Это всё Фрейд [AGATBOOK]

      Я проснулся от слепящего солнца, которое проникало через незашторенные окна. На кухне гремели посудой, а из спальни бабушки доносился громкий звук работающего телевизора. Я лениво потянулся, похрустывая позвонками, и перевернулся на бок. Открыв глаза, я надеялся увидеть рядом с собой Арсения, но его снова не было. Вторая подушка лежала на заправленной кровати, а мужчины и след простыл.       Я думал, что он проснётся позже меня, потому что мужчина ещё долго разговаривал с моей бабушкой, тогда как я после ошеломляющих слов быстро скрылся в спальне. Я точно не должен был слышать этого признания. Они говорили обо мне, и в этом не могло быть никаких сомнений, однако в сказанное до сих пор верилось с трудом. Я ещё долго ворочался в кровати, надеясь, что Арсений вскоре закончит разговор, но незаметно для себя задремал и пропустил возвращение Попова.       Сейчас же всё случившееся казалось сном: разговоры по душам, тёплые объятия, откровения и признание в любви. Всё казалось неправдоподобным и сказочным, чтобы это могло произойти со мной. Я чувствовал себя героем дешёвого ромкома, где у любви были мнимые преграды, которые герои пытались преодолеть, а безудержные чувства так и хлестали фонтаном. Слишком зефирно для суровой реальности, к которой я так привык за свои жалкие 27 лет.       Я сел, широко зевнул и осмотрел комнату. Стул, на котором вчера висели уличные вещи Попова, пустовал. В груди неприятно ёкнуло. Я не понимал, почему каждое внезапное исчезновение мужчины вызывало у меня такую гамму эмоций. Мне пришлось встать с импровизированной постели и выйти в коридор.       — Всем доброе утро! — крикнул я, оповещая домашних о своём подъёме. Бабушка, скорее всего, не услышала меня из-за шума телевизора, зато мама бодро откликнулась с кухни.       — Доброе, сынок. Умывайся и иди завтракать, — сказала она и вылетела мне навстречу. Мама была одета в уличную одежду и явно собиралась уходить. Давно я не видел её такой красивой: нарядное платье до середины икр, копроновые колготки, будто на улице весна, и самое главное её украшение — сияющая улыбка.       — И куда ты собралась с утра пораньше? — удивился я, с удовольствием рассматривая счастливую маму.       — Я с подругой ещё две недели назад договорилась на выставку пойти. Так что мне пора, сына, — она быстро чмокнула меня в лоб и пролетела мимо в прихожую.       — А где Арсений? — спросил я, помогая маме накинуть пальто на плечи.       — Он ушёл ещё рано утром. Сказал, что зайдёт за сувенирами для дочки и купит билеты. Я дала ему твой паспорт, — щебетала мама, застёгивая длинные сапоги.       — С чего бы тебе незнакомцу отдавать мой паспорт? Я же знаю, какая ты мнительная.       — А мы с ним с утра так хорошо поболтали. Он рассказал, как вы дружны. Я очень рада, что в твоей жизни появился такой человек. Ну ладно, давай, я пошла, — она махнула на прощание рукой и закрыла за собой дверь.       Вот и думай, Антошка, что хочешь. О чём они там говорили, что он так ей наплёл про нашу дружбу? Чёрт его знает. Эта адская смесь актёра и психолога в одном лице могла запудрить мозги любому человеку, что уж говорить о матери, которая даже не замечала, как её постоянно обвешивали на рынке. Я мысленно махнул рукой на все эти вопросы. Это проблемы завтрашнего меня. Я прошаркал в ванную, умылся холодной водой и отправился завтракать. На столе стояли панкейки, которые мать ни в жизни бы не приготовила. Арсений и здесь умудрился оккупировать кухню?       Я налил чай и стал медленно прожевывать пищу. Я не мог получить ни одного долгожданного ответа на свои вопросы, поэтому всё, что мне оставалось делать, это ждать. Ждать, когда Арсений нагуляется и соизволит вернуться. Между нами произошло множество событий, которые требовали обсуждения, но что-то внутри меня кричало, что это была плохая затея.       