на мгновение останавливается у той самой лестницы. — Давай не задерживаться здесь, — и говорит всё так же спокойно, но чувствуется лёгкая брезгливость. К месту или людям, — значения не имеет. Красные стены с росписью кровавых маков и журавлей, смешанные сладкие феромоны омег, сигаретный дым и лёгкая дымка ладана, — даже это не перебивает чувство отвращения. Мануэлю не нравится. Никому бы не понравилось, кто оказывается не по своей воле в подобном месте. Да и добровольцы не особо то и рады. Всё давит: не взгляды этих людей, что словно оценивают всё его тело, чтобы цену не повысить, а наоборот, скинуть подешевле, а сама атмосфера. Здесь люди с поломанной жизнью и судьбой. Здесь, в Южном районе, множество сбежавших омег, но только оказавшись в этом месте, приходит осознание — это конец. Ты не выберешься. Кишлак затягивает в пропасть, выход из которого неизвестен никому. И вновь коридоры, полумрак и тишина с редкими разговорами. Словно здесь ни души. Её просто продали вместе с телом. Виднеется проём в конце коридора, вместо двери увесистые бусы, словно это не бордель, а дом местного шамана с бубном и раскладом карт и той самой лампой. Просторное помещение завалено барахлом: будь-то статуэтки или картины. Из-за чего может показаться, что ты оказался в доме коллекционера. За кипой наваленных коробок виднеется макушка тёмно-рыжих жёстких волос собранных в пучок у затылка с парой выпущенных прядей. Женщина немногим старше Юнги, на вид той не больше тридцати пяти, на деле хорошо за сорок. Хозяйка поднимает отрешенный взгляд, но до поры до времени. Она видит кто перед ней, и тут же тянет накрашенные красной помадой губы на манер сумасшедшей улыбки. — Юнги, мой дорогой! — хлопая ладонями о стол — бокал с недопитым вином опасливо дрожит у края. — Я думала, что и не дождусь твоего прихода! Альфа кривится. Как же он ненавидит подобные места. — Жанна, давай без прелюдий, — тут же чеканит, не имея желания подыгрывать жаркой встрече с давней знакомой. — Я по делу, — впрочем, ему незачем наведываться в это место по иному поводу. А Мануэлю до дрожи хочется ухватится за ткань пиджака альфы, а лучше и вовсе ладонь — и не так важно, что знает его пару часов. Подсознательно он уже ощущает мнимую безопасность, всё же он не настолько отважный. Этот мужчина вызывает доверие, получше этой диковатой женщины. Юнги же не реагирует, он своим холодным нравом игнорирует выпад женщины. Но той же ладонью на запястье Мануэля, показывает, что его не бросят. Омеге не нравится ни это место, ни эта наигранная улыбка женщины в изумрудном сатиновом платье до пят и с тонкой сигаретой в пальцах с острыми ногтями цвета спелой вишни. — Ну что ты, моя доля как всегда на месте с оплатой наперёд. Мне просто очень любопытно... — зоркий пронзительный и с долей озорства взгляд прослеживает фигурку за альфой — Мануэль и сам не подозревая, скрылся за спиной Юнги. — Этот малыш не для меня, — кивает собственным словам. — Твой? Или нашего прекрасного Тэо? Мануэль теряется. Эта женщина напрягает сильнее, чем те незнакомцы с которыми он ехал через весь Восток. Она словно видит человека насквозь, а под её лёгкой улыбкой ненавязчивости, скрывается бизнесмен и прекрасная актриса. До этого момента он сомневался, оставаться ли в Хаэн или отправиться в Юг на поиски работы. Работа есть, Юнги и сам сказал, более привёл в одно из мест куда ему дорога — другого здесь омеге не сыскать. Он достаточно увидел на улицах города, который таковым и не назвать теперь. — Этот мальчик — человек Тэо, так что руки не распускай, — не просит, не приказывает. Пока что альфа лишь информирует. Но Жанна, видя не скрытое недовольство Юнги, понимает: протяни палец к этому омеге — лишишься всей руки. Никто не смеет трогать людей Тэо — жителей Хаэн с правами полноправного человека. — Подожди две минуты, и мы уйдём, — Мануэлю ничего не остаётся, кроме лёгкого кивка. Юнги скрывается за соседней дверью помещения, где и находится заготовленная сумма оплаты за защиту борделя с помощью людей Тэо и его покровительство. В это же время Жанна неотрывно наблюдает за омегой, делая собственные выводы. Парню