Desert Bluebell

      Вместе с хлопком входной двери Элисон почувствовала, как что-то внутри неё оборвалось, и рухнула на колени. Слёзы бесконтрольно капали на паркет, при этом из горла не вылетало ни звука. Она просидела так по меньшей мере минут пятнадцать, прежде чем нашла в себе силы подняться, после чего собрала с пола книги, аккуратной стопкой сложила их на комоде, а затем прошла на кухню из достала из верхнего шкафчика бутылку бурбона, что была припасена «на чёрный день». Куда уж чернее…       Трясущимися руками Элисон плеснула алкоголь в стакан и выпила залпом. Горло неприятно обожгло, но это хотя бы вернуло её в чувства. Несмотря на то, что выпивкой Элисон никогда не увлекалась, сейчас в ней проснулось желание приговорить эту бутылку целиком. Но это было бы неправильно. Так что она выпила ещё немного и, когда тепло медленно разлилось по телу, отправилась в кровать в надежде забыть о случившемся хотя бы до утра, однако уснуть так и не смогла. Вместо этого она без конца то ворочалась, то замирала, вслушиваясь в каждый шорох, который мерещился ей в темноте. И всё думала о том, как Бен мог так поступить с ней.       На глаза снова навернулись слёзы, и Элисон ненавидела себя за то, что не в состоянии их сдержать. Она проплакала почти всю ночь до тех пор, пока веки не опухли настолько, что их уже невозможно было открыть. А когда слёзы иссякли, сон наконец принял её в свои объятия.       С утра ей было стыдно за свой болезненный вид. Она не хотела, чтобы Шарлотта видела её такой, и провела в ванной кучу времени, пытаясь скрыть последствия ночной истерики. Капли для глаз помогли убрать красноту, а косметика — тёмные круги, но отёк никуда не делся. К счастью, дочь не задавала вопросов. То ли не замечала, то ли просто привыкла видеть маму уставшей, а Элисон заставляла себя улыбаться и делать вид, что ничего не произошло.       Весь день она снова и снова пробовала дозвониться до Бена, но его телефон по-прежнему оставался выключен. На работе никак не получалось сосредоточиться. Вещи падали из рук, а безобидный звон колокольчика на двери всякий раз заставлял подпрыгивать на месте. У неё не было ни единой идеи, как выкручиваться. Ей в жизни не собрать нужную сумму. Восемь сотен мелкими купюрами — вот и все её накопления, и те должны были пойти на оплату счетов, покупку еды и бензина.       Единственная мысль, которая крутилась в голове и казалась разумной на первый взгляд — пойти в полицию. Взлом с проникновением — само по себе повод, не говоря уже о завуалированном вымогательстве. Но тогда пришлось бы рассказать о том, как во всём этом замешан Бен. А хоть Элисон не имела понятия, о каких деньгах шла речь, вероятность законности при любых раскладах стремилась к нулю. И как бы сильно она не ненавидела брата в этот момент, в глубине души она знала, что у него не было злого умысла. Бен просто никогда не думал, прежде чем сделать что-либо.       Следующим возникло спонтанное и совершенно сумасбродное желание бросить всё, взять дочь и, последовав примеру брата, свалить подальше из города. Элисон была уверена, что её шансы на благоприятный исход ничтожно малы. Тот человек знал её имя, знал, где она живёт, и наверняка знал, где работает и в какую школу ходит Шарлотта. Перспектива побега никогда ещё не казалась такой привлекательной. Вот только дом за неделю продать невозможно, а без денег далеко не уедешь.       От чувства собственной беспомощности хотелось выть.       Весь второй день Элисон посвятила математике. Высчитывала все возможные варианты, прикидывала, что можно продать, насколько реально прожить без холодильника, так уж ли сильно ей нужна её древняя кофеварка. Затем попыталась разузнать, нужна ли кому-то подержанная машина с ужасающими цифрами пробега и чем-то свистящим, скрипящим и стучащим внутри в последнее время. При самых лучших раскладах из разряда фантастики больше трёх тысяч не выходило. Кто-то говорит, что преимущество быть женщиной заключается в том, что, как бы плачевно не обстояли дела, тебе всегда есть что предложить. Но даже если бы она сдалась и пошла на панель, всё равно не смогла бы достать всю сумму в отведённый срок. Математика была не на её стороне.       