В соседней комнате выключился телевизор, и наступила тишина. Я слышал, как ветер посвистывал, пробиваясь сквозь щели в окнах. Слышал собственный стук сердца и неровное дыхание. Слышал медленные шаркающие шаги.       — Кушаешь? — спросила бабушка, появляясь на кухне и наблюдая за тем, как я откусил кусочек панкейка. Я кивнул и отхлебнул горячего чая, приятно обжигающего горло. — Это я готовила, — с доброй улыбкой сказала она, а я подавился и закашлялся. — Ну ты чего? Аккуратнее надо быть. Это мне Арсюша рецепт подсказал.       — Арсюша? — откашлявшись, произнёс я. Вот тебе и новости. Видимо, в этом доме не то что нельзя спать, моргать нельзя. Прямо как в школе на уроке алгебры, когда выходишь из кабинета и возвращаешься через пять минут, а ранее пустая доска исписана нерешаемыми уравнениями.       — Ну да, — бабушка развела руками так, будто это была очевидная истина, а я, видимо, последний дурак, раз не знаю об этом. Она подрагивающими руками налила себе воды из чайника и медленно осушила стакан. Вторые сутки бабушка могла разговаривать и сама ходить. Я был очень рад видеть её в стабильном состоянии и надеялся, что с каждым днём ей будет становиться только лучше.       — Спасибо, ба, очень вкусно, — я довольно улыбнулся, закидывая в рот последний кусочек и усиленно делая вид, что всё случившееся было в порядке вещей: что незнакомый мужчина нашёл контакт с моей матерью, приготовил с моей бабушкой панкейки и, видимо, так, невзначай, признался в любви. К слову пришлось.       — Арсений — очень хороший мужчина, не чета твоему Владику, — пригрозила бабушка, садясь на стул напротив меня. Может быть, именно так она и сидела с Поповым, и разговаривала. Я почувствовал, что щёки невольно налились румянцем.       — Они не конкуренты, — ответил я, не сразу понимая двойственность сказанных слов.       — Бесспорно. Арсюша его за пояс заткнёт по всем параметрам. Я очень рада, что вы нашли друг друга, — улыбнулась она, отчего у глаз выступили небольшие морщинки.       — Мы не встречаемся. У него семья. Он старше меня больше, чем на 10 лет, — тихо сказал я, на что бабушка медленно закивала. И почему я вдруг начал обсуждать свою личную жизнь с ней? Но мне как никогда нужна была поддержка опытного человека. У матери никогда не было на меня времени, а бабушку я не считал объективным собеседником, на которого стоило тратить время. Сейчас же я осознал, что кто бы что ни говорил, а жизненный опыт — важная вещь, которая помогала двигаться дальше.       — Ты ведь понимаешь, что его брак рушится.       — Вы ещё и об этом успели поговорить? — я был возмущён то ли разнообразию тем их ночного обсуждения, то ли спокойствию в её голосе. — Я не хочу быть тем человеком, который уводит из семьи.       — Дело ведь совершенно не в тебе. Не придавай большого значения собственной персоне. Арсений говорил, что изначально всё шло к расставанию. Наверняка даже не ты запустишь эту самую цепную реакцию, — бабушка была мудрой женщиной, но иногда соглашаться с её мыслями было просто невозможно. Воспоминания из детства о скандалах дома и разводе родителей захлестнули с головой, и я вновь почувствовал себя одиноким ребёнком, на плач которого мама так и не пришла.       — Я не хочу снова чувствовать себя тем, кто рушит брак, — мой голос внезапно сорвался от волнения.       — Это не так, — тихо сказала она и положила свою морщинистую руку поверх моей. В этом жесте было столько любви и заботы, что в носу защипало. — Такие решения принимают взрослые люди, которые несут ответственность за собственные поступки, — она явно хотела продолжить, но я больше не мог слушать эту проповедь. Каждое слово отдавалось глухой болью в сердце.       Бабушка заглядывала прямо в душу и выворачивала её наизнанку. Она словно специально выводила меня на эмоции, но я не понимал, зачем она это делала. В старческих глазах мелькала жалость, что лишь сильнее злила.       — Отец ушёл из семьи из-за меня! Потому что я был лишним. Я только мешал, — сквозь зубы сказал я и ощутил непрошенные слёзы. Я запрокинул голову, чтобы позорно не расплакаться.       — Да, ты был особенным ребёнком, но это было общее решение твоих родителей. Ты не должен винить себя, ведь от тебя ничего не зависело, — сказала она, и я опустил голову, позволяя слезинке скатиться по щеке. Бабушка печально улыбнулась и стёрла влагу с лица.       Мысль, которую я так долго боялся озвучивать, снова крутилась в голове. Сердце бешено билось в груди, но я всё-таки сказал истину, от которой так долго прятался.       — Я боюсь, что возмещаю отсутствие отцовской любви Арсением, — голос предательски задрожал. — Он намного старше, он заботится обо мне, как о ребёнке… Я боюсь, что снова лезу не туда. Что из одних обречённых отношений бросаюсь в другие, изначально нездоровые, — я смотрел бабушке в глаза и ждал, что она ответит. Я озвучил что-то слишком личное, которое ещё не раскрывал ни перед кем. Даже перед собой.       — Иногда надо просто отпустить ситуацию и довериться сердцу. В этом проблема твоей профессии — ты слишком глубоко копаешься в себе и ищешь подтекст там, где его нет, — сказала она, но звонок в дверь прервал наш разговор. — Арсений, наверное, пришёл. Встречай его, а на досуге подумай о моих словах.       Я быстро подошёл к входной двери и, не заглядывая в глазок, открыл её. На пороге стоял довольный Попов с большим пакетом.       — Давно проснулся? — поинтересовался он, тут же разуваясь. По нему было видно, что он чувствовал себя уютно в чужом доме.       — Да не очень. Только позавтракал, — ответил я, а Арсений прошёл на кухню в куртке, вытаскивая из пакета продукты. Он быстро кивнул бабушке, которая выходила из кухни.       — О, значит, попробовал, что Светлана Юрьевна для тебя приготовила? — спросил Попов, раскладывая овощи по холодильнику. Я стоял в попытке понять, когда Арсений успел так обжиться в квартире моей семьи.       — Да. Это правда не ты приготовил? — я всё ещё думал, что где-то был подвох.       — О, нет, что ты. Я только руководил процессом, — Арсений захлопнул холодильник и обернулся на меня. — Кстати, я купил нам билеты на самолёт. Так что собирайся скорее, времени немного.       Оказалось, что он успел не только сходить за сувенирами для дочери, но ещё прогуляться по городу, посмотреть местные достопримечательности, закупить продукты и оформить билеты на ближайший рейс Воронеж-Москва. Можно было предположить, насколько рано Арсений ушёл в своё путешествие по ещё сонному городу. Я хотел спросить про его утро до прогулки, но бабушка всё время маячила где-то поблизости.       Энергичность Арсения была мнимой: я видел, как часто он зевал, прикрывая рот рукой, иногда тормозил, раздумывая, что ответить, даже на самый простой вопрос. Так что я не удивился, когда он, как только мы сели в салон самолёта, моментально уснул. Вот и поговорили.       Я воткнул наушники и погрузился в мир музыки, то и дело поглядывая на спящего Арсения. Неужели этот прекрасный мужчина мог любить меня? Эта мысль никак не укладывалась в голове. Я же не был кем-то особенным: не красавец, да и по умственным способностям я явно уступал. Любить ведь не за что, а он всё равно что-то чувствовал ко мне. И ведь это так не вязалось с образом холодного мужчины, который был тёплым только со своей дочерью. Но ведь в каждом правиле есть исключение?       Я любовался на фыркающего во сне мужчину и думал. Боялся, что чувства Арсения могли быть не больше, чем кризисом среднего возраста, отклонением, появившимся при отмирании очередных нейронов после запоя. Но когда он говорил о своих отношениях с женой, то казался предельно искренним. Ему хотелось верить. Сейчас — спокойному и безмятежному, и часто — эгоцентричному и сучливому.       Самолёт приземлился, и Арсений, резко открыв глаза, будто не спал весь полёт, вскочил с места и стал вытаскивать вещи. Казалось, что Попов куда-то торопился, но я никак не мог понять, куда мужчина мог опаздывать в такое позднее время. Мы вызвали такси и уже через два часа стояли в узкой прихожей квартиры.       — Я ненадолго к Кьяре, хорошо? — спросил Арсений, будто отпрашиваясь у меня.       — Конечно, без проблем. Я же говорил, что ты можешь спокойно уходить и приходить в любое время, — удивился я.       — Отлично. Я буквально на часок. Хочу ей сувениры отдать. — Попов помахал красивым пакетиком с видами Воронежа, быстро чмокнул меня в щёку и тут же вышел из коридора.       Когда мы успели перейти на уровень отношений, когда нормально целовать друг друга при прощании? Я с застывшим лицом посмотрел ему вслед, пытаясь унять жар, подступающий к щекам.       Я медленно разулся, снова окунаясь в атмосферу московской жизни. Квартира казалась пустой без голоса Арсения, без его смеха и без его тихой бубнёжки. В помещении повис застоявшийся воздух. Быстро разувшись и оставив вещи в коридоре, я распахнул все окна в квартире. В комнату тут же подул свежий ветерок, а редкие снежинки, падающие с неба, залетали внутрь и таяли в воздухе, даже не успев приземлиться на поверхность. На улице гудели машины и где-то вдалеке пищал светофор, оповещая об окончании времени перехода.       Я чувствовал, что находился на перекрёстке слишком долго, и на светофоре вечно горел жёлтый свет. Он заставлял меня стоять на месте и ждать, готовиться к переменам, которых не происходило. Мне осточертело томиться в ожиданиях, я был готов к любому исходу — к красному или зелёному.       Время пролетело слишком незаметно. Я успел поужинать и принять душ, а часы показывали полпервого ночи. Арсений ещё не вернулся, но позвонил, предупредив, что будет дома через час. Его голос был несвойственно низким, но я даже не успел спросить о случившемся, как на другом конце провода сбросили звонок.       Я расстелил постель и стал ждать, включив на фон тихо бубнящий телевизор. Каналы не показывали ничего интересного, включать фильм было лень, а смотреть Друзей без Арсения смысла не было. Так я и лежал, слушая новости, рассказывающих о терактах и о новых детских площадках.       Я услышал знакомый шум прибоя и открыл глаза. Передо мной — спокойный океан и слепящее рассветное солнце. Золотые лучи только начали пробиваться сквозь линию горизонта и окрашивать чёрное нёбо своим ярким светом.       Слева стоял до боли знакомый белый маяк и призывно светил, уступая в яркости быстро поднимающемуся солнцу. Из-за яркого света я не мог увидеть девушку, но я чувствовал, что она была внутри. Это знание было где-то глубоко внутри меня. Кто-то дорогой и родной был заперт там без возможности выбраться.       Я побежал к маяку. Непрогретый солнцем песок холодил босые ноги, но я мчался к человеку, который, казалось, был самым дорогим в моей жизни. Я хотел спасти её, обнять и больше никогда не отпускать. Я стоял возле деревянной иссохшей, но крепкой двери, и начал стучать кулаками. Никто не откликнулся. Мне пришлось навалиться всем весом на дверь и со всей силы толкнуть её плечом. Дверь распахнулась сама, и я ввалился в тёмное помещение.       Был виден только далёкий свет из двери, но он только и делал, что удалялся, пока вовсе не исчез. Я оказался в полной темноте и не понимал, как мне найти её.       — Она тебя не любит, — грубо сказал незнакомый голос, и я стал крутить головой в поисках источника звука, но казалось, что он доносился со всех сторон.       — Это не правда. Зачем ты постоянно меня обманываешь? — крикнул я во тьму.       — Если бы я лгал, то она бы давно пришла к тебе. Она. Не любит. Тебя, — грозно отчеканил голос, переходящий в металлический лязг.       — Она не любит меня, — тихо повторил я и почувствовал, как против моей воли по щеке скатывается горячая слеза. — Она не любит…       — Антош, я люблю тебя, — донёсся знакомый мужской голос, и я почувствовал чью-то руку на своей щеке. — Всё хорошо.       