некомфортно от взгляда женщины, словно та смотрит на товар и приценивается за сколько можно его продать очередному клиенту. Это никакой не кабаре, как выразился альфа, а настоящий бордель, из которого поскорее хочеться сбежать. — Работал бы ты на меня, был бы в первой тройке мальчиков, — слова звучат с гордостью, словно говорит о достижении, а не продажи омег на ночь. — Но, я вот не могу понять, кто ты такой, если принадлежать Тэо, но являешься с его правой рукой. — Я никому не принадлежу, я свободный человек... — не желая терпеть подобного отношения женщины, поднимает недовольный, сквозь прошлую настороженность, взгляд. Именно об этом упоминал Тэхён — Мануэль не был простаком, добираясь через всю страну и пересекая границу. — Так ты не южанин! — хлопая в ладоши, признавая, что подозрения оправданы. — Мальчик, дам тебе совет: здесь все кому-то принадлежат. Радуйся, но не забывай своё место, если ты у ног хозяина, будь добр доказывать свою значимость. Тэо не держит просто так кого попало. Если ты его человек, не забывайся. Потому что будь ты здесь, — кивая в сторону выхода, — ты бы давно понял, что каждый живой организм подстраиваться правилам Юга: либо нагнут тебя, либо нагни сам. Так что сбрось розовые очки, мальчишка. Каждый южанин проклят на вечную расплату предков, будь-то продажа собственного тела, а некоторые и души. Поэтому, делай всё что угодно, только оставайся его человеком, и не вздумай пойти против. Ведь одно из того, что не прощает Тэо — это предательство. — Это не похоже на совет, — ведёт плечом, словно сбрасывает взгляд и настораживается, слыша подобное от женщины. — Дружеское предупреждение. К чёрту такая дружба, — мысленно решает. Жанна тут же замолкает, не дожидаясь ответа омеги. С коридора слышен грохот закрывающейся старой двери, которой каждый раз забывают смазать петли. Юнги направляется вновь в кабинет, в руках борсетка спрятана под пиджак. Ему некого боятся, но старые привычки не так просто оставить позади — в том прошлом. — До скорого, Жанна, — вновь ненавязчиво касаясь ладони омеги, Юнги напоследок обращается к ухмыляющейся женщине: — Детали от Тэо как всегда на месте, внимательно прочти. Равноценный обмен: деньги за защиту, защита за информацию и преданность. Уже оказываясь в том самом переулке, Юнги отпускает ладонь омеги — кожу тут же неприятно захолодело от лёгкого ветерка. Мужчина направляется к авто, не обращая внимания на взгляды местных барыг, а омега следует по пятам, понуро задумавшись над словами женщины и этим местом. Местом, где ради жизни приходиться продаваться и строить удовлетворённое выражение лица, отсасывая через рвотный рефлекс, лживую улыбку и задорный смех, взамен за купюры и синяки на теле. С поломанной психикой, слезами и грязью в душе, — большая часть живёт именно так. И Мануэль понимает, что его никогда не уговаривали остаться в Хаэн, но и не гнали. Он думал, что так было со всеми, кто работает на Тэо. Знал бы он, с кем он говорил прошлым вечером. Ведь в Юг сбегают или проживают только пропащие люди. Тэо же даёт им дом, взамен на работу без вопросов, отказов и беспрекословного выполнения любой работы, вне зависимости от желания работника. Мануэль желал удостовериться в слухах о Юге — и, он это получил. Тэо дал ему право выбора, задолго зная каково будет решение омеги. Ведь побывав в Хаэн всего пару дней, Мануэль не решится более отправиться обратно в кишлак, где тебя ожидает лишь смерть. Маленький, чуточку отважный, но такой по-доброму наивный омега не решается и минуты оставаться в этом пропащем месте. Один шаг и он вновь в салоне авто, облегчённо вздыхает. — Добро пожаловать в Хаэн, Батиста Мануэль, — заводя авто, довольно хмыкает альфа. Тэхён вновь оказался прав — омега не решился остаться в кишлаке.***