К четвёртому дню и Шарлотта стала замечать, что что-то не в порядке.       — Мам, а что ты делаешь?       Её голос будто бы вывел Элисон из транса. Дочь держала в руках рисунок и смотрела на неё так странно, как на какую-нибудь городскую сумасшедшую, пока Элисон сидела на полу в окружении груды коробок и по локоть в вековой пыли.       — Просто решила разобрать старые вещи, пока есть время. — Элисон натянуто улыбнулась. — А что там у тебя?       — Попросили нарисовать животное. Хочешь посмотреть? — Шарлотта оживилась и с гордостью продемонстрировала своё творение.       — Ух ты! Какая красота!       — Правда? Думаешь, единорог считается животным?       — А почему нет? Та же лошадь, только интереснее. Эй, почему бы тебе ещё не дорисовать какой-нибудь подходящий фон? Радугу или что-то в этом духе?       — Точно!       Шарлотта тут же развернулась и побежала к себе, кажется, поймав внезапную волну вдохновения, а Элисон устало вздохнула и вновь склонилась над коробками. Ей не нравилось врать дочери. Конечно, за годы её воспитания невозможно было обойтись без лжи, но то были безобидные мелочи, через которые проходит путь почти любого родителя. Вроде Санты или пасхального кролика. Сейчас же Элисон чувствовала себя как преступница, роясь в барахле, которое нашла на чердаке, и в вещах, оставленных в комнате матери, к которым никто не прикасался уже год.       Ещё более мерзко было выставлять на «eBay» старое мамино серебро, коллекцию открыток и прочие безделушки, которые по сути своей не представляли практической ценности, но Элисон всё равно не покидало ощущение, что она предательница. Утешало лишь то, что мама наверняка сказала бы ей, что вещи не имеют никакого значения, а важна только сама память… В любом случае вариантов больше не оставалось. Даже если бы где-то ей и дали заём, она не пошла бы на это. Иметь дело с кредиторами хуже, чем с мафией. Это Элисон хорошо усвоила ещё с тех времён, когда приходилось платить за мамину химию. Впрочем, с её работой и образованием, желающих одобрить ей кредит и так не предвиделось.       К шестому дню стало очевидно, что все попытки тщетны. Как не старалась, Элисон не могла больше найти способов достать деньги. Выход оставался всего один, но средство последней надежды было ещё хуже, чем продавать своё тело. И всё же, пока Шарлотта оставалась в театральном кружке после занятий, Элисон, проглотив гордость, поехала к Дереку.       Долго искать бывшего мужа не пришлось. Он обнаружился прямиком за большими стеклянными дверьми риэлтерского агентства. Возле стола приёмной, на котором, мило хихикая и болтая тонкими ногами в воздухе, сидело очаровательное светловолосое создание. Создание прикрывало рот рукой с невообразимо длинными ногтями да хлопало ресницами, в то время как рука Дерека как бы невзначай передислоцировалась со столешницы к девушке на бедро. О, и той это понравилось.       Элисон едва удержалась от того, чтобы закатить глаза, вместо этого лишь тактично прокашлялась. Заметив её, Дерек даже не пытался скрыть своего раздражения, в отличие от девицы, которая ахнула, резво спрыгнула со стола и смущённо ретировалась на своё рабочее место.       — Господи, Элли, что ты здесь забыла?       Мысленно досчитав до пяти, Элисон попыталась собраться и придать голосу уверенности настолько, насколько это возможно.       — Я пришла поговорить.       — Я думал, мы с тобой уже давно обо всём поговорили, так что, будь добра, уходи. У меня реально много дел.       Под «делами», надо полагать, подразумевалось намерение и дальше изучать ноги той юной особы, но комментировать это Элисон не стала. Её не так воспитывали.       — Всего пять минут. Прошу. Я бы не пришла, если бы это была какая-то ерунда. Сам знаешь.       Дерек нахмурился, проклял всё на свете, судя по выражению лица, но кивнул в сторону своего кабинета, приглашая следовать за ним.       — Ну, я слушаю. Чего ты хотела? — спросил он, когда Элисон присела в кресло напротив.       Как назло, она сразу же растерялась. Начинать этот разговор было унизительно, но какой у неё оставался выбор?       — В общем… мне нужны деньги. Срочно.       — Шутишь, что ли? У тебя хватает наглости приходить сюда и просить об этом? Мы ведь уже всё решили. Я плачу только за обучение Чарли. Всё остальное ты разгребаешь сама, как хочешь. Такой был уговор.       — Знаю, знаю. Но это правда серьёзно, — пробормотала она, нервно заламывая пальцы. — Ты же прекрасно понимаешь, что я бы не стала просить просто так, но… я в отчаянии. И мне больше не к кому обратиться. Обещаю, я всё верну тебе, как только смогу!       — Боже мой! Ладно, только избавь уже меня от своего присутствия… Сколько тебе нужно?       — Двадцать.       — Невероятно! Ты настолько жалкая, что не в состоянии найти двадцатку?       — Двадцать тысяч.       — Что?! Ты в своём уме?! На что тебе двадцать тысяч?       — Я… не могу сказать.       — Нет. Знаешь что, Элли? Я тебе не банкомат и не благотворительный фонд. И я уж точно не собираюсь спонсировать… что бы там не учудил твой никчёмный братец на этот раз. Нет, прошу, не нужно делать такие глаза. На что ещё тебе могла бы так внезапно понадобиться такая сумма? Ещё и без объяснений. Только если Бен снова ввязался в какое-то дерьмо. И это точно не моя проблема. Напротив, я лучше посмотрю, что из этого выйдет. Потому что, открою тебе секрет, Элли, однажды это закончится тем, что твоего брата посадят. А потом и тебя, если будешь и дальше ему помогать. И знаешь, что будет потом? Потом я заберу Чарли к себе, и всё наконец-то встанет на свои места.       Он улыбался, говоря это. И чем бледнее становилась Элисон, тем шире была его победная улыбка.       Отвращение комом встало в горле. Ей хотелось многое сказать ему. Как минимум спросить, на кой чёрт ему сдался ребёнок, чьей жизнью он совсем не интересуется и в чьей судьбе почти не участвует? Не для того ли, чтобы добавить ещё один трофей в свою коллекцию, который просто поставят на полку, напоказ, и больше он ни для чего не нужен? Но вместо слов, Элисон вскочила и выбежала из здания, не оглядываясь, прежде, чем даст слабину перед ним, прежде, чем её вывернет в ближайшую урну для бумаг.       Это был конец. К назначенному дню она имела при себе только две с половиной тысячи. Тем не менее сдаваться Элисон не собиралась. Единственное, о чём стоило позаботиться, это Шарлотта. Не важно, что произойдёт с ней самой, главное — уберечь дочь. А для этого нужно было отправить её куда-нибудь подальше от дома. Не придумав ничего лучше, Элисон позвонила Камилле — той самом маме Люси — с просьбой взять Шарлотту к себе после занятий. Камилла тоже растила дочь одна, и они невольно сошлись на этой почве. Не то чтобы стали лучшими подругами, но находили общество друг друга куда приятнее, чем компанию всех остальных «образцовых» мамаш.       Благо, идея ночёвки обеих девочек привела в восторг. Пришлось на ходу придумать жалостливую историю про полчища муравьёв, внезапно атаковавших дом, и острую необходимость в дезинсекции. Элисон упомянула, что химикаты, по всем заверениям выдуманных специалистов, безопасны для человека, но сказала, что ей всё же боязно оставлять ребёнка в доме. К счастью, Камилла отнеслась ко всему с пониманием и согласилась присмотреть за девочками, добавив, как обычно, что-то оптимистичное про то, что одинокие женщины должны держаться вместе.       В тот же день, прощаясь с дочерью, Элисон едва не задушила её в объятиях, а по дороге домой несколько раз останавливалась, чтобы перевести дух. Она не хотела думать о том, что, возможно, больше не обнимет дочь, и гнала эти мысли прочь. Всё ещё могло обойтись. Тот мужчина, он ведь тоже человек, а с людьми всегда можно договориться, прийти к какому-то компромиссу. Впрочем, тот факт, что она выиграла конкурс дебатов в десятом классе, был довольно слабым поводом, чтобы вот так обнадёживать себя.       Когда, подъезжая к дому, Элисон заметила пыльный фургон с тёмными стёклами, припаркованный на противоположной стороне улицы, она поняла, что её уже ждали.       Интуиция не подвела — тот же человек неторопливо мерил шагами её кухню, лениво осматриваясь и от скуки заглядывая в каждый шкафчик. Элисон сглотнула. Она десятки раз прокручивала в голове небольшую речь, раздумывая, что скажет ему, но все слова в миг куда-то испарились, и она не могла издать ни звука, застыв на месте. Так что он заговорил первым.       — Решила не привозить ребёнка домой? Умно. Но у нас ведь не будет проблем, правда, Элисон?       