Побочный эффект

***

Первые признаки того, что что-то пойдёт не так, Ёшида почувствовал ещё при первой их встрече. Отвращения к Денджи не было, что самое удивительное. Был шаткий, хлипкий интерес, склеенный из чего попало, да и тот с лёгкостью устранялся будничными рассуждениями про очередное задание. Мысли были прямые, как пластмассовая линейка — обязанности выполнять, контракт не нарушать, с Денджи — это уже пунктик от себя, — не сближаться. Токио по умолчанию захлёбывался в выхлопных газах и шуме миллионов голосов, лохматые жёсткие волосы трепал слабый ветер с далёкого побережья, пока их странный обладатель невозмутимо поглощал всё, что казалось ему съедобным. И очень громко, чтоб его, чавкал. Какой противный, дайте-ка ещё посмотреть — хрустел шеей Ёшида, тщательно изучая повадки нового подопечного вязким, по-детски любопытствующим взглядом. Он правда не встречал таких прежде. Возможно оттого, что по помойкам не рылся и мусор не сортировал, а просто вышвыривал без оглядки и двигался дальше. Наверное, эти свои взгляды на отношение к бесхозному и брошенному стоило пересмотреть ещё в тот день, когда хозяйка Денджи подсунула Ёшиде бумажку с условиями договора, ведь её недобрые намерения считывались буквально невооружённым глазом. Может быть, Хирофуми просто обладал всевидящим оком, раз так легко понял, куда она клонит? Ладно, без разницы. Проблема тут в другом. В том, что намерения эти его ни капли не беспокоили. Макима платила баснословные деньги за охрану своей «собаки» и беспрекословные выполнения приказов, а Ёшида был настолько взвинчен непрекращающимися бойнями и жаждой наживы, что совершенно не обратил внимания на тот момент, когда в груди пустило ростки нечто странное. Похожее на жадность, замаскировавшуюся под гаденькой, ироничной ухмылкой. Впрочем, Хирофуми и на этот тревожный звоночек было наплевать. Он до последнего не замечал непривычно-взволнованного учащения пульса при каждой встрече с Денджи и не задавался вопросом, зачем рискует жизнью тогда, когда в этом нет ровным счётом никакой личной выгоды — он всего-навсего хотел узнать, что будет дальше, после финальных аккордов всей этой адской свистопляски. А дальше… Дальше началась тотальная катастрофа, ознаменованная слежкой за Денджи. Дополненная прятками за углами и очарованными взглядами из-под густой чёлки, украдкой брошенными на чужую мускулистую спину. Следом за этими фазами пошёл поэтапный приход к осознанию того, что Денджи хочется видеть не в качестве своего субъекта охраны, а в качестве своего. Просто своего, без этих заумных приставок. Теперь Ёшиде категорически наплевать на то, что хотеть парня в самом пошлом смысле — неправильно и ненормально. Ему в своих желаниях всё нравится, без преувеличения. Особенно сам Денджи. По телевизору показывают устрашающие репортажи про Человека-Бензопилу, ведут пересчёт разрушенных строений и объектов инфраструктуры. На бегущих строках и новостных полосах газет растёт число погибших в пылу битвы двух — или больше — демонов. Очевидцы кричат в микрофоны — иногда от одобрения, чаще от отчаяния, — но Хирофуми совершенно не акцентируется на внешних раздражителях. Не акцентируется за одним единственным исключением в виде беззаботных улыбок Денджи в столовой и его же негодующего ворчания по поводу вечного голода, жуткого недосыпа, и низких баллов за самостоятельную. А, точно, в последнее время Денджи бесится ещё и из-за чрезмерной опеки самого Ёшиды, и — как итог, — полного отсутствия внимания со стороны одноклассниц и дамочек постарше. Вот так они и сосуществуют. Вот так и получается. Все нити рассуждений, начатых Хирофуми, ведут отнюдь не в Рим или куда-то там ещё — они ведут к жилистым рукам Денджи, его нахмуренным от усердия бровям, его раскрасневшемуся из-за неказистой позы лицу. — Бля, опять дырка, — цокает языком тот, наступая на задники своей уличной обуви — попытка развязать бантики из шнурков с треском провалилась. В полуметре от иссиня-чёрной ткани, натянутой на его подкачанных бёдрах, проходит какая-то девчонка. Денджи как всегда ужасен — моментально изворачивается вниз, провожая её лодыжки хищным взглядом никем не опороченного — кроме истрёпанных порножурналов — девственника, безбожно краснеет и дёргает кадыком. Ладно, Ёшида не ревнует, у него всё по плану. — Может, поспоришь со мной на пару тысяч йен и купишь себе новые? — нарочито-безразлично предлагает он, подпирая бок стойки для обуви лопатками. Денджи