Лёгкая пряность с горькостью на кончике языка, как и всегда приятна. Лично отобранные и прожаренные кофейные зёрна заполняют ароматом всё помещение. Запах преследует до того самого момента, пока фарфоровая белоснежная чашка от эспрессо не моется под проточной водой, а из открытого на проветривание окна не веет испанской вечерней прохладой. На часах начало восьми вечера — а он всё ещё не видел Мануэля. Этот омега весь день таскался хвостиком за хмурым Юнги, который теперь вновь находится в Хаэн, вместо Чимина. Тот же вновь на своём месте в Контракте. Тэхён хмыкает. Вдох, за ним выдох — и так по кругу. Тэхён не уверен, правильным ли было решение Гон Ю вступить в ряды правительственного основания «Фаска», и стать первым звеном в формулировки районов и постройке стен. Каких-то сорок с хвостиком лет назад, Испания была одной целой страной, но из-за высокого уровня преступности и кардинально разных слоёв общества, поделённых на хозяев и рабов, чиновники и первые лица страны решили отделить малообеспеченный процент граждан за пределы стен. Люди считались мусором, а от мусора принято избавляться, — именно так судили сливки общества. Было решено сослать всех необеспеченных граждан, а так же опасных преступников на одну отгороженную часть страны. Остальные же районы должны были стать домом для обеспеченных граждан. И никого не заботило, что будет с простыми омегами с детьми и опаснейшими заключёнными, которых бы скинули за стену в лес среди скал и протяжных сафари. Это всё равно, что оставить беззащитных омег в центре тюрьмы, среди озабоченных альф, которым плевать на нормы и простое «нет». Они бы насиловали и измывались до тех пор, пока душа не покинет тело. И плевать кто ты, и что ты. Так же на тот момент самым влиятельным человеком считался глава Коза Ностра Риина Сальваторе, который по случайности познакомился с молодым и амбициозным корейцем, приехавшим в солнечную страну ради выращивания чёрного золота. И, не приди Гон Ю к главе, ради контракта по поводу земельного участка и одобрения бизнеса с кредитом для начального капитала, а так же вклада определённого процента главе, а позже более близкого знакомства и предложения не делить страну на две части, а на пять, для безопасности тех же омег, которые на данный момент работают в Севере и Западе, возможно, всё было бы иначе. Двум из трёх — Запада и Севера — основателям районов не пришлось данное предложение по вкусу. Но, Гон Ю, будучи весьма убедительным стратегом, а так же манипулятором с вескими доводами, смог добиться расположения глав и стал тем самым четвёртым основателем и владельцем Востока. Но, когда вскоре умер глава Севера, он передал права Гон Ю. Почему именно ему, никто не знает и посей день. Около пяти лет Гон Ю усиленно работал над плодовитостью авокадо на территории Востока в близь Севера, из-за подходящего климата, а так же импортировал и оплачивал всё тот же процент Центру. За это время Юг уже успели отделить стеной и установить охрану КПП, а остальные районы отгородить простой сеткой, из-за небольшой опасности, но того самого внешнего вида стены. Но и дураку было понятно, что всё это только для того, чтобы указать место жителю соседних районов от Центра, что они не на вершине. В то время как Юг не имел своего хозяина, район стал огрызком с кусками дерьма, которых принято называть людьми. Всем основателям было плевать на внутренние конфликты, убийства и насилие в данном районе — на своих бы территориях разобраться. Поэтому Юг стал тюрьмой без надзирателей, но со своими правилами и сводами пошаговых действий. Если не хочешь сдохнуть, приходиться выживать и понимать, чтобы не произошло — ты должен это сделать: украсть, отобрать, убить... И не важно кого именно. Для большинства Гон Ю был простым парнем с высокими планами и амбициями, желающим обеспечить небольшую семью на территории Востока, а позже и Севера. Ему было всего девятнадцать, когда он покинул родные стены Кореи вместе с только заключившей брак женой. Они бежали от нищеты, но попали в Ад. Правителем которого Гон Ю пришлось стать. Ради семьи, а через пару лет после рождения дочери Чон Ран, но смерти её матери — жены Гон Ю, из-за запущенной стадии рака груди, мужчине пришлось кардинально измениться и стать тем, о ком говорят и по сей день. Он стал тасманским дьяволом. Именно Гон Ю стал тем, кто остановил войну между нищим классом испанцев и бизнесменов, желающими сослать тех на Юг. Люди просто хотели жить, но не иметь ничего общего с