Побочный эффект

***

Любое проявление эмоций, за исключением тех, которые не несут в себе никакой замысловатой подоплёки — неоправданный риск. Деформация отношения к окружающим тебя людям в «ту самую» сторону — безрассудство, способное привести особо чувствительных к летальным последствиям. Примерно так думал Ёшида прежде. Уверен был на все сто тысяч условных единиц. На двести тысяч, пятьсот… Или сколько там ему платят за найм? Хирофуми не придаёт особого значения всем этим цифрам на счетах — с недавних пор интерес к работе безучастным наёмником, безоговорочно выполняющим все условия контракта, заметно поубавился. На его место пришёл интерес другой, немного детский, похожий на побочный эффект от длительного общения с определенным кругом лиц. Желанием подружиться это странное ощущение не назовёшь, потому что настолько заманчивых физиономий в жизни Хирофуми встречалось немного. Всего одна, точнее. Инфантильная, комичная и отчасти ужасная, поскольку при взгляде на неё сначала хочется засмеяться, затем подставить руку к глазам, дабы перекрыть обзор, а потом выдохнуть и найти в себе силы отвернуться, но только для того, чтобы переждать пару секунд и глянуть снова — уже сквозь пальцы. Пробежаться расширенными зрачками по грубоватой линии челюсти, выпирающему кадыку, коротким пальцам с неаккуратными ногтевыми пластинами, и замереть, проглотив язык куда-то под рёбра. Потому что это всё Хирофуми неожиданно сильно магнитит, нападает изнутри, заливает чем-то липким и горячим, похожим на патоку. Или сливочный крем. На мозолистых ладонях и набитых — как у хомяка, право слово, — щеках. В совокупности с лохматыми волосами, не знающими расчёски, и тонкими, измазанными губами. А ещё с помятой, небрежно застёгнутой школьной формой. Красота бывает безобразна — хмыкает Ёшида, подпирая подбородок рукой. За окном кипит бесчисленное количество человеческих жизней, неустанно сменяется реклама на билбордах, мигают светофоры на перекрестках, а у них тут, в этой вот кафешке, иная атмосфера. Своеобразная, конечно, но Хирофуми отчего-то нравится. В воздухе витает аромат жареных кофейных зёрен, редкие посетители брезгливо выворачивают шеи и скрежещут зубами в сторону их столика. На Денджи пялятся с десяток пар глаз, а он, в свою очередь, абсолютно не замечает чужого неодобрения. Его простой мир, сосредоточенный где-то на низших уровнях пирамиды Маслоу, сужен до размера тарелки и устремлён к бессовестному чревоугодию. Безобразный — улыбается в ладонь Ёшида. Какой же безобразный, представить невозможно — Денджи громко чавкает, мурлычет и урчит, с жадностью поглощая порцию за порцией. Хирофуми необъяснимо хорошо от этих звуков, так хорошо, что он смело готов опустошить весь свой кошелёк. Официантка за стойкой стреляет по нему взглядом, дует губы, мацает белоснежный фартук — Денджи кокетливо подмигивает ей и лезет руками в тарелку за новым куском. — Да возьми ты вилку, — мягко произносит Ёшида. — Да похуй на вилку, — голодно рычит Денджи, набивая рот. Крем падает на манжету, Денджи без всякой задней мысли слизывает языком. Шершавым, длинным. У Хирофуми кружится голова и сладко тянут яйца. Ненормальный он, да? Загвоздка в том, что ему плевать на мнение окружающих едва ли не больше, чем его подопечному. С другой стороны, Ёшида с радостью готов поспорить — только с Денджи, и только на желание, — что та бедная студентка скоро вскипит вместо чайника, перевернёт их стулья вверх дном и пойдёт плакаться менеджеру, причём не без оснований — столик, за которым они расположились, безбожно заляпан, как и одежда Денджи, а вот салфетки и столовые приборы по-прежнему нетронуты. Он, видимо, старательно косит под аскета, не прибегая к подручным средствам — беззвучно ухмыляется Хирофуми. Денджи разбрасывает крошки изо рта по полу, рассуждая о девчонках, хлебает свой апельсиновый сок, разбавленный сахаром и всякими вкусовыми добавками, вскидывается с горящими от воодушевления глазами: — А тебе какие девчонки нравятся? Ты не говорил! — Кто знает… — безразлично тянет Ёшида, подминая нижнюю губу под верхнюю. Непроницаемые мазутные радужки встречаются с пронзительно-яркими, дикими, золотыми, огненными, блять, честными и красивыми — по рукам и бёдрам проходится волна надоедливых мурашек. — Какие-то нравятся, — расплывчато выражается он, точно рассчитывая степень своего беспристрастия. Не говорить же, что никакие. Хирофуми эгоист до мозга костей. Его вообще ничто не привлекает. И никто. Кроме Денджи.