задумчиво хмурится — на большом пальце правой ноги красуется свежая прореха в его привлекательности. — С таким отношением к своему внешнему виду ни одна девочка тебя не захочет, — Хирофуми замечает это и хмыкает в кулак, мечтательно приопуская веки. Потому что он-то точно готов принять Денджи любым, хоть с кожурой от банана на макушке. Та самая светлая макушка удручённо тянется к земле, из-под чёлки слышится чертовски грустное «да я уж понял, блин». Ёшида поджимает губы, борясь с желанием бросить какую-нибудь фразочку с намёком на свою персону. Денджи озадаченно мычит, закрывая дырку на носке обутой ступнёй. Куксится. Тушуется. Ёшиде плохеет от того, как это мило и одновременно мерзко. Репортёры, заткните свои болтливые рты — у него, Ёшиды Хирофуми, под опекой не опасный изверг, а прикормленный свин, не иначе. — Могу дать тебе сразу пять тысяч в качестве аванса, — выдыхает он, присаживаясь на корточки перед бедолагой. — А пока что… Дай-ка мне ногу. Помогу. Бантик на кроссовке поддаётся заботливым пальцам и развязывается с первой же попытки. — Чего, блять?! — неверяще таращится Денджи. Плюхается рядом на корточки, заинтересованно облизывается, бодает кулаком плечо: — Научи меня, эй! Самый ужасный демон ада где-то далеко, где-то под мясом и костями в качестве немого зрителя — который наверняка уже обо всём догадался, — а перед глазами Хирофуми никто иной, как донельзя удивлённый Денджи, не потерявший ни капли своей человечности. Грубоватое юношеское лицо подсвечивает бликами, отражёнными от пола. Тонкие обветренные губы блестят от слюны. Ёшида готов любоваться ими двадцать четыре на семь, однако если заранее спланированная им уловка всё-таки прокатит, то целых двадцать пять на восемь. — Научу, но сначала новые носки, уважаемый, — Хирофуми расплывается в благородной улыбке, кивает на позабытые, избитые и замученные Асиксы, и лезет в карман за купюрами, запах которых Денджи может учуять за километр. Одичалые глаза вспыхивают в немом предвкушении. И это сексуально — внизу живота Хирофуми плещется сладкая истома. Как же ему, блять, нравится этот ваш Денджи. — Условие следующее… — бегло отсчитывая аванс, заговорщически начинает Ёшида. Первая купюра ныряет за пазуху измятой униформы Денджи, его огрубелые пальцы забираются следом, прижимают, мнут сквозь ткань, проверяя наличные — или реальность происходящего — на подлинность. На самом деле, лучше бы Денджи проверял Ёшиду на вшивость, но сегодня обойдёмся без самобичевания. — …Если сможешь выдержать, то я дам тебе ещё больше, — добавляет Хирофуми, складывая банкноты в веер, и принимается размахивать ими перед чужим носом. — Да ёбаный в рот, какое условие-то? — Денджи нетерпеливо ёрзает на корточках, подползая ближе. От него едва ли пахнет стиральным порошком и чистотой — больше по́том, варёным рисом, и апельсиновыми леденцами. Хирофуми рисует на губах миловидную улыбку, чувствуя, как у него встаёт. Физиология, ничего другого, не переживайте, он достаточно сконцентрирован на своей цели, чтобы не оступиться. — Встречайся со мной. Ровно месяц. Денджи бледнеет, отшатывается назад — какая-то старшеклассница еле успевает отпрыгнуть в сторону, чудом избежав столкновения. — Тебя по голове сегодня не били, случаем? — нервно фыркает Денджи, облизывая её точёную талию глазами. — Я так-то по девушкам… Таким, как она, вон она, да, видишь? Не педик я, понял? Ноготь больно упирается в плечо Ёшиды, яркие радужки мечутся по его невозмутимому лицу, ища подвоха. — Я тебя не обижу, не бойся ты так, — ладонь Хирофуми мягко ложится поверх указательного, жамкает пару раз для своего и Денджи успокоения, и отпускает. На чужих висках проступает холодный пот — бой чести против личной выгоды начинается. Солнце крайне вовремя мажет по обветренным ладоням Денджи, упершимся в плитку, демонстрируя всем — а главное, Хирофуми, — свежую испарину на смуглой коже. Значит, волнуется. Значит, надо поднажать. — Плачу пятьдесят тысяч. Наличными, — Ёшида не просто давит, а идёт ва-банк. Он уже на грани, он готов сжечь все мосты, сгореть заживо и устремиться на орбиту от невостребованной нежности, которая, вероятнее всего, почём зря копится на задворках его подсознания. Первые капли бьются о борт, оставляя на нём шипящие мокрые дорожки, ведь Денджи вопреки своему отказу краснеет и подползает на коленках, тычась курносой физиономией прямо в ухо: — Согласен. Но только при том условии, что моя задница не пострадает.