Югом, а Гон Ю смог добиться рабочих мест для невиновных людей на территории Запада и Севера. Он стал местной надеждой и спасением для простых людей. Тем, кого одни уважали и благодарили за жизнь на одной из территорий фабрики или завода с условиями для жизни, в то время как другие ненавидели, проживая в Юге — те самые заключённые, без возможности покинуть территорию вечной тюрьмы и разрухи. Но Гон Ю не был всесильным владыкой мира, а являлся лишь простым детдомовским альфой с Кореи, мечтающим заработать денег и обезопасить семью в лице возлюбленной с того самого детдома. Но в итоге лишился хороших друзей в одной из перестрелок, с которыми познакомился направляясь в Испанию в аэропорту. Те же оставили после себя годовалого альфочку, которого назвали Рикардо Рафаэль. А вскоре жена Гон Ю и сама родила маленькую омегу с глазами отца и копией матери. Её прозвали Чон Ран, но все звали просто — Мария. Ещё не подозревая, что имя станет её же гибелью. Гон Ю приехал в жаркую и опасную страну ради семьи, но по итогу через недолгое время лишился жены. Он остался с дочерью и сыном почивших друзей. Но имея сторонников, понемногу продвигался за спиной политических деятелей Союза, находясь по их сторону, но не признавая этого на прямую — двойная игра в которую верят посей день. Каждый со своей стороны, что политики, что простолюдины. Он был героем, но в тоже время злодеем, — и всё это зависело лишь от выбранной стороны. Просто ему было не важно за какой стеной ты находишься. Он лишь искал выгоду и отстраивал лучшее будущее для потомков, в частности дочери. Но Подземелье оказалось не Адом, а людской Землёй. Тэхён никогда не имел возможности увидеться с выдающимся альфой, но его поступки, в особенности для своих людей о которых мало кто знал, заставляют лишь поражаться и уважительно склонить голову. Этот мужчина приехал с возлюбленной, будучи совсем подростком без копейки в кармане, но это не помешало ему достичь цели. Его жена ни разу не засомневалась в альфе. И благодаря общему доверию и тяжёлому труду, они практически смогли добиться цели. Хоть и пришлось лишиться многого. И, Гон Ю даже после смерти возлюбленной, до собственной кончины, более десяти лет носил её метку. В то время обоюдная метка считалась признаком вечной любви и уважения, преданности и доверия. Чего сейчас практически никто не позволяет, альфы же напротив любят метить своих омег, при этом не позволяя прикоснутся к себе, оставив собственный след принадлежности. Шрам был на самом видном месте, зачастую несколько, чтобы видели и чувствовали феромон доминанта, понимая, что этот человек занят. Таким образом указывая на место под альфой. При этом, метка часто ставилась без явного согласия. Мерзко и унизительно. На данный момент Тэхёну не нравится вся ситуация, при которой он находится в частичном неведении. На той самой встрече на кладбище, он заметил неприметную, но немаловажную деталь — за нами наблюдали. Маленькие крысы не отрывают своих взглядов. И никто бы этого не понял, но Тэхен с самого детства рос среди дикой и опасной местности. Он имеет чуткий слух и ощущает чужой взгляд, словно та самая дикая кошка. По дороге от кладбища до непримечательного ресторанчика за ними не следовала ни машина, ни подозрительные личности. Но даже так, Тэхён никогда не расслабляется, не считая дома. Он почувствовал с самой встречи с альфой этот чужеродный взгляд. Словно мышь, пытающаяся скрыться от кота, наблюдающая, когда же кот отвернётся, чтобы цапнуть вместо побега. Вначале это был старик, что обходил территорию кладбища, работая охранником, следя за тем, чтобы дикие животные не пробрались на территорию. Незадолго до ресторанчика, мальчик на велосипеде, проезжающий по трассе, а после этого и сам ресторанчик с приветливым, но внимательным официантом. У людей, которым было приказано следить за целью, есть одна особенность: их дыхание слишком громкое, а так же их глаза часто с лёгким прищуром. Все эти, на первый взгляд, прохожие, чёрт бы их побрал, нервно щурились и облизывались. И это не из-за привычки, а от усиленного сердцебиения и сухости во рту. Они нервничали и не могли