Я резко открыл глаза и увидел испуганное лицо Арсения. Он наклонился надо мной, будучи ещё в куртке, и гладил по щеке. Он вытирал подушечками пальцев мои слёзы. В синих глазах плескался шторм, который был готов утопить даже самый надёжный лайнер.       — Это просто сон, — тихо повторял он, пока я пытался осознать произошедшее. — Всё хорошо.       — Да-да, — закивал я и привстал в кровати, положив свою ладонь поверх.       — Что опять тебе снилось? — тихо спросил Арсений, взволнованно заглядывая мне в глаза, а я никак не мог сформулировать собственные мысли, которые вихрем носились по голове. Сон никак не хотел отпускать меня в реальность, и я чувствовал густую непроглядную тьму.       — Опять? — переспросил я, опуская руку и заглядывая в бушующие океаны глаз. Тот быстро кивнул и скинул с себя куртку прямо на пол, садясь на край кровати, придвигаясь ко мне ближе. Я заметил, как Арсений дёрнулся, чтобы обнять меня, но почему-то сдержался.       — Да, это не в первый раз, — Попов выглядел так, будто боялся отпустить меня, опасаясь, что я мог сломаться прямо в его руках.       — И часто я… так? — спросил я и, на ощупь найдя пальцы Арсения, скрестил их со своими. Тёплый жест поддержки помогал, и долгожданный, но пугающий сон стал уходить из головы, оставляя лишь обрывки воспоминаний. Я с головой окунался в омуты синих глаз и тонул в их море беспокойства.       — Только один раз… — тихо сказал Попов и ненадолго задумался. — Ты впервые ночевал у меня. Я проснулся от твоего бормотания, а ты всё утверждал, что никому не нужен.       — И ты тогда сказал, что я тебе нужен? — вдруг осознал я. Один из голосов ведь, действительно, был слишком реальным. И сегодня родной голос снова успокаивал и говорил слова любви. Стоп. Что?       Сердце затрепетало сильнее от мысли, что Арсений признался мне в любви ещё задолго до общения с бабушкой. Я поднял на него взволнованный взгляд. Он ласково улыбнулся и сплёл пальцы второй руки с моей. Я опустил взгляд на руки. Они были продолжением друг друга.       — Антон, посмотри на меня, — прошептал Арсений, и я послушно поднял глаза. — Я люблю тебя, — эта фраза далась ему так легко, пока мне стало тяжело дышать. Он продолжал спокойно смотреть в мои глаза, а я тонул в их любви. Я так долго надеялся на признание, так долго ждал его, но сейчас…       Я не мог ответить ему теми же словами.       Арсений выглядел напряжённым. И тогда я понял, что молчал слишком долго.       — Я не могу представить свою жизнь без тебя, — обманывать я не хотел, а объяснять больную зависимость любовью было неправильно. Привязанность, которая перерастает в потребность всегда быть рядом. Если то и была любовь, то она была деформированной и вывернутой наизнанку в непотребном виде. Он кивнул с грустной улыбкой, расплёл наши пальцы и прижал меня к себе в объятиях.       — Я большего и не прошу, — выдохнул Арсений мне в ухо, а по телу пробежала дрожь. — Я скоро приду, а то уже жарко, — он быстро чмокнул меня в лоб и ушёл в коридор.       Я не понимал, когда Арсений успел принять свои чувства. И вдруг ко мне пришло осознание, что это не на светофоре горел жёлтый свет, а мои ноги застыли без возможности сдвинуться с места.       Арсений появился в спальне в одних боксёрах, быстро нырнул ко мне под одеяло и притянул к себе.       — Что тебе снилось? — спросил он, вновь заглядывая прямо в глаза. Я тяжело сглотнул, пытаясь сосредоточиться на собственных мыслях, но горячая ладонь успокаивающе гладила мои бёдра, а тихое дыхание умиротворяло.       — Каждый раз это практически один и тот же сон. Я всегда оказываюсь на берегу моря и каждый раз пытаюсь поговорить с девушкой… Но мне всегда мешают, — сказал я и бросил быстрый взгляд на Арсения. Тот нахмурился и внимательно слушал.       — Кто мешает? — спросил он, и я почувствовал, что его сердцебиение учащается. Я положил ладонь на его грудь, чтобы чувствовать тепло его тела и стук сердца под тонкой бледной кожей.       — Я не знаю. Я никогда не видел того, кто произносит те самые слова. Это просто глухой голос без лица, — объяснял я, нехотя окунаясь в собственные сны. Каждое воспоминание о них отдавалось глухой болью, ведь всякий раз во сне меня поджидала неудача.       — А девушку ты знаешь? — спросил мужчина.       — Когда я во сне, то чувствую, что она для меня родной человек. Моя семья, — сказал я, стараясь не говорить вслух то, что я думал на самом деле. Я не обманывал. Просто недоговаривал. Это разные вещи. Сокровенная тема, которую я так боялся поднимать, уже лежала на поверхности, и осталось ещё раз опустить лопату в рыхлую землю, чтобы достать до неё.       — Я проверял и твою анкету, Антон, — тихо сказал Арсений, но я всё равно вздрогнул, вспоминая, как меня выворачивало после того теста. — Что произошло в детстве?       Я замер, боясь пошевелиться. Я надеялся до последнего, что эта тема останется закрытой, спрятанной в самом пыльном углу шкафа, и никогда не будет раскрыта.       Встревоженные глаза заглядывали прямо в душу. Он выглядел так, будто знал ответ на все вопросы, даже неозвученные. Я тяжело сглотнул вязкую слюну и прикрыл глаза, прячась от пронзительного взгляда.       — Мне было четыре года, когда отец бросил маму, — тихо начал я. — Я помню скандалы, помню, как первое время не понимал, что происходит, и пытался помирить родителей. Меня всегда грубо отправляли обратно в спальню, — я замолчал, и воспоминания снова накрыли с головой, как цунами. Плотина, которую я строил столько лет, начала трескаться и топить прорывающейся водой. — Через какое-то время я понял, что мирить родителей бесполезно. Мне оставалось просто сидеть в комнате и плакать, слушая, как на кухне ругаются люди, которые тебя воспитывают, которые должны защищать тебя вместе от невзгод, а не ссориться друг с другом.       — Ты помнишь, из-за чего они ругались? — спросил Арсений.       — Да, — сказал я не в силах продолжать, но он молча ждал. Я приоткрыл глаза и продолжил. — Из-за меня. И папа ушёл из семьи из-за меня, — закончил я, чувствуя, как предательская слеза стекала по щеке. Попов провёл по скуле большим пальцем и стёр влагу.       — Продолжай, пожалуйста, — тихо сказал он, и я выдохнул, собираясь с силами.       — Я приёмный ребёнок, — признался я, смотря в остекленевшие глаза мужчины. Он еле заметно кивнул, задумчиво смотря куда-то за спину.       — Теперь скажи мне, кто эта девушка, которая посещает тебя во снах.       — Я думаю, что это моя биологическая мать.       — Всё встало на свои места, Антон, — тихо сказал Арсений и с сожалением посмотрел на меня. Горячая рука, которая всё это время покоилась у меня на талии, поднялась аккуратно вверх, прошлась по выступающим рёбрам и плоской груди, и остановилась на скуле. Попов ласково убрал выбившуюся прядь мне за ухо и увёл руку мне на затылок, вплетая пальцы в волосы.       — Что случилось у Кьяры? — тихо спросил я, прикрывая глаза и поддерживая ровное дыхание.       — У неё всё хорошо, — также тихо ответил Арсений.       — Тогда что случилось у тебя? — я услышал, как он грустно хмыкнул.       — Ничего-то от тебя не скроешь, — тихо произнёс мужчина. — Я не увиделся с дочерью. Меня просто не пустили на порог, — на выдохе сказал Арсений, и я открыл глаза. Он сжал губы в тонкую линию, думая, как правильнее произнести то, что он хотел. — Я даже не смог отдать сувениры из Воронежа. Этот амбал сказал, что Кьяре нельзя видеться со мной, потому что я алкаш и подаю дурной пример, — я видел, что каждое слово давалось ему с трудом. Ладонью чувствовал, как его сердце стало биться чаще. Человек, который мечтал о семье, лишался её, и видеть это было невыносимо больно.       — У меня есть бутылочка хорошего вина, — усмехнулся я, вспоминая о собственном запрете не пить в квартире.       — Она не поможет. Лучше засыпай, уже поздно, — грустно улыбнулся Арсений и притянул к себе ближе, утыкаясь носом в мою макушку.