Очнувшись, она покачала головой.       — Нет, никаких проблем. Я бы… я бы не стала.       — Ну, вот и славно. Тогда просто отдай мне деньги, мы расходимся, и ты меня больше не увидишь. Ты ведь принесла деньги?       — Да. Да, конечно, но…       Слова по-прежнему не лезли. Дрожащей рукой, Элисон достала из сумки конверт и несмело сделала шаг к мужчине. Он будто и не слушал вовсе. С равнодушным видом взял конверт, однако одного взгляда на содержимое хватило, чтобы резко изменить настрой.       — Здесь не хватает. Мягко говоря.       То, как он посмотрел на неё, напоминало Элисон начало катастрофы, приближение чего-то неминуемого.       — Знаю. Это всё, что я смогла достать. Пока что. Но я смогу собрать остальное! Клянусь! Мне лишь нужно немного больше времени…       Он оборвал её на полуслове, шагнув ей навстречу и заставляя непроизвольно попятиться.       — Это что, по-твоему, какая-то шутка? Может быть, я похож на банкира? Выдаю кредиты на право и на лево?       Чем ближе он подходил, тем дальше отступала Элисон, пока не упёрлась спиной в дверной косяк.       — Я старалась, правда. Но это нереально. Что… что я должна была сделать? Ограбить магазин или заправку?       — Да мне насрать, что бы ты сделала. Твои проблемы. Это тебе не конкурс талантов, никто не раздаёт призы за участие — просто стараться недостаточно. — Он схватил её за локоть, дёрнул в сторону, и Элисон снова почувствовала, как ствол пистолета упёрся ей в рёбра. — Шевелись. Сейчас мы с тобой прокатимся.       Он надавил сильнее, веля идти вперёд, но ноги её не слушались. Элисон почувствовала, как паника горячей, удушающей волной накрыла её с головой.       — Куда?       — В пустыню.       Он произнёс это, как нечто само собой разумеющееся, но нетрудно было догадаться, что поездка будет не ради красивых видов. Скорее, ради лопат в багажнике.       Впервые мысль о том, что она никогда больше не увидит Шарлотту, стала настолько реальной.       — Нет, пожалуйста, — отказываясь идти, Элисон упала на пол и замотала головой. — Прошу, я всё сделаю.       Мужчина вздохнул.       — Хватит, поднимайся. Ты ведь не хочешь, чтобы дочь нашла тебя здесь, когда вернётся. Не стоит детям такое видеть…       Картина предстала перед её глазами настолько ярко, что тошнота подступила к горлу. Однако в тот же самый момент, Элисон вдруг осознала, что терять ей уже нечего, а эта простая истина имела удивительные свойства. Она освобождала.       — Нет! — голос прозвучал неожиданно твёрдо, что даже она сама удивилась. — Никто никуда не поедет!       — Что, прости? Кажется, ты не до конца понимаешь, в какой ты ситуации, Элисон.       — О, я всё понимаю. Но это же просто нелепо! Мало того, что не получил свои деньги, так ещё и собираешься вот так взять и избавиться от потенциального ресурса?!       Он замер на секунду, глядя на неё с недоверчивым прищуром, а затем хмыкнул.       — И что это должно означать?       Продолжая злобно глядеть на него исподлобья, Элисон медленно выдохнула, поднялась на ноги, поправила подол юбки и, выпрямив спину, продолжила с такой уверенностью, которую сама от себя не слышала уже много лет.       — Это означает, что я обычный человек. Неудачница, до которой никому нет дела. А это делает меня практически невидимкой. Я хочу сказать, только глянь на свой стрёмный фургон! Да он за милю кричит о том, что в нём творится какая-то мутная хрень! Но кто станет подозревать в чём-то мать-одиночку на стареньком универсале, забитом блёстками, игрушками, фантиками от конфет и крошками от печенья? Так что, да, если ты ещё не понял — я могу быть полезной. Могу отработать долг. И все останутся в выигрыше.       Он молчал, нахмурив брови и задумчиво склонив голову, будто бы прикидывая возможные варианты, но по его лицу невозможно было определить никакой реакции, а Элисон стояла, тяжело дыша, и слышала лишь оглушающий гул собственного сердцебиения. Запал прошёл, запас решимости и безрассудства иссяк. Повисшее в воздухе напряжение невозможно было выносить, поэтому, растеряв всю последнюю храбрость, она еле слышно спросила:       — Что думаешь?       Его губы едва заметно дрогнули в улыбке.       — Думаю, что ты нужна мне живой.