этого скрыть, понимая, кто именно перед ними. И, до определённого момента, Тэхён не зацикливался на этом, даже после того, как Чонгук рассчитался, уверяя, что платит тот, кто пригласил. Он не изменил своего отношения к нему, что не может не радовать. Тэхен ненавидит когда человек, узнав положение другого, начинает лизать тому зад — не считая спальни. Но эти проклятые глаза, что следили за ними до самого авто, всё не оставляли в покое. И в конечном итоге застали в самый неподходящий момент, сбив с толку. Сейчас же, вечером, находясь в Хаэн, стоя у экрана видеонаблюдения в одном из подземных помещений, транслирующего прямой эфир из главной филармонии Севера, Тэхён может наблюдать за переполохом перед входом в Большой Центральный театр Лисеу, где восседали все толстосумы города, а так же приближённые люди Хосе — как депутаты, так и местные бизнесмены. Сегодняшний день у северян считается национальным городским праздником — отъединения и независимости Северного полуострова. Когда глава Хосе Каррерас оглашает пламенные речи о достижениях Севера с помощью уникальных бриллиантовых ископаемых работ, усовершенствованных с помощью современных технологий на очередном производстве, что позволяет более точно обрабатывать дорогостоящие ископаемые — все хлопают в ладоши, запивая шампанским. Бриллианты — вот, что является основным доходом Севера, а не те жалкие фабрики с тканями. Но, вместо тщеславной улыбки главы Севера, стоя у трибуны с микрофоном, вещая о том, насколько соседние районы жёстки по отношению к гражданам, вместо шампанского и поддакивающих голосов, Хосе Каррерас ошеломлённо вздрагивает: с высоты нескольких метров опрокидывается один из баллонов с кроваво-красной жидкостью, до боли напоминающей кровь, но без запаха — лишь простая вода окрашенная в те самые токсичные красители из собственной фабрики. Мраморный белоснежный пол заливается краской, окрашивая мужчину и всё окружение в алый. Крики и гам являются мелочью по сравнению с подпорченной репутацией из-за журналистов, снующих туда-сюда и пытающихся пробраться поближе к сцене. Охрана же выпроваживает всех гостей и журналистов. Более пятидесяти литров жидкости сливается из-за трибуны, растекаясь по всей белоснежной сцене — идеальный контраст. Первый занавес за спиной приходит в движение. Белоснежное полотно, словно новые паруса только выпущенного в море корабля с всем известным знаком алого штампа Морока оказывается перед сотнями граждан. Слова, о которых галдит народ не замолкая, а репортёры продолжают щёлкать камерами, ведь не знают сути, но каждый пытается добиться правды. Но это не скрывает белоснежного полотна с до боли знакомыми для Хосе словами:«Не плачь, мой прелестный мальчик».
Ещё не один день все будут кричать о искривлённой физиономии мужчины, что облачён в алой жидкости. Но уже давно поздно — следовало думать раньше. Намного раньше. Хосе Каррерас — клеймённый, теперь же внешне все пороки повылазили и истинное лицо исказилось гримасой озлобленности и ненависти с криками, дабы поймали зачинщиков, даже не подозревая, что стоит искать не среди чужих, а своих людей. А его ли? — вот, что следует спрашивать у глупых существ, возомнивших себя божествами, укравшими чужой кусок пищи. Ведь всё до боли просто: не следует злить само дитя тьмы. Морок не любит подобные игры. — Сколько прошло времени? — первое, что слышит Тэхён, отпирая дверь в одну из спален. Чонгук облокотился у стены, сидя на его атласном тёмном постельном. Бледнолицый и с потрескавшимися губами. Синяками, что окрасили тонкую кожу под глазами, но даже это не мешает давящему взгляду исследовать помещение и самого Тэхёна. Кажется, он совсем недавно пришёл в себя. — Сутки, — около двадцати шести часов с тех пор, как бок альфы прострелили и приложили головой о бочину машины. — Ровно день, как ты боролся за жизнь. Ответишь? — нечитаемо наблюдая за альфой. — Зачем, Чонгук? Чон понимает, что вопрос задан из-за его собственного необдуманного действия. — Мои проблемы тебя не касаются, — кривясь от боли в боку перемотанном бинтами, сквозь которые вновь просачивается алая кровь. Тэхён как заворожённый следит за пятном, что разрастается всё больше из-за нагрузок альфы, пытающегося покинуть постель. Что за глупец. — Или мне тобой нужно было прикрыться? — хмыкая, но резко шикает от боли — обезболивающее прекращает действовать. — Именно так ты и должен был поступить, — холодно констатируя, без толики лжи. — Чтобы притупить боль, следует причинить ещё более сильный болевой импульс. Слышал о таком? Перед глазами резкий удар в бок автомобиля, запах жжённой резины и разбитые стёкла с искривлённой задней дверью и снесённой бочиной. Головная боль и оглушающий выстрел под боком. — Как-то в детстве, когда у меня разорвало бедренную мышцу, я перемотал ту и бил по кровоточащей ране, — кажется, тогда был синяк больше не из-за рваной раны, а сильных ударов. В тот день руки Тэхёна по локоть были в крови. — Я пытался остановить боль, причиняя другую. Но ты, даже не будучи уверенным, кто те смертники, вместо того, чтобы снести им головы, закрыл мою тушку. — Если бы я этого не сделал, ты бы здесь давно не стоял, — не понимая, почему Тэхён настолько негативен к подобному, ведь Чонгук уже не раз получал пулевое, но в тот самый момент, когда он увидел дуло направленное в сторону омеги, мужчина действовал на рефлексе, понимая, что не успеет выстрелить сам, а лишь прикрыть. — К тому же, в твоих глазах я тот, кто будет прикрываться кем-то? Тобой что-ли? — На будущее, Чонгук: да, прикрывайся, используй, но защищай собственную шкуру, кто бы не находился рядом. Потому что жизнь у нас одна, — к несчастью. — Да ты лицемер, — прозрачно звучит, не веря в сумасшествие. — Скорее, был неудачный опыт, — не желая вспоминать прошлого, отмахивается. — Не скажу, что рад твоей жертве, так что скорее зализывай раны, потому что это были просто шестёрки, которым не повезло сразу прибить машину. И пока что не ясно за тебя или меня... Хотя предполагает, что шли за его душой. — И ты не побоялся замараться? — У меня отличная ванная комната, — не видя проблемы. — Хорошо, — чувствуя новый импульс боли, на что Тэхён отходит к книжному шкафу, который Чонгук заметил только сейчас, отпирая нижнюю полку с мини холодильником. В том ни бутылки спирта, но уйма прозрачной жижи в стекле. — Думаю, бесполезно спрашивать, как мы добрались с трассы сюда? Что это вообще за место? От Тэхёна не звучит ни слова, он лишь слегка кивает головой в такт собственным мыслям, что так и заполняют голову, переполняя сомнительными догадками и собственным решением, о котором сомневался первые несколько секунд, после того как прострелил голову тем самым альфам с трасы. Момент, в который Чонгук прижал его голову, прикрыв собственным телом от пули, взамен на жизнь и место настолько близкое к сердцу — Хаэн. Словно слушая органное исполнение Иоганна Себастьяна Баха на личном концерте в Кафедральном соборе Гранады, Тэхён не обращает внимание ни на альфу, ни на его настороженный, из-за незнания, что у того в руках, взгляд. Отламывая головку обезболивающего в ампуле. — Почему же? Мы в самом дерьмовом районе страны, — Чонгук порывается подвинуться, но Тэхён недовольно хмурится, бесцеремонно стягивая край спортивок с бёдер мужчины и утягивая того вновь лечь. — В самом сердце Юга — моём доме, — выпуская пузырёк воздуха из иглы и протирая кожу спиртовой салфеткой, бросая ту на полку у кровати. — Это обычный диклофенак, найти бы ещё глюкозы... — шепча для самого себя, рассчитывая прокапать Чону ещё как минимум одну бутылку капельницы. — А ты в Хаэн — территории малоизвестного кофейного бизнесмена. Кстати, кофе не предложу, а чай с удовольствием, ты всё таки немного дырявый, глава Коза Ностра — Чон-Сальваторе Чонгук, — нахальной ухмылкой озаряя альфу, впервые прозвав полным именем. — Каков чертовский... — устало опираясь на подушки, не имея желания отвечать на подобную колкость столь нахального омеги. — Дьявол будет немногим ближе, — не пропуская без внимания слов мужчины, покидает спальню. — ...мотылёк, — но Тэхёну не доводиться услышать заключений довольного, хоть и раненого альфы.Смеются накуренные, плачут продавшиеся, а уничтожают — противостоящие. И только им решать, кем стать на этот раз.